История одного домаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

С детства я обнаружил в себе способность к рисованию, это и послужило причиной моего поступления в художественную школу. После я часто удивлял окружающих необычными картинами. Я не писал просто пейзаж, т. е. он должен был быть обязательно не традиционный. Например, на одном из них, средь бела дня я нарисовал луну. А что ещё более странно, на другой работе, изображающей природу, я нарисовал кружева, спускающиеся прямо из облаков. Если я рисовал людей, то они были чем-то озабочены. Однажды я нарисовал узника, обречённого на смертную казнь. Я нарисовал его лицо за миг до его смерти. Оно передавало все эмоции, протекающие в одно мгновение. По одному взгляду можно было догадаться о всех его мыслях. Ещё я любил рисовать историю. Т. е. не ту историю важных политических событий, великих сражений и битв, а историю обычных предметов, домов, комнат. Я умел по одной обстановке передать зрителю то, что тут произошло. Мне нравилось рисовать поминальный зал, со столом, на котором стоит рисовая каша с изюмом и прочее. Здесь можно было добавить людей, чьи лица прибывали в бесконечной скорби. Было у меня много необычных картин, которые всегда с жаром принимала публика. Но как и у всех творческих людей у меня наступил кризис, когда я не мог создать ничего нового. И это меня убивало. Мне срочно была нужна какая-то необычная обстановка, нечто ненормальное, блуждающее за пределами нашей психики. И вот одна моя знакомая-риелтор доносит до меня известие об одном доме, который уже полгода никак не могут продать. С этим домом связанна какая-то жуткая история, служащая причиной неудач риэлторов, берущихся за это дело. Я попросил её узнать, что конкретно там произошло. Когда она передала это мне, я загорелся желанием немедленно туда попасть. Оказалось, что в этом доме жила женщина с ребёнком-инвалидом. Муж их бросил, узнав, что сын родился неспособным к ходьбе, но оставил шикарный двухэтажный дом и регулярно присылал деньги. Мать очень любила своего ребёнка, но и сильные женщины, как известно, тоже плачут. Со временем такая жизнь начала её тяготить, словно груз на плечах. И хотя у неё было достаточно денег и имелась служанка, она всё равно не могла жить полноценной женской жизнью. Однажды она оставила ребёнка, которому было уже 9 лет, с няней и служанкой, а сама отправилась на свидание с каким-то мужчиной. Вернувшись, она застала сына кричащего во всё горло, лежащего по обыкновению в кровати и не реагирующего ни на няню, ни на служанку, усердно пытавшихся его успокоить. Он хотел, чтобы мама всегда была рядом и ни на шаг его не оставляла. Ребёнок был избалованный: ему покупали все игрушки, которые он хотел, и, конечно же, он считал, что мать будет непременно по его капризу с ним вечно. И бедная женщина, почувствовав себя бесконечно виноватой перед сыном, на протяжении следующего года не покидала его ни на миг. Поскольку ребёнок не мог ходить, ему оборудовали механизм, суть которого состояла в верёвочке, висевшей над его кроватью: стоило ему только дёрнуть за неё, как в доме раздавался звон, говоривший о том, что мальчику что-то нужно. И после того раза, как мать оставила его, он буквально каждые пять минут стал дёргать за нить, чтобы мать немедленно к нему пришла, а он убедился в том, что она дома и ни на кого его не променяет. На протяжении целого года он всё звонил и звонил. Тем самым раздражая не только служанку, но и саму мать. Мать, у которой нервы были на исходе. Ей хотелось быть женщиной, притом она была достаточно молода. И спустя год мучений она наконец решилась снова встретиться с мужчиной. Думая: «Гори оно всё огнём!». В этот раз она не нанимала няню, а оставила сына со служанкой: она хорошо знала мальчика и как с ним обращаться. И обе они понимали, что будет, если он догадается об уходе матери. Но женщина сказала служанке: «Если будет психовать, не обращай внимания», та так и сделала. По первому звону, когда к ребёнку поднялась не мать, а служанка, он зарделся гневом и начал орать. Служанка же ушла, закрыв дверь и по приказанию хозяйки не обращала внимания. Затем в доме каждую минуту раздавались звоны, которые были проигнорированы. Через пять-шесть часов женщина вернулась счастливая и ободрённая. После очевидцы рассказывали следующее:— Из дома доносились крики и рыдания. Потом раздался какой-то звук, похожий на выстрел пистолета, и тишина. Когда в дом приехала полиция, они первым делом застали застреленную служанку, лежащую у подножья лестницы. Поднявшись в спальню хозяйки, они застали её повешенной, и что окончательно завершило адскую картину — бедный ребёнок-инвалид в попытках подняться упал и ударился головой об угол тумбочки. Тёмная кровь так и окутала детское тело. Следователи пришли к мнению, на которое указывали неопровержимые факты, что мать, вернувшись домой, застала сына мёртвым и в порыве гнева застрелила служанку, а после повесилась сама, чувствуя свою бесконечную вину. С детства я обнаружил в себе способность к рисованию, это и послужило причиной моего поступления в художественную школу. После я часто удивлял окружающих необычными картинами. Я не писал просто пейзаж, т. е. он должен был быть обязательно не традиционный. Например, на одном из них, средь бела дня я нарисовал луну. А что ещё более странно, на другой работе, изображающей природу, я нарисовал кружева, спускающиеся прямо из облаков. Если я рисовал людей, то они были чем-то озабочены. Однажды я нарисовал узника, обречённого на смертную казнь. Я нарисовал его лицо за миг до его смерти. Оно передавало все эмоции, протекающие в одно мгновение. По одному взгляду можно было догадаться о всех его мыслях. Ещё я любил рисовать историю. Т. е. не ту историю важных политических событий, великих сражений и битв, а историю обычных предметов, домов, комнат. Я умел по одной обстановке передать зрителю то, что тут произошло. Мне нравилось рисовать поминальный зал, со столом, на котором стоит рисовая каша с изюмом и прочее. Здесь можно было добавить людей, чьи лица прибывали в бесконечной скорби. Было у меня много необычных картин, которые всегда с жаром принимала публика. Но как и у всех творческих людей у меня наступил кризис, когда я не мог создать ничего нового. И это меня убивало. Мне срочно была нужна какая-то необычная обстановка, нечто ненормальное, блуждающее за пределами нашей психики. И вот одна моя знакомая-риелтор доносит до меня известие об одном доме, который уже полгода никак не могут продать. С этим домом связанна какая-то жуткая история, служащая причиной неудач риэлторов, берущихся за это дело. Я попросил её узнать, что конкретно там произошло. Когда она передала это мне, я загорелся желанием немедленно туда попасть. Оказалось, что в этом доме жила женщина с ребёнком-инвалидом. Муж их бросил, узнав, что сын родился неспособным к ходьбе, но оставил шикарный двухэтажный дом и регулярно присылал деньги. Мать очень любила своего ребёнка, но и сильные женщины, как известно, тоже плачут. Со временем такая жизнь начала её тяготить, словно груз на плечах. И хотя у неё было достаточно денег и имелась служанка, она всё равно не могла жить полноценной женской жизнью. Однажды она оставила ребёнка, которому было уже 9 лет, с няней и служанкой, а сама отправилась на свидание с каким-то мужчиной. Вернувшись, она застала сына кричащего во всё горло, лежащего по обыкновению в кровати и не реагирующего ни на няню, ни на служанку, усердно пытавшихся его успокоить. Он хотел, чтобы мама всегда была рядом и ни на шаг его не оставляла. Ребёнок был избалованный: ему покупали все игрушки, которые он хотел, и, конечно же, он считал, что мать будет непременно по его капризу с ним вечно. И бедная женщина, почувствовав себя бесконечно виноватой перед сыном, на протяжении следующего года не покидала его ни на миг. Поскольку ребёнок не мог ходить, ему оборудовали механизм, суть которого состояла в верёвочке, висевшей над его кроватью: стоило ему только дёрнуть за неё, как в доме раздавался звон, говоривший о том, что мальчику что-то нужно. И после того раза, как мать оставила его, он буквально каждые пять минут стал дёргать за нить, чтобы мать немедленно к нему пришла, а он убедился в том, что она дома и ни на кого его не променяет. На протяжении целого года он всё звонил и звонил. Тем самым раздражая не только служанку, но и саму мать. Мать, у которой нервы были на исходе. Ей хотелось быть женщиной, притом она была достаточно молода. И спустя год мучений она наконец решилась снова встретиться с мужчиной. Думая: «Гори оно всё огнём!». В этот раз она не нанимала няню, а оставила сына со служанкой: она хорошо знала мальчика и как с ним обращаться. И обе они понимали, что будет, если он догадается об уходе матери. Но женщина сказала служанке: «Если будет психовать, не обращай внимания», та так и сделала. По первому звону, когда к ребёнку поднялась не мать, а служанка, он зарделся гневом и начал орать. Служанка же ушла, закрыв дверь и по приказанию хозяйки не обращала внимания. Затем в доме каждую минуту раздавались звоны, которые были проигнорированы. Через пять-шесть часов женщина вернулась счастливая и ободрённая. После очевидцы рассказывали следующее:— Из дома доносились крики и рыдания. Потом раздался какой-то звук, похожий на выстрел пистолета, и тишина. Когда в дом приехала полиция, они первым делом застали застреленную служанку, лежащую у подножья лестницы. Поднявшись в спальню хозяйки, они застали её повешенной, и что окончательно завершило адскую картину — бедный ребёнок-инвалид в попытках подняться упал и ударился головой об угол тумбочки. Тёмная кровь так и окутала детское тело. Следователи пришли к мнению, на которое указывали неопровержимые факты, что мать, вернувшись домой, застала сына мёртвым и в порыве гнева застрелила служанку, а после повесилась сама, чувствуя свою бесконечную вину. Эта жуткая история потрясла весь город. Неудивительно, что дом никто не хочет покупать. Может, я псих, но мне жутко хотелось нарисовать это место. Передать всё буйство эмоций, происходивших в этом доме. К тому же мне сказали, что там всё осталось на своих местах. Благодаря моей знакомой риелторше мне удалось попасть в этот дом. Я договорился с ней на неделю проживания в этом доме, чтобы полностью погрузиться в эту атмосферу, почувствовать предметы и успеть завершить картину. Дом находился немного за городом, так что ехать мне пришлось 20 км. Район хороший, дома в округе однотипные, все шикарные, но ни один из них не влечёт меня, как этот. Войдя в дом, я не увидел ничего, что бы говорило о смертях, случившихся здесь недавно. После я с нетерпением отправился рассматривать детскую. Почему-то, когда мне сказали, что все осталось на своих местах, я рассчитывал, что лужа крови так и осталась на полу и все такая же тёмная. И только когда я её не обнаружил, до меня дошла нелепость моей мысли, и я улыбнулся. Над кроватью, как и у меня в воображении, весела бордовая верёвочка. Я подошёл к ней, слегка дотронулся и дёрнул, в доме раздался звон. Затем я обошёл все комнаты, в том числе и спальню хозяйки: мне надо было познакомиться с местом, и я решил отдать весь первый день этому занятию. Осмотрев всё, я выбрал комнату, в которой намеревался спать. Это была гостиная. Она показалась мне самой уютной, притом самой большой. Я постелил себе на диване постель и, утомившись от всего, провалился спать. Ночью меня разбудил какой-то звук. Немного погодя, я понял, что это то самый звон, который звучит, только если дёрнуть за веревочку. Это было так странно, что я даже испугался, но это как будто ещё больше задело мою творческую личность, и я почувствовал вдохновение. Мне представилось, что в доме блуждают призраки, и в голове сразу родился образ мальчика, который сейчас там лежит на кровати и дёргает за верёвочку. А может, он зовёт меня? Как бы ни были жутки мои мысли, мне страстно захотелось рисовать. Я не пошёл наверх проверять детскую, может, испугался, не знаю. Я поставил холст и начал рисовать. Потом я понял, что хочу нарисовать именно комнату ребёнка, и поднялся вмести с холстом наверх. Дверь в детскую была открыта, как я её и оставил. Комната была достаточно большая, так что холст легко поместился в ней. И я начал рисовать. Когда я рисую, меня не существует в реальности, я ничего не замечаю вокруг себя. Но то, как хлопнула дверь, не заметить было невозможно. Я вышел, чтобы проверить окно, будучи решительно уверен, что это сквозняк. Увидев, что оно закрыто, я задумчиво побрёл обратно. Но не успел я зайти, как вновь раздался звон. Верёвочка колыхалась, я продолжил рисовать. Я не стал рисовать ничего кроме детской, наверное, потому что только историю этой комнаты можно было передать полноценно, не рисуя трупов. А вот кровь я всё-таки нарисовал. И уже после, когда моя картина висела на выставке, я заметил, что верёвочка на моём рисунке не колышется, это символизировало пустоту, то, что её больше никто не коснётся, никто никого не позовёт, что история на этом закончилась.