Знание АльбертаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Он погасил свет, и уселся на кровати, бездумно вглядываясь в чёрный прямоугольник окна. Луна, снежное поле, огоньки фар ползут на далёком шоссе. Рано или поздно придётся уснуть, а значит, узнать. Альберт понимал, и всё равно оттягивал миг, когда неизбежное случится. Сожалеть о сделанном бесполезно. А не сожалеть иногда не получается. Словно по контрасту, тот миг, когда он высказал свою неосторожную просьбу, пришелся на тёплый, пахнущий цветами майский день. Суббота, занятия в гимназии кончились рано. Их неразлучная троица почему-то свернула (ну зачем, зачем? пойди они от фонтана направо, и ничего бы не случилось) на дальную аллею городского парка. Навстречу шла классическая благородная дама. Интересно, почему Альберт сразу мысленно окрестил её так. Изящное платье по моде тридцатилетней давности? Выражение лица?Они благовоспитанно поклонились. Уроки этикета не прошли зря. Дама тоже приветствовала их снисходительным кивком. И, вдруг, остановившись, сказала:- Славные дети, - в голосе тоже было что-то такое. Как звучание кафедрального органа, - пожалуй, я подарю вам три желания. Одно на каждого. Гимназисты улыбнулись в рамках приличия, и поддержали шутку. Карл пожелал игрушечную железную дорогу, Ульрих больше мороженого, чем сможет съесть. Альберт немного замешкался (и мог ведь выбрать собаку! но недавно прочитанный роман о рыцарях, будь он проклят…), а потом произнес:- С Вашего позволения, я всегда хотел бы знать, кто мне истинный друг. Поймал слегка обиженный взгляд Ульриха: да мы, разумеется, будто не знаешь?- О! - воскликнула загадочная встречная, - редко приходится исполнять такое… нетривиальное, - Альберт потом нашел слово в словаре, - но ты будешь знать, не волнуйся. Это она хорошо сказала. Не волнуйся. В понедельник двоим из трёх было невтерпёж поделиться своими историями. К Карлу приехал дядя, моряк, вернулся из рейса раньше, чем ждали. И, как ни странно, привёз в подарок железную дорогу. Иностранную модель, самую лучшую. Ульрих помогал тушить пожар в соседнем магазинчике, и получил в подарок целый ящик мороженого («да бери, бери, холодильник накрылся, всё равно пропадёт»). Альберт видел сон. Вроде они опять в школе, но не в их настоящей, а в какой-то жуткой, с бетонными стенами, решётками на окнах, залитой безжизненным ярко-белым светом. Наставник, тоже другой, совсем не похожий на добродушного старого Максимилиана, говорит сухим скучным голосом:- Сейчас вы назовете зачинщика. И достаёт что-то из шкафа, что-то, сначала показавшееся похожим на электрический удлинитель. А секунду спустя оказавшееся плёткой. - Это он, он, - Альберт слегка удивляется. Надо же, Ульриху и боли-то не понадобилось. Спасовал от одной угрозы. Карл оказался покрепче, приблизительно на две минуты. Потом взвыл и всё подтвердил. Потом кошмар оборвался. Или случившееся было только началом кошмара? Остаток ночи гимназист отходил от пережитого. Он знал, что телесные наказания учеников запретили задолго до его появления на свет. Кажется, даже родители их не застали. Но было и другое, куда более неприятное знание. Он ворочался, утыкался носом в подушку, пытался отгородиться, а знание настигало снова и снова, и от него некуда было деться. Случись всё взаправду, его бы выдали, ровно так, как произошло во сне. Неясно, откуда исходила уверенность, но она была абсолютной. Как знание имени, даты рождения. Своего лица в зеркале. - Не знаю, не было ничего особенного, - тогда, утром понедельника, ложь далась Альберту легко. А потом он начал избегать прежних товарищей, и те, что-то почувствовав, отдалились тоже. И много времени проводил в парке, заранее репетируя речь: извините, я ошибся, возьмите обратно… Только дама больше там не гуляла, и никто из гулявших не узнавал её по описанию. У взрослых больше стойкости, но и тяжесть испытаний возросла. Весельчак Стивен, с которым Альберт вроде бы сошелся, заканчивая первый курс института, после первой растяжки на дыбе не только сдал, но и проклял его. Было очень странно на следующее утро видеть лицо, озаренное искренней радостью («Ал! Наконец-то! Давай вместе сходим…») и всё ещё слышать вопль оттуда: ты! сволочь! ты втравил меня в это! господин судья, это его надо!- Извини, Стив. Не могу, к экзамену готовлюсь. Генрих, появившийся два года спустя, сделал это спокойнее. Он не кричал, не козырял болью от ожогов. Просто сказал всё, что надо им. Взгляда Альберта при этом не избегал. Наяву тоже спокойно воспринял намёк, что не стоит больше общаться. Как ни странно, дольше всего продержался Чарльз, коллега с первой работы. Маленького роста, на вид совсем не смелый. Проснувшись, Альберт первым делом взглянул на будильник. Полчаса до звонка. Мог бы… но нет. - А ты? Ты вынес бы ради него то?- Не знаю. Он погасил свет, и уселся на кровати, бездумно вглядываясь в чёрный прямоугольник окна. Луна, снежное поле, огоньки фар ползут на далёком шоссе. Рано или поздно придётся уснуть, а значит, узнать. Альберт понимал, и всё равно оттягивал миг, когда неизбежное случится. Сожалеть о сделанном бесполезно. А не сожалеть иногда не получается. Словно по контрасту, тот миг, когда он высказал свою неосторожную просьбу, пришелся на тёплый, пахнущий цветами майский день. Суббота, занятия в гимназии кончились рано. Их неразлучная троица почему-то свернула (ну зачем, зачем? пойди они от фонтана направо, и ничего бы не случилось) на дальную аллею городского парка. Навстречу шла классическая благородная дама. Интересно, почему Альберт сразу мысленно окрестил её так. Изящное платье по моде тридцатилетней давности? Выражение лица?Они благовоспитанно поклонились. Уроки этикета не прошли зря. Дама тоже приветствовала их снисходительным кивком. И, вдруг, остановившись, сказала:- Славные дети, - в голосе тоже было что-то такое. Как звучание кафедрального органа, - пожалуй, я подарю вам три желания. Одно на каждого. Гимназисты улыбнулись в рамках приличия, и поддержали шутку. Карл пожелал игрушечную железную дорогу, Ульрих больше мороженого, чем сможет съесть. Альберт немного замешкался (и мог ведь выбрать собаку! но недавно прочитанный роман о рыцарях, будь он проклят…), а потом произнес:- С Вашего позволения, я всегда хотел бы знать, кто мне истинный друг. Поймал слегка обиженный взгляд Ульриха: да мы, разумеется, будто не знаешь?- О! - воскликнула загадочная встречная, - редко приходится исполнять такое… нетривиальное, - Альберт потом нашел слово в словаре, - но ты будешь знать, не волнуйся. Это она хорошо сказала. Не волнуйся. В понедельник двоим из трёх было невтерпёж поделиться своими историями. К Карлу приехал дядя, моряк, вернулся из рейса раньше, чем ждали. И, как ни странно, привёз в подарок железную дорогу. Иностранную модель, самую лучшую. Ульрих помогал тушить пожар в соседнем магазинчике, и получил в подарок целый ящик мороженого («да бери, бери, холодильник накрылся, всё равно пропадёт»). Альберт видел сон. Вроде они опять в школе, но не в их настоящей, а в какой-то жуткой, с бетонными стенами, решётками на окнах, залитой безжизненным ярко-белым светом. Наставник, тоже другой, совсем не похожий на добродушного старого Максимилиана, говорит сухим скучным голосом:- Сейчас вы назовете зачинщика. И достаёт что-то из шкафа, что-то, сначала показавшееся похожим на электрический удлинитель. А секунду спустя оказавшееся плёткой. - Это он, он, - Альберт слегка удивляется. Надо же, Ульриху и боли-то не понадобилось. Спасовал от одной угрозы. Карл оказался покрепче, приблизительно на две минуты. Потом взвыл и всё подтвердил. Потом кошмар оборвался. Или случившееся было только началом кошмара? Остаток ночи гимназист отходил от пережитого. Он знал, что телесные наказания учеников запретили задолго до его появления на свет. Кажется, даже родители их не застали. Но было и другое, куда более неприятное знание. Он ворочался, утыкался носом в подушку, пытался отгородиться, а знание настигало снова и снова, и от него некуда было деться. Случись всё взаправду, его бы выдали, ровно так, как произошло во сне. Неясно, откуда исходила уверенность, но она была абсолютной. Как знание имени, даты рождения. Своего лица в зеркале. - Не знаю, не было ничего особенного, - тогда, утром понедельника, ложь далась Альберту легко. А потом он начал избегать прежних товарищей, и те, что-то почувствовав, отдалились тоже. И много времени проводил в парке, заранее репетируя речь: извините, я ошибся, возьмите обратно… Только дама больше там не гуляла, и никто из гулявших не узнавал её по описанию. У взрослых больше стойкости, но и тяжесть испытаний возросла. Весельчак Стивен, с которым Альберт вроде бы сошелся, заканчивая первый курс института, после первой растяжки на дыбе не только сдал, но и проклял его. Было очень странно на следующее утро видеть лицо, озаренное искренней радостью («Ал! Наконец-то! Давай вместе сходим…») и всё ещё слышать вопль оттуда: ты! сволочь! ты втравил меня в это! господин судья, это его надо!- Извини, Стив. Не могу, к экзамену готовлюсь. Генрих, появившийся два года спустя, сделал это спокойнее. Он не кричал, не козырял болью от ожогов. Просто сказал всё, что надо им. Взгляда Альберта при этом не избегал. Наяву тоже спокойно воспринял намёк, что не стоит больше общаться. Как ни странно, дольше всего продержался Чарльз, коллега с первой работы. Маленького роста, на вид совсем не смелый. Проснувшись, Альберт первым делом взглянул на будильник. Полчаса до звонка. Мог бы… но нет. - А ты? Ты вынес бы ради него то?- Не знаю. Нет, наверно. Я ошибся, попросив этот дар, и ошибся вдвойне, желая узнать чужую стойкость, но не свою. - Так будь с ним, как прежде. Что изменилось?- Что-то…Задушевные беседы с Чарльзом в его крошечной квартирке, над чашками остывающего чая, прекратились. Потом он встретил Марианну. И первое время совсем не думал об испытании. Любовь - не дружба. Но это для Альберта-нынешнего. А для тогдашнего, из той минуты, когда он сделал заказ?И вот, сидя, бездумно глядя в окно, он уже испытывал чувство, которое с годами стал различать. Нечто вроде наползающей от края горизонта чёрной тучи. Сегодня ему предстоит узнать про неё. - Мы живем в цивилизованном обществе, - устало напомнил себе Альберт, - не в какой-нибудь оруэлловской антиутопии. Разве важно, как повели бы себя люди в обстоятельствах, которые не возникнут никогда? Разве трудно простить предательство, которое лишь могло бы произойти?Наверное, важно. Он вздохнул, опустил голову на подушку, укрылся одеялом. Завтра. Завтра буду знать, и решать, что мне с этим знанием делать. Не сейчас.