Запоздалая исповедьСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Знакомство со строительством произошло как раз в армии на Байкало – Амурской Магистрали, куда направил меня, сильно обиженный мной же, военком. Я был женат с шестнадцати лет и к восемнадцати, моей дочери, было уже больше года. Сердобольный военком не хотел меня отправлять на службу из добрых побуждений, но когда подошёл мой срок призыва, моих товарищей забирали, а моё дело куда – то исчезло. Я обратился к другу, работавшему в КГБ, и он помог мне не отстать от своих ровесников. В те времена, не служить в армии, было стыдно. Непонятый военком пообещал мне, что направит меня туда, откуда если я и вернусь, то буду вспоминать всю оставшуюся жизнь проведённые годы на службе, и не оцененную мной, его благодарность по отношению ко мне. Я почему-то сразу решил, что окажусь в Афганистане, откуда уже приходили ребята в цинковых гробах, и это обстоятельство придавало мне чувство романтики. А когда за мной индивидуально приехал в Егоршино на призывной пункт, сильно пьяный лейтенант, я с гордостью прошёл мимо всех многочисленных групп сотоварищей, придерживая своего, во хмелю, сопровождающего под руку, с абсолютной уверенностью, что я еду на войну. В то время в России скрывали о военных действиях на Ближнем Востоке и даже за разговоры на эту тему могли посадить. Шёл 1980 год. В аэропорту Кольцова Свердловской области, немного проспавшись но всё ещё в сильном хмелю, офицер молча достал мои и свои документы, затем собрал из всех карманов деньги и передал всё мне на хранение. Из найденных в документах билетов я понял, что летим мы в Читу, затем поездом в Сковородино от туда в Тынду, где нас ждёт вертолёт. Я спросил его тихо:– Потом в Афган?– Узнаешь на месте, ты только не потеряй меня себя и документы. – ответил он не желая разговаривать. И это была его первая и последняя фраза за всё наше с ним знакомство. С собой у него была авоська в которой было восемь бутылок водки «Старка» и две полукилограммовых консервы свиной тушенки. Когда он просыпался в дороге то из горлышка выпивал ровно одну треть бутылки залпом, брал в руки банку консервы, морщась от выпитой водки, доставал банку тушёнки, озирался по сторонам, понимал что задача открыть закуску не выполнима, бросал банку обратно в авоську, виновато кидал взгляд на меня, и быстро засыпал, не доставляя никаких проблем во время сна, ни мне, ни окружающим. Разве что, как багаж, лейтенант был очень не удобен, и я всю дорогу вспоминал шутку, про ручку пришитую на спине мужа алкаша умной женой. До места добирались неделю. Вертолёт, последний наш транспорт, приземлился в посёлке Верхне Зейск, Амурской области. Триста двадцатый километр восточного участка Байкало -Амурской Магистрали. Боевые товарищи моего сопровождающего, два синяка в форме офицеров, взяли на руки и вынесли моего командира прямо из вертолета. Меня же встречал высокий, сильно худой, и тоже сильно выпивший капитан. – С прибытием на место службы. – заплетающимся языком приветствовал он меня. – Давай сюда свои документы и лезь в кузов грузовика. Это не Афганистан, расстраивался я, но недолго, буквально час полтора не больше, пока мы не доехали до ворот части. ЗиЛок остановился и капитан крикнул:– Вылазь, приехали!Я спрыгнул. Капитан подошёл ко мне, достал пачку папирос «Беломор канал», пристально посмотрел мне в глаза и сказал:– Вот здесь ты проведёшь последние два года своей жизни. – Сказал он, как то тихо, искренне, с сожалением, и не отводя мутного взгляда начал разминать в пальцах папиросу. В этот момент я оглянулся и увидел, что с боку в направлении соседней части, прихрамывая едва идёт невысокого роста, человек. Он был какой то весь абсолютно чёрный, как трубочист, только бросалось в глаза, что одна нога у него была одета в валенок, а другая замотана в полиэтиленовый пакет поверх лохмотьев. Он волок за проволоку прямо по грязному снегу автодороги четверть отрубленной свиной туши. Капитан поймав мой испугано-заинтересованный взгляд окрикнул идущего. – Товарищ боец!!! На … ты полиэтилен намотал?! Тебе ведь скользко идти! Целый день, с этим куском будешь ходить! Хромать туда – сюда! Оставишь войска без обеда, опять всё ночь тебя … будут! Урод, ЧМО в ж.. е ноги!!!Человечек никак не отреагировал, даже не повернул головы и продолжал тихо двигаться, как зомби, к какой-то своей только ему понятной цели, болезненно приступая на отмороженную ногу и с большим трудом подтаскивая за собой часть грязной, тяжёлой свиной туши. Только сильно присмотревшись к его одежде, можно было разглядеть едва проступающий зелёный цвет армейского обмундирования. – Вот, твой брат железнодорожник первого года службы. Советская, б…ь, военная угроза! – пояснил мне капитан и смачно затянувшись папиросным дымом повёл меня на территорию части. За моей спиной звонко лязгнули железные ворота. Передо мной стояли три заснеженные одноэтажных барака, хмельной капитан на двадцати градусном морозе с фуражкой на затылке как у бравого матроса, а на контрасте с белым снегом грязно-чёрные силуэты солдат как крысы снующих то тут – то там. – Ну, что? Добро пожаловать, товарищ солдат! – тихо буркнул я себе под нос. Это была ещё не служба, это была учебная часть где мы новобранцы проходили полуторамесячный курс молодого бойца. Там ещё кормили три раза в день и ночами спали, каждый на своей кровати. Всё остальное время проводили в лесу пострадавшем от пожара. Пилили деревья, там же распиливали стволы на двух метровые брёвна и перетаскивали их на себе к автомобильной дороге, находящейся в пяти километрах от пожарища, укладывая в подобие тротуара. Становиться понятным, почему все бойцы были чёрные. Обугленные стволы деревьев пилились ручными двуручными пилами и перетаскивались на себе, уголь от обгоревших стволов превращал одежду и тело в единый угольный и сильно, до крови, чешущейся монолит. Первый мой строительный опыт дал ощущение, что я буду заниматься в жизни чем угодно, только не иметь отношения к подобным процессам. Казалось, через полтора месяца всё это строительство закончиться и потом начнётся другая, нормальная служба. По истечению полутора месяцев нам дали возможность отмыться и постирать форму, вывели перед бараками, вынесли один автомат и передовая эту диковинную «игрушку» из рук в руки, мы по очереди зачитали текст военной присяги. С этого момента, можно было назвать себя военным строителем Железнодорожных войск Советской армии. На БАМе, восточный участок был лишён какой бы то ни было инфраструктуры, в связи с этим военные строители вели работы в местах где не могли работать комсомольские отряды и ЗК (Заключённые). Меня же угораздило попасть в особый отдел на ковёр к особисту, после того как я высказал удивление к качественной импортной автомобильной технике и заявил во всеуслышенье, что у нас никогда не научаться делать в стране нечто подобное. Три дня майор особого отдела, слушал мои откровения в адрес Советской действительности. Исписав много листов, в конце порвал их на моих глазах, подошёл к карте Советского союза, ткнул в неё пальцем и сказал:– Это огромная страна, сынок, и у неё много проблем, но говорить в слух о них не надо. Только потому, что у тебя жена и дочь, я тебя не посажу, но, что бы ограничить твоё общение, отправим тебя служить подальше от всех. ” И я попал. Попал в немногочисленную группу «особо» отличившихся. Наркоман Вова с Кавказа, три брата с западной Украины, не желавшие отказаться от традиций вероисповедания, Алик, огромный человек с гор Азербайджана, реально не знавший языка и не понимающий, как его вывезли из аула, татарин Рафик успевший спрятаться в армии от следствия за воровство и грабёж, ещё восемь человек из разных республик, со всякими физическими и умственными отклонениями, не совместимыми не только со службой в армии, но и требующие постоянного медицинского изолированного стационарного ухода. Вот такая собралась компашка отребья, которое необходимо изолировать в тайге от нормальных людей и возможных проверяющих. Такие группы формировались при каждой части. Перед нами стояла задача обустройства в точке, куда в будущем придёт по зимнику автодорога и смогут прибывать строительные подразделения войск. За три месяца мы в условиях дикой тайги, расчищали поляну, рубили лес и собирали стены бараков обтягивая их брезентом. За это время к нам пробивались авто дорожники, продолжали обустройство, а нас забрасывали на следующую точку. Три брата с Украины имели хоть какое – то представление о том, как выложить из стволов деревьев стены, обо всём остальном догадывались вместе. Что можно есть в тайге, как согреваться, как лечиться, как не сгнить от грязи, как сохранить тело умершего солдата в жару. Помимо строительной практики, мы научились сколачивать гробы из подручных материалов. Взамен ушедших, присылали новых. Гибли парни только потому, что они не должны были оказаться в армии. Это вина на совести тех военкомов, которые в погоне за планом призыва, отправляли больных и физически непригодных детей, так же на совести офицеров, к которым поступали эти дети в часть, не хотели утруждать себя, чтобы вернуть их обратно, и отправляли их с глаз подальше, обрекая на верную смерть в мирное время. Эпилепсия, язва желудка, шизофрения, туберкулёз, сифилис и ещё другие, не так явно видимые, заболевания которые присутствовали у умерших в тайге молодых парней. Отсутствие полноценной еды, холод, антисанитария, тяжёлый физический труд, редкий сон, особенно в первый год службы, неорганизованность и издевательства в условии полного отсутствия офицерского состава – все эти условия невыносимы даже для подготовленного взрослого человека, а нам было по восемнадцать и только инстинкт самосохранения помогал выживать. Всё, что не убивает, закаляет. Я не согласен с этим утверждением. Можно выжить физически, но психика остаётся исколоченной на всё жизнь. Нас было 24, вернулось 8. Каждый выживал, как мог. Уверен, каждый из выживших вспоминает этот период про себя, но так же уверен никто не хочет встретиться, даже спустя столько время, потому, что не сможем смотреть друг другу в глаза, именно по причине того, что «Каждый выживал как мог». Нам довелось пережить, но совесть не даёт покоя. И только с годами начинает приходить робко мысль – а может мы и не виноваты были?Вот такой первый строительный опыт. Наверное, расписывая каждый тот день, можно написать книгу, но это будет книга сумасшедшего, интересная разве что моему лечащему врачу психоаналитику и может ещё другу живущему в далёкой Америке и время от времени нуждающемуся в страшных историях о России для переживания стрессов связанных с непростой жизнью в эмиграции. Эдуард Пантюхов, с тоской и ненавистью к прошлому и настоящему государствоустройству на моей Родине. Время идёт, а ни черта не меняется.