Закрыв глазаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

— Понимаете, эээ… доктор… Ну, как бы…  — я физически чувствовал, как мой пациент и не знает, с чего начать-то: заранее подготовленная речь, если она была, тут же забылась; всё, связанное с причиной его визита ко мне, казалось ему самым важным. — Не торопитесь рассказывать, Андрей… Как лучше к вам, на «вы» или на «ты»? — сделав голос максимально добрым и бархатным, вопросил я. У всех больных такие предпочтения, понятное дело, различаются. — Да как угодно… Давайте на «ты»,  — слабо проговорил Андрей, нервически потирая ладонями и без того потрёпанные и выцвевшие джинсы. Определения «потрёпанный и выцвевший» можно было без зазора совести применить и к нему самому: он то неровно дышал, вытирая пот с невероятно худого лица, то тёр колени; также он был очень бледен: даже не белой была его кожа, а уже с каким-то синюшно-зеленоватым оттенком — хотя, может, это тени играли. Я знал, что ему девятнадцать лет, но выглядел он, пожалуй, на все тридцать. Впрочем, большинство моих пациентов выглядят именно так — стереотипные посетители психотерапевта — а то и похуже. Я бы хотел взглянуть Андрею в глаза, чтобы узнать о нём как можно больше, ещё не вступая в диалог, но они были закрыты. Больной и вошёл в мой кабинет вслепую, и уселся в кресло, и говорил со мной именно так. Я изучил его дело, не так давно поступившее в клинику, и знал, что не открывая глаз этот несчастный человек существует уже несколько месяцев. — Хорошо. Так вот, не надо торопиться. Расскажи абсолютно всё, что касается твоей проблемы — звучит тривиально, но именно и это уже будет первым шагом к её решению! Нет никаких ненужных деталей, лишних подробностей — от начала и до конца выложи всё, почему ты пришёл ко мне, ну и я… Мы начнём решать. Я прекрасно понимаю, какая путаница у тебя сейчас в голове, но просто расскажи, так сказать, потоком сознания. Это важно, Андрей,  — я откинулся в кресло, напоминающее пивной живот, и уставился на собственные пальцы, ожидая рассказа моего визитёра. — Хорошо,  — молодой человек тяжело вздохнул.  — Началось это… ээ… в ноябре девяносто пятого. Пять месяцев назад. Не п-помню число…  — он мямлил и заикался, но это было совершенно естественно.  — Короче, как-то незаметно случилось. Вот. Да. Б-было мгновение — и всё в порядке было. Тип-топ. А в следующее раз — и подстава эта. И незаметно так, не сп-понтанно, а так п-плавненько…— Так. Ну-с, излагай о подставе этой,  — я не смотрел на него. — Окей. Ну… Они появляться стали,  — Андрей заёрзал на кресле. Видно было, что он ощущает, что рассказ его с этими некими Ими звучит нелепо и до ужаса банально — так же, как и десятки других, поведанных несчастными людьми в этом кабинете и этой клинике.  — П-появляться… Издалека так. Сначала… тени, наверное, сгустились как-то. И заговорил в них кто-то. Трудно описать, да вы поймёте. Вот. П-потом уже явные образы появились. Да. Вдалеке сначала. Ну, гуляешь, там, в парке, вдруг оп! — видишь, стоит кто-то вдалеке. За деревом. Моргнул — нет никого. Или в толпе какой-то вдруг выцеп-пляешь лицо — неприятное такое. Стоит и п-пялится в упор на тебя. Оп — исчезло…  — пациент до хруста сжал кулаки.  — Доктор, я же понятно говорю?— Абсолютно,  — я кивнул, хоть он и не мог меня видеть.  — Продолжай, ничего не упуская. — Ну вот. У меня сессия была в универе скоро, я как-то и внимания не обратил… Но они ближе становились. Ближе и уродливей. Ну, на улице вдруг за тобой идти кто-то начинает. П-преследует так. Оборачиваешься — а у него лицо какое-то… Не лицо-то и особо. Вроде человека, но какое-то такое… Набекренистое. Страшно вот тогда стало. Вот. Моргаешь — он не исчезает. Закрываешь глаза, головой трясёшь панически — как испаряется. Вот, доктор,  — больной отхлебнул воды из заботливо заранее принесённого стакана, что стоял рядом на столе: он уже прекрасно ориентировался без зрения.  — И много их было… Много. Я отказывался думать… Отказывался. П-понимал ведь, что неладно это вообще, да мозгами на стресс и прочую лабуду списал… Мда. А они всё ближе. Ближе и страшнее. Беседуешь с другом — нормально. Моргаешь — а у него вместо лица как земля вспаханная — только глаза тебе как в душу смотрят. И зубы. Ой, острые. Ты моргаешь — а он, ****, не исчезает! — Андрей входил в психический раж.  — Не пропадает! Головой трясёшь, то-сё — на месте сидит и ме-еедленно так к тебе пододвигается. П-потихоньку. Глаза закрываешь, орать что-то начинаешь — и сразу тебя за руку хватают, трясут. «Андрей, что такое?! Андрюха, глаза открой!». Открываешь — вроде всё в порядке. Человеческие лица. Знакомые. — Так,  — я потирал ладони друг о друга.  — И это продолжало прогрессировать?— Да. Исчезали они на дни, а то и на часы — и снова. То рядом сидят, то издали таращатся — и непременно ближе подбираются. Всё быстрее. Драться пытался, хоть видел, что зубы у них мне глотку вспорют махом — толку нет. Лезешь драться с таким — разнимают с человеком. Убить даже хотел, но в топку мысли эти бросил. — Понимаете, эээ… доктор… Ну, как бы…  — я физически чувствовал, как мой пациент и не знает, с чего начать-то: заранее подготовленная речь, если она была, тут же забылась; всё, связанное с причиной его визита ко мне, казалось ему самым важным. — Не торопитесь рассказывать, Андрей… Как лучше к вам, на «вы» или на «ты»? — сделав голос максимально добрым и бархатным, вопросил я. У всех больных такие предпочтения, понятное дело, различаются. — Да как угодно… Давайте на «ты»,  — слабо проговорил Андрей, нервически потирая ладонями и без того потрёпанные и выцвевшие джинсы. Определения «потрёпанный и выцвевший» можно было без зазора совести применить и к нему самому: он то неровно дышал, вытирая пот с невероятно худого лица, то тёр колени; также он был очень бледен: даже не белой была его кожа, а уже с каким-то синюшно-зеленоватым оттенком — хотя, может, это тени играли. Я знал, что ему девятнадцать лет, но выглядел он, пожалуй, на все тридцать. Впрочем, большинство моих пациентов выглядят именно так — стереотипные посетители психотерапевта — а то и похуже. Я бы хотел взглянуть Андрею в глаза, чтобы узнать о нём как можно больше, ещё не вступая в диалог, но они были закрыты. Больной и вошёл в мой кабинет вслепую, и уселся в кресло, и говорил со мной именно так. Я изучил его дело, не так давно поступившее в клинику, и знал, что не открывая глаз этот несчастный человек существует уже несколько месяцев. — Хорошо. Так вот, не надо торопиться. Расскажи абсолютно всё, что касается твоей проблемы — звучит тривиально, но именно и это уже будет первым шагом к её решению! Нет никаких ненужных деталей, лишних подробностей — от начала и до конца выложи всё, почему ты пришёл ко мне, ну и я… Мы начнём решать. Я прекрасно понимаю, какая путаница у тебя сейчас в голове, но просто расскажи, так сказать, потоком сознания. Это важно, Андрей,  — я откинулся в кресло, напоминающее пивной живот, и уставился на собственные пальцы, ожидая рассказа моего визитёра. — Хорошо,  — молодой человек тяжело вздохнул.  — Началось это… ээ… в ноябре девяносто пятого. Пять месяцев назад. Не п-помню число…  — он мямлил и заикался, но это было совершенно естественно.  — Короче, как-то незаметно случилось. Вот. Да. Б-было мгновение — и всё в порядке было. Тип-топ. А в следующее раз — и подстава эта. И незаметно так, не сп-понтанно, а так п-плавненько…— Так. Ну-с, излагай о подставе этой,  — я не смотрел на него. — Окей. Ну… Они появляться стали,  — Андрей заёрзал на кресле. Видно было, что он ощущает, что рассказ его с этими некими Ими звучит нелепо и до ужаса банально — так же, как и десятки других, поведанных несчастными людьми в этом кабинете и этой клинике.  — П-появляться… Издалека так. Сначала… тени, наверное, сгустились как-то. И заговорил в них кто-то. Трудно описать, да вы поймёте. Вот. П-потом уже явные образы появились. Да. Вдалеке сначала. Ну, гуляешь, там, в парке, вдруг оп! — видишь, стоит кто-то вдалеке. За деревом. Моргнул — нет никого. Или в толпе какой-то вдруг выцеп-пляешь лицо — неприятное такое. Стоит и п-пялится в упор на тебя. Оп — исчезло…  — пациент до хруста сжал кулаки.  — Доктор, я же понятно говорю?— Абсолютно,  — я кивнул, хоть он и не мог меня видеть.  — Продолжай, ничего не упуская. — Ну вот. У меня сессия была в универе скоро, я как-то и внимания не обратил… Но они ближе становились. Ближе и уродливей. Ну, на улице вдруг за тобой идти кто-то начинает. П-преследует так. Оборачиваешься — а у него лицо какое-то… Не лицо-то и особо. Вроде человека, но какое-то такое… Набекренистое. Страшно вот тогда стало. Вот. Моргаешь — он не исчезает. Закрываешь глаза, головой трясёшь панически — как испаряется. Вот, доктор,  — больной отхлебнул воды из заботливо заранее принесённого стакана, что стоял рядом на столе: он уже прекрасно ориентировался без зрения.  — И много их было… Много. Я отказывался думать… Отказывался. П-понимал ведь, что неладно это вообще, да мозгами на стресс и прочую лабуду списал… Мда. А они всё ближе. Ближе и страшнее. Беседуешь с другом — нормально. Моргаешь — а у него вместо лица как земля вспаханная — только глаза тебе как в душу смотрят. И зубы. Ой, острые. Ты моргаешь — а он, ****, не исчезает! — Андрей входил в психический раж.  — Не пропадает! Головой трясёшь, то-сё — на месте сидит и ме-еедленно так к тебе пододвигается. П-потихоньку. Глаза закрываешь, орать что-то начинаешь — и сразу тебя за руку хватают, трясут. «Андрей, что такое?! Андрюха, глаза открой!». Открываешь — вроде всё в порядке. Человеческие лица. Знакомые. — Так,  — я потирал ладони друг о друга.  — И это продолжало прогрессировать?— Да. Исчезали они на дни, а то и на часы — и снова. То рядом сидят, то издали таращатся — и непременно ближе подбираются. Всё быстрее. Драться пытался, хоть видел, что зубы у них мне глотку вспорют махом — толку нет. Лезешь драться с таким — разнимают с человеком. Убить даже хотел, но в топку мысли эти бросил. Знал, что труп уже человеческий обнаружат и направят меня далеко и надолго… Только глаза закрытые и спасали. Не знаю, откуда они и почему именно ко мне пристали — глаза спасают. Как в детстве от Буки под одеяло залезть. П-почему? Хрен знает. Но веки как броня от них,  — Андрей на секунду будто призадумался — да… Под самый Новый Год с матерью разговариваю… взгляд на секунду отвожу… и опа. Мама клыками на меня пялится. И так подходит быстренько. Явно не чтоб поцеловать сыночка. А из пасти этой речь матери литься продолжается, про праздники, ***-моё,  — экспрессия заболевшего человека перетекла в мат, но он этого и не заметил,  — а тварь рядом уже. Чёрт. Ну… С тех пор я вот так и хожу… Сплю, ем, пью. Закрыв глаза, я знаю, что как-то защищён. И вокруг всё вправду тихо-ладно, доктор. Свои вокруг. Ну, вроде бы. Хи. Лиц я их не вижу, но ведут они себя, как люди. В клинику вашу вот направили. Деньги есть,  — пациент примолк и вдруг едва не разрыдался. — Пожалуйста, доктор! Вы же умным быть должны, так скажите, почему Я? Я ж не грешил особо, да и в бога вообще не верю. Не убил никого, не предал, *****, за что мне это вообще, и ведь реальны они, да только все поехавшие говорят, что реально, но другие-то не видят, и всё это… Конец жизни…  — речь Андрея спуталась, он спрятал иссохшее лицо в ладони и мелко затрясся, буквально источая жалость действительно ни за что разбитого человека. Я взял со стола карандаш и, завертев его в руках, заговорил. — Я понял тебя, Андрей. Не буду задавать уточняющих вопросов, ибо я действительно всё понял. Это… ужасает. Теперь слушай меня очень внимательно. Ты хочешь решить свою проблему, а значит, всё уже не так плохо — не конец жизни никакой. Проблему мы сейчас решать и начнём. Ты готов помочь самому себе, выслушав и исполнив указания, если они будут?Пациент безмолвно кивнул, продолжая трястись. — Итак. Для начала представь, что все эти «они», увиденные тобой… не реальны. Просто очень тщательно смоделированы. Смоделированы твои разумом. Погоди возражать: да, поверить или просто представить это нелегко, но сам подумай, невзирая на всю достоверность этих… образов: что вероятнее — то, что это реальные потусторонние существа или что это иллюзия, галлюцинация? Думаю, ответ очевиден. Прозвучит больно, но ты умный человек, Андрей, и должен понять и принять это — у тебя психическое расстройство. Не могу ещё сказать, какое, но вполне возможно, что и шизофрения. Негативные галлюцинации, преследующие тебя в облике мистических враждебных существ; и ты уже безволен, апатичен по отношению к ним, хоть и желаешь избавиться от них… Можно продолжать. Врождённое? Наверное. Могу предположить, что «пробудилось» на почве стресса перед зимний сессией в вузе. Но это никак не конец жизни, Андрей! Опять же, не делай ошибочных ранних суждений. Страшные сказки про психушки и овощей в прошлом. Твоя болезнь вполне лечится, причём довольно эффективно и несложно. Другое дело,  — я усилил акцент на свои слова,  — что перед тем, как открыть дверь в твоё здоровое будущее, необходимо верно подобрать ключ. Неверно сделаешь первые шаги — лечение насмарку. Я знаю, что ты боишься конец дней провести или одному дома на куче таблеток, либо в дурдоме. И именно чтобы не допустить этого, ты должен сделать первый шаг к нормальному лечению и послушаться меня,  — ораторствуя, я следил за мимикой пациента. Юноша явно понимал меня и даже верил, но по-прежнему был отчаянно нахмурен, закусив губу. — Просто открой глаза, Андрей. — Нет! — вскрик его прозвучал как-то особенно сухо и болезненно. Надрывно.  — Я знаю, что за этим последует. Нет, доктор, я правда понял вас насчёт правильного подхода и… прочего, но, чёрт, я не открою глаз. Нет. Да, я болен, я и сам это осознаю, но ведь я в курсе, что увижу на месте вашего лица. — Ты увидишь обыкновенное человеческое лицо,  — мягко промолвил я, добавив ласковой вкрадчивости в тон.  — Представь лицо мужчины лет сорока с небольшим, с уже заметными морщинами, следами от очков, очками… Светлые волосы, дурацкой чёлкой ниспадающие на лоб… *Глаза* в конце концов, Андрей! Голубые и настоящие! Ты так давно не видел чужих нормальных лиц и глаз! А закрыв свои, ты ведь от всего мира отдалился. Ты закрыт, и никакой ключ ради лечения в душу твою не войдёт. Так и просидишь всю жизнь, ослепнув. Шанс, понимаешь? Хотя бы шанс на то, что ты не увидишь своих пугающих иллюзий, представь. Откройся же! Просто… откройся. Открой не только глаза, но и как бы, ммм, самого себя! — Я увлечённо зажестикулировал и пододвинулся к моему подопечному, едва не вскочил с кресла.  — Ну а если что,  — вздох,  — ты всегда успеешь снова закрыть глаза. — И как вы это делаете? — голос истощённого дрожал.  — Я понятия не имею, что я творю, но я попробую. Что-то… есть такое в вашем тоне. В словах путаюсь. ******. Просто… закрытым овощем и в самом деле пролежать не хочется. Терять нечего. Ну и глупый я. Ха-ха. Ну…Несколько секунд, которые его веки дрожали перед тем, как открыться, были часами, тянувшись, как липкая нить мухоловки, в которой добарахтывает последние мгновения жизни глупое насекомое. Тонкие, уже покрывшиеся какой-то мертвенной синевой, оболочки глаз нервно колыхались, как эта самая муха, как кусок желе, по которому вмазали кулаком. В конце-концов, после ещё одной паузы — я буквально ощущал, как в этот миг для него остановилось время — Андрей издал странный сиплый вздох и открыл глаза. Зрачки его напоминали шарики авторучек; даже то небольшое количество света в моём кабинете резко врезалось в глаза пациента до слёз. Проморгавшись, Андрей, казалось, облегчённо вздохнул, блаженно улыбнулся и посмотрел на меня. Я тоже улыбнулся. Тонкие и жёсткие губы цвета жжёной резины отошли назад, открывая два ряда белоснежных острых зубов, напоминающих маленькие полумесяцы. Если попытаться их пересчитать, то, кажется, можно впасть в гипнотический транс. Зубы были очень острыми — под мясо. За ними таился вытянутый жёсткий язык с небольшим остриём на конце. Воздух вышел из груди Андрея с тихим неприятным свистом. Чтобы закрыть глаза, ему пришлось бы затратить всего-то две-три сотых секунды, но я мог двигаться гораздо быстрее…Гораздо быстрее.