Загадочные обитатели старого особнякаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Спустя полтора года после переезда в Германию я, наконец, дождался своей очереди участия в интенсивном курсе немецкого языка. Курс был организован для молодежи, желающей начать, продолжить или подтвердить высшее образование в новой стране. Учебный центр, в котором проходили занятия, располагался в Ганновере, в сотне километров от поселка, где мы с родителями снимали свою первую в Германии квартиру. Оттуда мне на полгода предстояло уехать жить в Ганновер. Этот необыкновенный из-за сочетания своего исторического и культурного, научного и промышленного значения с довольно невзрачной архитектурой город произвел на меня после российского города, в котором я вырос, и немецкой полусельской провинции, где я успел немного пожить, довольно тяжелое впечатление. Помню обилие старых густых деревьев в историческом центре, которые нависали над черепичными крышами и высокими дымоходами и заставляли вспомнить сказки Андерсона. Расположенная среди парка огромная ратуша — мрачное здание в эклектичном стиле, построенное в начале двадцатого века. Его огромный купол и высокие полутемные коридоры, вестибюль со слабо мерцающими мозаиками, скульптуры кайзеров вдоль стен и пустые балконы под непомерно высоким потолком. Тут же стоял макет центра Ганновера в тройном исполнении: город до войны, город в конце войны, после бомбежек, и город, отстроенный после войны заново. Припоминаю свои прогулки в районе Высшей медицинской школы, учебные корпуса которой вместе с клиниками и общежитиями составляли целый городок. Или на задворках старинной части университета, где крыши профессорских особняков утопали в листве старых клёнов и дубов. Королевские сады Херренхаузена с белыми статуями вдоль тенистых аллей, прудами, фонтанами и беседками. Кладбище района Штокен, с его семейными захоронениями позапрошлого века, готическими надписями надгробий и позеленевшими фигурами ангелов и скорбных дев. У кладбищенской стены располагалась братская могила жертв знаменитого серийного убийцы — Фрица Хаармана, гильотинированного в 1925 году во дворе ганноверской городской тюрьмы. Поселили нас в районе Херренхаузен, недалеко от тех самых садов, в квартале первых в городе многоквартирных домов для бедных. Дома эти и их дворы напоминали изнанку старых районов в центре Москвы или Петербурга. Мы жили вчетвером в двухкомнатной квартире. Еще три квартиры в подъезде также были заняты русской молодежью с курсов: в двух жили девушки и еще в одной — парни. На учебу нужно было ездить на трамвае. Остановка удобно располагалась в ста метрах от нашего дома. За ней начинался старый пивоваренный завод, напоминавший фабрику «Красный Октябрь». На другой стороне улицы высилась длинная стена таинственного здания. Стена, высотой этажей в пять или шесть, не имела ни единого окошка и была покрыта облупившейся коричневой штукатуркой. Что это было за сооружение, я за все время учебы так и не выяснил. Утром лень было выходить пораньше, чтобы успеть заглянуть за стену, а после занятий хотелось поскорее попасть в квартиру, наскоро перекусить, в темпе сделать кое-что по хозяйству, чтобы затем пойти на совместную с девушками прогулку. Но тогда стене предпочитались другие, более симпатичные объекты. Однако мы все же регулярно оказывались в местах таинственных и мрачных, вроде тех, что я уже успел перечислить. Высшая врачебная школа, например, считавшаяся наряду с берлинской Шарите крупнейшим медицинским университетом Германии, была известна не только сложностью производившихся в ее стенах операций и тем фактом, что преподавали в школе светила мировой науки, но также и слухами о неких тайных помещениях, где регулярно заседает ложа врачей-иллюминатов. А в подвалах якобы проходят совместные оргии студентов и профессоров, проводятся опыты над людьми и чуть ли не совершаются ритуальные убийства. Многие мои товарищи по курсам хотели поступить в ВМШ, особенно те из них, кто до отъезда успел поучиться в медицинском институте. Иногда мы посещали большие ганноверские пассажи и торговые галереи, например, «Галери Кауфхоф». Они располагались в самом центре и были построены в пятидесятые-шестидесятые годы, в период бурного развития послевоенной Германии, на месте разрушенных авиационными бомбами домов. Вид этих мрачных зданий, являвших собой типичный образец немецкого урбанизма середины двадцатого века, тоже внушал мистическое чувство. Гуляя по залам этих магазинов, я обычно рассматривал не товары на полках, а глядел поверх полок в небольшие окна на лабиринты соседних дворов, на черепичные крыши с дымовыми трубами и мансардами, точно, как на картинках в книжке про Карлсона. Насколько я помнил, советские универмаги той эпохи выглядели более приветливо, хоть ассортимент в них и был гораздо беднее. Нам было интересно бродить по старому центру в весенних сумерках, на фоне контраста, создаваемого ярким светом надписей и рекламных дисплеев с одной стороны и мрачными силуэтами зданий с другой. Между зданиями иногда вырастали серые бетонные парковки во много этажей. Бело-голубые полицейские машины медленно курсировали по пешеходной зоне, то и дело останавливаясь возле групп молодых людей восточного вида, которые сразу же вступали со стражами порядка в бурные, непонятного содержания споры. Полицейские редко покидали свои авто и в основном объяснялись с парнями через слегка опущенное стекло. Темноволосые ребята в кожаных куртках и ярких спортивных штанах были все как на подбор худощавые, рослые и широкоплечие. Проходя мимо, они, в отличие от немцев, ни на полшага не отодвигались в сторону и никогда первыми не отводили взгляда, если вашим глазам случалось мимоходом встретиться. Учёба на курсах не была для нас обременительной, да и на дом нам задавали не так уж много. Мне скоро должно было исполниться двадцать два, вокруг было полно моих сверстников, как и я, недавно прибывших сюда из разных уголков России. Им не хотелось навечно оставаться в городках, куда их с семьями после переезда распределили власти. Здесь, в большом городе, было гораздо больше возможностей для учебы, дружбы, любви, для отдыха и общения с себе подобными. Тем более что родители находились далеко, а стипендия, которую платили на курсах, была размером с небольшую зарплату. Жилье и коммунальные услуги оплачивались государством. Да и вообще, к тому времени у всех нас еще не иссякли радужные впечатления от новой страны и новой жизни вокруг. Пожалуй, то время можно было назвать счастливым. За неделю до окончания занятий на курсах нас вдруг решили всем подъездом переселить в другой район. Может быть, соседи пожаловались на чрезмерный шум, а возможно, в подъезде и квартирах просто планировали начать какие-то ремонтные работы. Не помню точно. Однако пришлось переезжать. Восторга всё это у нас не вызвало. Тут учиться-то осталось всего ничего, и вдруг срывайся с места, выселяйся из обжитой комнаты, таскай с четвертого этажа мебель, закупленную школой для учеников (и лифт в тот день не работал). К тому же, район, в который мы перебирались, находился в два раза дальше от школы и центра города и представлял собой неприветливую ганноверскую окраину, с социальными трёхэтажками, дешевыми супермаркетами, трамвайным парком и странным пустырем с растущими на нём кое-где буреломом. Вдоль пустыря вытянулась узкая полоса деревьев, перед которой стояли в ряд ветхие особняки, построенные как минимум лет сто назад. Возможно, прежде это жилье считалось престижным, но со временем дома приобрели весьма маргинальный вид. Мало того, несколько особняков стояли пустыми. В некоторых окнах отсутствовали стекла, и за ними можно было разглядеть стены с пятнами от картин и свисающими лоскутами обоев. В один из особняков мы и заехали тремя квартирами. Жить мы должны были на втором этаже. Внизу размещались таинственные хозяева дома. Наверху, под крышей, тоже были какие-то комнаты. Наш же уровень представлял из себя замысловатую систему коридоров, комнат и подсобных помещений. Имелось также несколько ванных и туалетов. Некоторые двери были заперты снаружи. В центре этого лабиринта находилась зал-прихожая странно больших размеров, с декоративными колоннами по углам и чугунной люстрой на потолке. Часть комнат выходили своими окнами на ту самую «лесополосу» перед пустырем. Во всех помещениях, даже в тех, что располагались со стороны улицы, днем без электрического освещения было довольно темно. Мы долго заносили и расставляли мебель. Нам помогал завхоз нашей школы, хмурый и неразговорчивый немец средних лет. Одновременно девушки отмывали стены, окна и полы от старой грязи. Затем всей компанией мы отправились обследовать район на наличие магазинов. В первый же день дом показался мне таинственным. Кто жил раньше в этих комнатах и как давно они пустовали, было неизвестно. Из обстановки наличествовал комод темного дерева в одной из прихожих и обои на стенах, наклеенные, по ощущению, лет тридцать назад. На лампах, правда, были новые плафоны дешевого вида. Наверное, их закупили к нашему приезду. После похода в магазин я прошел в отведенную мне ванную комнату. По величине она примерно была равна комнате, в которой мы с Сашей жили до этого на старой квартире. В раму большого окна было вставлено матовое стекло зеленоватого оттенка. От этого вода в ванне казалась зеленой. Пока я находился ванной, у меня то и дело возникали какие-то странные ощущения. То мне на секунду казалось, что я лежу в ванной в своей прежней квартире в России. То вдруг перед моим мысленным взором в мельчайших подробностях представала дедушкина баня в его доме в поселке на Урале. Появление этих остро реалистичных образов сопровождалось ощущением некого гипноза, морока, и я даже на секунду подумал, не подмешано ли что-нибудь в зеленоватую воду. Лёжа в горячей воде, я долго смотрел на окно. Мне показалось, что, если я сейчас выгляну наружу, то увижу там какой-то таинственный зелёный мир, может быть, Изумрудный город из сказки Волкова. Выбравшись из ванны, я повернул тусклую медную ручку. Тяжелая рама неохотно поддалась усилию моей руки. За окном негромко шумели деревья. На листьях играли солнечные блики. Уходил вдаль странный пустырь. Добираться до школы в эти последние дни действительно пришлось долго. Час езды до центральной станции. Переход через площадь, наперерез покидающей здание вокзала толпе. Спуск в метро с его искусственным подземным ветром. Сотни говорливых студентов и школьников. Служащие офисов, пребывающие в утреннем оцепенении. На душе в эти дни было грустно. Курсы заканчиваются, и скоро судьба, как говорится, разбросает всех нас по разным местам. С кем-то мы явно больше не встретимся, даже если на прощание обменяемся номерами телефонов и заверениями созвониться. Мессенджеров тогда, слава Богу, ещё не было. У многих не было даже интернета. Ночами от грустных мыслей меня то и дело отвлекали шорохи, скрипы и стуки, доносившиеся из разных углов большого дома. Громче всего скрипела лестница, ведущая на третий этаж, которая начиналась недалеко от входа в нашу с Саней комнату. Создавалось абсолютное ощущение, что по ней всё время кто-то передвигается, стараясь не шуметь. Я подумал, что под крышей, видимо, кто-то живет. Но вот зачем всю ночь курсировать туда и обратно, мне было неясно. Причем, если шаги с лестницы доносились постоянно, то никаких чётких звуков на верхнем или нижнем этаже слышно не было. Хозяева на первом этаже не производили ни малейшего шороха. Хотя днём два их автомобиля периодически исчезали и вновь появлялись во дворе. — Ребята, вы ночью слышали что-нибудь странное? — спросила за первым общим завтраком Настя. — Вроде бы по коридорам кто-то ходил. Мы думали, это кто-то из наших. — Лично мы из своей комнаты не выходили. — А я — только раз в туалет ходил. На следующий день Ира с Ольгой рассказали, что полночи слышали за стеной, в комнате, где жили Сергей и Коля, какую-то монотонную беседу, кажется, двух голосов. Но на голоса парней они будто бы не были похожи. Девушки сначала ничего не поняли, а потом начали бояться. Ирина выглянула из окошка и увидела, что от соседнего окна деревья и траву у дома падает свет. — Мы в одиннадцать свет выключили! — уверяли её парни. — А беседовали на каком, на русском или на немецком? — спросил Саня, откусывая от большого бутерброда с колбасой. — Да вроде бы на русском… Тихо слишком, непонятно. Что-то там: «Бу-бу-бу»…В предпоследний день, когда экзамены остались позади, решили собраться группой у нас, так как места было достаточно, да и хозяев не видно вроде и разрешения спрашивать не у кого. Вечером в той самой прихожей с колоннами собралось не менее двадцати человек. В центре стоял уставленный разными бутылками и блюдами с сосисками, картошкой и салатами стол. Не буду долго описывать вечеринку. Скажу лишь, что сначала всё шло отлично. Я сидел между Сашей и Ольгой — девушкой из нашей группы, за которой уже какое-то время ухаживал. Кроме того, на внимание парней активно претендовали Настя, Лена и Ирина. Все были немного пьяными, работал магнитофон с колонками (тогда еще были кассетные магнитофоны, кто теперь помнит такие?). За окнами начинало темнеть. Вечеринка входила в ту стадию, когда выключается свет и начинаются танцы, в том числе и медленные. А уже в более отдаленном будущем, когда на улице станет совсем темно и все окончательно размякнут и опьянеют, уже вырисовывалось то, как мы с Олей уединимся в каком-нибудь уютном, романтическом месте, например, среди деревьев перед пустырем. — Оля, ты не слышала здесь по ночам какие-нибудь странные звуки?— Ну вот, Ирка же недавно про голоса рассказывала. И будто бы где-то кто-то все время ходит. Только не могу понять где, у нас или сверху. — Кажется, что кто-то прямо здесь, рядом, по лестнице на третий этаж поднимается. А потом спускается. И так — каждые полчаса. — Да? А мы с Иркой туда ходили. — Когда это вы успели?— Ещё первый день, когда уборку делали. Больше на следующую группу работали, чем на себя. Они уже с понедельника заселяются. Эх, я бы ещё с удовольствием поучилась. — Саня специально экзамены завалил, теперь на два месяца остается. — Но мы-то все разъедемся. К другим придется привыкать. Ничего страшного, конечно, но все равно как-то грустно. — Еще две девчонки остаются, из дальней комнаты. И Алекс с Костей из параллельной группы. Слушай, а что это вас на третий этаж-то потянуло?— Да просто интересно было. Там ничего такого — коридор, кухня и комната с кроватью. И ещё телевизор старый в углу стоит. Третья дверь была закрыта, туда уж мы не стали заглядывать. Вроде бы, там кто-то живёт. Везде грязно, стол на кухне весь в крошках. И пол липкий. Пока мы с Ольгой разговаривали, я украдкой поглядывал на неё. Оля была на два года младше меня, недавно мы отмечали её двадцатилетие. Это была невысокая худенькая девушка с короткими русыми волосами и большими глазами, какого-то глубокого серо-голубого цвета. На вид ей можно было дать лет шестнадцать. Олин взгляд казался мне очень нежным и грустным — «настоящий женский взгляд», как я охарактеризовал его в одной беседе с Сашей. За время учебы мы довольно сильно друг к другу привязались, хотя ничего серьезного между нами не было. — Жень, давай туда сходим, — вдруг предложила Оля. — Давай. Я взял её за руку, и мы тихонько вышли из комнаты. Мы выбрались на площадку. За высоким лестничным окном всходила луна, она была сейчас прямо на уровне наших глаз и отражалась в большом зеркале, висевшим здесь же, на лестничной площадке. — Смотри, мне это зеркало сразу не понравилось, — сказала Ольга и крепче сжала мою ладонь. — Лучше не смотри в него…— Конечно, нет…Пролет на верхний этаж был заметно круче остальных. Ступая как можно тише, мы пробирались наверх. Я шел впереди, Оля вплотную за мной. Вот и площадка верхнего этажа. Две двери выходят на нее по бокам, одна — в центре, напротив лестницы. Раскрыта была та, что слева. — Вот та комната с кроватью, — показала Оля на правую дверь. — Женька, давай лучше спустимся. У меня какое-то нехорошее предчувствие…— Не бойся. Мы же вместе. Иди позади меня, — сказал я, и мы крадучись прошли к раскрытой двери. В её проеме белел холодильник. Когда мы оказались рядом, он тихо заурчал. Оля вздрогнула и приобняла меня сзади. Так, не отделяясь друг от друга, мы сделали еще два шага и остановились в дверях. Я заглянул в комнату. Слабо освещенная лунным светом передо мной открылась маленькая кухня с белым гарнитуром, плитой и виднеющейся в углу микроволновкой. Из крана в раковину медленно капала вода. У стены напротив гарнитура стоял небольшой столик, который с двух сторон огибал «мягкий уголок» — диван в форме буквы «Г». На этом диване, головами друг к другу, лежали в темноте два человека. На обоих были чёрные плащи, белые рубашки, галстуки и… шляпы. Кажется, тоже чёрного цвета. Люди не шевелились. Секунду я, внутренне замерев, пытался разглядеть их лица в свете луны. Тут Оля выглянула из-за моего плеча, и в следующее мгновение мы тихо ринулись вниз по лестнице. Ольга схватила меня за плечо. Я бесшумно прыгал по ступенькам, не отпуская ее руки. Господи, что это было?!За секунду до того, как мы влетели в свою комнату, лестница под нашими ногами все-таки скрипнула, неприятно и довольно громко. Я понял, что, только миновав площадку с зеркалом, я вновь начал воспринимать громкую музыку и голоса из центральной прихожей. У меня вдруг возникло ощущение, что музыку мы перестали слышать уже тогда, когда вступили на лестницу, ведущую наверх. Просто не обратили на это внимания. Было очень страшно, страшно не столько из-за людей в плащах, сколько как-то вообще, безотчетно. Мы вместе с Олей упали на мою кровать и уселись в её дальнем от входа углу, крепко прижавшись друг к другу. Я чувствовал энергию страха, исходящую от Ольги. Страх этот ощущался волнообразно, как волны горячего воздуха. Мы долго сидели молча. Над столом горела маленькая лампа. Позавчера мы с Сашей готовились за этим столом к экзамену. — Женя, кто это там такие, на кухне, а?— Не знаю, Оленька. Понятия не имею. — Ты видел, что на них было? Белые рубашки с галстуками. — Ну. И какие-то плащи. — А шляпы ты видела?Оля вдруг тихо засмеялась, уткнувшись мне в плечо. Часы показывали полтретьего ночи. В комнату вошел Саня. Мы лежали одетыми поверх моей застеленной кровати. Оля тихо дышала у меня под боком. Спала. Не глядя на нас, Саня прошёл к своей кровати и повалился на нее, не раздеваясь. В последнее время, когда мне случается мечтать, у меня сама собой возникает в голове такая картина. Маленькая комната в большом старом доме. В комнате небольшая кровать и стол с горящим над ним светильником. Рядом со мной на застеленной кровати сидит Оля, положив голову мне на плечо. На улице уже сумерки, но из окна на полкомнаты ещё падает нежный зеленоватый свет. А откуда-то из-за двери тихо доносятся звуки песни «Lady in Red».