ЗабывчивостьСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Проснувшись, я поймала будильник. Он уже собрался побить меня по голове своими воплями. Кольца визгливо царапнули карниз, и в просторной комнате появилась живая белая картина. Отчего комната стала ещё просторнее. За её ледяным витражом прыгал невесомый снег, казалось, он искал землю. А я искала пакет с балетками. Не нашла и с горя позавтракала тортиком, бисквит которого был щедро пропитан вишнёвым сиропом. Запила всё это яблочным соком и мигом очутилась в пустынном дворе. Чтобы от моего дома добраться до училища, достаточно не закрывать глаза, когда выходишь из подъезда. А глаза слипаются, потому что я не выспалась. К счастью, мне можно не смотреть. Я уже второй год прокладываю священный путь к знанию, и ноги сами принесут меня к месту, без визуальной помощи. В фойе я доверила пальто гардеробщице и открыла сумку, чтобы достать из неё сменную обувь. В училище необязательно переодеваться, но мне неудобно ходить часами по тёплому помещению в зимних сапогах. Я вспомнила, что не взяла пакет с балетками, потому что потеряла. Но пакет с балетками упрямо лежал в сумке, потому что я вчерашним вечером его туда положила и забыла об этом. Что делать? Пришлось надевать. Первые две пары наша группа арендовала одну и ту же аудиторию. На третью пару надо было путешествовать в другой конец здания. Преподаватель объявил начало семинара, и я вспомнила, что забыла выложить доклад на стол. Оказалось, что я ещё забыла прихватить с собой сумку, выходя из кабинета, где три часа решала матричные уравнения. Неловко получилось. Пришлось десять минут потратить на беготню. Оставшиеся две пары минули, как две недели. Очень неудачное сравнение. Недели мигают быстро, а пары медленно. Волшебство какое-то. Запад съел солнце. Небо сначала покраснело от злости, потом позеленело от холода, потом покрылось трупными пятнами и исчезло, перестав загораживать собой бесконечный для нас космос. А мне надо дать задание желудку и ехать на работу. Проснувшись, я поймала будильник. Он уже собрался побить меня по голове своими воплями. Кольца визгливо царапнули карниз, и в просторной комнате появилась живая белая картина. Отчего комната стала ещё просторнее. За её ледяным витражом прыгал невесомый снег, казалось, он искал землю. А я искала пакет с балетками. Не нашла и с горя позавтракала тортиком, бисквит которого был щедро пропитан вишнёвым сиропом. Запила всё это яблочным соком и мигом очутилась в пустынном дворе. Чтобы от моего дома добраться до училища, достаточно не закрывать глаза, когда выходишь из подъезда. А глаза слипаются, потому что я не выспалась. К счастью, мне можно не смотреть. Я уже второй год прокладываю священный путь к знанию, и ноги сами принесут меня к месту, без визуальной помощи. В фойе я доверила пальто гардеробщице и открыла сумку, чтобы достать из неё сменную обувь. В училище необязательно переодеваться, но мне неудобно ходить часами по тёплому помещению в зимних сапогах. Я вспомнила, что не взяла пакет с балетками, потому что потеряла. Но пакет с балетками упрямо лежал в сумке, потому что я вчерашним вечером его туда положила и забыла об этом. Что делать? Пришлось надевать. Первые две пары наша группа арендовала одну и ту же аудиторию. На третью пару надо было путешествовать в другой конец здания. Преподаватель объявил начало семинара, и я вспомнила, что забыла выложить доклад на стол. Оказалось, что я ещё забыла прихватить с собой сумку, выходя из кабинета, где три часа решала матричные уравнения. Неловко получилось. Пришлось десять минут потратить на беготню. Оставшиеся две пары минули, как две недели. Очень неудачное сравнение. Недели мигают быстро, а пары медленно. Волшебство какое-то. Запад съел солнце. Небо сначала покраснело от злости, потом позеленело от холода, потом покрылось трупными пятнами и исчезло, перестав загораживать собой бесконечный для нас космос. А мне надо дать задание желудку и ехать на работу. Я пошла в соответствующее заведение. Прямо в балетках. По традиции, я забыла их переодеть. Мой дом, училище и закусочная почти касались друг друга, поэтому моя забывчивость несильно мне повредила. Сев за столик, я с аппетитом ела мужчину взглядом. Он мне был чересчур знаком. Но я его точно видела в первый раз, иначе забыла бы его, как балетки, и жевала бы себе сендвич, не отвлекаясь. Объект поперхнулся. Пошевелил сметанными усами, как таракан. Выбросил большую часть данара в урну и исчез. Тогда я опомнилась, но кофе остыл. Увидев сверкающий циферблат на ручных часиках, я тоже исчезла. А через три минуты нарисовалась в своей комнате. Несчастные балетки отправились на батарею. Сумку я набила теми тетрадями, которые понадобятся мне завтра и кинула пузатую на покой, под стол. Чернокожие сапоги с мягкой внутренностью крепко обняли мои ноги. Так крепко, что долгожданному морозу, решившему посетить нас вечерком, не удалось покусать мне пятки, хотя я и стою на остановке автобуса полчаса. Утрамбовываю грязный снег. Наблюдаю за мерзко-жёлтым, от фонарей, Ленинским проспектом. Жду горячо любимый четыреста седьмой автобус среди пяти шестнадцатиэтажных стеклянных гор, кстати, самых высоких в районе. Стадо крупного и мелкого (рогатого скота?) колёсного авто, либо блеюще, то есть гудяще проносится по проспекту, либо создаёт давку. А толстых слонов, то есть автобусов, нет даже на горизонте. Рой людей летает по тротуару, то ли для того, чтобы кого-то ужалить, но скорее всего, потому что их уже ужалили. Несмотря на такое оживление, остановка пустует, если не считать двух дам и одного господина. Одна из дам — это я, другая — скамейка, а господин, как вы уже догадались, тот самый мороз, который пытался меня укусить, теперь же он спрятался за углом. А скамейка довольно юная особа, даже моложе меня. Беленькая краска совсем свеженькая, так и зовёт присесть. Нет, уважаемая, благодарствую от души за вашу заботу, но я лучше буду мерять по три метра, сначала в одну сторону, потом в другую, так теплее. Знаю, только сяду, а мороз рядом устроится, поправляя очки на красном носу: «У вас подклад натуральный или искусственный?». И не дожидаясь ответа, проверит всю одежду, мясо и кости. Одним словом, маньяк. Ну, где же этот четыреста седьмой? Уже без четверти шесть вечера. Через десять минут мне надо быть в слободе Семёновской. Позвоню начальнице. Карманы свободны, значит, я забыла телефон. Какой неожиданный поворот, особенно для сегодняшнего дня. Может, мороз одолжит мне трубку? Этот хам уже залез под воротник, и ему плевать на мои проблемы. Стрелки на огромных часах администрации города единогласно приняли вертикальное положение. «Приятного отдыха» сказала бы я, подавая новенький серебристый ключик кому-нибудь из постояльцев, если бы была сейчас на работе. Я бы могла смотаться до дома за телефоном, но в это время, само собой, прибудет мой автобус. Попробую поймать такси, хоть мне, как нищему студенту, сие невыгодно. Но если я не пожертвую несколькими сотнями сейчас, то могу потерять работу. Фары бесили глаза. Никто не останавливался. Количество машин почему-то заметно уменьшилось. И не одного автобуса в течении часа. Очень странно для центра и людей почти не стало. Такое неестественное спокойствие напрягает. Я, как это заведено, стояла с вытянутой правой рукой. Не знаю отчего, у меня перед глазами сгустился чёрный дым. Я почувствовала слабость, при этом тело полегчало и куда-то проваливалось. Проваливалось какими-то рывками. Полёт сменяла остановка в две секунды. В груди щекотало мягкими когтями. Движение замедлилось и направилось в противную сторону, то есть вверх. И снова с резкими паузами. От такого резонанса накрыла тошнота. Дым распался, но почему-то темно. Я забыла открыть глаза. Может, это и хорошо. Сквозь кожу ударил свет автомобиля. Что-то с чудовищной силой врезалось мне в живот. Так, что меня отбросило. Конечно, это носитель фар. В следующую секунду я подумала, что потеряла сознание. Глушила непроходимая тишина, и я не ощущала боли, которая должна была активно присутствовать после такого поцелуя. Но мысль о потере сознания тут же была послана на родину, вряд ли человек в отключке может испытывать дикий озноб. Я открыла глаза. Дорога чиста, от горизонта до горизонта ни техники, ни души. Никакой боли, наверно, всё показалось. И тут я осознаю, что ничего не помню. Всё вроде знакомое, но чужое. Одним словом, дежавю. И зачем я здесь? Да ещё так поздно. Меньший железный указатель на круглых механических часах уткнулся в двойку, а больший указатель закрыл двенадцатое число. Город спит. Жутко холодно. Мороз пересчитал мне кости, убедился, что их у меня ровно столько, сколько нужно, и, ничего лишнего не найдя, расслабился. Мои пальцы теперь такие же деревянные, как это старая скамейка с белой, облезлой краской. Что же я такое хотела, что пришла сюда среди ночи? Где мой дом? Надо прочитать название улицы. Может, это хоть что-нибудь прояснит. Очень знакомое место, но я, наверно, в чужом районе. Так, синяя табличка «Октябрьская улица». Хорошо, дальше что? Ну? Должно же щёлкнуть. Это не дежавю, а настоящая амнезия. «Хочу домой!» хрипло сотрясла я воздух, прыгая с одной ноги на другую. Шестнадцатиэтажка скребёт звёздную бездну. Вспомнила! Это единственное самое высокое здание в городе. Я сунула руки в карманы и нашла сотовый телефон. Отлично! Правда, он скоро разрядится. Аппарат завибрировал, а на экране высветилось фото мужчины со сметанными усами. «Папа потерял!» осенило меня. — Слушаю, — я приняла вызов. — Наконец дозвонился. Где ты? Куда пропала? Почему отключила телефон? — Трубка трещала от крика. — Не кричи. Я на Октябрьской улице. — Что ты там делаешь? Живо домой! Я тебе устрою!— Я не знаю, что я здесь делаю и где дом, тоже не знаю. — Что ты несёшь? — Голос немного успокоился. — С тобой всё нормально?— Вернее не помню, — поправилась я. — Так, где конкретно ты находишься? Я приеду. — Я на остановке. Напротив меня самое большое здание города. Здесь ещё часы-гиганты. — Значит, возле администрации, — понял папа. — Наверно. — Я буду через пятнадцать минут. Никуда не уходи. — Поторопись, я замёрзла. Телефон вырубился. На холоде аккумулятор моментально гаснет. Я принялась бегом окружать фонарный столб и тереть ладонями внутри карманов, чтобы разогнать кровь. Дремавший на скамейке мороз взглянул на меня исподлобья, поверх очков. Его встревожила моя суета, он закинул одну ногу на вторую и приготовился повторно пересчитать мне кости, на случай, если я согреюсь. Пока я бегала, вспомнила, что вечером училась у репетитора по математике, а потом поехала домой. Дальше — провал, который, наверно, никогда не удастся заполнить. Вымершую трассу воскресил приближающийся вороной «рено логан». Это папа. Я, как реактивная, влетела в машину. Обнаглевший мороз, потеряв очки, успел запрыгнуть следом за мной, но тут же растаял в тёплом салоне, скатившись мурашками по моей спине. Папа укрыл меня пледом, и мы ускорились в направлении ближайшего двора. Папа сказал, что там есть закусочная, в которой он вечером полдничал. Он взял мне горячий шоколад и молча наблюдал, как я опустошаю одноразовый сосуд. Видно было, что он не прочь изложить мне пару ласковых, но сдерживается, лишь нервно дёргает усами, как таракан. Бумажный стакан улетел в бак, а я разомлела и уснула. Во сне я всё ещё ждала какой-то автобус возле администрации. Я почему-то спешила на работу, хотя я не работаю, а учусь в институте и остановка там была другая, не как в реальности, а с новой скамейкой. Денис с удовольствием гнал по ночному Ленинскому проспекту. Два часа ночи. Вся дорога только для него. Город видит десятый сон. Вдруг всего через тридцать метров фары выловили подающую сигнал «стоп» девушку прямо на проезжей части. Денис ехал со скоростью сто двадцать километров в час. Резко вдавил тормоз, но не успел. Машину тряхнуло от столкновения. Сердце упало. И откуда она только взялась?!Денис, матерясь, вылез. Обошёл свою железную импортную лошадь. Целая. И вокруг никого нет. Крови нет. Никаких следов аварии. Денис проверил дорогу, прогулявшись сначала в одном направлении от машины, потом в обратном. Нет девушки. Исчезла. «Мда», — подумал парень, — «уже глюки атакуют. Доеду и сразу спать». Выкурил сигаретку. Успокоился и двинул дальше на всякий случай помедленнее. Память вспомнила меня, когда я слушала лекцию профессора Пихельштайнера. Она выбила дверь и закружилась по аудитории, размахивая планшетом. Взбешённая тем, что её никто не замечает, кроме меня, она выложила мне все фотографии и видеоролики прошлого. Только тогда одногруппники заметили память в моих осмысленно пронизывающих взглядах. Даже профессор увидел мою память и поздоровался с ней. Несмотря на то, что он плохо видит из-за своего профессорского стола. Зрение у него отличное. Просто он всего на полголовы выше профессорского стола, поэтому его и прозвали Пихельштайнером. Солнце исполосовало помещение тенями рам. Теперь я всё о себе знала, но что-то было не так. Чего-то не хватало. Не хватало здесь и сейчас. Я вглядывалась в одногруппников, но с ними всё было нормально. Соображала я долго, но до меня дошло, в чём дело. В аудитории отсутствовал один студент. Вернее, студентка. Я хорошо помню, что она была в начале занятия. Может, вышла. Я соображала целых полчаса. Где её так долго носит? Пара кончилась, а студентка так и не объявилась. Для того, чтобы удостовериться, что я не спятила, я подошла к профессору Пихельштайнеру. На самом деле его звали Иван Иванович Иванов. Ему никто не верил, поэтому в случаях, когда не требовался паспорт, он представлялся Пихельштайнером. Ему за тридцать, но его легко перепутать с семилетним мальчишкой, если не заметить чёрную козлиную бороду. Он её для того и отрастил, чтобы не путали. Когда он вставал на носочки, то равнялся с моим локтём. Его тело выделялось непропорциональностью и, что странно для карлика, худобой. Лицо детское. И борода смотрелась на нём, как настоящий снеговик среди дюн Сахары. — Иван Иванович, а Марина сегодня была?Иван Иванович выдержал минутную тишину, затем многозначительно согласился. — Была. — Я не заметила, как она пропала. — И я не заметил. — Вот как. — Никто не заметил. — Добавил профессор. Вид у него был такой, что он хочет мне что-то сказать, касающееся Марины. — Вы знаете, где она?— Подождите меня после занятий. В парке. — Хорошо. — На автомате сказала я. Для того, чтобы от института добраться до парка, достаточно не закрывать глаза, когда выходишь из института. Кажется, я уже говорила что-то подобное. Бледный лик яркого солнца уцепился за край земли, ещё согревая голые липовые стволы, обтянутые белым капроном. Я попробовала сесть на ледяную лавку. У меня получилось. Но недолго, потому что на аллее показался цистит. Слава богу, сразу после него показался профессор, и морозу не удалось отмстить мне за прошлый раз. Иван Иванович долго молчал. Он медленно извлёк из своего портфельчика бумагу. Это был список нашей группы. Профессор протянул его мне. — Изучите. Я быстро пробежала глазами. На первый взгляд список как список. На второй взгляд, я не нашла своего имени в этом списке. — Почему меня здесь нет?— Наверно, вы ещё не вспомнили об этом, — отвлечённо произнёс профессор и поспешил добавить, — подумайте над тем, что сегодня, незаметно для всех, пропала Марина. Прямо на лекции. А вас нет в списке. — Ничего не понимаю. К чему вы клоните?— Я клоню к тому, что вы не всё помните. А то, что вы не помните, очень важно для вас. Рекомендую вам, как врач, сменить обстановку. Переночуйте сегодня в гостинице. И не посещайте институт. Вы нездоровы. — Мне кажется, что надо держаться родных людей и мест, чтобы вспомнить. — Возразила я. — Уверяю вас, то, что вам необходимо вспомнить, никоим образом не касается ныне вашего дома и ваших близких. Совсем наоборот. — Тогда почему вы мне просто не расскажете?— Увы. Вы мне не поверите. — Откуда вам знать?— Знаю…Я долго пытала профессора, но он не сломался. Я решила снять номер, аж на двое суток. И при этом пропускать занятия. Но если я ничего обещанного не вспомню, то по традиции забуду об этом недоразумении и буду жить спокойно. Я послушалась профессора лишь потому, что мне любопытно, куда, а главное, как делась Марина. Я поселилась в центре города. Окна моего номера выходили на Октябрьскую улицу. Мы с папой жили на окраине. В красивом и тихом месте, поэтому мне неуютно. Ещё мне всё время казалось, что я не одна. Было бы странно, если бы я чувствовала себя одиноко, соседствуя с сотней постояльцев и персоналом. Но в своём номере я должна быть одна, однако я в этом сомневалась. Наверно, потому что всё чужое. Это только поначалу. Удивительно быстро я привыкла к новым покоям. Мало того, атмосфера приняла то привычное, когда ночью просыпаешься и с закрытыми глазами, без света и аварий достигаешь кухни. Потом так же благополучно возвращаешься в постель. С каждым часом я удалялась от прежней жизни и приближалась к чему-то неизвестному. Особенно, когда я рассматривала улицу, людей на остановке и те самые гигантские часы. Первые сутки, также как и вторые, не передали приветов из прошлого. Я даже продлила проживание на полдня. Бесполезно. Я собрала вещи и пошла к автобусу. Опять на ту остановку. К счастью, мороза там не было. Летал снег. Скамейка ещё не развалилась. И людей хватало, чтобы взорвать транспорт. Автобус что-то не торопился. Я тоже не спешила. Разглядывала знакомую улицу и многоэтажку. Появилось знакомое чувство, что чего-то не хватает. Конечно, не хватало автобуса. Большая стрелка медленно вставала на голову маленькой. Количество жаждущих уехать увеличилось и тоже было не против встать кому-нибудь на голову. Моё внимание снова завоевал циферблат. Похоже, что главные часы города сломались или попали под влияние шалунишки. Секундная стрелка равномерно ускорялась, причём в обратную сторону. Она переместилась на шестнадцать часов. Последние три часа она бежала с такой скоростью, что было заметно лишь размытый след. У меня закружилась голова. И захватил паралич. Сильный удар и больше ничего. На следующий день профессор Иван Иванович поздравил Марину с тем, что она снова приступила к занятиям в институте и полностью восстановила память. Денис с удовольствием гнал по ночному Ленинскому проспекту. Два часа ночи. Вся дорога только для него. Город видит десятый сон. Вдруг всего через тридцать метров фары выловили как из-под земли возникшую девушку прямо на проезжей части. Денис ехал со скоростью сто двадцать километров в час. Резко вдавил тормоз, но опять не успел. Машину тряхнуло от столкновения. Тело девушки врезалось в лобовое стекло, которое сразу рассыпалось по салону. Машина ещё не остановилась до конца. Денис уже не мог управлять ею. Она вильнула на встречку, пересекла всю трассу и впечаталась в фонарный столб. Паралич отпустил. Стало удивительно легко. Кругом снег и с неба падает снег. Я всё вспомнила. Если бы не профессор, так бы и жила чужой жизнью. А Марина оказалась бы здесь, вместо меня. Ей ещё рано. А у меня здесь важные дела. И не только у меня.