Во имя Петра и ПавлаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Анна Александровна спала, когда они подъехали. Но от звука, с которым пила-болгарка взрезала железную дверь круглосуточной аптеки, проснулся бы и мертвый. Если они вообще спят, мертвые, кто их знает. Окна у аптеки были бронированные — от наркоманов-то, но все-таки прозрачные. За месяц Анна Александровна нагляделась в окошко очень разного. Так что на всякий случай заползла под крепкий, сваренный еще в девяностые из какого-то могучего уголка прилавок и там притаилась. Щелок между фанерками, покрывавшими железную раму прилавка, было достаточно, чтобы подглядывать. Дверные петли хрустнули. Эх, будь дверь поновее, понадежнее, — потосковала Анна Александровна. Аптека, конечно, не лучшая на свете спасительная капсула, но за окнами показывали совсем уж лютое кино. Даже когда на улице целыми днями ничего не происходило, о том, как оно, нонеча, не давала забыть застрявшая меж прутьев решетки кисть руки. Ее уже доедали опарыши, но кости пока не собирались распадаться. Зашли двое. Оба в каких-то щитках и бронях, оружейные дула внимательно рассматривают комнату. Лиц, считай, и не видно. — Проверь коридор, — сказал звонкий, почти мальчишеский голос. Анна Александровна тихо легла на спину, сложила ладони трубочкой у рта и четко сказала вверх в эту трубу:— Там никого нет. Анна Александровна спала, когда они подъехали. Но от звука, с которым пила-болгарка взрезала железную дверь круглосуточной аптеки, проснулся бы и мертвый. Если они вообще спят, мертвые, кто их знает. Окна у аптеки были бронированные — от наркоманов-то, но все-таки прозрачные. За месяц Анна Александровна нагляделась в окошко очень разного. Так что на всякий случай заползла под крепкий, сваренный еще в девяностые из какого-то могучего уголка прилавок и там притаилась. Щелок между фанерками, покрывавшими железную раму прилавка, было достаточно, чтобы подглядывать. Дверные петли хрустнули. Эх, будь дверь поновее, понадежнее, — потосковала Анна Александровна. Аптека, конечно, не лучшая на свете спасительная капсула, но за окнами показывали совсем уж лютое кино. Даже когда на улице целыми днями ничего не происходило, о том, как оно, нонеча, не давала забыть застрявшая меж прутьев решетки кисть руки. Ее уже доедали опарыши, но кости пока не собирались распадаться. Зашли двое. Оба в каких-то щитках и бронях, оружейные дула внимательно рассматривают комнату. Лиц, считай, и не видно. — Проверь коридор, — сказал звонкий, почти мальчишеский голос. Анна Александровна тихо легла на спину, сложила ладони трубочкой у рта и четко сказала вверх в эту трубу:— Там никого нет.

Что толку? Прямо над ее головой из стены полетели куски штукатурки, на ноги посыпалось стекло. Очередь захлебнулась, послышался вскрик. Все тот же молодой голос злобно рявкнул:— Чего ты палишь? И, твою мать, куда?Второй голос что-то пробормотал, Анна Александровна не расслышала. На руки, прикрывавшие лицо, насыпалась колючая крошка, но двигаться она боялась. — Где именно никого нет? — громко спросил молодой голос. Она осторожно приподняла руки ото рта. — По коридору направо две складские комнаты и налево туалет, дальше дверь в подъезд, она толще этой и заперта. За ней кто-то ходит. А тут никого нет, — она помедлила, — кроме меня. — Никак живая, — удивленно сказал голос постарше. — Не твоими трудами, — злобно добавил молодой. — Ты мне прикладом чуть руку не сломал. Захрустели шаги, один из них вышел в центр комнаты. — Тетенька, что вы ели последний месяц? — спросил он как-то неестественно ласково. — Диабетическую еду и витамины. — А пили что?— Ну, тут и минералки, и просто в бутылках еще даже искупаться пару раз хватит. — А ни на что странное не тянуло?— Повеситься пару раз, — горько ответила Анна Александровна неожиданно для себя. Оба голоса понимающе хмыкнули. — Живая, — решил окончательно молодой и велел: — Вставайте. Сань, узнай пока у Китайца, как там. Пока она выпутывалась из осколков витрины и поднималась на ноги, второй протопал к дверям. Анна Александровна медленно обошла прилавок и остановилась посмотреть своему освободителю в лицо. Примерно ее роста, для мужчины мелкий. Глаза между шлемом и корявым щитком серые, ледяные. — Ансанна? — вдруг спросил он. — Что?— Ансанна? Вы ж у нас были медсестрой, нет?Из школьного медкабинета Анна Александровна ушла в ночные дежурные уже года три как. Но гляди-ка, кто-то вспомнил. Он повернулся, не отводя внимательного взгляда от женщины. — Сань?— А?— Я вот думаю, мне докладывать Моисеичу, что ты нам чуть медсестру не застрелил, или смолчать?— ****, — неопределенно отозвался Саня. — Если тихо, давай мешки таскать. Ансанна, думайте, что тут ценного в первую очередь и во что лучше паковать. Времени у нас полчаса в лучшем случае. Анна Александровна кивнула и кинулась вытаскивать коробки покрепче. Только потом она сообразила, что подчинилась не автомату, все еще направленному в ее сторону, а твердому деловому тону. Он прошел мимо нее к дальней двери, постоял там, прислушиваясь. Заглянул быстро в каждый из микроскладов и только тогда повесил автомат за спину. Саня заходил, брал упакованные Анной Александровной ящики и утаскивал наружу. Она выгребла всю перевязку, что была в аптеке, и начала сыпать уже все подряд. Желудок, простуды, печень, диабет… Для потенции, ха-ха. Нет, этот ящик пусть остается. Она наклонилась, вытряхивая упаковки антигистаминных с полки прямо в коробку. — Эй, бери-ка второй конец, — скомандовал парень у нее за спиной. — На хрена? — удивился Саня. — Мы ее в кузов, че, прям на виду посадим?— Думаешь, кузова не хватит?— У тебя че, до фига медсестер?Саня закряхтел. Они выволокли в дверь тот самый прилавок, под которым от них пряталась Анна Александровна, и молодой вернулся один. — Еще что-то важное тут есть?— Вода бутылками, наркотики в сейфе, ключа нет. Так, в общем, примерно все. Памперсов еще всяких шкафа три. — Уходим. Прилавок стоял в кузове полуразвороченной грузовой газельки, закрытой стороной к дыре. Вокруг прилавка, закрывая его, громоздились ящики. — Ансанна, лезьте, — скомандовал молодой, — ногами вперед, и я вас ящиком задвину. Вас не видно будет, если чо. — Если что, мне уже пофиг будет, — желчно сказала Анна Александровна, забралась в кузов и с трудом впихнулась под прилавок. — Это верно, — согласился парень и застегнул поверх сломанной двери «газельки» ременную застежку. В себя Анна Александровна пришла, сидя на земле. Вокруг толклись чьи-то ноги, за ними серел бетонный забор. Она потерла голову, пальцы испачкались красным. — Сейчас, сейчас, — сунулся кто-то с пачкой влажных салфеток. Она отмахнулась, кое-как поднялась на ноги. Полуразгруженная «газель» стояла рядом. Железные ворота крепко заперты на засов и пару гаражных замков. Анна Александровна медленно, очень медленно выдохнула. Неужели все-таки спасена? Вокруг стояли люди без брони. В железках только один мужчина, невысокий и рыжебородый, который с несчастным видом разглядывал ее, крутя в руках шлем. — Да не казни ты себя, Китаец, — спокойно сказал молодой голос у Анны Александровны за спиной, — ну сообразил бы ты запасной шлем дать, ей бы на жопу че упало. Приехали, живы, работаем дальше. Рыжий Китаец криво улыбнулся, Анна Александровна хотела было повернуться, но покачнулась и передумала. Парень обошел ее сам. Шлем он снял, а броню стащил только с рук — на торсе у него продолжала красоваться нелепая конструкция, что-то вроде кольчуги, надетой на ватник, с проложенными там и сям металлическими ********. — Вы как?— Петя? — недоверчиво спросила она. — Ну. Анна Александровна не выдержала и засмеялась. — Ну отлично, — сказала она, — кто бы сомневался. Вечером она сидела в комнатке хозяина убежища — Михаила Моисеевича. Моисеич был отставным погранцом, дом этот охранял на зарплате, а то, что ему выдали вместо табельного оружия, — содержал в порядке. Когда народу в доме стало прибавляться, Моисеич скрепя сердце вскрыл хозяйский сейф и достал оттуда автоматы и все прочее. Мафия, она, конечно, не одобрит, если узнает — да жива ли та мафия? Опять же, лучше достать да дом удержать, чем доэкономиться. Анна Александровна слушала. Было ясно, что Моисеич не делился до ее появления своими сомнениями ни с кем. А тут кто-то близкий по возрасту. — А народ откуда? — спросила она. — Петька с пацанами просто через забор перелезли. У меня еще камеры не сдохли, я их увидел, ну и… побежал палить, за ними же… гнались. — Эти через забор не могут?— Мальчишки же приволокли с собой бревно, лезли по нему. Потом бревно сбросили. Эти… побились, побились о забор, я боялся, поднимут бревно, думал будем палками спихивать, у меня ж только пистолет тогда был, а их толпа, голов сто, может. Но нет. Тупые. — А остальной народ? Тут же человек десять?— С вами, Анечка, семнадцать, — веско сказал Моисеич, — и всех до единого привел Петька. Четверо с ним пришли, но девочку, Марусю, спасти не удалось. Это отдельная история, с телом пришлось обойтись… довольно жестко. Потом Шон и Даня, ну то есть Дэн, но Даня, два здоровенных парня, кажется геи, но мне, честно говоря, плевать. Они охотники, вышли из леса со всем своим оружием и с патронами, Петька их где-то выловил на окраине. Они по-русски немножко блекочут, но так, с напряжением. Игорь и Саня, и с ними малой подобранный, года три, может, четыре. Они его Сенькой зовут, у Игоря сынок был… Вот на малыша, Анечка, вам надо будет очень-очень внимательно посмотреть, нехорошо с ним. Жанка, Светка и Рахмет — ну, бывшие шмары с водителем, эти сильно натерпелись, больше недели на втором этаже в таком же вот коттедже отсиживались. Ванька Китаев… ну рыжий такой, вез вас… Олег и Ринат, рыбаки, те в лодке спасались, Петька их тоже как-то выцепил, позавчера привел — Олег слаботочник и грозится нам тут радио наладить. — А те, которые сначала с Петькой пришли, они тоже из коррекционки?Моисеич задумчиво посмотрел на нее. — Коррекционка?— Я работала раньше в школе для трудноуправляемых детей. Пятидневка. Устала, да и годы мои давно уж как пенсионные, сколько можно с этими зверятами. Ушла вот в аптеку соседнюю по ночам дежурить. Ну, Петька еще три года назад звездой был. Убегал каждые три дня. Ухоронки какие-то рыл. Хижину на крыше построил, еле нашли его…— По ночам, поди, орал? — с нехорошим прищуром потянул Моисеич. — Людоедов боялся?— Орал, — задумчиво сказала Анна Александровна, — орал по ночам. И снаряжением вечно запасался. Первую настоящую пушку у него лет в девять отобрали. — Если у тебя паранойя, — пробурчал отставник, — это не значит, что за тобой не охотятся… Но мне тогда понятнее, отчего он такой готовый. Я-то думал, обычные отморозки, а вот оно как… Как по вам, — сменил он тему, — у нас вопрос с медикаментами решен или их еще разок в рейд послать?— Да я ж никого не смотрела толком, — хмуро ответила Анна Александровна, — один парнишка подходил, что глаз гноится, ну я ему сказала, в каком примерно ящике капли поискать. — Завтра начните с маленького. Он Игорю неродной, они его с матери сняли. — С мертвой?— Да как сказать, уже ползла. Повезло дуракам невероятно. Ну, две недели с мальчишки глаз не спускали ни днем, ни ночью, все-таки вроде бы чистый. Но конечно… Тяжелый он после всего этого. Увидев Анну Александровну, мальчик икнул, бросился к ней, повис на ноге и зарыдал. Отцепить и взять на ручки его удалось не сразу, зато, схватившись за шею, ребенок внятно сказал, между рыданиями:— Баба!Дядька, который его привел, облегченно вздохнул. — Все-таки заговорил. — А у вас тут женщины есть, — уточнила Анна Александровна, — они что?— Э, — ответил дядька, — они обе блонды, как его мама, он их, когда видит, сразу в истерику…— Баба? — сказал мальчик подозрительно, заглядывая Анне в лицо. — Баба, — вздохнула она и ткнула пальцем ему в нос, — бибип! Бииип! Это у нас кто?— Паса, — сказал мальчик и снова заплакал.

— Паша? А мы Сенькой звали, — огорчился дядька. Ночью Анну разбудили стрельба и крики. Осторожно сняв с шеи Пашины ручонки (он и во сне держался за обретенную бабушку, как клещ), Анна высунулась из комнаты на балкон. Вдоль забора на высоких деревянных козлах стояли люди, вспыхивали огоньки выстрелов. Что происходило за забором, Анна не видела, но легко могла предположить. — Анечка, идите спать, — крикнул снизу Моисеич, — это обычное дело, ночью не одна, так другая толпа набежит. Утром она собиралась посмотреть, как дела у того паренька, у которого гноился глаз, но выяснилось, что на обеих рабочих машинах почти все мужчины уехали. Шон и Дэн остались дежурить на заборе, Олег копошился в мансарде, пытаясь из наличных деталей собрать радиоприемник, Саня помогал девушкам на кухне. — Где все? — спросила Анна Моисеича, который с автоматом на коленях сидел на крыльце. — По патроны поехали. Нехорошо, когда мало их остается. — А почему такой толпой?— А как еще? Это ж не аптека. В военную часть уехали. Собственно, в аптеку-то я их погнал в рамках подготовки. А то оно с бинтами-то получше все же, чем без. Анна узнала у девушек, как обстоят дела с водой (с водой было не очень, но полведра для малыша нагрели), и на нагретом солнцем бетоне вымыла Пашу, завернула его в одеяло и посадила рядом, пока постирает его одежду. Мальчика разморило, он уснул, а Анна мрачно полоскала в мыльной воде детские вещи и думала о страшном. Уже начало смеркаться, когда Шон крикнул сверху не по-русски, Дэн кубарем слетел с насеста над забором и кинулся открывать ворота. С визгом затормозив чуть ли не в стену, влетела «газель», за ней джип, из «газели» вывалился Петька с криком «Закрывай!» и вместе с Дэном навалился на ворота. Шон уже стрелял, из джипа выскочили двое и поднажали на ворота, засов щелкнул, кто-то уже стоял на второй стороне ворот и тоже стрелял. — Ансанна, — обернулся Петька, — сюда, Рахмета ранило…Анна, увидев рану, едва не потеряла сознание — не то чтобы она боялась крови, но ранение в живот в этих условиях… Все же оказалось, что Рахмет — большой счастливчик. Осколком — или кто его там знает чем — ему пропороло вскользь кожу, жир толстенького водительского брюшка и мышцу под ним, но не до конца. Рахметовы кишки можно было почти разглядеть в ране, но, о счастье, они все еще оставались целы и там, где им положено быть. С антисептиками у Анны Александровны было получше, чем с обезболивающим. Так что Рахмету дали два стакана водки и палку в зубы, пока она очищала от бетонных крошек рану, радуясь, что в заначке аптеки были не только пластыри. Шить было все равно нечем, просто сблизила края раны, так, чтобы не затруднять отток. Ну, будет шрам во все пузо. Лишь бы выжил. — Уносите его, — скомандовал Петька, едва Анна Александровна разогнулась, — в дом, куда, Ансанна?— На теплое и твердое, — ответила она и оглянулась в поисках Паши. — На теплое и твердое? — повторил Петька и нахмурился. — Освободите ему лежанку на кухне, только постелите пару одеял. Ансанна, сможете со мной и Моисеичем еще поговорить, дело есть?— Угу, — ответила она, глядя, как четверо мужчин уносят Рахмета на широкой доске в дом. Враз постаревший Моисеич сидел над свежим радиоприемником и исписанным ворохом бумаги. — Короче, так. Отсюда в семидесяти километрах живая военная база. Они завтра снимаются и уходят на северо-запад, будут пробиваться, как я понял, к морю. — Зачем к морю?— Мертвые мыши, — ответил старик, — крысы, собаки и чертовы зайцы. — Птицы? — быстро спросил Петька. — О птицах ничего не сказали, наверное, нет. А то и от моря был ли толк. — Надо собираться, — сказал Петька, — пойду ребятам скажу, что куда. — Погоди. — Что?— К той базе напрямую не подойти. У них и днем перед воротами стоит давка, как в сраный мавзолей. — И?— Отвлечь надо будет. Я поеду вперед на джипе и отманю, а вы на «газельке» проскочите. — И как ты назад?— Какое назад? Там же уже мертвецы-то старые, бойкие, будут по следу тянуть, пока бензин не выжгу. — А может, прорвемся? — уточнил Петька. — Все ж смотри, нормально вооружились же. — Прорветесь, я думаю, — сердито ответил Моисеич, — ты думаешь, я всех оттяну? — Он ткнул пальцем в бумагу перед собой: — У них там тысячи! Тысячи!— Моисеич, — нехорошим голосом сказал Петька, — что ты задумал? Зачем тебе Ансанна?