В свете полной луныСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Изображение на экране дернулось, пошло волнами и, наконец, утонуло в густой ряби. Все как всегда. Старенький переносной черно-белый «Рекорд», служивший ему с начала Горбачевских реформ, в последнее время часто подводил. Всему есть срок и он, к сожалению, имеет свойство истекать. Несмотря на это, он не решался выбросить телевизор, перевозил его с собой и иногда смотрел новости, заканчивающиеся, как сегодня, полным поглощением изображения и звука. Надо было давно купить радио и настроить на волну первого канала, на котором он был чертовски популярен. Мужчина отставил телевизор на пассажирское кресло. Вряд ли у него получится настроить эту рухлядь. Ничего, завтра о новой жертве заговорит весь городок, телевизор ему даже и не понадобится. Подобной славы он, конечно же, не искал, но... Она нашла его сама. Они назвали его Ночной охотник. Имя ему нравилось, хотя слабо отражало истинную причину охоты. Он не сопротивлялся. Охотник так охотник. Он даже стал забывать собственное имя, данное при рождении. Тем более что по настоящему имени к нему никто не обращался со школьной скамьи. Некому было. Он был один. Каждый раз, выбирая новое место дислокации, он не приближался к дому будущей жертвы ближе, чем на три километра. У него складывалось ощущение, что жертвы могут его чувствовать — так же, как и он их. Особенно за пару дней до обращения. Охотник вышел из машины и огляделся. Он намеренно выбрал старую дорогу. Безлюдно. Будь поблизости какой-нибудь населенный пункт, жертв могло оказаться больше. А это чертовски плохо. Ему нужен был контроль, и в первую очередь над самим собой. Луна разлила серебро по кронам деревьев, по выщербленной дороге и по бордовому «Дукато». Было светло, точно под уличными фонарями. Охотник боялся таких ночей. Боялся себя. Боялся, что врожденная особенность заведет его еще дальше, будет еще больше крови. Но он также знал, что необходимость его охоты откуда-то свыше. Так надо — и ничего не попишешь. Найти и уничтожить — это смысл его жизни. Охотник откатил дверь кузова, включил потолочный светильник и залез внутрь. Она лежала, завалившись на бок. Девушка лет восемнадцати с опухшим от слез лицом открыла один глаз, затем второй. Когда увидела вошедшего, замычала и попыталась освободиться от пут. Скотч врезался в загорелую кожу, лицо — будто подушка, перевязанная с одной стороны. Его рассмешил ее вид, и он улыбнулся. — Ну что, время веселья? Он подошел и поднял ее. Стул, к которому была привязана девушка, скрипнул. Она подняла на Охотника большие влажные глаза. Мольба о пощаде — все как всегда. Они просят о пощаде. Все просят о пощаде. Но это пока, временное помутнение, так сказать. До тех пор, пока он не достанет свои инструменты и не сделает им больно. По-настоящему больно. За мольбами приходит ярость и ненависть. Они-то ему и нужны. Нет ничего искреннее этих чувств. Можно фальшиво радоваться, дурачить всех, что любишь их; но ярость и ненависть всегда настоящие. Охотник посмотрел на девушку и на короткий миг засомневался в правильном выборе жертвы. Да нет, конечно, он чувствовал: она то, что ему было нужно. Охотник достал свои инструменты. Кусок брезента с множеством кармашков вмещал в себя все — от скальпеля до гаечного ключа на двадцать четыре. Ключ, конечно же, нужен был не для завинчивания гаек. Рожки были заточены до остроты бритвы и причиняли жуткую боль. Раны от коротеньких лезвий были не смертельны, но невыносимо болезненны. Но начинать он любил с шила. Самодельное, выточенное из старой отвертки, жало которого постоянно было покрыто ржавчиной. Он никогда не протирал инструменты перед применением. После — да, но перед... Пожалуй, только скальпель поблескивал чистотой, остальные инструменты выглядели зловеще. Это раздражало его пленников. Хотя, развяжи он им рот, вряд ли бы оттуда вылетело что-то типа: — Ты что, собрался тыкать в меня этими нестерильными штуками?! Да у меня же заражение крови будет! Нет. Этого он не услышит, но в глазах жертв появится страх. Страх умереть от заражения крови, СПИДа или сифилиса. Хотя большинство из них понимали, что умрут раньше, чем вирус начнет разрушать организм. Охотник достал шило и покрутил его перед глазами девушки. Страх был, но еще ему показалось, что на секунду в ее глазах вспыхнуло понимание того, что на самом деле происходит. Вспыхнуло и погасло. Все-таки страх пока преобладал над всеми другими чувствами. — Ну, начнем? — Он не спрашивал согласия, он играл. Размахнулся и воткнул шило в тыльную сторону ладони. Девушка дернулась, что-то промычала и начала закатывать глаза. Он ударил ее по лицу. Кровь пошла носом, расплываясь по скотчу. — Не спи, милая. Мы только начали. — Он нагнулся к ней и лизнул окровавленный скотч. — Продолжаем? Вынул шило из кисти, из ранки поднялся небольшой фонтанчик крови и тут же затих. Девушка плакала. Она не понимала — за что. Никто не понимал. Даже отъявленный мерзавец будет уверен в своей невиновности в случае наказания. Нет, Охотник не верил им. Только ярость, только ненависть. Только тогда открывается их сущность. Он достал канцелярский нож с красной ручкой. С треском вынул лезвие и осмотрел его. Ржавчина покрыла даже режущую кромку. Новые лезвия по остроте уступали разве что скальпелю, но сейчас он сомневался. Сейчас срезать небольшой лоскуток кожи будет трудно. Охотник погладил девушку по нежному предплечью. Провел ножом от локтя до кисти и обратно. Не нажимая, не вдавливая ржавое лезвие в плоть. Разведка перед боем. Руки девушки были грязными. — Где же ты так испачкалась? Ай-яй-яй. Ну, ничего, сейчас мы грязное-то уберем. Он надавил на нож, и лезвие погрузилось в плоть, оставляя бордовую дорожку. Девушка снова затрепыхалась, словно мотылек. Нет, она еще не готова. Он сделал надрез перпендикулярно первому и отложил нож. Теперь ему нужна была аккуратность, чтобы не прихватить лишнего. Он взял скальпель и принялся за работу. Надрезал уголок и взялся двумя пальцами, немного потянул, и миллиметр за миллиметром лоскуток кожи начал отходить от бывшей хозяйки. Кровь сочилась по кусочкам жира. Он сделал последний надрез, и лоскуток отделился от руки, обнажив неровный бордовый от крови четырехугольник. Девушка на этот раз не потеряла сознание. Она корчилась от боли, плакала и смотрела на Охотника с мольбой о пощаде в глазах. Он хотел ее пожалеть. Очень хотел. Именно за этим он здесь. Именно за этим и она здесь. Он отбросил лоскут кожи, обошел девушку и встал за спиной. Взял в руку влажные волосы и понюхал их. Аромат духов перемешался с запахом пота. Странно, но он не чувствовал запаха страха. Охотник потянул девушку за волосы и резко провел скальпелем по коже. С неприятным чавканьем часть скальпа отошла от черепа. Девушка задергалась, и кузов наполнил запах страха, смрад безысходности. И это ему не понравилось. Безысходность равна отказу от поиска выхода, от борьбы, от желания повернуть все в свою пользу. Безысходность — это нахождение положительных моментов даже в собственной смерти. Он снова обошел стул и встал перед трясущейся девушкой. — Ну как ты, милая? — Он показал ей скальп. — Хочешь, чтобы все закончилось? Ты хочешь, чтобы все закончилось?! — закричал он и со злостью отбросил окровавленный скальп в угол фургона. — У нас ничего не может закончиться, потому что ни хера еще не началось! — Он нагнулся к девушке. — Смотри на меня! — приказал он, когда та попыталась отвернуться. — Чем раньше ты меня возненавидишь, тем быстрее это закончится. Она его ненавидела с тех пор, как поняла, что ее похитили. Он был уверен в этом. Но это была другая ненависть — бытовая, что ли? Ненависть к соседу, время от времени выливающему под калитку помои. До ярости еще далеко — так, тихая злоба. Он снова взял шило и, не раздумывая, воткнул в кровоточащий четырехугольник на предплечье. Девушка закрыла глаза и замычала. Охотник удовлетворенно кивнул и достал длинногубцы. У трети после манипуляций с этим инструментом появляются первые признаки настоящей ненависти. Охотник подошел к девушке, погладил по еще здоровой кисти, взял за средний палец и поднес к нему длинногубцы. Подсунул под ноготь одну «губу», накрыл второй и дернул. Видимо, он плохо сжал в руках инструмент, потому что ноготь сломался, не причинив девушке особой боли. Охотник проделал то же самое с каждым ногтем руки. За каждой «чешуйкой», прихваченной длинногубцами, тянулись кровавые нити. Закончив с ногтями, Охотник посмотрел в глаза девушки. Ничего... Или все-таки что-то промелькнуло? Что-то типа: чтоб ты сдох! Хорошо. Нельзя останавливаться. Жгучая, но тихая боль может утопить в себе зародыш ярости. Тогда как острая и нарастающая способна, словно вулкан, выплеснуть ненависть и агрессию. Он схватил молоток и ударил по руке с одним единственным ногтем. Девушка дернулась, скотч впился в кожу, оставляя белые отпечатки. Он даже подумал: вот она, ярость; поэтому не сдержался и ударил молотком по ноге в сандалии на пробковой подошве. Лямки, кажущиеся в полумраке черными, лопнули вместе с кожей, кровь побежала тоненькими струйками, огибая пальцы, давно не видевшие педикюра. Он только сейчас заметил неухоженные ногти на ступнях. Издеваться над принцессой или крестьянкой — такого вопроса даже не стояло. У него была абсолютно другая цель. И будь у его жертвы одна нога, а на ней десять пальцев с педикюром через один, даже это не смогло бы его остановить. Охотник пересчитал пальцы девушки. Так, на всякий случай. Десять, причем на обеих ногах вместе. А вот одну сандалию она все-таки потеряла. — Дурашка, говорил же, не трепыхайся, — улыбнулся он. — Как же ты теперь без сандальки? Чего молчишь? — Он присел на корточки и погладил голую ступню. —Тут ты должна сказать: ты что, издеваешься?! — Охотник начал кривляться, говоря высоким голосом. — Какая, на хер, сандалька?! Я умру раньше от потери крови или болевого шока, чем от воспаления легких! Закончив театральную постановку одного актера, Охотник улыбнулся единственному зрителю и добавил своим голосом: — И то верно. Продолжим? Он очень кстати прихватил кабелерез. Выбирал между ним и болторезом, но кабелерез выиграл из-за особенности рабочей части. Лезвия инструмента были загнуты, как клюв у клёста. Подцепил одним ножом то, что хочешь разделить, а вторым придавил. Опля — готово. Сегодня он хотел поделить эту милую девушку. Поделить без остатка. — Педикюр заказывали? — громко провозгласил он и сомкнул «клюв» кабелереза на большом пальце правой ноги. Палец, словно толстая личинка, отскочил к ногам Охотника. Кровь, пульсируя некоторое время, выбрасывала тугие струи из разорванных вен, потом затихла. Но пульсация продолжалась. Нет, он не видел ее. Он слышал. Гулкая барабанная дробь раздавалась от тела на стуле. Изнутри. Он подошел и поднял голову потерявшей сознание девушки. Откинул прилипшие к шее волосы и увидел пульсирующую жилку. Улыбнулся и ударил девушку по лицу. Голова дернулась и медленно начала выворачиваться назад. Он улыбнулся еще шире. — Кто это у нас тут спит? Просыпайся, соня. Время веселиться. Когда девушка пришла в себя, и еще мутный от боли взгляд вперился в маньяка, он нагнулся и посмотрел ей в глаза. — Ну, чего? Пока ты дрыхла, у меня для тебя появились две новости, по традиции: одна хорошая, другая плохая. Сначала плохая. Ты теперь будешь хромать до конца жизни. Ну, а хорошая... Жизнь твоя быстро закончится! Едва высохшие глаза вновь наполнились слезами. Боль ушла, в глазах появилась лютая ненависть, немая угроза. Это же другое дело! Еще чуть-чуть. Он открыл дверь фургона, лунный свет посеребрил тело истерзанной девушки. Даже загустевшая кровь на полу вдруг оказалась с вкраплениями серебра. — Ну что? Прогуляемся? Охотник зашел за спину девушки и со всей силы толкнул ее. Она полетела вниз головой. Глухой удар и, как ему показалось, хруст раздались одновременно. Если он убил ее сейчас, то вряд ли теперь узнает... Он спрыгнул на бетонное покрытие и припал на колено у обездвиженного тела. Багровое пятно начало расходиться у головы девушки. Убил? Он перевернул ее и тут же увидел причину. Девушка, упав из фургона, напоролась левым глазом на кусок стальной проволоки. Глазное яблоко, словно спущенный мячик, повисло на металлическом пруте. Ему даже показалось, что нервные окончания все еще подергивались, будто тоненькие щупальца. Но девушка была жива! — Ну что ты, милая? Что же ты так неаккуратно? Он поднял ее и поставил стул к фургону, развернув так, чтобы лунный свет падал на лицо и руки девушки. Та очнулась и подняла взгляд на своего мучителя. Черт! В пустой глазнице было больше ненависти, чем в уцелевшем глазу! Неужели он ошибся. Охотник схватил кабелерез и, не примеряясь, сдавил им пальцы правой руки жертвы. Указательный упал ей на колени и скатился между ног на сиденье. Средний повис на коже. — Я не мог ошибиться! — зло прошипел он. — Слышишь, тварь, не мог! Но теперь он не был так уверен. В его карьере Ночного охотника были просчеты. Трижды. Он ошибался трижды. Об этом в новостях не скажут, но он знал, что такое возможно. Только до сегодняшнего дня он был уверен, что с опытом его собственный нюх уже не подведет. До сегодняшнего сраного дня! Пытки девушки теперь не имели смысла. Для него, в первую очередь. Самое гуманное с его стороны — это убить ее быстро, прекратив мучения. — Зверь выходит на охоту в полнолуние, — услышал он из кабины. — Воистину оборотень. Только в полнолуние показывая свою звериную сущность, в остальные фазы луны он, возможно, работает курьером или учителем физики в школе. Возможно, он один из нас. Возможно, это ваш сосед или начальник. На сегодня у меня все. Спокойной вам ночи, сладенькие мои. Телевизор вещал пустой кабине. Охотник был уверен, что выключил его. Манера разжевывать фразы и «троллить» любую новость очень походила на манеру Доренко в его коротеньких роликах-монологах. Кто его пустил на «независимое» телевидение? Тролль он знатный, может увидеть то, что другие не желают замечать, поэтому-то и место обитания его — Интернет. Охотника даже порадовало, что его деяния замечены, а значит, будет замечена и истинная цель... Радость сменилась тревогой. Что-то не так. Он обернулся к девушке. Ее голова свесилась на грудь, кровь капала из глазницы. Но именно в ней было что-то не то. Голос псевдоДоренко утонул в шипении и... клокотании. Где-то клокотало, вибрировало... Еще до того, как девушка подняла голову, он понял, откуда исходит этот утробный звук. — Неожиданно. — Он расплылся в улыбке. С первого взгляда могло показаться, что девушка тоже улыбается. Уголки губ оттягивались к ушам, которые начали удлиняться. Череп с треском деформировался — лобная кость уменьшалась, а теменная будто бы ввалилась. Он с десяток раз видел подобные перевоплощения, но никогда не мог предугадать, в кого в итоге трансформируется тварь. Они всегда были разными. Они всегда казались непобедимыми. Чем несдержанней ярость, чем сильнее ненависть, тем страшнее и хитрее оборотень представал перед ним в свете полной луны. Он видел, как вместо отрезанных пальцев росли новые — толстые и крепкие, с черными длинными когтями. Руки на подлокотниках вздулись и почернели. Скотч, словно лохмотья полиэтилена, разлетелся в стороны. Тварь встала на толстые мускулистые ноги. Правая нога все еще была привязана к ножке стула. Твари это явно не нравилось. Она заревела и откинула стул в сторону. Ночной охотник попытался понять, на какое живое существо похож этот оборотень. На теле перекачанной бодибилдерши была посажена уродливая, вытянутая в длину шишка с пастью крокодила. Они звались волками, как бы ни выглядели на самом деле. Тварь рыкнула и, вытянув бугристую морду с остатками скотча на черной коже, завыла на луну. Охотник побежал, тварь ринулась следом. Он вывалился из кустарника жимолости на поляну, залитую лунным светом. Еще немного. До пня в центре поляны было десять шагов. Он сосчитал их трижды еще днем. Тогда же и воткнул нож в центр пня. Лунный свет играл на лезвии. Охотник прыгнул через пень и приземлился на четыре лапы. Он тут же почувствовал тяжесть и мощь собственных мускулов. И за секунду до того, как челюсти преследователя клацнули воздух на том месте, где была нога Охотника, он развернулся и оскалился. Эта часть игры ему нравилась больше. Здесь они на равных. Здесь нет скотча и привязанных к стулу беспомощных существ. Здесь нет кабелерезов и длинногубцев. Здесь только когти и