Утреннее видение над СенойСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Жак принадлежал не ей, нужно терпеть. Раньше Мари дико переживала из-за этого – завидовала его невесте. Теперь Мари стала настоящей фаталисткой. Так, кажется, говорил старый кюре? Раньше помечтать о несбыточном она могла себе позволить только перед сном, а ложиться у нее получалось только после ночной смены. Проклятый кашель долго не замечали на работе. Но в какой-то момент пришлось уходить. Теперь же ей было все равно. Ни спать, ни есть ей больше не требовалось. Мари и раньше любила побродить вдоль Сены, посмотреть на город в утренний час, на восход. Теперь же это стало ее основным занятием. Самое интересное во время прогулки – глядеть по сторонам. А в Париже есть на что посмотреть! Раньше в приличные места ей ход был заказан, но ведь нельзя же запретить смотреть на рождающееся солнце, на воду и небо, раскрашенное в перламутр. Древний город поражал всякий раз своей изменчивостью – среди каменных изваяний будто рождались величественные мифы прошлого и разыгрывали настоящие представления. Насчет фаталистки все же Мари погорячилась. Мысли предательски возвращались к Жаку. Он такой красивый… С ним так спокойно. Он обещал показать ей Руан, свозить на цветочную выставку. Он был похож на доброго волшебника. Жениться на ней он, конечно, не смог бы. Она и тогда была простой официанткой – птицей не его полета. Хотя не с каждой официантки сам месье Жюль писал портрет! Да, месье Жюль, конечно, известный любитель симпатичных мордашек. Таких как Мари он нарисовал в своей мастерской множество, но ведь нарисовал же!Мари рассеяно постукивала ноготком по гладкой поверхности чудной вещицы – странной китайской курительной трубки. Трубка напоминала жуткого дракона. Этот дракон был ее персональным наказанием – Мари это прекрасно понимала. Китайская опиумная трубка ей иногда даже снилась в той, другой жизни, когда она еще могла спать. Во снах дракон летал за ней, разевал свою широченную пасть, выдыхал густой дым. А бедная Мари не могла кричать – задыхалась. Просыпалась от кашля и долго не могла успокоиться. Но бывали и приятные сны: месье Жюль рисует ее с Жаком свадебный портрет. Это было так мило. Мари вспомнила ТОТ день. День, когда Та жизнь превратилась в Эту. Она тогда так же весело улыбалась восходящему солнцу, но вдруг закашлялась. Приступ был мучителен. Она утерла губы белым платочком и расстроилась. На платке было видно красное пятно. Мари тогда подумала: «Неужели так быстро»? Помнится, в ее голове зазвучал уже почти забытый голос бабушки, напевавшей колыбельную. Дойдя до перил моста, Мари с любопытством посмотрела в Сену. В отражении ей привиделся ныне привычный образ – полупрозрачное, дымчатое лицо. Мари показала смутному отражению язык. В ТОТ день все для нее решилось как-то быстро. Последняя трубка, последняя улыбка, последний шаг в небытие. Сейчас Мари уже почти не жалела. Ей совсем не хотелось доживать жизнь жалкой, никому не нужной доходяжкой. Лучше уж впустить Сену в себя, чем видеть стремительно уходящую красоту и слышать жуткий кашель. Алый цветок, прораставший в ее груди, не оставлял выбора. Теперь она смотрела на ранних прохожих и улыбалась. Они, разумеется, не видели ее печальной улыбки – утренний свет делал свое дело. На Сену она вернется лишь с закатом Солнца. В ТОТ день. Прозектор месье Клодт меланхолично приподнял край простыни. — Месье Жак, вам знакома эта девушка?Бледное лицо Жака исказила легкая гримаса. — Нет… впервые вижу. Когда Дерганный (старина Клодт любил придумывать прозвища для посетителей) ушел, прозектор задумчиво пробормотал:— И чего вам не живется… Жалко девочку. Клодт внимательно посмотрел на лицо утопленницы. Оно было удивительно умиротворенным и красивым. Бледная кожа, точно вырезанная из мрамора, подчеркивала тонкие черты лица Неизвестной. — Как же такая красота пропадет? Что ж тут можно сделать?