Тромб оторвалсяСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Когда мне перевалило за сорок, у меня образовался тромб. Левая нога надулась, и я был госпитализирован в терапию. Целую неделю я не расставался с кроватью, даже по нужде. За мной ухаживали санитары и медсёстры. Никто меня не навещал из близких, потому что таких не было. Я лежал в четырёхместной палате с тремя ржавыми и пустыми койками. Мне хорошо думалось, больше всего потому, что на остальное отсутствовала возможность. Фрагменты молодости возникали передо мной, словно настоящее. Впервые я осознал свою беспомощность и скорую старость. Впрочем, я был настроен на абсолютное выздоровление. Безвкусная обстановка угнетала, поэтому ночью я чувствовал себя легче. В темноте ничего не видно и фантазия свободно переносила меня домой, к родителям, которых давно нет. А днём я с отвращением глядел в серый потолок или на грубо помазанные противной зелёной краской стены, ожидая вечера. Утром, на восьмые сутки, мне разрешили передвигаться самостоятельно. Я отвлёкся от памяти, которая содержала меня своим многолетним богатством, пока я пополнял её сундуки собственным скучным существованием. Минув подвальный переход, я попал в высотное здание, которое вмещало в себя много офисов и бутиков. Они мне были без надобности. Я поехал в лифте до восемнадцатого этажа. Там находилось кафе, в котором часто обедали наши врачи и их пациенты, то есть я. Ещё это кафе было знаменито великолепной смотровой площадкой. Я взял сок и пиццу с ананасом. Сел за приятный столик возле сплошного окна и медленно насыщался, любуясь родным городом. Особенно его южной частью. Там ещё не поставили шедевров современной архитектуры, и сталинский ампир не добрался до этого района, поэтому он походил на пряничный остров. Моя мама выпекала на Рождество сладкий замок и домики с леденцовыми окнами. Я помещал в них горящие свечи и выключал свет в комнате. Это было волшебно. Казалось, что сейчас откроется шоколадная дверца и оттуда выйдет какой-нибудь лилипутик. Но никто не выходил. Теперь же я наблюдал внизу толпы лилипутиков, которые сновали по сухим, чистым и грязным, широким и узким улицам, вдыхая майские благовонья. Я оказался единственным человеком в зале, который пришёл сюда из больницы, и отличался от других внешне. Все были при параде, а я сидел чуть ли не в пижаме, поэтому привлекал к себе неожиданные взгляды. Потом я заметил две фигуры за другим столиком. Женщину я узнал. Она мне ставила капельницы. А паренёк-подросток был мне неизвестен и я не видел его лица, потому что он расположился ко мне спиной. Но, совершенно точно, этот парень проходил лечение, потому что выглядел так же, как и я. По-домашнему. Я захотел пообщаться с ним. На моё счастье, женщина засобиралась, и я направился к пареньку. Я уже знал, как его зовут, потому что успел услышать, как женщина попрощалась с ним, сказав: «До завтра, Вань». Я, не спросив разрешения, занял место женщины и вместо того, чтобы завязать разговор, разучился поворачивать язык. Когда я увидел лицо парня, то понял, что это не парень, а девушка. Она была очень похожа на парня-подростка со стороны. Свободная рубаха в красную клетку, широкие потёртые джинсы и кожаные сандали. Короткостриженые тёмно-каштановые волосы с бесом. Но больше всего меня поразило не это, а её лицо. Оно было нездорового зелёного-фиолетового цвета и обезображено хаотичными штопанными дорожками, которые зарубцевались. Самая длинная дорожка тянулась от левого уголка тонких губ до виска, почти заезжая в серый глаз. Природа изначально пожалела для этой девушки красоты, а шрамы делали её просто страшной. Девушка, видя мою растерянность, улыбнулась, по-доброму так. Я стал отходить от шока и вспомнил про то, что женщина назвала её Ваней. — Почему она назвала вас Ваней? — Так и выпалил я. В её правом ухе торчал слуховой аппарат. Она ответила на мой вопрос жестами, которых я не понимал, потому что мне ещё не доводилось сталкиваться с немыми. Я извинился. Тогда девушка достала из кармана блокнот и карандаш. Я обратил внимание на то, что она использовала только одну руку для того, чтобы показывать мне знаки. Когда она полезла за блокнотом, то случайно вытащила вторую, правую руку из-за стола, и я увидел, что на ней нет четырёх пальцев. В тот момент я позавидовал себе. На бумажке она написала, что Ваня это неполная форма имени Иоанна. Я тоже представился. Ваня вызвалась научить меня языку жестов, и я с удовольствием согласился. Жить в больнице стало веселее. Мы с Ваней часто поднимались в кафе, либо спускались в библиотеку. А в хорошие тёплые дни мы гуляли по скверу. Променад позволялся с утра до обеда и вечером, после тихого часа. После процедур я, как обычно, заскочил в палату к Ване. Она уже была готова. Я проснулся слишком рано в тот день. Земля всё ближе танцевала по направлению к солнцу, сокращая ночь и прибавляя силы. Мы бродили по липовой аллее и присаживались на новые и удобные скамейки. Когда мне перевалило за сорок, у меня образовался тромб. Левая нога надулась, и я был госпитализирован в терапию. Целую неделю я не расставался с кроватью, даже по нужде. За мной ухаживали санитары и медсёстры. Никто меня не навещал из близких, потому что таких не было. Я лежал в четырёхместной палате с тремя ржавыми и пустыми койками. Мне хорошо думалось, больше всего потому, что на остальное отсутствовала возможность. Фрагменты молодости возникали передо мной, словно настоящее. Впервые я осознал свою беспомощность и скорую старость. Впрочем, я был настроен на абсолютное выздоровление. Безвкусная обстановка угнетала, поэтому ночью я чувствовал себя легче. В темноте ничего не видно и фантазия свободно переносила меня домой, к родителям, которых давно нет. А днём я с отвращением глядел в серый потолок или на грубо помазанные противной зелёной краской стены, ожидая вечера. Утром, на восьмые сутки, мне разрешили передвигаться самостоятельно. Я отвлёкся от памяти, которая содержала меня своим многолетним богатством, пока я пополнял её сундуки собственным скучным существованием. Минув подвальный переход, я попал в высотное здание, которое вмещало в себя много офисов и бутиков. Они мне были без надобности. Я поехал в лифте до восемнадцатого этажа. Там находилось кафе, в котором часто обедали наши врачи и их пациенты, то есть я. Ещё это кафе было знаменито великолепной смотровой площадкой. Я взял сок и пиццу с ананасом. Сел за приятный столик возле сплошного окна и медленно насыщался, любуясь родным городом. Особенно его южной частью. Там ещё не поставили шедевров современной архитектуры, и сталинский ампир не добрался до этого района, поэтому он походил на пряничный остров. Моя мама выпекала на Рождество сладкий замок и домики с леденцовыми окнами. Я помещал в них горящие свечи и выключал свет в комнате. Это было волшебно. Казалось, что сейчас откроется шоколадная дверца и оттуда выйдет какой-нибудь лилипутик. Но никто не выходил. Теперь же я наблюдал внизу толпы лилипутиков, которые сновали по сухим, чистым и грязным, широким и узким улицам, вдыхая майские благовонья. Я оказался единственным человеком в зале, который пришёл сюда из больницы, и отличался от других внешне. Все были при параде, а я сидел чуть ли не в пижаме, поэтому привлекал к себе неожиданные взгляды. Потом я заметил две фигуры за другим столиком. Женщину я узнал. Она мне ставила капельницы. А паренёк-подросток был мне неизвестен и я не видел его лица, потому что он расположился ко мне спиной. Но, совершенно точно, этот парень проходил лечение, потому что выглядел так же, как и я. По-домашнему. Я захотел пообщаться с ним. На моё счастье, женщина засобиралась, и я направился к пареньку. Я уже знал, как его зовут, потому что успел услышать, как женщина попрощалась с ним, сказав: «До завтра, Вань». Я, не спросив разрешения, занял место женщины и вместо того, чтобы завязать разговор, разучился поворачивать язык. Когда я увидел лицо парня, то понял, что это не парень, а девушка. Она была очень похожа на парня-подростка со стороны. Свободная рубаха в красную клетку, широкие потёртые джинсы и кожаные сандали. Короткостриженые тёмно-каштановые волосы с бесом. Но больше всего меня поразило не это, а её лицо. Оно было нездорового зелёного-фиолетового цвета и обезображено хаотичными штопанными дорожками, которые зарубцевались. Самая длинная дорожка тянулась от левого уголка тонких губ до виска, почти заезжая в серый глаз. Природа изначально пожалела для этой девушки красоты, а шрамы делали её просто страшной. Девушка, видя мою растерянность, улыбнулась, по-доброму так. Я стал отходить от шока и вспомнил про то, что женщина назвала её Ваней. — Почему она назвала вас Ваней? — Так и выпалил я. В её правом ухе торчал слуховой аппарат. Она ответила на мой вопрос жестами, которых я не понимал, потому что мне ещё не доводилось сталкиваться с немыми. Я извинился. Тогда девушка достала из кармана блокнот и карандаш. Я обратил внимание на то, что она использовала только одну руку для того, чтобы показывать мне знаки. Когда она полезла за блокнотом, то случайно вытащила вторую, правую руку из-за стола, и я увидел, что на ней нет четырёх пальцев. В тот момент я позавидовал себе. На бумажке она написала, что Ваня это неполная форма имени Иоанна. Я тоже представился. Ваня вызвалась научить меня языку жестов, и я с удовольствием согласился. Жить в больнице стало веселее. Мы с Ваней часто поднимались в кафе, либо спускались в библиотеку. А в хорошие тёплые дни мы гуляли по скверу. Променад позволялся с утра до обеда и вечером, после тихого часа. После процедур я, как обычно, заскочил в палату к Ване. Она уже была готова. Я проснулся слишком рано в тот день. Земля всё ближе танцевала по направлению к солнцу, сокращая ночь и прибавляя силы. Мы бродили по липовой аллее и присаживались на новые и удобные скамейки.

Когда мы в очередной раз остановились на одной такой скамейке, Ваня рассказала, вернее, показала то, что с ней произошло, и почему она попала в больницу. Раньше мы избегали бесед на тему наших болячек и проблем. Это может быть странно, но мы как-то забыли о них. А тогда представилась продолжительная пауза и я не нашёл ничего лучшего, чем заполнить её историями из личной жизни. Знаки, которые Ваня строила пальцами ещё туговато, но уже точно трансформировались в слова, а мой мысленный голос озвучивал их и составлял предложения, формируя интересный сюжет, в который трудно верится. Я поверил Ване и поддержал мнение родителей Алана. Меня тоже заинтересовал дом с несуществующей 81-ой квартирой. Я взял адрес у девушки. В мои планы вошла экскурсия по единственному подъезду этой высотки после того, как меня выпишут. Ближе к обеду на аллее стало тесновато, а стаи людей, особенно детей, тыкали пальцем на Ваню, демонстрируя невежество своих родителей. Я уже упоминал почему, и мы ушли в отделение. В конце мая мой доктор решил, что я поправился, и отпустил меня домой. Я попрощался с Ваней и, пройдя через ворота, очутился на многолюдном тротуаре. Автобус доставил меня в нужный район. И вот он, мой родной дворик. Тут я вспомнил, что та высотка с несуществующей 81-ой квартирой стоит в пятистах метрах от моего подъезда. Я подумал об этом перед самой дверью, доставая ключ из кармана. Я повернул голову налево, и шестнадцатиэтажка приветливо блеснула новенькими стёклами в лучах полуденного солнца. Ноги сами принесли меня к лифту. Я нажал на кнопку под номером 16 и кабина тронулась. На этаже было всего пять квартир с 75 по 80. Я повернул домой, но меня остановил женский голос. Обернувшись, я увидел женщину. Обычная женщина лет 30-ти. Спустя минуту я признал в ней ту медсестру, которая ставила мне капельницы и именно она разговаривала тогда с Ваней в кафе. Внезапно моя голова закружилась, очень хотелось сесть на пол. Когда всё кончилось, я обнаружил себя в чужой квартире. Я лежал на диванчике, а возле меня на полу сидел паренёк, грустный такой. На вид ему лет 20-25. Он упёрся своими синими глазами в шнурок, который снял со своих кед и теребил в руках. В комнату заглянула медсестра, которую я встретил в подъезде. Я узнал, что её зовут Мария. — Почему я в вашем доме?Я не понимал, почему женщина не вызвала скорую, а притащила меня к себе. — Ты сам пришёл также как и я. — Мария указала на парня и добавила: — И он. — Где мы?Я вспомнил, зачем шёл и вслух произнёс:— Ещё скажите, что мы в 81-ой квартире. Мария кивнула в знак согласия. Я думал, что Ване просто примерещилась эта квартира. Она была помолвлена с Аланом, они собирались вместе встретить новый год, а потом жить. Её мозг не смог смириться с несчастным случаем и показал ей ложную, но счастливую жизнь. Правда, недолго. — Но как это возможно?Я поглядел на парня и меня осенило. — Стало быть, это Алан?Парень не обращал на меня внимание, а женщина повторно кивнула. Мария подвела меня к зеркалу в чёрной деревянной раме, и вместо своего отражения я увидел в нём двух мужчин с лопатами. Они закапывают большую яму. Я понял, что они хоронят моё тело. Чуть поодаль от копальщиков стоял всего лишь один человек, который пришёл проводить меня в последний путь. Это была Ваня. На ней почему-то сидела всё та же одежда, которую она носила в больнице. Копальщики доделали свою работу и, не замечая Ваню, покинули кладбище. Меня удивило, когда девушка оторвала взгляд от моего памятника и перевела его прямо на меня. — Она меня может видеть? — Воскликнул я. — Да, она такая же, как мы. — Отозвалась Мария. — Она вскрыла себе швы после операции и скончалась. Ещё зимой. — Продолжила женщина. — Как зимой? Я же с ней познакомился месяц назад!Мария промолчала. — Вы хотите сказать, что я общался с призраком?— Именно. — Подтвердила женщина. — Но её видел не только я! Люди постоянно косились на неё и вы разговаривали с ней! — Не знаю зачем, но я искал возражений. Наверно, забыл кто я. — Я умерла в тот день, когда беседовала с Ваней в кафе. Я тогда не знала о ней ничего, потому что работала в больнице всего две недели. Я тоже приняла её за живую. А люди косились не на неё, а на тебя. Вообрази себе мужчину, который сидит в парке на скамейке, машет руками и обращается к пустому месту. Последнее не нуждалось в комментарии. Я улыбнулся Ване, которая наблюдала за нами. Она ответила взаимной улыбкой. — Почему она там, а мы здесь? — Не мог я сообразить. — Мы здесь временно. Это место промежуточное между земной реальностью и тем миром, в который мы уйдём. Сначала уйду я, потом ты. А она пока не может попасть даже сюда. Ей не надо было убивать себя. Она обрекла себя на временное скитание.

— А он, почему ещё здесь? — Спросил я про Алана. — Он ждёт свою невесту. Ваня исчезла, и зеркало больше не показывало кладбище, а, как и полагается, отражало комнату. Я сел на кожаный диванчик и задумался в ожидании своего часа.