The deadСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Это было воскресенье. Мой отец умер в воскресенье. Хотя по всем канонам в этот день мёртвые возвращаются к живым, а не на оборот. Однако, факты вещь упрямая. Хотя и им поначалу сопротивляешься. Скорая помощь и после приехавшая реанимационная бригада не пытались никого ободрять. Отец действительно был плох. В больницу он поступил ещё живой. – Пульс стабильный, дыхание в норме, но в сознание не приходит – едьте домой, ждать не имеет смысла. Так матери говорил врач. Я сам не поехал в больницу. В карете скорой помощи мне не нашлось места. Да и честно, после транспортировки отца в бессознательном состоянии по узким пролётам нашей высотки меня немного знобило. Не то, чтобы я видел подобное в первые, но одно дело чужие люди, а тут родной человек. Пусть и отношения у нас складывались не всегда хорошо и в последние годы он бывал просто не выносим. Это сейчас не имело значения. Солнце уже скрылось за соседними высотками и мою комнату окутал мрак. Только слабое мерцание монитора освещало комнату. Мать ещё не вернулась, но уже сообщила, что отец в реанимации и состояние стабильно тяжёлое. Что это вообще за состояние такое: стабильно тяжёлое? Одновременно накатывала обида и ненависть. Ненависть не объяснимая и не понятная. Кто и за что заставляет меня страдать? Рыдать это не моё: я взрослый мужик, мне почти 28. Мысли о произошедшем хороводом крутились в моей голове всю ночь. Думаю, мать тоже не спала. Мы были вдвоём в квартире, которая каким-то невообразимым образом успела стать больше, мрачнее и тише. В эту ночь пропали все ночные звуки города: никто не орал пьяными голосами дурацкие песни и не устраивал драк под окнами. А как бы мне хотелось, чтобы кто-то решил в эту ночь подебоширить у нас во дворе. С каким бы я удовольствием разбил пару носов. Благо ростом и силой меня не обидели, а не достаток опыта в драке я легко компенсировал яростью. Выброс адреналина опьянял, злость вспыхивала мгновенно и я бил первым. Потом иногда сложно было остановиться, а ещё сложнее объяснить причины случившегося. Часто я всё сваливал на алкоголь. Хотя спирт лишь снижал тот порог через который нужно было перешагнуть моему внутреннему демону. Я сам порой не мог или не хотел контролировать этого зверя, хотя считал, что вреда от него меньше чем пользы. В конце концов, я ещё не загремел в тюрьму и в целом на людей на улице не бросаюсь. А остальные пусть просто боятся. Я никому ничего не должен объяснять. Где-то ближе к утру я провалился в сон. Из тревожной дрёмы меня вытащил звонок. Звонил телефон матери. Хотелось уже на орать на неё, ведь я только уснул и пусть выключает на ночь эту тварь. По короткому телефонному разговору с невидимым собеседником всё стало понятно без слов. Комок подкатил к горлу. Эту ночь отец не пережил. Врачи делали всё что могли и прочая чепуха, которая сейчас была лишь бессмысленным набором слов. Случилось, то что мы не были готовы признать. Понимали, что так и будет, но не хотели верить. Именно эта тревога мешала заснуть этой ночью, настойчиво стучала в черепную коробку мириадами мыслей и образов. Захотелось напиться. Никто мне не перечил, да и толку это делать. Сейчас меня ничего не могло остановить. Даже полное одиночество. Мать недолго поплакав поехала в больницу, оттуда в ритуальные услуги и наверное ещё куда-то. Меня это не волновало, я был на один на один с собой и дешёвым виски. Это модно стало пить подкрашенную чаем водку, только раньше для таких ценителей как я лепили этикетку пяти звёздочного коньяка, а теперь яркую этикетку со словом whiskey. Где-то на середине бутылки я отключился. Разбудила меня хлопнувшая входная дверь, которую в моём сне с размаху закрывала фигура в капюшоне предварительно поместив между дверью и косяком мою голову. Я был зол. Болела голова и ломило всё тело. Я вышел из своей комнаты и пошёл в ванную. В тёмном коридоре я пересёкся с матерью. Мне показалось, что её красные от слёз глаза смотрели на меня с осуждением. Я ничего не сказал, только хлопнул по сильнее дверью в ванну. Холодный душ немного облегчил мои страдания, но не принёс никакой бодрости. На кухне горел свет, но никого не было. Я поставил чайник, заглянул в холодильник. Есть не хотелось, просто привычка искать что-то в холодильнике. Осознав тот факт, что не первую минуту стою перед открытым холодильником. Я с досадой закрыл дверцу. В шкафу жалобно звякнули стаканы. Зашла мать. Спросила не хочу ли я есть. Я молчал. Немного постояв, она рассказала, что похороны будут завтра ближе к вечеру, так как всё время утром занято. Рассказала про родню и что брат прилетит рано утром и наверно остановится у тестя так как родители жены живут почти рядом с аэропортом. Она говорила что-то ещё. Но я уже не слушал. Мои мысли переключились на брата. Я его ненавидел. Хоть он и жил уже несколько лет в Москве и в нашу провинцию не заглядывал с момента отъезда, но горькое чувство неприязни каждый раз разливалось жёлчью, всякий раз когда я слышал о нём. Это было воскресенье. Мой отец умер в воскресенье. Хотя по всем канонам в этот день мёртвые возвращаются к живым, а не на оборот. Однако, факты вещь упрямая. Хотя и им поначалу сопротивляешься. Скорая помощь и после приехавшая реанимационная бригада не пытались никого ободрять. Отец действительно был плох. В больницу он поступил ещё живой. – Пульс стабильный, дыхание в норме, но в сознание не приходит – едьте домой, ждать не имеет смысла. Так матери говорил врач. Я сам не поехал в больницу. В карете скорой помощи мне не нашлось места. Да и честно, после транспортировки отца в бессознательном состоянии по узким пролётам нашей высотки меня немного знобило. Не то, чтобы я видел подобное в первые, но одно дело чужие люди, а тут родной человек. Пусть и отношения у нас складывались не всегда хорошо и в последние годы он бывал просто не выносим. Это сейчас не имело значения. Солнце уже скрылось за соседними высотками и мою комнату окутал мрак. Только слабое мерцание монитора освещало комнату. Мать ещё не вернулась, но уже сообщила, что отец в реанимации и состояние стабильно тяжёлое. Что это вообще за состояние такое: стабильно тяжёлое? Одновременно накатывала обида и ненависть. Ненависть не объяснимая и не понятная. Кто и за что заставляет меня страдать? Рыдать это не моё: я взрослый мужик, мне почти 28. Мысли о произошедшем хороводом крутились в моей голове всю ночь. Думаю, мать тоже не спала. Мы были вдвоём в квартире, которая каким-то невообразимым образом успела стать больше, мрачнее и тише. В эту ночь пропали все ночные звуки города: никто не орал пьяными голосами дурацкие песни и не устраивал драк под окнами. А как бы мне хотелось, чтобы кто-то решил в эту ночь подебоширить у нас во дворе. С каким бы я удовольствием разбил пару носов. Благо ростом и силой меня не обидели, а не достаток опыта в драке я легко компенсировал яростью. Выброс адреналина опьянял, злость вспыхивала мгновенно и я бил первым. Потом иногда сложно было остановиться, а ещё сложнее объяснить причины случившегося. Часто я всё сваливал на алкоголь. Хотя спирт лишь снижал тот порог через который нужно было перешагнуть моему внутреннему демону. Я сам порой не мог или не хотел контролировать этого зверя, хотя считал, что вреда от него меньше чем пользы. В конце концов, я ещё не загремел в тюрьму и в целом на людей на улице не бросаюсь. А остальные пусть просто боятся. Я никому ничего не должен объяснять. Где-то ближе к утру я провалился в сон. Из тревожной дрёмы меня вытащил звонок. Звонил телефон матери. Хотелось уже на орать на неё, ведь я только уснул и пусть выключает на ночь эту тварь. По короткому телефонному разговору с невидимым собеседником всё стало понятно без слов. Комок подкатил к горлу. Эту ночь отец не пережил. Врачи делали всё что могли и прочая чепуха, которая сейчас была лишь бессмысленным набором слов. Случилось, то что мы не были готовы признать. Понимали, что так и будет, но не хотели верить. Именно эта тревога мешала заснуть этой ночью, настойчиво стучала в черепную коробку мириадами мыслей и образов. Захотелось напиться. Никто мне не перечил, да и толку это делать. Сейчас меня ничего не могло остановить. Даже полное одиночество. Мать недолго поплакав поехала в больницу, оттуда в ритуальные услуги и наверное ещё куда-то. Меня это не волновало, я был на один на один с собой и дешёвым виски. Это модно стало пить подкрашенную чаем водку, только раньше для таких ценителей как я лепили этикетку пяти звёздочного коньяка, а теперь яркую этикетку со словом whiskey. Где-то на середине бутылки я отключился. Разбудила меня хлопнувшая входная дверь, которую в моём сне с размаху закрывала фигура в капюшоне предварительно поместив между дверью и косяком мою голову. Я был зол. Болела голова и ломило всё тело. Я вышел из своей комнаты и пошёл в ванную. В тёмном коридоре я пересёкся с матерью. Мне показалось, что её красные от слёз глаза смотрели на меня с осуждением. Я ничего не сказал, только хлопнул по сильнее дверью в ванну. Холодный душ немного облегчил мои страдания, но не принёс никакой бодрости. На кухне горел свет, но никого не было. Я поставил чайник, заглянул в холодильник. Есть не хотелось, просто привычка искать что-то в холодильнике. Осознав тот факт, что не первую минуту стою перед открытым холодильником. Я с досадой закрыл дверцу. В шкафу жалобно звякнули стаканы. Зашла мать. Спросила не хочу ли я есть. Я молчал. Немного постояв, она рассказала, что похороны будут завтра ближе к вечеру, так как всё время утром занято. Рассказала про родню и что брат прилетит рано утром и наверно остановится у тестя так как родители жены живут почти рядом с аэропортом. Она говорила что-то ещё. Но я уже не слушал. Мои мысли переключились на брата. Я его ненавидел. Хоть он и жил уже несколько лет в Москве и в нашу провинцию не заглядывал с момента отъезда, но горькое чувство неприязни каждый раз разливалось жёлчью, всякий раз когда я слышал о нём. Особенно когда у него всё хорошо и как здорово жить в столице. И какая хорошая у него работа. И всегда этот скользкий как змея подтекст, вот бы и тебе так же устроиться, а не жить с нами просиживая целыми днями штаны в своей комнате. Я с ненавистью посмотрел на мать, но она не смотрела на меня. Она что-то убрала в холодильник и не оборачиваясь пошла к себе в спальню. В этот раз я ничего не стал её говорить. Она знает, что не стоит говорить при мне о моём брате. Я забрал остывший чай к себе в «берлогу» ещё раз напоследок хлопнув дверью. Включил ноутбук, на часах было шесть часов вечера. Ни хотелось ничего. Немного пробродив по просторам сети мне встретился занимательный ролик про алкоголь и я вспомнил о початой бутылки виски. После трети недопитой с утра огненной воды перестала болеть голова и я обмяк на старом скрипучем стуле. Проснулся я от тупой боли в затёкшей шеи. Было четыре тридцать утра. Почти пустая бутыль с вискарём валялась под ногами. С трудом передвигая ногами я добрался до ванны и умылся. Лицо было опухшее как будто заснул не на столе, а головой в улье с дикими пчёлами. Оставив размышления о своей внешности в стороне, я вышел из ванны. Дверь в комнату матери была закрыта, но на кухне горел свет. Ванну и кухню связывал длинный коридор примерно по середине которого была дверь в зал, где обычно и обитал отец. У него была привычка читать до полуночи при свете лампы в зале или на кухне, а под утро просто засыпать с книгой в руках. И если бы сегодня не нужно было его хоронить, я бы не сомневался, что сейчас на кухне застану спящего отца и его очередной томик современной фантастики свалившийся на пол. Повинуясь странному желанию поверить в чудо, я пошёл на кухню. Коридор показался мне длиннее обычного раз в десять. Я на конец прошёл закрытые двери в зал, занавешенное простынёй зеркало прихожей и повернул на кухню. На против входа в кухню, за столом лицом ко мне сидел брат. Перед ним стояла кружка отца, которую тот никогда не мыл, а только подливал в неё кипятка или заварки. Отца никогда не смущало, что было в его кружке до этого. Он просто оставлял её на столе, а потом доливал жидкости согласно текущим предпочтениям. Встреча была неожиданной, я даже остановился на входе. Брата я узнал сразу, даже с учётом, что не видел его лица. Мы были очень похожи ростом и комплекцией. Два года разницы в возрасте, сейчас, когда обоим было почти под тридцать, не были заметны. Я не спеша изучал фигуру на против меня. Разглядеть лицо мешал плафон лампы. Очень давно они с матерью купили такой светильник на кухню, который можно было поднимать и опускать регулируя освещённость комнаты. Никто никогда не трогал эту лампу и она всегда торчала под потолком. А сейчас плафон был опущен и освещал ярким пятном света почти пустой стол, оставляю остальную часть кухни во мраке. Не смотря на раннее утро окно не добавляло света. Да и не нужен мне сейчас свет, я и так прекрасно знаю кто сидит сейчас передо мной. И я знаю, что целым он отсюда не уйдёт. Я уже чувствовал первые лёгкие порывы гнева внутри меня, которые говорят о приближающейся бури. Сейчас моя кровь вскипать яростью и он мне ответит за всё. Я хотел уточнить для себя, что такое «всё». Чтобы потом рассказать ему, когда он будет лежать утирая кровь с разбитого лица. Но не нашёл ответа. Гнев уже начинал клокотать в моей груди вытесняя все мысли. Я сделал первый шаг. Внезапно брат заговорил. Из-за этого чертового плафона я не видел как шевелятся его губы и какие эмоции выражают его глаза. Голос был тяжёлым, холодным и властным. Это не был голос брата. Схожесть без сомнения была, но так он никогда ни со мной, ни с кем либо ранее при мне не разговаривал. – Сядь! – он сказалОдно короткое слово и моя нога занесённая для шага, который должен был дать мне достаточный толчок для разбега, чтобы, обогнув стол и слегка оттолкнувшись, вложить всю силу в удар правой руки и тут же придавить корпусом и потом левой и снова правой. Нога зависла в воздухе. – Что? – спросил я. Гнев ещё клокотал во мне поднимаясь пузырями изнутри, но уже не разгонясь. Как будто под закипающей кастрюлей кто-то выключил комфорку. Вода только начала бурлить и будто осеклась. Я попытался раскачать себя и повторил с нажимом– Что ты сказал? Повтори!Но это не помогло, фигура молчала. Ладно, я сяду и наконец посмотрю в твои глаза, а ты посмотришь в мои. И я увижу как страх проникнет в тебя. Я достал табуретку из под стола. У нас была большая кухня и стол был большой. Но даже через стол с смогу при желании дотянуться до его морды. Усевшись на жёсткую табуретку, я уставился на лицо брата. Даже так его было плохо видно. Я с трудом мог различить черты лица, лицо казалось загорелым и даже смуглым. Может успел куда на тропические острова слетать. Он же может себе это позволить. А у нас ещё даже снег тут не везде сошёл. Раньше эти мысли могли вызвать мгновенный приступ необузданного гнева, а сейчас лишь слегка кольнули иглой зависти и только. Брать заговорил снова, его губы почти не шевелись. Руки неподвижно лежали на столе сцепленные в замок. Тело как будто было высечено из камня. Голос оставался таким же холодным и тяжёлым. Каждое слово было как огромный валун сброшенный с обрыва в реку. – Я слишком спешил сюда и я. – начал он. – Что ты несёшь? – грубо оборвал его я. Спешил он. Сел на самолёт. Несколько часов и ты тут. Завтра обратно полетишь. Прям подвиг совершил. Мы тут за тебя всё это разгребали. На миг ненависть всколыхнулась во мне и утихла, оставить лишь горький привкус во рту. – Что ты вообще припёрся? Хороним после обеда, на кладбище и придёшь. Тебя сюда не звали. – продолжил я. Фигура молчала. Я закончил и пристально уставился ему чуть выше подбородка. Пусть думает, что я смотрю ему в глаза. Он никогда не мог выдержать долгого прямого взгляда. – Я не приду – сказал брат. Повисла пауза. Это было неожиданно даже для меня. Не успел я переварить сказанное. Голос зазвучал снова. – Теперь ты глава семьи. Позаботься о матери. Я с трудом ворочал мозгами, всё это не укладывалось у меня в голове. Внезапно к горлу подкатила тошнота. Дешёвый виски просился наружу. Я сорвался и побежал в туалет. Меня полоскало около получаса. Мне показалось, что я даже в какой-то момент отключился. Когда я вышел из туалета и умылся, утренний свет уже пробивался через стеклянные двери зала. Свет на кухне уже не горел. Я всё же решил проверить на месте ли ещё брат, да и крепкий чай сейчас не помешает. На кухне никого не было и лампа снова была под потолком. Кружка отца стояла на своём обычном месте. Скорчив презрительную гримасу. Я процедил сквозь зубы – Сбежал, гад. Пока закипал чайник, я сходил в свою комнату и убедился, что бутыль этого гадкого пойла пуста. За одно посмотрел который час, в открытом окне браузера среди прочей мигающей рекламы, в маленьком окне шла новостная сводка где ярко полыхал пассажирский лайнер и вокруг сновала пожарная техника. Уже когда я заварил крепкий чай, на кухню зашла мать. По её красным глазам было понятно, что сегодня она тоже не спала. Она была одета и держала в руках телефон. Я посмотрел на неё и на миг мне стало её жалко. – Чаю будешь? – спросил я. Она отрицательно покачала головой. Язык что ли проглотила? Жалость резко сменилась гневом. – Брат заходил, сказал, что на похороны не придёт. – Не долго думая, я уколол в больное. Как тебе такая новость, мать? Не ожидала от любимого сыночка. Она не смотрела на меня, в её глазах была пустота. – Что молчишь? Скажи хоть слово – не выдержал я. Она молча посмотрела на меня. Телефон выпал из её рук на пол. И после встречи с кафелем с грохотом разлетелся на несколько частей. Она не заметила этого, её голос был тих и мне почти приходилось читать по губам. – Твой брат действительно не придёт на похороны отца. – пауза – Он погиб в авиакатастрофе три часа назад. Сгорел вместе ещё с сотней пассажиров… При заходе на посадку в наш аэропорт… там что-то случилось. мне только что позвонили.