Темная водаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Темно… Плеск воды, ритмичный, как тиканье метронома, гулким эхом отдается в полом нутре мостового быка. Здесь никогда ничего не меняется. Впрочем, пару минут в день, когда солнце низко, его свет косо падает на поверхность воды, с трудом достигает песчаного дна и, ослабевший, мертвенно-зеленый, подслеповато заглядывает сюда, через пробоину в бетоне. Это теперь мое место. Навеки. Темно. Холодно. Мерный плеск воды. Прошлое, как плеск воды, проходит сквозь меня равнодушно и отстраненно. Их стояло трое на мосту. Они перегородили мне дорогу и смотрели, как я приближаюсь. Я слишком поздно поняла, что это не простое озорство. Развернулась, но далеко убежать не удалось. Я не понимаю теперь, что значит страшно, просто помню, что тогда мне было очень страшно. Я металась, вырывалась, меня с хохотом ловили и толкали друг другу. Потом я оказалась с внешней стороны перил. Я висела, обламывая ногти, вцепившись в закраину моста, и знала — я вот-вот распрощаюсь с жизнью. Река быстрая, мост высокий, а я почти не умею плавать. Что означает это слово «жизнь», я теперь не знаю. Не чувствую, не понимаю. Просто помню, что это почему-то было очень важным. Очень важно было не упасть, да… Один из парней стоял близко. Они все замерли и смотрели на меня. Я начала умолять того, что ближе, дать руку. Я смотрела в его глаза, там как будто был порыв мне помочь. «Давай, жених, спасай свою невесту!», — придурочно-громко захохотали двое других. Его взгляд стал жестким. «Да плевать на эту …!» Когда я летела вниз, я слышала хохот троих. Я пыталась как-то двигаться под водой, но быстрое течение закрутило меня и затянуло в большую пробоину в быке, возле самого дна. Тогда еще была жизнь. Это так больно, когда жизнь уходит. И страшно. Куда больнее и страшнее всего. А теперь темно, холодно, плещется вода. Не могу сказать, что я все произошедшее помню. Это не память. Оно просто есть. И так явственно передо мной встает. Его глаза, в которые я глядела в последние секунды. Наверное, они стояли втроем и ждали, когда я всплыву. Ждали долго. Потом пошли. Шагали широко, разговаривали громко и оживленно, слишком оживленно, и слова «сама виновата» часто всплывали в разговоре. Повторялись вновь и вновь, с надеждой, что они помогут разжать ледяную руку, сдавившую нутро каждого. Ты первым из троих пошел домой. Дверь, прихожая, коврик на полу. Ты видел это миллион раз. Ты взглянул мельком в зеркало на стене и быстро отвернулся. А ведь обычно тебе нравилось на себя смотреть. Женщина в лиловом домашнем костюме заговорила с тобой, положила еды в большую тарелку. Ты ел энергично, с аппетитом, как казалось тебе. Но ты не чувствовал вкуса. Я знаю: ты не чувствовал вкуса!Тебе казалось, что ты ведешь себя как обычно и не замечал удивленно-тревожного взгляда твоей матери. А когда она тебя спросила, положить ли добавку, ты ответил: «Я не хотел». И тут же быстро поправил себя: «Я не хочу!», и сердце бешено заколотилось о ребра. Сославшись на головную боль, пошел в свою комнату, лег. Это все могло быть? Или было? Или есть? Не знаю. Знаю только, что когда я представляю себе эту комнату, с темным шкафом в дальнем углу, с жестким паласом, с постером Анжелины Джоли во всю стену, мне как будто становится чуть теплее. Я по-прежнему в черном нутре мостовой опоры, и колебание воды колышет меня, но все равно чуточку теплее. Я словно вижу очертания предметов в темноте. Электронный циферблат светится на столике. Я подхожу ближе к кровати, наклоняюсь, слушаю твое дыхание. А вода все плещется, плещется. Тихо и как бы издалека. Твое дыхание становится неровным, прерывается стонами. Ты сгибаешь ноги. Тебе холодно. Комната (или мои мысли о комнате?) исчезает, растворяется, опять темнота гулкого замкнутого пространства, холод, плеск воды. Еле-еле видимый свет. Призрак света. Я вернусь сюда опять. Та же комната. Сегодня ты заснул поздно, я знаю. Приближаюсь, смотрю на тебя. Твое сонное дыхание останавливается, словно тебе перетянули горло. Ты широко открываешь глаза. Садишься рывком. Смотришь туда, где я стою, сквозь меня. А темная вода все плещется, плещется, ведь я навеки на речном дне. Ты нашариваешь кнопку настольной лампы. Я просто перестаю… (думать? вспоминать?) про эту комнату, где никогда не была и где меня на самом деле нет. И опять холодно, темно, гулкий мерный плеск. Я в самом деле появляюсь в той комнате? Или это только мой смертный сон? Или даже не мой, ведь меня уже нет? И существует ли эта комната? Не знаю да и неважно. Главное, мне там чуточку теплее. Две пустых бутылки из-под водки на полу возле кровати. Электронного циферблата не видно. Не знаю откуда, но я знаю, что тебе сейчас неприятен этот мертвенный зеленоватый свет, и ты едва не грохнул часы на пол, раздраженно выдергивая шнур из сети. Приближаюсь к кровати, наклоняюсь ближе к лицу. Ты не проснешься. Сознание опутано алкогольным дурманом крепче, чем сном. Темно… Плеск воды, ритмичный, как тиканье метронома, гулким эхом отдается в полом нутре мостового быка. Здесь никогда ничего не меняется. Впрочем, пару минут в день, когда солнце низко, его свет косо падает на поверхность воды, с трудом достигает песчаного дна и, ослабевший, мертвенно-зеленый, подслеповато заглядывает сюда, через пробоину в бетоне. Это теперь мое место. Навеки. Темно. Холодно. Мерный плеск воды. Прошлое, как плеск воды, проходит сквозь меня равнодушно и отстраненно. Их стояло трое на мосту. Они перегородили мне дорогу и смотрели, как я приближаюсь. Я слишком поздно поняла, что это не простое озорство. Развернулась, но далеко убежать не удалось. Я не понимаю теперь, что значит страшно, просто помню, что тогда мне было очень страшно. Я металась, вырывалась, меня с хохотом ловили и толкали друг другу. Потом я оказалась с внешней стороны перил. Я висела, обламывая ногти, вцепившись в закраину моста, и знала — я вот-вот распрощаюсь с жизнью. Река быстрая, мост высокий, а я почти не умею плавать. Что означает это слово «жизнь», я теперь не знаю. Не чувствую, не понимаю. Просто помню, что это почему-то было очень важным. Очень важно было не упасть, да… Один из парней стоял близко. Они все замерли и смотрели на меня. Я начала умолять того, что ближе, дать руку. Я смотрела в его глаза, там как будто был порыв мне помочь. «Давай, жених, спасай свою невесту!», — придурочно-громко захохотали двое других. Его взгляд стал жестким. «Да плевать на эту …!» Когда я летела вниз, я слышала хохот троих. Я пыталась как-то двигаться под водой, но быстрое течение закрутило меня и затянуло в большую пробоину в быке, возле самого дна. Тогда еще была жизнь. Это так больно, когда жизнь уходит. И страшно. Куда больнее и страшнее всего. А теперь темно, холодно, плещется вода. Не могу сказать, что я все произошедшее помню. Это не память. Оно просто есть. И так явственно передо мной встает. Его глаза, в которые я глядела в последние секунды. Наверное, они стояли втроем и ждали, когда я всплыву. Ждали долго. Потом пошли. Шагали широко, разговаривали громко и оживленно, слишком оживленно, и слова «сама виновата» часто всплывали в разговоре. Повторялись вновь и вновь, с надеждой, что они помогут разжать ледяную руку, сдавившую нутро каждого. Ты первым из троих пошел домой. Дверь, прихожая, коврик на полу. Ты видел это миллион раз. Ты взглянул мельком в зеркало на стене и быстро отвернулся. А ведь обычно тебе нравилось на себя смотреть. Женщина в лиловом домашнем костюме заговорила с тобой, положила еды в большую тарелку. Ты ел энергично, с аппетитом, как казалось тебе. Но ты не чувствовал вкуса. Я знаю: ты не чувствовал вкуса!Тебе казалось, что ты ведешь себя как обычно и не замечал удивленно-тревожного взгляда твоей матери. А когда она тебя спросила, положить ли добавку, ты ответил: «Я не хотел». И тут же быстро поправил себя: «Я не хочу!», и сердце бешено заколотилось о ребра. Сославшись на головную боль, пошел в свою комнату, лег. Это все могло быть? Или было? Или есть? Не знаю. Знаю только, что когда я представляю себе эту комнату, с темным шкафом в дальнем углу, с жестким паласом, с постером Анжелины Джоли во всю стену, мне как будто становится чуть теплее. Я по-прежнему в черном нутре мостовой опоры, и колебание воды колышет меня, но все равно чуточку теплее. Я словно вижу очертания предметов в темноте. Электронный циферблат светится на столике. Я подхожу ближе к кровати, наклоняюсь, слушаю твое дыхание. А вода все плещется, плещется. Тихо и как бы издалека. Твое дыхание становится неровным, прерывается стонами. Ты сгибаешь ноги. Тебе холодно. Комната (или мои мысли о комнате?) исчезает, растворяется, опять темнота гулкого замкнутого пространства, холод, плеск воды. Еле-еле видимый свет. Призрак света. Я вернусь сюда опять. Та же комната. Сегодня ты заснул поздно, я знаю. Приближаюсь, смотрю на тебя. Твое сонное дыхание останавливается, словно тебе перетянули горло. Ты широко открываешь глаза. Садишься рывком. Смотришь туда, где я стою, сквозь меня. А темная вода все плещется, плещется, ведь я навеки на речном дне. Ты нашариваешь кнопку настольной лампы. Я просто перестаю… (думать? вспоминать?) про эту комнату, где никогда не была и где меня на самом деле нет. И опять холодно, темно, гулкий мерный плеск. Я в самом деле появляюсь в той комнате? Или это только мой смертный сон? Или даже не мой, ведь меня уже нет? И существует ли эта комната? Не знаю да и неважно. Главное, мне там чуточку теплее. Две пустых бутылки из-под водки на полу возле кровати. Электронного циферблата не видно. Не знаю откуда, но я знаю, что тебе сейчас неприятен этот мертвенный зеленоватый свет, и ты едва не грохнул часы на пол, раздраженно выдергивая шнур из сети. Приближаюсь к кровати, наклоняюсь ближе к лицу. Ты не проснешься. Сознание опутано алкогольным дурманом крепче, чем сном. Но тяжелое пьяное дыхание становится мучительным. На лбу капли пота. Рука, свисающая с кровати, начинает колыхаться, как будто…Хочешь, я угадаю, что тебе сейчас снится?Комната как будто другая. Наверное, это важно для тебя. Наверное, ты думаешь, теперь все будет иначе. А почему? Что изменилось? А, ты уехал далеко-далеко? Знаешь, это абсолютно неважно. Так же неважно, как твои пьяные вопли-рыдания на мосту ночью: «Оставь меня в покое!». Не могу. Ты мне нужен. Мне некуда больше приходить. Я беру у тебя чуточку тепла и жизни, а взамен я отдаю тебе немножко своей Смерти. И Холода. И Темноты. Все честно. И так будет продолжаться долго-долго. Ты будешь бояться прихода ночи. Ты всю жизнь будешь ненавидеть плеск речных волн. Ты будешь ненавидеть саму воду и будешь неопрятен. Когда будешь идти на ненавистную скучную работу мимо зеленых витражей, и их зеленый отсвет будет падать тебе в глаза, твое настроение станет отвратительным и тоскливым. Алкоголь станет привычкой, не приносящей облегчения. Ты так к этому привыкнешь, что перестанешь замечать, срастешься в одно целое. Люди будут сторониться тебя, и ты ничего не сможешь, и не захочешь с этим поделать. У тебя есть только я. И я опять приду.