Там кто-то естьСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

В сентябре я стала крестной мамой (Лёлькой, как говорят на Урале). Во время таинства крещения, держа на руках восьмимесячного Даньку, задумалась: а верю ли я по-настоящему? Ведь вера бывает разной. Один из друзей семьи, узнав о крестинах, сказал довольно мудрые слова: «С одной стороны, как не крестить ребенка? Ведь он, взрослея, будет находиться в обществе себе подобных, и если на шее будет висеть крестик, ни у кого не возникнет вопросов о вере и религии. Но зачем крестить малыша, который еще ничего не соображает? Он может потом спросить родителей: «А по какому праву? Я согласия не давал». А ведь и правда — мы верим настолько, насколько понятия о вере отпечатываются в нашем сознании, а родственники и близкие, их жизни, судьбы — вот примеры веры или безверия. Моя бабушка Нина ходит в церковь по выходным. Выстаивает долгие службы, исповедуется, причащается. Но при этом остра на язык — эмоциональная, темпераментная. Чуть что — и в хвост, как говорится, и в гриву, и крепким словцом в лохматый зад. Я спрашиваю, мол, бабуля, как же ты, верующая, а так говоришь? А она (и самое удивительное, искренне, с настоящей верой в свои слова и в их истину) отвечает: «Так я ведь на исповеди потом покаюсь, мне все грехи батюшка отпустит». И нет у меня желания ездить с ней в церковь, хоть она и зовет. Потому что все их службы — это какой-то фарс, когда бабульки со всех окрестных поселков и сел выгребают из холодильников самое ценное-вкусное-дорогое и везут батюшке в трапезную — соревнуются, значит, кто вкусней и сытней его накормит. А он и так уже поперек себя шире. Вторая бабушка Люба в церковь ходит редко. Особенно теперь, ей почти невозможно отойти от парализованного деда. Но в то, что она мне рассказывала, — не могу не верить. Зачем ей лгать? Например, в родительский день она решила в храме поставить свечки за упокой душ своих мамы и папы. Пришла, а там служба. Бабушка не смогла всю службу отстоять, ноги устали. Она тихонько поставила свечи и направилась домой. Но метрах в десяти от храма у нее в сапогах стало жутко ломить пальцы. Бабушка говорит, что сразу поняла, что к чему, и про себя сказала: «Мама, папа, ноги болят, не могу стоять, пустите домой, пожалуйста». А пальцы еще сильнее заныли. Бабушка вернулась назад, выстояла службу и без всяких проблем вернулась домой. А какие сны ей снятся! Приехали они как-то с дедушкой в Казахстан, к бабушкиной родной сестре бабе Вере. Дед мой и муж бабы Веры быстренько сообразили рыбалку, удочки собрали и только их и видели. Обещали вернуться к вечеру, но была уже ночь, когда бабуля моя и ее сестра рванули на реку, искать мужиков. Напугались обе жутко. А рыбаков след простыл. Вернулись бабушки домой, ревели-ревели, пустырника-корвалола нахлебались и уснули. И бабе Любе приснилось, как кто-то сказал, что нужно молиться Николаю Угоднику и «светящим шарикам». Рано утром, проснувшись, она растолкала сестру: «Верка, вставай, надо молиться! Николаю Угоднику и светящим шарикам». Баба Вера у виска пальцем крутит: «Каким еще шарикам, у тебя рассудок помутился что ли?» А бабушка молилась до самого обеда. И ведь вымолила деда и дядю Витю обратно! Они, оказывается, на реке у берега лодку нашли (правда с одним веслом) и решили порыбачить из нее. Отгребли кое-как, а весло упустили. Не знали, как вернуться, слышали, как бабушки кричали им с берега, отвечали им. Но почему-то ни баба Люба, ни баба Вера этих ответных криков не услышали. Мужики сидели всю ночь, боялись в потемках в воду лезть, а с рассветом увидели, что течение их лодку почти к самому берегу прибило. Совсем другой пример — мама. В 2009 году тяжело заболел мой папа. Мама возила его и по больницам, и по монастырям. Дома: иконы, молитвы… Сложно было найти другого человека, более верующего, чем моя мамочка. Но через год папы не стало. И она собрала все иконы, убрала подальше, крест сняла. Спрашиваю ее: «Не веришь больше?» А она мне: «Не верю. Если Бог — это наш любящий отец, то почему он заставляет нас страдать?» И эти слова ее во мне пробудили скептика. И даже как-то после бани я, забыв надеть крестик, так и ходила без него месяца два. Однако, летом муж уехал на сессию в свой родной город. Я осталась одна в квартире. И все бы ничего, но начала твориться ерунда. Утром собираюсь подогреть воду, да чай заварить, чиркаю спичками, а газ не загорается. Удивилась. Смотрю, а газ на трубе перекрыт. Мне аж дурно стало — сроду я этот вентиль не трогала. Смотрю, а в унитазе вода с песком, как будто кто полы помыл и грязную воду вылил. Кто-то, но точно не я. Думаю, ну ладно, мало ли, спросонья делаю да не запоминаю. Пошла чистить зубы. Открыла дверь в ванную комнату, плафон включать не стала, потому что свет яркий падал из коридора — солнышко уже светило вовсю. Иду вытирать лицо после водных процедур и с ужасом замечаю, что в ванной свет горит! И тут меня понесло. Я в три прыжка добежала до входной двери и в домашней футболке удрала на работу. Возвращаться домой было страшно до безобразия. В сентябре я стала крестной мамой (Лёлькой, как говорят на Урале). Во время таинства крещения, держа на руках восьмимесячного Даньку, задумалась: а верю ли я по-настоящему? Ведь вера бывает разной. Один из друзей семьи, узнав о крестинах, сказал довольно мудрые слова: «С одной стороны, как не крестить ребенка? Ведь он, взрослея, будет находиться в обществе себе подобных, и если на шее будет висеть крестик, ни у кого не возникнет вопросов о вере и религии. Но зачем крестить малыша, который еще ничего не соображает? Он может потом спросить родителей: «А по какому праву? Я согласия не давал». А ведь и правда — мы верим настолько, насколько понятия о вере отпечатываются в нашем сознании, а родственники и близкие, их жизни, судьбы — вот примеры веры или безверия. Моя бабушка Нина ходит в церковь по выходным. Выстаивает долгие службы, исповедуется, причащается. Но при этом остра на язык — эмоциональная, темпераментная. Чуть что — и в хвост, как говорится, и в гриву, и крепким словцом в лохматый зад. Я спрашиваю, мол, бабуля, как же ты, верующая, а так говоришь? А она (и самое удивительное, искренне, с настоящей верой в свои слова и в их истину) отвечает: «Так я ведь на исповеди потом покаюсь, мне все грехи батюшка отпустит». И нет у меня желания ездить с ней в церковь, хоть она и зовет. Потому что все их службы — это какой-то фарс, когда бабульки со всех окрестных поселков и сел выгребают из холодильников самое ценное-вкусное-дорогое и везут батюшке в трапезную — соревнуются, значит, кто вкусней и сытней его накормит. А он и так уже поперек себя шире. Вторая бабушка Люба в церковь ходит редко. Особенно теперь, ей почти невозможно отойти от парализованного деда. Но в то, что она мне рассказывала, — не могу не верить. Зачем ей лгать? Например, в родительский день она решила в храме поставить свечки за упокой душ своих мамы и папы. Пришла, а там служба. Бабушка не смогла всю службу отстоять, ноги устали. Она тихонько поставила свечи и направилась домой. Но метрах в десяти от храма у нее в сапогах стало жутко ломить пальцы. Бабушка говорит, что сразу поняла, что к чему, и про себя сказала: «Мама, папа, ноги болят, не могу стоять, пустите домой, пожалуйста». А пальцы еще сильнее заныли. Бабушка вернулась назад, выстояла службу и без всяких проблем вернулась домой. А какие сны ей снятся! Приехали они как-то с дедушкой в Казахстан, к бабушкиной родной сестре бабе Вере. Дед мой и муж бабы Веры быстренько сообразили рыбалку, удочки собрали и только их и видели. Обещали вернуться к вечеру, но была уже ночь, когда бабуля моя и ее сестра рванули на реку, искать мужиков. Напугались обе жутко. А рыбаков след простыл. Вернулись бабушки домой, ревели-ревели, пустырника-корвалола нахлебались и уснули. И бабе Любе приснилось, как кто-то сказал, что нужно молиться Николаю Угоднику и «светящим шарикам». Рано утром, проснувшись, она растолкала сестру: «Верка, вставай, надо молиться! Николаю Угоднику и светящим шарикам». Баба Вера у виска пальцем крутит: «Каким еще шарикам, у тебя рассудок помутился что ли?» А бабушка молилась до самого обеда. И ведь вымолила деда и дядю Витю обратно! Они, оказывается, на реке у берега лодку нашли (правда с одним веслом) и решили порыбачить из нее. Отгребли кое-как, а весло упустили. Не знали, как вернуться, слышали, как бабушки кричали им с берега, отвечали им. Но почему-то ни баба Люба, ни баба Вера этих ответных криков не услышали. Мужики сидели всю ночь, боялись в потемках в воду лезть, а с рассветом увидели, что течение их лодку почти к самому берегу прибило. Совсем другой пример — мама. В 2009 году тяжело заболел мой папа. Мама возила его и по больницам, и по монастырям. Дома: иконы, молитвы… Сложно было найти другого человека, более верующего, чем моя мамочка. Но через год папы не стало. И она собрала все иконы, убрала подальше, крест сняла. Спрашиваю ее: «Не веришь больше?» А она мне: «Не верю. Если Бог — это наш любящий отец, то почему он заставляет нас страдать?» И эти слова ее во мне пробудили скептика. И даже как-то после бани я, забыв надеть крестик, так и ходила без него месяца два. Однако, летом муж уехал на сессию в свой родной город. Я осталась одна в квартире. И все бы ничего, но начала твориться ерунда. Утром собираюсь подогреть воду, да чай заварить, чиркаю спичками, а газ не загорается. Удивилась. Смотрю, а газ на трубе перекрыт. Мне аж дурно стало — сроду я этот вентиль не трогала. Смотрю, а в унитазе вода с песком, как будто кто полы помыл и грязную воду вылил. Кто-то, но точно не я. Думаю, ну ладно, мало ли, спросонья делаю да не запоминаю. Пошла чистить зубы. Открыла дверь в ванную комнату, плафон включать не стала, потому что свет яркий падал из коридора — солнышко уже светило вовсю. Иду вытирать лицо после водных процедур и с ужасом замечаю, что в ванной свет горит! И тут меня понесло. Я в три прыжка добежала до входной двери и в домашней футболке удрала на работу. Возвращаться домой было страшно до безобразия. Конечно, все это могла проделывать и я, а мое подстегнутое воображением и одиночеством сознание сыграло такую шутку. Но первым делом дома я надела крестик и отправилась читать «Отче наш» и «Богородице Дево радуйся» перед нашими свадебными иконами. И только после этого на душе стало спокойно, и никаких таких полтергейстов я больше не наблюдала. Внушила себе это? Не знаю. Но вот тогда мне вспомнились чьи-то слова о том, что Бога мы вспоминаем зачастую, только когда случится горе. А чтобы жить было легко и светло — нужно с Богом делиться и радостью. Не потребительски смотреть на него: «Защити, мне страшно!», а обращаться с улыбкой, как маленький ребенок идет к отцу со своей детской радостью: «Посмотри, как здорово! Спасибо!»Не думайте, пожалуйста, что я, как сейчас модно говорить на всяких форумах, пгмнутая (ПГМ — «Православие головного мозга»). Я как раз из сомневающихся, но подозревающих, что там кто-то есть.