Таёжное зимовьеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Были, как обычно, на Новом году в поселке с родителями. Мне уже было не так мало лет — взрослые мне и ружье доверяли, и снегоход катать разрешали. И дня за три до Нового года отец с матерью и семьей Куряевых на снегоходах поехали в соседнее поселение за едой и спиртным к столу. Мне же с дедом Эбге Березовым и парнем моего возраста Димоном велели разделывать оленя, чтобы было тонко нарезанное сырое мясо и легкие к новогоднему столу, и еще хорошие мягкие ровные куски на жаркое, а также для текущего ужина жирные кусочки, чтобы что-то вроде гуляша пожарить с картошкой. На улице потеплело, но все равно в доме было уютнее, и мы устроились в помещении для снастей рыбных и охоты. Там быстро затопили печку и зажгли несколько ламп. Разбирать оленя было не страшно, а даже весело. Дед Эбге показывал, что можно съесть сырым, а у самого руки в кровище по локоть. Копались долго, потом кормили собак. И, слово за слово, Эбге нам рассказал, что с тех пор, как на соседнем зимовье старики Гущины поумирали, а молодые в городе, там схрон с продуктами и рыбой есть, и никто за ними не придет. Идея съездить на снегоходах, порулить и, возможно, пострелять показалась забавной. Поехали на двух Буранах с дедом. Темно, снежок, бураны доделанные, с бамперами и высокими щитами. Приехали — три-четыре сруба в снегу почти целиком. Откопали вход в самую высокую избу, дед хлебнул водки и нам дал. В избе было гораздо теплее, чем снаружи, хотя никто не живет. Зажгли печь, дед стал шарить по половицам. Оказалось, что где именно схрон, он не помнит или не знал. А может, он и вовсе не в этом доме. Посидели, погрелись, пошли к другому дому, он был ниже, и снега там уже было не по пояс, а выше человеческого роста. Все промокли, но откопали — а там замок навесной. Это странно для тайги, но решили не ломать. Пошли назад, решили что-нибудь интересное забрать, но там была только старая лампа и одеяла, ну совсем вонючие. Дед все время прикладывался к бутылке, и у печи его развезло совсем — завалился набок и захрапел. Мы с Димоном посовещались и решили: на снегоходе его таким не повезешь, пусть поваляется, придет в себя, разбудим и поедем. Пошли, набрали снега, нашли что-то вроде чая в железной коробочке, заварили — горькое пойло, но выпили. Допили дедову водку, нашли у него сигареты, решили покурить. Собрались наружу, и тут произошло жуткое — в дверь постучали. Не поскреблись, не ломиться стали, а постучали. Мы схватились за ружья. Будучи наслышанным всяких историй от деда, я перепугался. Стучали настойчиво, раза три. Димон спросил:— Кто там? — а у самого лицо пунцовым стало и уши, ружье в руках дрожит. Ответа нет, а тот, кто был за дверью, запрыгнул на крышу. Я напомню, что снега там много, выше, чем по пояс, а дом не низкий, хоть и в земле стоит, и пол ниже уровня земли — метра три высоты в постройке есть. И этот кто-то стал по крыше ходить (а там тоже снега слой в метр или больше). Не бегать, не прыгать, а бодро так ходить, так что все заскрипело. И продолжалось это долго. Пару раз он спрыгивал вниз и шевелил что-то у стен. Окно у дома — бойница в два бревна, и то было засыпано, он его не нашел, видимо. Растолкали деда, он долго приходил в себя и нам не поверил. Бодро так открыл дверь и вышел, походил вокруг и говорит, мол, это вы, придурки, меня разыгрываете. Сами вокруг дома снег разрыли, сами на крышу залезли, а теперь меня напугать хотите. А потом он вдруг за домом что-то увидел и как заорет нам: «В дом назад, быстро!». И сидит сам бледный, дышит тяжело. Я думаю — видимо, решил разыграть в ответ, нас наказать за то, что мы якобы его хотели напугать. А у нас уже и дров-то нет. Говорю ему, что нам надо либо домой ехать, либо за дровами выйти, а у него паника. Спрашиваю, что он там увидел, а дед закурил и говорит: «Не знаю. Были, как обычно, на Новом году в поселке с родителями. Мне уже было не так мало лет — взрослые мне и ружье доверяли, и снегоход катать разрешали. И дня за три до Нового года отец с матерью и семьей Куряевых на снегоходах поехали в соседнее поселение за едой и спиртным к столу. Мне же с дедом Эбге Березовым и парнем моего возраста Димоном велели разделывать оленя, чтобы было тонко нарезанное сырое мясо и легкие к новогоднему столу, и еще хорошие мягкие ровные куски на жаркое, а также для текущего ужина жирные кусочки, чтобы что-то вроде гуляша пожарить с картошкой. На улице потеплело, но все равно в доме было уютнее, и мы устроились в помещении для снастей рыбных и охоты. Там быстро затопили печку и зажгли несколько ламп. Разбирать оленя было не страшно, а даже весело. Дед Эбге показывал, что можно съесть сырым, а у самого руки в кровище по локоть. Копались долго, потом кормили собак. И, слово за слово, Эбге нам рассказал, что с тех пор, как на соседнем зимовье старики Гущины поумирали, а молодые в городе, там схрон с продуктами и рыбой есть, и никто за ними не придет. Идея съездить на снегоходах, порулить и, возможно, пострелять показалась забавной. Поехали на двух Буранах с дедом. Темно, снежок, бураны доделанные, с бамперами и высокими щитами. Приехали — три-четыре сруба в снегу почти целиком. Откопали вход в самую высокую избу, дед хлебнул водки и нам дал. В избе было гораздо теплее, чем снаружи, хотя никто не живет. Зажгли печь, дед стал шарить по половицам. Оказалось, что где именно схрон, он не помнит или не знал. А может, он и вовсе не в этом доме. Посидели, погрелись, пошли к другому дому, он был ниже, и снега там уже было не по пояс, а выше человеческого роста. Все промокли, но откопали — а там замок навесной. Это странно для тайги, но решили не ломать. Пошли назад, решили что-нибудь интересное забрать, но там была только старая лампа и одеяла, ну совсем вонючие. Дед все время прикладывался к бутылке, и у печи его развезло совсем — завалился набок и захрапел. Мы с Димоном посовещались и решили: на снегоходе его таким не повезешь, пусть поваляется, придет в себя, разбудим и поедем. Пошли, набрали снега, нашли что-то вроде чая в железной коробочке, заварили — горькое пойло, но выпили. Допили дедову водку, нашли у него сигареты, решили покурить. Собрались наружу, и тут произошло жуткое — в дверь постучали. Не поскреблись, не ломиться стали, а постучали. Мы схватились за ружья. Будучи наслышанным всяких историй от деда, я перепугался. Стучали настойчиво, раза три. Димон спросил:— Кто там? — а у самого лицо пунцовым стало и уши, ружье в руках дрожит. Ответа нет, а тот, кто был за дверью, запрыгнул на крышу. Я напомню, что снега там много, выше, чем по пояс, а дом не низкий, хоть и в земле стоит, и пол ниже уровня земли — метра три высоты в постройке есть. И этот кто-то стал по крыше ходить (а там тоже снега слой в метр или больше). Не бегать, не прыгать, а бодро так ходить, так что все заскрипело. И продолжалось это долго. Пару раз он спрыгивал вниз и шевелил что-то у стен. Окно у дома — бойница в два бревна, и то было засыпано, он его не нашел, видимо. Растолкали деда, он долго приходил в себя и нам не поверил. Бодро так открыл дверь и вышел, походил вокруг и говорит, мол, это вы, придурки, меня разыгрываете. Сами вокруг дома снег разрыли, сами на крышу залезли, а теперь меня напугать хотите. А потом он вдруг за домом что-то увидел и как заорет нам: «В дом назад, быстро!». И сидит сам бледный, дышит тяжело. Я думаю — видимо, решил разыграть в ответ, нас наказать за то, что мы якобы его хотели напугать. А у нас уже и дров-то нет. Говорю ему, что нам надо либо домой ехать, либо за дровами выйти, а у него паника. Спрашиваю, что он там увидел, а дед закурил и говорит: «Не знаю. Никогда не видал такого». А чего именно — не говорит. Вот тут-то мне и стало дурно. Дед 77 лет в тайге живёт. Если уж он не знает… Стало темно, все сгорело. Открыли дверь, вышли — ночь темная. Бегом, утопая в снегу, направились к снегоходам. Вокруг них посветлее — поляна, снег и много следов. Был бы это зверь, дед бы позарился, а тут он лишь торопит: «Заводите скорее!». Завели, поехали, я еду вторым в одиночку и мне жутко от мысли, что если меня сейчас со спины кто схватит, то ни ружье, ни дед с Димоном не помогут. Приехали домой, рассказали, над нами все посмеялись, дед нахлюпался в слюни и уснул. Уже потом, после старого нового года, Энке и Михалыч ездили на то зимовье в поисках старых капканов, и потом меня Энке спрашивает: «А вы, пацаны, пошто в доме шамана тогда все порубали? Дров лень было набрать на улице? В тайге так не принято». Я ему поклялся, что мы оттуда даже вещей не взяли, не говоря уже о том, чтобы порубить кровать, стол и сундуки с лавками, да и топор мы там посеяли. А он не поверил, сказал, что это наверняка мы, дураки, напились и хулиганили. Что это было и кто там всё порубил, так и не знаю. Зато точно знаю, что ночевать из поселка черт-те куда больше не попрусь в жизни. В поселке все же спокойно, народу много, а вот в тайге всё может плачевно кончиться. Особенно если там встречается такое, что неведомо даже тем, кто эту тайгу с детства знает, как свои пять пальцев.