Страшный ноябрьский день 1941 годаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Как правило, люди не помнят события, что происходили с ними в три года, первые детские воспоминания относятся к более сознательному возрасту. У меня тоже почти ничего не запечатлелось… Но тот страшный ноябрьский день 1941 года выжженным клеймом остался в моей памяти…В ту ночь я несколько раз просыпалась: будило карканье вороны за окном. Мама с бабушкой тоже не спали — сидели каждая на своей кровати. В свете зарниц мне было видно, что они испуганно прислушиваются к громовым раскатам (только много позже я поняла, что это был не гром, а артиллерийские залпы на окраине города). На рассвете греметь перестало, спустя несколько часов по уличной брусчатке что-то затарахтело и послышались голоса на чужом языке, похожем на воронье карканье. Я хотела посмотреть, что там за шум и кто каркает, но бабуля поймала меня и оттащила от окна. — Может пронесёт? — с надеждой спросила мама, обхватив руками свой огромный живот. Бабушка пожала плечами и стала торопливо вынимать из альбома фотографии деда Наума и папы — те, где они оба в военной форме. Вытащив, стала их прятать — то в одно, то в другое место, но в итоге сожгла в своей любимой вазе. Потом принесла из кухни вчерашнюю гороховую похлёбку. — Девоньки, давайте завтракать. Я немедленно влезла за стол и схватила ложку, но мама продолжала неподвижно сидеть на кровати. — Не могу есть, — прошептала она. — Белочка, нужно. Ради ребёнка, — мягко сказала бабуля. — Ещё неизвестно, когда в следующий раз нам удастся поесть, — добавила она и заплакала. Весь день мы просидели в комнате, выходили только в туалет. Уже начало смеркаться, когда мне в очередной раз приспичило. Бабушка попыталась усадить меня на горшок, но я наотрез отказалась: я уже взрослая и умею ходить на унитаз! Если бы она настояла, этот бы день стал последним в моей жизни. Но она уступила… Пробежав до крайней двери по коридору, я толкнула дверь с облупившейся краской. Наша соседка по коммуналке, тётя Клава, стиравшая в ванне бельё, улыбнулась:— Давай, Розочка, не стесняйся делай свои дела. Едва я успела прикрыть за собой дверь, как послышался злой голос дяди Коли — Клавиного мужа. — Жиды, выходите! — орал он — Новая власть велела всем собраться на главной площади. Я выглянула в щёлку: он был на удивление трезвым, одет в обычную одежду, но на рукаве белела повязка с чёрными буквами, а на плече висел автомат. Он ногой вышиб дверь в нашу комнату и выволок в коридор сначала бабулю, а потом маму. — Николай, дам нам хотя бы вещи собрать, — попросила мама. Но он в ответ захохотал. — Вам они на том свете не понадобятся, а нам с Клавкой пригодятся. Ну что встала, ****! — сосед с размаху ударил маму кулаком в живот. — Поторапливайся в свой еврейский рай, а то сегодня там мест не всем хватит, — он схватил маму за длинные волосы и поволок к входной двери, но на полпути остановился. — Клав, ты не знаешь где Белкино отродье?— Прячься под ванну живо, — шепнула тётя Клава. — И чтобы сидела там тихо, как мышка, поняла?Когда я протиснулась в тёмную пыльную щель под ванной и замерла там, соседка вышла в коридор. — До беспамятства допился, ирод! — донёсся её сердитый голос. — Розу ещё в прошлый вторник к родне в деревню отправили. — Как это? — не поверил «ирод». — Я вроде вчера или позавчера видел, как она тут крутилась…— Да ты, почитай, всю неделю не просыхал. Это зелёные черти у тебя перед зенками крутились!— Ничего, немцы её и в деревне достанут, — пообещал сосед. — Шнель, жидовки!И тут моя добрая ласковая бабушка, которая в жизни ни на кого голоса не повысила, вдруг исcтуплённо заорала срывая голос:— Будь ты проклят, Иуда! Гореть тебе в аду! И всем мужикам в вашем роду не жить!Раздалась короткая автоматная очередь, матерная брань, хлопок входной двери. А ещё громкое кар-р-р — до сих пор не знаю, слышала ли я это на самом деле или мне лишь почудился крик вороны — вестника беды. Когда тела мамы и бабушки вынесли из квартиры, тётя Клава, дождавшись темноты, вывела меня на чердак и спрятала там. То, что было дальше, я совершенно не помню, знаю одно: случилось чудо, и мне удалось выжить. С тех пор прошло почти 75 лет… В сoрок третьем наш город освободили, я попала в детдом. Выросла, получила образование, вышла замуж, родила сына… Невестка Мила подарила мне двух внуков. Старший женился десять лет назад, а спустя год и младший последовал его примеру. У Бори всё сложилось хорошо — он отец моих двоих чудесных правнуков Игорька и Оленьки. А вот в семье Миши — большие проблемы. Его жена Настя трижды была беременна, и все три раза заканчивались рождением недоношенных мёртвых мальчиков. Михаил с Настюшей каких только анализов не сдавали, чтобы понять, почему это происходит. Врачи только руками разводят. Настя, разуверившись в медицине, обратилась к Богу. Как правило, люди не помнят события, что происходили с ними в три года, первые детские воспоминания относятся к более сознательному возрасту. У меня тоже почти ничего не запечатлелось… Но тот страшный ноябрьский день 1941 года выжженным клеймом остался в моей памяти…В ту ночь я несколько раз просыпалась: будило карканье вороны за окном. Мама с бабушкой тоже не спали — сидели каждая на своей кровати. В свете зарниц мне было видно, что они испуганно прислушиваются к громовым раскатам (только много позже я поняла, что это был не гром, а артиллерийские залпы на окраине города). На рассвете греметь перестало, спустя несколько часов по уличной брусчатке что-то затарахтело и послышались голоса на чужом языке, похожем на воронье карканье. Я хотела посмотреть, что там за шум и кто каркает, но бабуля поймала меня и оттащила от окна. — Может пронесёт? — с надеждой спросила мама, обхватив руками свой огромный живот. Бабушка пожала плечами и стала торопливо вынимать из альбома фотографии деда Наума и папы — те, где они оба в военной форме. Вытащив, стала их прятать — то в одно, то в другое место, но в итоге сожгла в своей любимой вазе. Потом принесла из кухни вчерашнюю гороховую похлёбку. — Девоньки, давайте завтракать. Я немедленно влезла за стол и схватила ложку, но мама продолжала неподвижно сидеть на кровати. — Не могу есть, — прошептала она. — Белочка, нужно. Ради ребёнка, — мягко сказала бабуля. — Ещё неизвестно, когда в следующий раз нам удастся поесть, — добавила она и заплакала. Весь день мы просидели в комнате, выходили только в туалет. Уже начало смеркаться, когда мне в очередной раз приспичило. Бабушка попыталась усадить меня на горшок, но я наотрез отказалась: я уже взрослая и умею ходить на унитаз! Если бы она настояла, этот бы день стал последним в моей жизни. Но она уступила… Пробежав до крайней двери по коридору, я толкнула дверь с облупившейся краской. Наша соседка по коммуналке, тётя Клава, стиравшая в ванне бельё, улыбнулась:— Давай, Розочка, не стесняйся делай свои дела. Едва я успела прикрыть за собой дверь, как послышался злой голос дяди Коли — Клавиного мужа. — Жиды, выходите! — орал он — Новая власть велела всем собраться на главной площади. Я выглянула в щёлку: он был на удивление трезвым, одет в обычную одежду, но на рукаве белела повязка с чёрными буквами, а на плече висел автомат. Он ногой вышиб дверь в нашу комнату и выволок в коридор сначала бабулю, а потом маму. — Николай, дам нам хотя бы вещи собрать, — попросила мама. Но он в ответ захохотал. — Вам они на том свете не понадобятся, а нам с Клавкой пригодятся. Ну что встала, ****! — сосед с размаху ударил маму кулаком в живот. — Поторапливайся в свой еврейский рай, а то сегодня там мест не всем хватит, — он схватил маму за длинные волосы и поволок к входной двери, но на полпути остановился. — Клав, ты не знаешь где Белкино отродье?— Прячься под ванну живо, — шепнула тётя Клава. — И чтобы сидела там тихо, как мышка, поняла?Когда я протиснулась в тёмную пыльную щель под ванной и замерла там, соседка вышла в коридор. — До беспамятства допился, ирод! — донёсся её сердитый голос. — Розу ещё в прошлый вторник к родне в деревню отправили. — Как это? — не поверил «ирод». — Я вроде вчера или позавчера видел, как она тут крутилась…— Да ты, почитай, всю неделю не просыхал. Это зелёные черти у тебя перед зенками крутились!— Ничего, немцы её и в деревне достанут, — пообещал сосед. — Шнель, жидовки!И тут моя добрая ласковая бабушка, которая в жизни ни на кого голоса не повысила, вдруг исcтуплённо заорала срывая голос:— Будь ты проклят, Иуда! Гореть тебе в аду! И всем мужикам в вашем роду не жить!Раздалась короткая автоматная очередь, матерная брань, хлопок входной двери. А ещё громкое кар-р-р — до сих пор не знаю, слышала ли я это на самом деле или мне лишь почудился крик вороны — вестника беды. Когда тела мамы и бабушки вынесли из квартиры, тётя Клава, дождавшись темноты, вывела меня на чердак и спрятала там. То, что было дальше, я совершенно не помню, знаю одно: случилось чудо, и мне удалось выжить. С тех пор прошло почти 75 лет… В сoрок третьем наш город освободили, я попала в детдом. Выросла, получила образование, вышла замуж, родила сына… Невестка Мила подарила мне двух внуков. Старший женился десять лет назад, а спустя год и младший последовал его примеру. У Бори всё сложилось хорошо — он отец моих двоих чудесных правнуков Игорька и Оленьки. А вот в семье Миши — большие проблемы. Его жена Настя трижды была беременна, и все три раза заканчивались рождением недоношенных мёртвых мальчиков. Михаил с Настюшей каких только анализов не сдавали, чтобы понять, почему это происходит. Врачи только руками разводят. Настя, разуверившись в медицине, обратилась к Богу. Но ни молитвы, ни поездки по монастырям и святым местам не помогли. Четвёртая беременность закончилась выкидышем. Две недели назад Миша уехал в командировку, а спустя два дня Настя прибежала ко мне в гости. Она была очень взволнованна, и я, конечно, встревожилась:— Что-то случилось?— Я сегодня была у старушки-знахарки. Она сказала, что я не вынашиваю детей из-за… родового проклятия! А ещё сказала, что если бы я зачала девочку, то она родилась бы здоровой и живой! А мальчики… — Настя всхлипнула. — Родная моя, ну разве можно верить этим шарлатанкам?— Знаете, Роза Наумовна, это очень похоже на правду… У моей мамы ведь только девочки, и у моей сестры тоже две дочки. По маминой линии в роду ни одного мальчишки. Внезапно у меня перед глазами возникла облупившаяся дверь санузла коммуналки моего детства, а в ушах зазвенел бабушкин голос: «Будь ты проклят, Иуда! Гореть тебе в аду! И всем мужчинам в вашем роду нe жить!». Чтобы избавится от этого наваждения торопливо предложила:— А давай-ка, мы с тобой чайку попьём? У меня печение свежее, и варенье, и халва…— Давайте, — кивнула Настя. — Вы сидите, а я всё приготовлю!— Вот ещё! Я слава Богу ходячая и, вообще, на моей кухне только я знаю, что где лежит. А ты отдыхай, деточка, день у тебя непростой был. Когда я вкатила в гостиную сервировочный столик, девушка сидела на диване и листала альбом. — А есть фотки где вы маленькая? — спросила она. — Моё детство пришлось на военные годы…— Кто эта девушка? — Настя коснулась пожелтевшей фотокарточки. — Моя мама в юности. Даже не знаю, как этот снимок у меня оказался, но я хранила его как самое дорогое сокровище и в детдоме, и после — всю жизнь. Мама и бабуля погибли от рук соседа-полицая. А папа и дед на фронте… Так что эта фотография — единственная память. — Ваша мама была очень красивой! Как её звали?— Белла. — И имя замечательное. — Оно от еврейского Бейла, что означает — прекрасная. Мама была на девятом месяце беременности, когда её убили. Но быстрая смерть лучше, чем концлагерь и печи крематория…Настя обняла меня за плечи:— У меня тоже есть альбом со старыми фотками, — сказала, очевидно для того, чтобы сменить болезненную для меня тему. — Хотите, принесу вам посмотреть?— Конечно хочу!.. !?…Когда, через пару дней, я перевернула страницу принесённого Настей альбома, замерла в шоке, впившись взглядом в старую фотографию. С неё на меня смотрели… моя спасительница — Клава и её муж — палач Николай. Если бы только бабушка, проклиная своего убийцу за мгновение до смерти, могла знать, что чёрное крыло проклятия спустя столько лет коснётся её собственного правнука…