Страх в музееСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Я работал охранником в историческом музее. Музей представлял из себя военно-хозяйственные постройки XVIII века. В советское время там была воинская часть. В постперестроечные годы часть была заброшена, и вот недавно власти города решили восстановить, так сказать, историческое наследие.

Работал я сутками, с напарником. Спали по очереди — один уходил в каморку дворника на территории, чтобы не попасться под обзор камер, второй оставался полночи в музее, потом менялись. Музей представлял из себя старую двухэтажную солдатскую казарму времен еще, наверное, царя Петра. Мы располагались на первом этаже, там же были экскурсионное бюро, выставочные залы народного творчества со всякими лубками, вязаными куклами, резными ложками, глиняными черепками, каменными бабами с даунскими выражениями лиц и прочая ерунда. Помню, по полуосвещенным залам всегда неприятно было ходить ночью, особенно в зале, где стоял гигантский деревянный самострел — все преследовало ощущение, что кто-то пристально и тяжело смотрит тебе в спину. Я думаю, многим это знакомо.

Второй этаж был закрыт. На него вела лестница в самом конце коридора. Я туда поднимался как-то днем закрыть форточки — постоянно их распахивало; выйдешь утром на улицу после смены — хотя бы одна будет открыта обязательно. На втором этаже валялись кучи строительной пыли и известки, свет проникал сквозь затянутые паутиной окна, от стены было много места, где пола вообще не было — рабочие разобрали все, остались только поперечные перекрытия. Не знаю, что собирались делать на втором этаже, но я застал его именно в таком состоянии.

Одним темным дождливым вечером, а точнее, уже за полночь, я решил наведаться в столовую, попить кофейку. Напарник уже спал в каморке, я был совершенно один. Столовая была тут же, маленькая такая столовая для сотрудников музея. Дверь оставил открытой, чтобы из столовой был виден коридор. Поев и попив, я так и сидел, пока меня не сморило в полудрему (сутки стоять без сна, все-таки сказывается). Впал в такое состояние, что вроде еще и не спишь, но вот-вот уже заснешь. И тут мне почудилось, как будто что-то промелькнуло в коридоре: быстро-быстро мелькнула какая-то черная тень, будто пробежал кто-то. Я спросонья ничего не понял толком, но все же взял дубинку и пошел по залам. Обязанность есть обязанность. А вдруг залез кто-то в музей или остался после закрытия, и его заперли, а теперь он околачивается тут. Естественно, я никого не обнаружил. В залах было пусто. Я решил, что причудилось от недосыпа, но больше не спал — сидел, бодрствовал, решил дождаться сменщика.

Посреди ночи с потолка, а именно со второго этажа, стал раздаваться отчетливый хруст, как будто кто-то ходил по битым кирпичам и строительному мусору. Осторожно так шагал, тихо шуршал и скрипел песок под ногами. Это не было галлюцинацией: звук шагов раздавался явственно. Туда — сюда. Мне было не по себе от этого звука. «Какой черт еще забрался туда и, интересно, как?» — думал я. Может, бомж залез? Но как? Двери-то на второй этаж были всегда закрыты. Это было не очень правдоподобное объяснение. Голуби тоже отметались, так как они уж тем более не могут так ходить, да и спят они ночью. Бомж, кстати, тоже, даже если бы залез, не думаю, что захотел бы посреди ночи разминаться.

Около трех пришёл сменщик Леха. «Ходит уже с полчаса, наверное, — сказал я ему и кивнул на потолок. — Что делать-то будем?». Леха прислушался, помрачнел. Теперь шагов не было так явственно слышно, они стали слабее и были едва различимы, словно затухали. Будто наш ночной гость догадывался, что мы про него говорим.

К нам на территорию музея каждую ночь приходили милиционеры, ППС-ники. На патрульных машинах приезжали со всего района — понаедет полроты, кто спит, кто в карты режется на деньги. Мы им открывали постоянно одно помещение, они там и сидели где-то с двух часов ночи и до полшестого, пока светать не начинало, потом уходили. Просто наши казармы были для них единственным местом в районе (а располагались мы в центре, недалеко от УВД и городской администрации), где им можно было провести время до утра. К тому же, согласитесь, неплохо всегда иметь под рукой собственный отряд милиции, в случае чего пригодятся. И похоже, это был тот самый случай.

Я сходил за милиционерами, сказал, что кто-то ходит на втором этаже, где пусто и никого нет. Они пришли с собакой-овчаркой. Мы открыли дверь и стали подниматься по темной лестнице. Милиционеры освещали дорогу фонариком.

Поднялись. Наверху было пусто и тихо, только с улицы в окна чуть струился желтый свет фонарей, да доносился шепот дождя. Никого наверху не было. Пахло сухой кирпичной пылью. Мы все облазили, осмотрели до того места, где заканчивался пол. Собака тогда еще странно так заскулила и постоянно упиралась. Не найдя никого и ничего, мы спустились вниз. Списали все, как обычно, на крыс да мышей, живущих под полом. Но я-то могу отличить человеческие шаги от крысиной возни...

Шагов больше не было. Мы с Лехой сидели в уютной столовой, пили чай. Я видел, что он что-то знает (все-таки намного больше меня проработал) насчет всего этого, но говорить не хочет. Я ему невзначай так сказал, что привиделась мне чепуха какая-то, будто кто-то пробежал в коридоре. «Тут бывает такое, — сказал Леха. — Ничего особо страшного в этом нет, просто привыкни. Вот и ЭТОТ опять сегодня пришел. Давненько его не было».

«Кто — этот?» — спросил я.

Тут у моего напарника язык развязался. Видно было, что он хотел поделиться с кем-нибудь, да боялся, видать, что его могут неправильно понять. Алексей сказал, что ему тоже иногда бывает мерещатся всякие тени непонятные или силуэты в помещениях музея. Сначала опасался, а потом привык. Когда, говорит, спишь в этой самой столовой, всегда кошмары жуткие снятся. Просто место это такое особое, со своей многовековой историей. Сколько тут людей поумирало, и все они были подневольные. При царе в этих казармах были арестантские роты, ссылали сюда каторжан. Вот и шаги наверху — явление не новое, бывало такое и раньше, только уже давненько. А тут — на тебе, опять объявился ночной гость. И никакой это не бомж. Я вспомнил, как собака наверху ощетинилась и не хотела идти дальше, и мне снова стало не по себе.

Я пошел в каморку, лег, но после рассказа Алексея уснуть не мог. В сознании все мерещился тихий, осторожный скрип шагов. Я вышел из душной темной будки на свежий воздух. Дождь почти кончился, шла мелкая морось. Фонари отражались в лужах на асфальте. Я пошел на обход территории. Полуразрушенные казармы, которым еще предстояла долгая реставрация, зияли распахнутыми пастями дверей и пустыми окнами. В некоторых казармах дверей просто не было, дверные проемы были забраны стальными ржавыми решетками с амбарными замками, а внутри сгустилась темнота. Днем я заглядывал внутрь. Там валялся всякий хлам: обрывки картона, какое-то тряпье, битое стекло и кирпичи. Но теперь я боялся даже смотреть в сторону этих дверей. Мне чудилось, что там, в глубине, живут такие же «обитатели», как и у нас на втором этаже, и они наблюдают за мной. Похоже, я переволновался тогда — необъяснимый, иррациональный страх накатывал на меня волнами, по спине туда-сюда носились толпы мурашек.

Проходя под окнами, я затылком ощущал тот самый тяжелый взгляд, как будто из окна за мной наблюдали. Одно радовало — что здесь неподалеку в трех шагах от меня сидят, курят, матерятся, режутся в карты живые милиционеры, а не какие-то каторжане, умершие 150 лет назад...