Сохрани во мне человекаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Рита медленно опускается на стул, её ноги превращаются в трясущуюся желе подобную массу и теперь не в состоянии удержать взмокшее, словно губка, тело. Но, даже упав на упрямо упирающийся в пол стул, она не ощущает опоры под собой. Поистине интересно, как одно мгновение, всего лишь одно слово может взорвать, превратив в крошечную горстку окровавленного пепла, скажем, тридцать лет относительно счастливой относительно человеческой жизни. Рита всё ещё сидит, даже не осознавая, что сидит, но чётко при этом понимая, что свой жизненно важный вопрос, созревший в её голове ещё во время обеденного ланча с коллегами, а именно - под каким соусом потушить свинину на ужин, явно придётся задать в другой раз, эдак приблизительно «никогда». Но почему она вообще задумалась сейчас о дурацкой свинине? И что ещё нелепее, почему она до сих пор, вот уже целую минуту, думает только о ней? В голову начинают просачиваться совершенно идиотские мысли: возможно, решив я приготовить что-нибудь другое, спагетти с ветчиной, например, ничего бы и не произошло? Что, если каждое наше действие, каждое слово полностью зависят от нашего предыдущего действия и слова? Допустим, сегодня утром я бы надела серый костюм, а не синий, припарковалась бы на третьем, а не на пятом этаже, захотела бы приготовить его любимые спагетти с беконом, а не дурацкую свинину, которую, кстати, никто из нас особо и не жалует. Есть ли вероятность, что все эти изменения кардинальным образом повлияли бы на завершение дня? Звучит, конечно, бредово, однако на тот момент Рита почти стопроцентно уверенна в том, что именно её цепочка бессмысленного выбора действий привела в итоге к страшной трагедии. Нет, ну точно, если бы не свинина…Если бы она предпочла что-то другое, ну, на худой конец, овощное рагу с куриными ножками, тогда бы Том определённо не сообщил ей о том, что у него рак…Интересно, через сколько стадий проходит информация, прежде чем превратиться из обычного набора звуков, зафиксированных и воспринятых нашим разумом, в боль и ужас, парализующие всё системы организма. Нам с вами предоставляется уникальная возможность докопаться до истины, используя один из самых продуктивных способов поисков ответа – наблюдение. Наш объект – Рита. Не красиво, конечно, ставить подобные опыты на людях, использовать их личные эмоции и переживания в качестве экспериментальных образцов, но, во имя науки, так сказать, на что только не пойдёшь!И так, Рита едет домой на своём новеньком серебристом Chevrolet Lacetti, купленном накануне, сразу же после оглушительного успеха с бракоразводным процессом Фитцпатриков. После напряжённого, опустошающего дня в своей конторе, которую работники шутливо нарекли «соковыжималкой», ей безумно хочется как можно скорее оказаться дома, в родных стенах своих скромных апартаментов в одном из самых престижных районов Манхеттена – Грамерси Парк. Что может быть лучше, чем рассекать по вечерним улицам города огней и каменных гигантов, наслаждаясь ненавязчивыми джазовыми мелодиями, осторожно заполняющими ароматный, кожаный салон респектабельного автомобиля. Позволив себе слегка откинуться на спинку сидения и немного расслабить мышцы шеи и плечевые суставы, Рита, наконец, имеет полное право подумать о своей семье. И вот, она вновь размышляет о том, под каким соусом потушить свинину на ужин. Теперь мы видим, как она паркуется в гараже, медленно направляется к лифту, по мере приближения, её шаг ускоряется. Теперь, когда цель так близка, ей дико хочется открыть дверь своей квартиры и снять, наконец, жёсткие кожаные туфли, которые, кстати, просто обязана носить любая успешная женщина – адвокат. Войдя в лифт и нажав на кнопку вызова, она всё сильнее и отчаяннее борется со своим желанием закричать: «Чёрт побери, ну когда же я попаду домой!». Однако, она не кричит, и уж точно не закричит. Слишком много денег было потрачено на её образование и воспитание, чтобы теперь в возрасте тридцати лет она могла позволить себе ни с того ни с сего закричать, будто взбесившийся подросток, переживающий очередной кризис взросления. Да что тут скажешь, Рита не может закричать, даже узнав о болезни мужа. Но, сейчас ещё рано об этом говорить, она ведь пока ничего не знает. Она ведь ещё только подходит к двери и вставляет ключ. Один поворот, и финишная черта, наконец, позади. Рита кладёт сумку на коричневый, лакированный комод с позолоченными ручками – результат кропотливой ручной работы одного из лучших итальянских мастеров, облегчённо выдохнув, снимает злополучные «успешные» туфли, после чего направляется в гостиную. Из гостиной веет темнотой и холодом, словно внутри открыто огромное окно. Рита включает свет и вздрагивает – на белом, воздушном диване, полумесяцем воцарившимся посреди комнаты, сгорбившись, сжавшись в крошечную изюминку, сидит её измученный муж. Осталось ждать совсем не долго, Томас не любит долгих красноречивых вступлений, особенно, когда дело касается здоровья. Рита медленно опускается на стул, её ноги превращаются в трясущуюся желе подобную массу и теперь не в состоянии удержать взмокшее, словно губка, тело. Но, даже упав на упрямо упирающийся в пол стул, она не ощущает опоры под собой. Поистине интересно, как одно мгновение, всего лишь одно слово может взорвать, превратив в крошечную горстку окровавленного пепла, скажем, тридцать лет относительно счастливой относительно человеческой жизни. Рита всё ещё сидит, даже не осознавая, что сидит, но чётко при этом понимая, что свой жизненно важный вопрос, созревший в её голове ещё во время обеденного ланча с коллегами, а именно - под каким соусом потушить свинину на ужин, явно придётся задать в другой раз, эдак приблизительно «никогда». Но почему она вообще задумалась сейчас о дурацкой свинине? И что ещё нелепее, почему она до сих пор, вот уже целую минуту, думает только о ней? В голову начинают просачиваться совершенно идиотские мысли: возможно, решив я приготовить что-нибудь другое, спагетти с ветчиной, например, ничего бы и не произошло? Что, если каждое наше действие, каждое слово полностью зависят от нашего предыдущего действия и слова? Допустим, сегодня утром я бы надела серый костюм, а не синий, припарковалась бы на третьем, а не на пятом этаже, захотела бы приготовить его любимые спагетти с беконом, а не дурацкую свинину, которую, кстати, никто из нас особо и не жалует. Есть ли вероятность, что все эти изменения кардинальным образом повлияли бы на завершение дня? Звучит, конечно, бредово, однако на тот момент Рита почти стопроцентно уверенна в том, что именно её цепочка бессмысленного выбора действий привела в итоге к страшной трагедии. Нет, ну точно, если бы не свинина…Если бы она предпочла что-то другое, ну, на худой конец, овощное рагу с куриными ножками, тогда бы Том определённо не сообщил ей о том, что у него рак…Интересно, через сколько стадий проходит информация, прежде чем превратиться из обычного набора звуков, зафиксированных и воспринятых нашим разумом, в боль и ужас, парализующие всё системы организма. Нам с вами предоставляется уникальная возможность докопаться до истины, используя один из самых продуктивных способов поисков ответа – наблюдение. Наш объект – Рита. Не красиво, конечно, ставить подобные опыты на людях, использовать их личные эмоции и переживания в качестве экспериментальных образцов, но, во имя науки, так сказать, на что только не пойдёшь!И так, Рита едет домой на своём новеньком серебристом Chevrolet Lacetti, купленном накануне, сразу же после оглушительного успеха с бракоразводным процессом Фитцпатриков. После напряжённого, опустошающего дня в своей конторе, которую работники шутливо нарекли «соковыжималкой», ей безумно хочется как можно скорее оказаться дома, в родных стенах своих скромных апартаментов в одном из самых престижных районов Манхеттена – Грамерси Парк. Что может быть лучше, чем рассекать по вечерним улицам города огней и каменных гигантов, наслаждаясь ненавязчивыми джазовыми мелодиями, осторожно заполняющими ароматный, кожаный салон респектабельного автомобиля. Позволив себе слегка откинуться на спинку сидения и немного расслабить мышцы шеи и плечевые суставы, Рита, наконец, имеет полное право подумать о своей семье. И вот, она вновь размышляет о том, под каким соусом потушить свинину на ужин. Теперь мы видим, как она паркуется в гараже, медленно направляется к лифту, по мере приближения, её шаг ускоряется. Теперь, когда цель так близка, ей дико хочется открыть дверь своей квартиры и снять, наконец, жёсткие кожаные туфли, которые, кстати, просто обязана носить любая успешная женщина – адвокат. Войдя в лифт и нажав на кнопку вызова, она всё сильнее и отчаяннее борется со своим желанием закричать: «Чёрт побери, ну когда же я попаду домой!». Однако, она не кричит, и уж точно не закричит. Слишком много денег было потрачено на её образование и воспитание, чтобы теперь в возрасте тридцати лет она могла позволить себе ни с того ни с сего закричать, будто взбесившийся подросток, переживающий очередной кризис взросления. Да что тут скажешь, Рита не может закричать, даже узнав о болезни мужа. Но, сейчас ещё рано об этом говорить, она ведь пока ничего не знает. Она ведь ещё только подходит к двери и вставляет ключ. Один поворот, и финишная черта, наконец, позади. Рита кладёт сумку на коричневый, лакированный комод с позолоченными ручками – результат кропотливой ручной работы одного из лучших итальянских мастеров, облегчённо выдохнув, снимает злополучные «успешные» туфли, после чего направляется в гостиную. Из гостиной веет темнотой и холодом, словно внутри открыто огромное окно. Рита включает свет и вздрагивает – на белом, воздушном диване, полумесяцем воцарившимся посреди комнаты, сгорбившись, сжавшись в крошечную изюминку, сидит её измученный муж. Осталось ждать совсем не долго, Томас не любит долгих красноречивых вступлений, особенно, когда дело касается здоровья. Он врач, а значит, чётко представляет, что не существует таких слов, способных до неузнаваемости загримировать другое слово – рак. И вот, холодным, безразличным тоном, вовсе не потому, что ему всё равно, а потому, что эту фразу он произносил уже где-то несколько сотен раз в жизни, он вдумчиво информирует жену о своём заболевании. Теперь мы хватаемся за свои чистые белоснежные блокнотики и записываем всё, что будет происходить с Ритой. Первая стадия:Выражение её лица не меняется первые несколько секунд с того момента, как она переступает порог гостиной. Эту стадию я бы назвала «Не расслышал». Разумеется, она всё прекрасно расслышала. Ведь будь у неё проблемы со слухом, вряд ли ей удалось бы стать одной из самых успешных адвокатов Нью-Йорка. В таких случаях, информируемый обычно просит повторить сообщение, но Рите нет никакой надобности делать это. Ведь её муж врач, а значит, если он сказал «рак», то это не что иное, как рак. Вторая стадия:Взгляд уходит в сторону, ноздри слегка раздуваются, губы размыкаются, появляется ощущение отдышки. Следующие несколько секунд я назову «Отрицание». На этой стадии Рита всё ещё стоит, даже пытается шевелиться, но конечности не слушаются, потому, что мозг резко перестаёт отдавать им команды. Третья стадия:Рита, наконец, оказывается на том самом стуле, на котором она предстаёт нам в начале повествования. Она – взрослая, умная, образованная женщина, разумеется, всё понимает, но на этой стадии понимание вдруг резко сталкивается с «Протестом»: разум спасается, заполняя себя грудой совершенно идиотских, бесполезных, несвязных мыслей, и пока эти мысли беспорядочно циркулируют в её голове, она чувствует себя в полной безопасности. Четвёртая стадия:Затянувшееся молчание грозит вот вот прекратиться. Муж делает глубокий вдох, словно подавая знак готовности продолжить своё словесное расчленение её плоти. В эту самую минуту Рита ощущает себя одноногой балериной в красных джинсах, чья голова застряла в глиняной вазе, в которой старый французский шарманщик наигрывает до боли знакомую, раздражающую мелодию. Ей кажется, что происходящее не реально, но она знает, что рано или поздно это ощущение нереальности раствориться, состояние сумасшествия закончится, и ей так или иначе, но придётся столкнуться с правдой: это реально, она умственно здорова, у её мужа рак…Глава 1- Томас, я положила тебе пару сэндвичей в пакет, обязательно перекуси перед вылетом, слышишь меня? – настаивает худощавая брюнетка в чёрном брючном костюме, совершающая стремительные пробежки по квартире, в то время, как её муж, темнокожий, широкоплечий мужчина средних лет, стоя допивает свой слегка подслащённый кофе. - Да, милая, я слышу, - спокойно отвечает он. - Надеюсь, ты не забыл, что в пятницу у нас ужин с Гордоном Мюллером? – задав вопрос, Рита в ту же секунду осознала его бессмысленность. Ну, конечно, Томас помнит об ужине. Он всегда обо всём помнит. - Я помню. - В Лос-Анджелесе сейчас около 35 градусов, поэтому я положила тебе в чемодан несколько футболок и хлопчатые брюки. Томас смотрит на жену, не выпуская из рук чашку кофе, и улыбается своей ослепительно белоснежной афроамериканской улыбкой, от которой у всех женщин кружится голова, у всех, кроме его жены, которая, видимо, уже много лет при взгляде на его улыбку замечает только немного кривовато растущий раздражающий верхний клык. Через пару часов ему предстоит воспарить над землёй, чтобы посетить очередную конференцию нейрохирургов в Лос-Анджелесе. Однако, ни он, ни его жена, ни атмосфера во всём дом отнюдь не кажутся напряжёнными или взволнованными. Разумеется, ведь все необходимые приготовления к путешествию проведены заблаговременно, впрочем, как и всегда: вещи аккуратно собраны в компактный серый чемоданчик, документы отправлены в папку, которую Томасу не дозволено выпускать из рук, телефон заряжен, кредитные карты в кошельке, фото любимой жены – в нагрудном кармане пиджака, лицо побрито, одеколон с приятным, слегка сексуальным ароматом нанесён на шею, стрелки на штанах отглажены, такси вызвано, кофе допит, жена поцелована. Через час Томас уже в аэропорту. Естественно, в жизни Томаса и его жены, Риты, план занимает очень важную позицию, чуть ли не позицию ребёнка. К нему относятся с такой же бережностью, вниманием и заботой, с какими вполне могли бы относиться к сыну. Вот только самого сына пока ещё нет в плане. Точнее он есть, только в другом плане, в том, который побольше и называется «Грандиозный план на всю жизнь». А ведь помимо него существуют ещё крошечные планчики: на сегодняшний день, на неделю, на месяц, на год, на первое десятилетие и так далее, до умопомрачения. Рита и Томас всегда жили по плану, даже до того, как встретились друг с другом. Хотя, вероятно, даже эта встреча была не чем иным, как частью их очередного плана. Рита родилась и выросла в Лондоне. Её отец – потомственный адвокат, чопорный, занудный, до невозможности правильный, как и большинство зажиточных, покрывшихся плесенью от сырости и собственной невыносимости, аристократов. Маргарита Уотсон, напротив, всегда считала своего отца примером для подражания. Она хотела быть такой же умной, начитанной, воспитанной и элегантной, как и старина Гарри. Конечно, он был не настолько уж и плох: отличался исключительно джентльменскими манерами, мудростью, молчаливостью, ярко выраженным собственным мнением. Рите хотелось верить в то, что она многое переняла от отца, в особенности последнее. Она считала, что её стремления поступить в престижный вуз, стать успешным адвокатом, обзавестись достойным мужем и двумя прелестными детишками, были именно её стремлениями. Однако, не сложно предположить, что ненавязчивый Гарри успел таки с самого детства приложить свою ненавязчивую руку к формированию всех этих невинных стремлений дочери. Гарри никогда не принимал отказов, не терпел споров и пререканий. Если кто-то из домашних вступал с ним в полемику, он тут же гордо задирал голову и демонстративно покидал поле боя, всем своим видом говоря:- Я уважаемый человек, профессор Оксфордского университета, у меня дипломов и грамот больше, чем всех вместе взятых страниц всех пустых книг, которые ты прочитал за свою жизнь. Поэтому мне совершенно не интересно спорить с тобой. Ведь нет ничего такого, что бы ты знал, а я не знал. К тому же, у меня есть седая борода!Возможно, именно эта его привычка породила в семье Уотсон совершенно другую привычку – всегда соглашаться с мнением отца и беспрекословно подчиняться его командам. Так было всегда, начиная с тех пор, когда он лично подбирал преподавателей для Риты, составлял план её дополнительных занятий, расписывал весь её день по часам, вплоть до того, сколько времени ей отводилось на утренний туалет. Далее, как вы догадались, именно он «рекомендовал» ей поступать в Стэнфорд. Ещё пару лет назад, его выбор непременно пал бы на Оксфорд или Кембридж, однако после того, как сын его глубоко уважаемого друга получил престижное место в корпорации Майкрософт сразу же после окончания Стэнфорда, выбор Гарри был окончательно и бесповоротно изменён. Он, конечно, безумно любил Англию, считая её не столько своей родной землёй, сколько своей родной матерью, но, по какой-то непонятной никому причине, всегда хотел отправить свою единственную дочь только в Соединенные Штаты:- Моя дорогуша должна быть сильной и самостоятельной, - всегда говорил он, пропустив один другой стаканчик коллекционного виски, - я плачу за её обучение, дарю ей путёвку в шикарную жизнь, но сам вместе с ней не поеду. Эта путёвка только на одного. Он не слишком часто откровенничал, а если и делал это, то либо сам с собой, закрывшись в кабинете, либо с дворецким, подливающим ему в бокал всё тот же старый добрый Шотландский виски:- Мы живём один раз, Хью, всего один раз. Тогда какого чёрта? Разве мы не заслуживаем роскоши, удовольствий, счастья? Всего на каких-то шестьдесят-семьдесят лет, в среднем…А потом, а что потом? Вечность и пустота! Но сейчас, именно сейчас, пока мы дышим, мы заслуживаем по-настоящему чистого воздуха. Ты понимаешь, о чём я говорю? - конечно, Хью, всё прекрасно понимал. Ему ведь тоже хотелось роскоши, удовольствий и счастья. Вот только он не понимал другого: почему, вместо того, чтобы нежиться на позолоченной перине, есть сочный виноград из фарфоровых ручонок арабской наложницы, он был вынужден стоять, как полный идиот в дурацком фраке, с дурацкой бутылкой виски и прислуживать зажравшемуся старом пердуну, у которого было всё, и который прекрасно об этом знал и не упускал случая, чтобы упомянуть об этом. - Знаешь, в наше время хорошие деньги можно получать только двумя способами: воровством или же знаниями и упорной работой. Разумеется, первый вариант намного проще и доступнее, но в моей семье никто и никогда не будет воровать! Уотсоны – не воры. Уотсоны – великие адвокаты, вкалывающие по 25 часов в сутки, чтобы потом, вернувшись вечером с работы иметь возможность вытереть свою вспотевшую задницу стодолларовой купюрой без всяких угрызений совести. Естественно, такого Гарри Уотсона не знал никто, кроме несчастного дворецкого. Но и он был нем, как могила, даже не смотря на свою скрытую глубокую антипатию к хозяину. Ведь его связь с Уотсонами началась ещё несколько поколений назад, когда его дед работал на деда Гарри. Это был, своего рода, их личный семейный бизнес. Как и положено истинному, потомственному, пожилому англичанину, у Хью был собственный кодекс чести, согласно которому максимум недовольства своей работой, который он мог себе позволить – это время от времени шёпотом называть мистера Уотсона старым идиотом. А во всём остальном – ничего личного. Исключительно бизнес. Так вот, на чём я остановилась? Ах, да, Гарри отправил свою дочь в путешествие по волнам Стэнфорда. План был таков: учиться, работать, жениться. И всё вроде шло по плану, как собственно и ожидалось, пока не случилось непредвиденное: Рита встретила Томаса. Казалось бы, ничего ужасного в этом не было: студент-медик, из достойной Американской семьи, ответственный, добрый, преданный, главное - тоже живущий по плану. Но Гарри подобный союз не одобрил, ссылаясь на одну единственную объективную причину – Томас был афроамериканцем, весьма привлекательным, но чёрным. Конечно, тактичный, рассудительный, мудрый мистер Уотсон никогда не проявлял расистских наклонностей, однако, в данном случае дело касалось самого важного – плана жизни его единственной дочери, в котором никогда отродясь не было места чернокожему. Гарри представлял семью дочери, как обычную, нормальную, белую семью. Он словно боялся испачкать свои чистенькие аристократические ручки о черноту Томаса. И вот тогда, когда казалось, что буря миновала, что Гарри снова контролирует ситуацию, случилось непредвиденное – Рита ослушалась отца и продолжила отношения с Томом. Она выбрала именно его, то ли из-за любви, то ли просто так вышло, но отказываться от него она не собиралась, не смотря ни на что, даже на драгоценное мнение отца. Ей впервые в жизни захотелось с ним поспорить, чего она, естественно, не сделала, но зато поступила так, как он же сам ей всегда советовал – меньше слов, а больше дела. Сказано, сделано, и вот они с Томасом уже женаты. Прошли годы, прежде чем Гарри смирился с выбором дочери, хотя в глубине души так до конца и не простил ей дерзости и непослушания. Это уже не был вопрос цвета кожи её избранника, это был вопрос их собственных, родственных отношений. Однако, время заставило обе стороны остыть и успокоиться, к тому же, между ними простирался океан, служивший приличным прикрытием истинных причин их редких встреч. Возможно, Гарри действительно смирился с темнокожим супругом Риты отчасти потому, что всегда представлял её как Миссис Ротчестер, Джефферсон, Питтерсон, Дэвидсон, ну, или на худой конец, Бэрримор. В итоге, хотя бы здесь им удалось пойти на компромисс: дочери – кожа, отцу – фамилия. Все, вроде бы, относительно довольны. Вернёмся, пожалуй, назад к нашей главной паре, жизнь которой настолько скучна и монотонна, что даже злополучную болезнь можно смело рассматривать как «хоть что-то новенькое!»Глава 2Осень. Мутная, вроде бы яркая, но в то же время до тошноты пессимистическая пора. Поэты, писатели говорят о ней с такой помпезностью и вычурностью, будто она – королева Елизаветта, почтившая их своим личным визитом. Листья желтеют, а потом опадают, холод окутывает землю, на смену тёплым, ласковым летним ветрам приходят непривычные, ещё не морозные, но прохладные, скупые осенние. Небеса постепенно затягиваются серыми облаками, замешкавшееся, растерянное лето всеми силами вытесняют со сцены надвигающиеся холода. К сожалению, нынешняя осень не столь поэтична для нашей старой знакомой, Риты. Она едет с мужем за город, в Квинс. И вроде за окном машины желтеют листья, дуют ветра и небо всё в тучах, вот только ей как-то наплевать на всю эту метафорическую чушь. Она спокойно ведёт свой новенький Chevrolet Lacetti, следуя всем установленным правилам вождения и дорожного движения, ведь одно из её правил – не попадать в неприятности. Хотя, неужели она до сих пор не понимает, что уже попала, в тот самый момент, как её мужу подписали смертельный приговор. Несколько дней назад у Томаса обнаружили лимфому головного мозга. Подобный диагноз не напугал его. Он был весьма хорошо знаком с данной болезнью, иногда даже лично озвучивал подобный диагноз. Так что, не впервой…Вот, только теперь лимфома не в книжке, и даже не в постороннем человеке, лежащем перед ним. Теперь эта старая добрая знакомая лимфома в его собственной голове. И всё равно ему не страшно. Доктора не боятся. Они выявляют болезнь и тут же назначают лечение. Они верят в исцеление, только если оно реально возможно. Они зачастую не верят в чудеса. Поэтому остаётся загадкой, по какой причине Томас спокоен и невозмутим: то ли он твёрдо уверен в своём выздоровлении, то ли в своей смерти. Одно из двух. Он не торопится ложиться больницу, просит жену отвезти его на выходные к родителям, выключает мобильный телефон. Что происходит с этим человеком? Он ведёт себя, как уже покойник. Рита не говорит с ним о болезни, ей не нужны детали. Достаточно того, что Томас владеет всей полной информацией. Она же здесь, рядом с ним, чтобы поддержать его, или скорее, поддержать себя. Ведь одиночество, с которым она подружилась ещё со школьных времён, когда вместе с ним они просиживали ночи в библиотеке, после свадьбы стало незнакомцем для неё. Она и представить не могла, что можно было от него ожидать. Как она поведёт себя, оставшись один на один со своими мыслями и с новым, страшным поворотом в её жизни. Школа, Стэнфорд, престижная должность в адвокатской фирме, шикарные апартаменты, достойный муж – всё это было в её плане, но лимфома – уже явное отступление. А Рита жуть как не любит отступления!Она спокойно ведёт машину, стараясь не при каких условиях не терять самообладание. Складывается такое ощущение, что у этого человека вообще не существует самообладания, как отдельной самостоятельной категории, которую можно либо приобрести, либо потерять, в зависимости от обстоятельств. Оно в её крови, в её генетическом коде, оно – часть её личности, как нос или отпечатки пальцев. И не нужно прикладывать ни малейших усилий, чтобы заставить его работать. Оно всегда в режиме on-line. Наверное, в подобном раскладе вещей есть и свои неоспоримые минусы – иногда, в определённых, может и редких моментах, но безумно хочется отключить проклятое самообладание, однако, для некоторых людей, вроде Риты, это непозволительная роскошь. Она ведёт машину, монотонно смотря на дорогу, которая кажется настолько прямой, однообразной, бесконечной, что кажется, будто она везёт мужа вовсе не в Квинс к родителям, а прямиком на тот свет. - Я положила тебе в сумку тёплый свитер, - начинает она, уже не называя мужа по имени. Обычно она всегда называет его Томас, никогда – Том, реже – милый или дорогой. Но сейчас, она, кажется, не может обратиться к нему по имени. Может, пытается заранее привыкнуть к тому, что его скоро не будет? Что скоро ей некого будет называть Томасом?- Сегодня утром я смотрела прогноз погоды. Синоптики обещают похолодание на выходных, так что, прошу тебя, носи свитер, - Рита, вероятно, окончательно вышла из ума, если заводит речь о подобных пустяках. Возможно, ей доподлинно не известна полная картина и масштабность трагедии, постигшей её семью. Возможно, она не подозревает, что в то время, как за окном опадает пожелтевшая осенняя листва, раковые клетки стремительно образуются и размножаются в лимфоидной ткани головного мозга Томаса, распространяясь на иммунную систему, центральную нервную систему и другие органы. Возможно, она не отдаёт себе отчёта в том, что подобное заболевание не поддаётся даже хирургическому вмешательству. Но…разве все эти знания действительно необходимы? Разве одного слова – рак – не достаточно для того, чтобы испытать настоящий, подкожный, межрёберный страх?Она молчит, ожидая реакции мужа. Ей жизненно необходимо услышать от него что-то привычное, типа «конечно, милая, я, непременно, буду носить свитер», или «не волнуйся, милая, у меня всё под контролем». Она буквально готова вытрясти из него эти слова. Слова, которые будут служить примитивным доказательством того, что всё хорошо. Всё пока хорошо. Разумеется, Рита не привыкла жить сегодняшним днём, ей всегда и во всём требовались непременные, долговременные гарантии, однако данный случай даже её практичный ум начал рассматривать, как форс мажор. Именно поэтому, в столь экстренной ситуации ей было достаточно одной крошечной гарантии, хотя бы на сегодня. Но Том непривычно молчит, не реагируя на слова жены. О чём он думает сейчас? О своей работе, к которой, очевидно, больше никогда не вернётся? О родителях и о том, как они справятся с бедой? О Рите, которая привыкла быть его женой? А может, он думает о самой последней осени в его жизни? Тридцать шесть – а смерть уже поджидает его в своём траурном картеже. И что было до этого? Жизнь? Разве? Родился, учился, учился, потом снова учился, потом закончил, и опять учился, работал, женился, а, может, и не женился вовсе, а просто напросто работал. Разумеется, подобные мысли никогда не посещали его прежде. Всё казалось правильным, желанным, достигнутым. Идеальное будущее, идеальная работа, семья. А вдруг, нет? Вдруг что-то не сложилось, когда-то много лет тому назад, и это одно неправильно закреплённое звено положило начало всей неправильной цепи? Что есть его жизнь – неправильная цепь, которая к тому же, вот вот оборвётся…Том далеко не философ, не любит много говорить и в особенности рассуждать. Его не интересуют вселенские тайны бытия, пугающие загадки человеческой души, более того, он даже не верит в Бога. Более того, осознав приближение своего судного часа, он по-прежнему не верит в Бога. Единственным, во что он верит, была, есть и остаётся медицина. Он точно знает, что великое чудо рождения человека – это не что иное, как выполнение им своей репродуктивной функции, а смерть – результат неправильного питания, чрезмерного употребления алкоголя, наркотической зависимости или же перехода дороги в неправильном месте. Он уверен в том, что чудеса возможны, только если тебя оперирует профессиональный хирург, или ты принимаешь правильные таблетки в необходимых пропорциях. Однако, именно сейчас, ни с того ни сего, в этом скептике просыпается странная, неизвестная ему прежде потребность – потребность в надежде. Что скрывать, никому из нас не хочется умирать, особенно, если у тебя есть квартира на Манхеттене, стабильная высокая зарплата и красавица-жена. Столкнувшись посреди ночи на заброшенной трассе со смертью, имея при себе единственное средство связи – свой собственный голос, ты, непременно, будешь кричать и звать на помощь. Ты позовёшь кого угодно, даже Бога. По правой стороне они проезжают небольшую часовню. Она серая, неприметная, с деревянной дверью, крестом, покрытым облезлой позолотой, на крыше, с двумя крошечными окошками на фасаде. Словно избушка или медвежья берлога или крошечный склеп. Вокруг только лес, и на его фоне часовня выглядит ещё более одичалой и заброшенной, но нет. Кажется, дверь слегка приоткрыта. - Остановись, - внезапно говорит Том. Он сам не понимает, для чего ему это нужно, просто нужно. Похоже на то, как тебе безумно хочется в туалет, хотя, ты отчётливо понимаешь, что последние несколько часов ничего не пил, да и проблем со здоровьем у тебя не наблюдается. Но всё равно приходится остановиться и справить нужду. Тому тоже нужно остановиться и справить свою нужду. Рита удивлённо смотрит на него:- Ты хочешь зайти в церковь? Зачем?Хороший вопрос. Если бы Том знал на него ответ, то, возможно, не был бы столь сконфужен и растерян, как сейчас. С одной стороны, ему вдруг становится стыдно перед женой. Стыдно за то, что он, уподобляясь большинству, которое прежде называл слабовольным стадом, отчаянно пытается уцепиться за последнюю спасительную ниточку. Ему стыдно признать тот факт, что перед лицом смерти он готов отказаться от своей неверы, что Бог – это его запасной вариант. Но Том не готов в одночасье упасть на колени перед иконой и начать молиться, словно одержимый. Он не готов вот так просто взять и поверить в Бога. Однако, будет весьма досадно покинуть этот мир, так и не побывав в церкви. - Мне нужно пару минут, не больше, - говорит он, открывая дверцу машины. Рита остаётся одна, напряжённо наблюдая за тем, как её муж медленно движется по направлению к часовне. Вот он открывает дверцу, останавливается, оглядывается на Риту, словно извиняясь перед ней за своё недостойное поведение, после чего заходит внутрь. Риту одолевает страх и сомнение. Она не понимает своих собственных чувств. Ей жаль мужа, который настолько отчаялся, что решил обратиться к тому, кого, скорее всего, и вовсе нет. Всё равно, что поймать его в Рожественскую ночь в гостиной, спрятавшись в ожидании Санта Клауса. Но ведь можно взглянуть на ситуацию ещё и с другой стороны – как бы жалко не выглядел сейчас Том, раз уж он решил обраться в веру, значит, смерть действительно наступала ему на пятки. Не проходит и пяти минут, как Рита пулей выскакивает из машины и направляется в часовню, вслед за мужем. Они вместе начинали, вместе строили их совместную жизнь, всегда и без проблем делили деньги, домашние заботы, обязанности. Неужели, они не смогут разделить беду? Если уж Томас сходит с ума, то она должна быть рядом, хотя бы для того, чтобы вовремя вызвать скорую, если понадобиться. Она подходит к обшарпанной, потускневшей деревянной двери, и с удивлением обнаруживает, что её ноги дрожат. Кто знает, что скрывается за этой дверью, в мире, где всегда пахнет ладаном и растопленным воском, где единственный совет, который ты можешь получить, это – «Помолись». А куда молиться? Кому? Что, если ты попросту выворачиваешь душу наизнанку перед пустотой?Определённо, Рите страшно пересекать черту, но, уже слишком поздно, там Томас, её супруг, и мало ли что с ним могут сделать в этой…церкви!Она набирается сил и одним решительным движением открывает дверь: сразу же доносится неприятный «святой» запах, заставляя её сморщиться. Внутри непривычно темно и тихо, словно это место необитаемо уже несколько десятков лет. Однако, при детальном рассмотрении можно заметить определённые, хоть и немного древние, признаки жизни: в углах горят свечи, иконы сверкают в их тусклом свете, впереди просматривается какое-то движение. Но Рите не позволительно мешкать. Несмотря на страх, и даже лёгкий ужас, который наводит на неё это подозрительное место, она твёрдо намеревается разыскать мужа и вытащить его обратно, на свет. Только она решается сделать свой первый шаг, как до неё доносится шёпот…нет нет, это не шёпот, погодите секунду, это тяжёлое прерывистое дыхание…вперемешку со всхлипываниями. Что это? Кто это? Она вглядывается в темноту прямо перед собой: возле небольшого алтаря перед пятью догорающими свечами и фигурой распятого Христа, на коленях, сжавшись в комок, обхватив голову руками, стоит мужчина в светло коричневой куртке. Пожалуй, сейчас Рита предпочла бы увидеть в этой проклятой церкви целую толпу незнакомых ей людей в светло коричневых куртках, ведь тогда, возможно, ответ на вопрос «Кто это?» не был бы так убийственно очевиден. Это он, Томас, доведённый, видимо, до крайней степени отчаяния, или попросту спятивший. Нет, Рита не решится подойти к нему, это уже слишком. Сейчас она вернётся в машину и будет ждать его там, делая вид, что ничего не произошло. А когда он придёт, это будет всё тот же Томас, её драгоценный, заботливый, сильный, сдержанный, молчаливый, замкнутый, смелый Томас, которого она всегда знала, и к которому была привязана. Ей не нужен тот Томас, которого она только что обнаружила почти что лежащим на полу старой полу заброшенной часовни в слезах. Она требовала того Томаса, который зайдёт в машину и скажет ей «Не волнуйся, милая, всё хорошо»Возможно, это неправильно, эгоистично, чудовищно со стороны Риты, отворачиваться от мужа в столь критический момент, но её тоже можно понять. В конце концов, ведь больна вовсе не она. Её тело отлично функционирует, на работе ждут новые интересные дела, дома, наконец, закончен ремонт, всё лежит на своих местах, больше не о чем беспокоиться. Всё идёт по плану. И тут вдруг, ни с того ни сего, на голову сваливается нечто, находящееся далеко за пределами человеческой юрисдикции. Через несколько минут, точнее, через десять минут, каждую из которых Рита буквально высекала очередным крестом на своей коже, возвращается Томас. Он выглядит слегка помятым и усталым, но, несмотря ни на что, отдалённо напоминающим того Томаса, у которого «всё хорошо». Рита не осмеливается заглянуть ему в глаза, молча заводит машину и вновь выезжает на трассу. Остаток дороги оба молчат. Томас напуган и потерян, ведь там, куда он только что свернул, в незнании, в полном одиночестве, ему, на удивление, было хорошо. Не так хорошо, как за ужином с семьёй, или на работе, или в постели с женой. Не так хорошо, а по-настоящему хорошо. Машина подъезжает к светлому дому с черепичной крышей и деревянными резными ставнями, который мать Томаса, Хелен Берримор декорировала согласно собственно-разработанными эскизам. Поэтому Рита недолюбливает её. Не из-за ставней, разумеется, а из-за того, что она не может ни понять, ни разделить убеждений свекрови. Видите ли, у Миссис Берримор никогда не было плана. Наверное, в этом её главная проблема. Они с мужем познакомились на лошадиных скачках, а уже через неделю решили пожениться. В этой парочке было столько азарта, столько жизни и энергии, что хватило бы, возможно, на весь Нью-Йорк. Рита ненавидит проводить вместе с ними праздники, поскольку они всегда сопровождаются разнообразными конкурсами, песнями, танцами, разбитой посудой, испачканной одеждой и катастрофическим перееданием. К счастью, Томас тоже не горит желанием часто навещать свою семью. По мнению Риты, он - единственным из рода Берриморов, кто сумел не заразиться бешенством, а остаться нормальным, адекватным человеком. По крайней мере, так она рассуждала вплоть до случая в часовне. А теперь, кто знает. Сначала Томас хочет провести весь уик-энд со своими чёкнутыми родителями, после чего он плачет и молиться, а потом…кто знает, может, к понедельнику он и вовсе переоденется в сказочного эльфа и начнёт распевать матерные стишки вместе со своей кузиной Мэри – Энн. - Ты не зайдёшь внутрь? Поздороваешься с моими родителями, - спрашивает Томас, готовясь к выходу из машины. - Я бы с радостью, но мне нужно срочно ехать. Времени совсем нет. На работе полный бардак, - сухо отвечает Рита - поцелуй их за меня. - Конечно. Сегодня суббота, и оба прекрасно понимают, что Рита не поедет ни на какую работу. За долгие годы совместной жизни у них выработался чуткий нюх на ложь. Однако, никто и никогда не настаивает на её разоблачении. Словно в одно и то же время протекает два параллельных разговора. Первый представлен выше, а второй, столь же реальный, выглядит примерно так:- Ты не зайдёшь внутрь? Поздороваешься с моими родителями? Хотя, это вовсе не обязательно. Я просто скажу им, что ты спешишь. - О да, это было бы замечательно. Ты же знаешь, у нас с ними не простые отношения. Поэтому спасибо за понимание. - Не за что. Понимать я умею. Вот так просто. В некоторых семьях понимание становится единственным связующим звеном. Томас приоткрывает дверцу и слегка наклоняется в сторону Риты, чтобы наградить её почётным заслуженным поцелуем. Однако, она пренебрежительно отворачивается, подставив ему лишь свою правую щёку. Он едва касается её губами, после чего, не сказав ни слова, выходит из машины. В его последнем взгляде явно можно прочитать обиду:- Ну, зачем ты так, я же не прокажённый, не заразный. Рита отчётливо видит каждое слово в его глазах, отчего ей становится как-то не по себе. Всю оставшуюся дорогу домой она отчаянно пытается оправдаться:- И вовсе я не боюсь заразиться, ведь это был обычный поцелуй. Какая разница куда целовать – в губы или щёку? У тебя ведь болезнь не заразная, как я могу заразиться в таком случае? - на секунду мысли замолкают, а после выскакивает одна, - а точно ли болезнь не заразная?Нет, конечно, она не боится целовать мужа. Он ведь не чужой для неё человек. Просто уж как-то слишком жутко, словно перед ней мертвец. - Эй, твой муж ещё не умер! - Рита кричит на себя за собственные мысли, - не ещё, он просто не умер. Он просто живой!Она возвращается на Манхеттен, уставшая и выжатая, словно после кругосветного путешествия. Она останавливается возле продуктовой лавки, чтобы купить овощей на ужин, после чего подъезжает к дому, паркуется, забирает у консьержа почту и поднимается наверх, в своих холодные, пустые, дорогие апартаменты. Всего лишь половина третьего. Рита немедленно составляет очередной план: можно приготовить ужин, это как раз займёт часок другой, потом принять ванну – ещё час, вечером, после ужина нужно просмотреть кое-какие документы по новому делу, и, наконец, лечь спать. Так проходит почти что каждый выходной Риты, за исключением тех редких дней, когда Томас тащит её за собой на очередную вечеринку его коллеги, или когда его сестра или кузина неожиданно заваливают на ужин, или когда нужно срочно приехать на работу и улаживать какие-нибудь сумасшедшие проблемы. И, пожалуй, ещё одно отличие сегодняшнего выходного от обычного среднестатистического: раньше Томас всегда был рядом. Около девяти вечера Рита с ужасом обнаруживает, что в её плане закончились пункты, остаётся только лечь спать, на что её организм совершенно не настроен. Она полулежит в своей огромной белоснежной кровати, вцепившись пальцами в клавиши ноутбука и перелистывая интернет страницы одну за одной. Что она ищет? Сначала вводит слово «лимфома», нажимает на «поиск», но потом неожиданно закрывает страницу. Зачем ей нужны эти страшные подробности, которые будут мучить, терзать её по ночам? Понятно и так, что заболевание серьёзное, опасное, возможно, даже смертельное. Но для чего вникать в детали? Это всё равно, что стоять и рассматривать автомобиль, несущийся прямиком на твоего мужа и готовый сбить его в любую секунду. Бред. В бессмысленных путешествиях по интернету проходит примерно час, однако Рита по прежнему не ощущает никаких признаков усталости, так необходимой ей, чтобы, наконец, заснуть и забыть весь этот кошмар, в который медленно превращается её распланированная жизнь. Теперь, когда в голове, кажется, не осталось ни одной не передуманной мысли, перед лицом Риты неожиданно всплывает недавняя картина: часовня, фигура распятого Христа, Томас в мольбах. - Я ведь даже не уверена, что он молился, - думает Рита, - может, просто плакал. Даже не знаю, что хуже, - она тяжело вздыхает, зажмурив глаза и обхватив лицо руками. - Интересно, как он молился? Как вообще надо молиться? Как обращаться к Богу: господин Бог? Или дорогой Бог? Или мистер Бог? Лучше, наверное, Мистер. Как-то нейтрально звучит. А что ему говорить? Начинать нужно с небольшого вступления или сразу переходить к сути проблемы?Рита встряхивает голову, словно пытаясь привести себя в чувства. Молитвы определённо не её стихия. Слишком много вопросов, на которые никто не может дать ответ. Если бы молитву можно было спланировать, возможно, Рита даже читала бы её по утрам, в качестве одного из пунктов своего плана. Но говорят же, настоящая молитва должна идти от сердца, а не от разума, поэтому для Риты это уже слишком. Она с трудом может припомнить тот день, когда хоть что-то шло от её сердца последний раз. Такое ощущение, что этот орган у неё просто напросто отключен. От этой мысли её вдруг тошнит. Ещё бы, никому ведь не хочется ощущать себя бессердечным роботом. Она в страхе пытается заставить себя хоть что-то почувствовать, но ничего не получается. Она думает о Томасе, о том, что, возможно, очень скоро лишится его, но вновь ничего не чувствует. Есть лишь беспокойство, природа которого предельно проста: из-за смерти мужа весь её так долго и тщательно выстроенный план рухнет, а это значит, что придётся вновь тратить своё время и силы на совершенно новый план:- Ну, уж нет! – она останавливает сама себя, - так не должно быть! Я человек! Я чувствую! Я должна чувствовать… - но, кажется, даже трагическое осознание того, что она ничего не чувствует, не вызывает в ней никаких чувств. Она вдруг задумывается о Боге:- Если уж Томас обратился к нему, значит и я должна, - с этими словами Рита осторожно, словно ступая по минному полю, нажимает на клавиши компьютера, вбивая в строчку поиска слово «молитвы». Молитв, оказывается, великое множество, и как же понять, какая именно тебе нужна? Рита даже не уверена, для чего собирается молиться, просто машинально открывает одну страницу за другой, в поисках, возможно, тех слов, которые заставят её остановиться. Молитва о здравии: «О Господь мой, Создатель мой, прошу помощи Твоей, даруй исцеление…». Нет, Рита пропускает страницу. Молитва благодарности: за что? Пропускает. Молитва о семейном благополучии: глупо просить то, что есть. Снова попускает. И вдруг, ни с того ни с сего, она натыкается на странные строчки:«Они, услышав молитвы твои, придут, когда небо затянется тьмой, И страх истребят из утробыИ смерти врата распахнут пред тобой»Чудовищные, отвратительные строки порождают ужас в её взгляде. Внезапно по телу пробегает дрожь, она оглядывается по сторонам: совершенно одна в пустой квартире. Глупый, бессмысленный стишок до смерти напугал её. Она чувствует на себе чей-то пристальный взгляд, и тогда ей хочется закрыть страницу, но вместо этого, пальцы сами собой продолжают её исследовать. Оказывается, эти «они», которые должны якобы прийти, «когда небо затянется тьмой», никто иные, как вампиры. Это самый настоящий вампирский сайт. Рита тут же испытывает резкое облегчение, ведь для неё это не просто детские сказки, а скорее даже бредни потерянных неудачников, стремящихся скрасить своё никчёмное бессмысленное существование мечтами о каких-то вымышленных существах. Она мало что знает о вампирах, но и этого вполне достаточно для того, чтобы смеяться при одном лишь упоминании о них. «Вампиры» …Рите Берримор тридцать четыре года, она успешный, уважаемый юрист, у неё есть семья, собственная квартира, и что? Она проводит субботний вечер перед ноутбуком на сайте о вампирах. Это словно шутка какая-то, или сон. Хотя, собственно, почему бы и нет? Уж лучше читать всякую чушь, нежели чем лежать в кровати и каждую секунду ловить себя на мысли, что Томас уже умер. Рита проводит несколько десятков минут, изучая, точнее, поглощая, ещё точнее, проглатывая различные сведения о вампирах: легенды, факты, впечатляющие фото. Почти каждое прочитанное предложение вызывает у неё улыбку. Удивительные существа, притягательные, сексуальные, опасные, они оживают ночью и сеют ужас вокруг себя. Совершенные убийцы. Быстрые и сильные. Бессмертные… Вот оно, наконец, единственное слово, не вызывающее улыбки. Рита вдруг останавливается и переводит взгляд с экрана компьютера на окно, за которым уже во всю царит ночь:- Бессмертные. - размышляет она, вглядываясь в темноту, - интересно, можно ли променять свет на вечную жизнь? У вампиров, наверняка, не бывает лимфомы… - с этими словами она резко захлопывает ноутбук и вздыхает. Рита не может позволить горю свести её с ума. Она взрослая сильная женщина, которая со всем справится, у которой всё хорошо…Глава 3Утро понедельника. Прежде, чем отправиться на работу и заняться своей обычной ежедневной рутиной, Рита успела переделать целую кучу общественно важных и полезных дел. Для начала она съездила в Квинс и забрала Томаса, точнее вырвала его из рук рыдающих родителей. Они, видимо, слишком эмоционально восприняли новость о его болезни. Рите это показалось странным, ведь у них были целые выходные, чтобы привыкнуть и смириться, в то время как ей было отведено всего каких-то пара часов. И ведь, несмотря на это, она таки смирилась. После мокрых прощаний и долгих объятий семейства Берриморов, в которые, к сожалению, по чистой случайности засосало и Риту, супруги, наконец, отправляются в клинику, где Томас должен пройти курс полихимеотерапии и иммунотерапии под руководством своего старого знакомого, а по совместительству ещё и одного из лучших онкологов страны доктора Филиппа Гаррисона. Мемориальный онкологический центр им. Слоуна-Кеттеринга – один из старейших и крупнейших центров с подобной медицинской специализацией в мире. Более 100 лет в центре проводятся диагностика и лечения всех видов раковых заболеваний. Эти данные вселяют в Риту определённую долю уверенности, поэтому она, не переставая, бормочет их себе под нос, словно какую-нибудь индийскую мантру. Однако, что касается Тома, его настрой явно не настолько оптимистичный. С самого утра он как-то особенно хмур, говорит ещё меньше обычного, буквально выжимает пару сухих фраз в час, смотрит всё время в одну точку, и, видимо, очень сильно нервничает. По прибытию в больницу их встречает радушный медбрат и проводит в заранее приготовленную для Тома отдельную палату. Через несколько минут к ним присоединяется и сам доктор Гаррисон. Рита неплохо знает Филиппа, они ужинали семьями несколько раз, а его жена даже как-то звонила ей, чтобы проконсультироваться по поводу какого-то юридического прецедента. Разумеется, того времени, что им довелось провести вместе, было не достаточно, чтобы определить степень его врачебной квалификации. Кроме того, Рита не знает наверняка, можно ли ему доверять. Однако Том стопроцентно уверен в своём старом приятеле, с которым его связывает намного больше воспоминаний. Доктор Гаррисон просит Риту покинуть палату, чтобы спокойно взять у Тома необходимые анализы. Она остаётся стоять снаружи, сквозь приоткрытые жалюзи, висящие на окне, наблюдая за неприятной процедурой. Когда доктор заканчивает, он ещё некоторое время оставался в палате, изучая медицинскую карту Тома и что-то упорно ему втолковывая. Через несколько минут он выходит в коридор и приближается к Рите, сочувственно покачивая головой. Этот жест уже сам по себе не может означать ничего хорошего:- Мне жаль, Рита, что приходится встречаться при таких обстоятельствах, - говорит он. Ей же, в свою очередь, впервые в жизни не хочется быть вежливой, не хочется выслушивать всех этих утешительных речей, даже становится противно на несколько секунд. Видимо заметив её замешательство, Филипп решает пропустить несколько абзацев своей заранее заготовленной утешительной речи:- С тобой всё хорошо? – обеспокоенно спрашивает он, - понимаю, такое тяжёлое испытание. Кто бы мог подумать, что Том…- Я в порядке, спасибо, - перебивает Рита, - думаю, сейчас нужно беспокоиться не обо мне. - Да, конечно, ты права. - Каково его положение? Прошу, Филипп, лучше скажи как есть. Филипп и не собирался ей лгать, поскольку никогда не считал её слабой, хрупкой женщиной. Он почти совершенно уверен, что она справится с любой правдой:- Ну, что ж, я считаю, ты должна быть в курсе дела - начинает Филипп, уставившись Рите прямо в глаза. Он смотрит так уверенно и смело, что ей становится страшно. - Хотелось бы обнадёжить тебя, но…- следует недолгая пауза, - боюсь, у меня плохие новости. Я просмотрел старые анализы Тома и могу сказать, что его положение крайне тяжёлое. Опухоль ведёт себя агрессивно, быстро распространяется. Его иммунная система почти полностью уничтожена. Рита больше не может выслушивать смертный приговор Тома, поэтому спешит прервать это издевательство и задать Филиппу единственный интересующий её вопрос:- Он будет жить? Томас будет жить? – и она замирает, кажется, даже её сердце перестаёт стучать на некоторое время, чтобы не дай Бог не заглушить своим шумом ответ доктора. Что же касается Филиппа, он явно ожидал этого вопроса, однако, так и не смог должным образом подготовиться к ответу:- Трудно сказать, Рита. Шансы, конечно, есть. Если терапия даст положительные результаты, то, возможно, нам удастся его спасти. Но я не могу дать тебе никаких гарантий. После этих слов Рита окончательно убеждается в том, что дело дрянь. Её муж умирает, и никто не может помочь. Даже медицина – единственное, во что он так свято верил на протяжении всей своей жизни, оказывается, бессильна. Томас посвятил ей лучшие годы, а она трусливо отступает, когда ему больше всего нужна её помощь и поддержка. Вот уже несколько часов Рита потерянно бродит по улицам Нью-Йорка. После тяжёлого больничного воздуха, который словно кишит болезнями, кровью и болью, даже противный городской смог кажется свежим райским ветром. Она медленно ковыляет, устремив свой потухший взгляд вперёд. Конечности, словно железные молоты, тянут вниз, к земле, висят, словно заржавевшие. В этот самый момент она принимает важное, возможно, самое важное решение в жизни: отпустить мужа. Рита никогда не питала к Томасу особо нежных и пламенных чувств, скорее это было глубокое уважение, симпатия и доверие. Он был одним из самых успевающих, талантливых студентов на курсе. Многие профессора пророчили ему успешное будущее. Возможно, именно поэтому Рита выбрала именно его. Ей всегда доставалось только лучшее: лучшая школа, лучший университет, лучшая работа, лучший мужчина. Так что их брак представлял собой своеобразное соглашение:- Клянусь смиренно терпеть твои постоянные задержки на работе и ночные дежурства, твою вечную усталость и упрямый скептицизм. Клянусь обеспечить уютом и теплом твой домашний очаг, построить идиллию семейных отношений и до конца своих дней играть роль понимающей, доброй, заботливой жены. - Клянусь закрывать глаза на твою чрезмерную преданность работе, на постоянные телефонные разговоры посреди ночи, на дела, которые ты берёшь на дом, на твой нездоровый педантизм. Клянусь зарабатывать приличные деньги, водить тебя на званные ужины к друзьям, дарить цветы на нашу каждую годовщину, складывать грязные носки в корзину для белья и раз в неделю ездить с тобой за покупками. Приблизительно так выглядели бы их брачные клятвы, если бы конечно было венчание, которого на самом деле не было, поскольку оба брачующихся настояли на обычной стандартной росписи и скромном праздничном ужине на двадцать самых близких персон. И так, вывод один – Рита не любит мужа, ну, по крайней мере, той самой безумной любовью, которой Джек любил Роуз, или Кейт любила Лео, или Грин Пис любит природу. Но значит ли это, что она может безболезненно его отпустить? Он ведь часть её плана, возможно, даже его центральная часть, вокруг которой уже строятся все остальные части. Что будет с её планом, если из него выпадет центральное звено? Во что превратится её жизнь, когда уйдёт Томас? Ей вдруг становится не по себе от этой мысли, хочется плакать. А ведь Рита не плакала уже много лет. Она вообще редко плачет. Что же происходит с ней сейчас? Это привычка? Ей будет сложно привыкнуть жить без него? Или же ей просто будет плохо? Просто потому, что его нет рядом?Внезапно что-то большое, крепкое и непонятное врезается в Риту, отталкивает её в сторону и стремительно исчезает в неизвестном направлении. Она смотрит этому «нечто» в след, после чего трогает себя, чтобы удостовериться, что всё на месте. На улицах Нью-Йорка, к сожалению, довольно много психов, которые идут, не зная куда и не замечая никого на своём пути. Большинство из них, как правило, совершенно безвредны, но встречаются и грабители, а так же убийцы. К счастью, Рите повезло, её псих не один из них. Она разворачивается, всё ещё немного испугана и ошеломлена, и впирается прямо носом в распахнутую дверь, из которой, очевидно, выбежал незнакомец. На ней висит странная надпись – «Здесь живут вампиры». Рита поднимает голову чуть выше и осматривает здание. На самом деле, это только павильон, с большими стеклянными окнами, оформленными в тёмном готическом стиле. Уже второй раз за последнее время Рита сталкивается с вампирами, точнее, не с самими вампирами, а с чем-то, в определённой мере с ними связанным. Ей дико любопытно, хочется зайти внутрь, однако голос собственного разума убеждает её в том, что это не что иное, как самая смешная, глупая, бредовая идея из всех, что когда-либо приходили ей в голову. Разумеется, она соглашается и подчиняется воле разума, как и всегда. Но вдруг, в голову приходит мысль о том, что сейчас ей предстоит возвращение в пустую квартиру, которую она за прошедшие выходные успела немного возненавидеть. Эта мысль пугает и отвращает её, заставив впервые в жизни поступить неразумно и необдуманно. Она робко ступает внутрь павильона. Первое, что бросается в глаза – это темнота. Она повсюду. Сперва, очень тяжело ориентироваться, но уже спустя несколько секунд глаз привыкает к ней, а так же к противному красному свету лазерных лам, закреплённых на потолке. По мере продвижения вглубь, Рита улавливает резкий запах воска и ещё какой-то гадости, то ли травы, то ли ароматических палочек. Атмосфера заведения напоминает атмосферу спиритического сеанса у колдуньи: всё так же торжественно, помпезно, устрашающе спокойно. Чёрные стены комнаты покрыты странными белыми надписями и рисунками. Надписи, кажется, сделаны на латыни, а рисунки и вовсе похожи на сцены из фильмов ужасов. Рита проходит ещё дальше, оказываясь рядом со стеллажами, уставленными разнообразными книгами. Чуть правее она видит несколько полок с DVD дисками а ещё дальше – какие-то банки со странными жидкостями, уродливые браслеты и ожерелья, кресты. У Риты появляется интерес к тому, что она видит: всё место и каждый отдельный предмет, будто, дышат историей, какой-то страшной тайной. И вдруг, почти что в тот самый момент, когда Рита начинает воображать себе невесть что, раздаётся громкий женский голос:- Что-то ищите? – недовольная девушка в самой глубине комнаты, облокотившись рукой о прилавок, пристально разглядывает Риту. Один только вид этой странной девушки мог бы вогнать любого нормального человека в ступор: длинные чёрные волосы, ярко красные глаза, обведённые чёрными тенями, чёрная футболка с той же надписью, что и на двери, даже губы, и те чёрные. Но Рита держится молодцом, стараясь не выдавать своего волнения:- Нет, спасибо, я просто смотрю, - вежливо отвечает она, продолжая бродить вдоль немногочисленных прилавков. - Вы верите в вампиров? – неожиданно спрашивает девушка. Рита растерянно улыбается и робко отвечает:- Нет. - Тогда зачем пришли?Рита поднимает голову и сталкивается с ней взглядом: девушке на вид не больше двадцати лет, она миловидна, если убрать вызывающий макияж, стройна, и при ближайшем рассмотрении не так уж и устрашающа:- Меня привлекла надпись на вашей двери, - откровенно говорит Рита. - Что ещё за надпись?- «Здесь живут вампиры». Так здесь и правда живут вампиры?Девушка кидает в её сторону злобный, раздосадованный взгляд и, слегка повысив голос, отвечает:- Нет!- Получается, вы обманываете людей? – не унимается Рита. Подобное поведение совершенно на неё не похоже. Даже тот факт, что она находится в этом заведение, и то необъясним сам по себе. Она никогда не дерзит людям, не провоцирует их, особенно незнакомых, особенно столь необычных незнакомых. Девушка явно недовольна вопросами наглой посетительницы, ей хочется поставить её на место, ругательства, в буквальном смысле, вот вот готовы вырваться из её рта, но политика отношения к клиентам, к сожалению, не одобряет подобного обращения, поэтому, стиснув зубы, она даёт допустимый отпор:- Вампиры живут в вашем сознании, в вашей голове, и в моей голове. А я сейчас здесь, значит и моя голова здесь, значит и вампиры, которые живут в ней, тоже сейчас здесь. Риту удивляет интересный ответ. - Я, пожалуй, пойду, - произносит она направляясь к выходу. - Ненавижу! – слышит в след. - Простите, Вы что-то сказали?- Да! – выпаливает девушка, - я сказала, что ненавижу. Ненавижу таких, как ты: прилизанных, чистеньких, пустых гусынь на склоне лет, закончивших с отличием Гарвард и возомнивших себя самыми умными. Бьюсь об заклад, ты даже в Бога не веришь, потому, что ему нет разумных объяснений в учебниках. Что ж, спешу тебя разочаровать, есть люди, которые знают побольше твоего. Есть те, кто бывал за гранью реальности и понимал, что не всё в жизни можно объяснить. Из-за таких, как ты, мир гниёт в примитивности и тупости, из-за таких, как ты, человечество уподобляется животным, неспособным чувствовать, не способным верить, не способным прислушиваться к сердцу. Когда речь девушки подходит к концу, Рита всё ещё стоит у выхода, словно застрявшая между двух миров. Она не понимает, как нужно сейчас реагировать. Обидеться? Ответить? Молча удалиться? Что ж, девушка, кажется, упомянула тот момент, что Рита никогда не прислушивалась к своему сердцу. Возможно, пришла пора попробовать это сделать. Она молчит несколько секунд, после чего, ведомая необъяснимой силой, стремительно приближается к прилавку:- Кто дал Вам право рассуждать столь бесцеремонно и нагло о моей жизни? Вы не имеете ни малейшего понятия, что я за человек и как живу. Тот факт, что я не верю в вампиров, вовсе не делает из меня бесчувственного монстра. Девушка явно удивлена. Она, вероятно, ожидала, что просто напросто спугнёт эту зашуганную домохозяйку, обеспечив её неприятной пищей для размышлений как минимум на весь остаток дня. Однако, она встречает достойное сопротивление в результате. Рита заканчивает и собирается уходить во второй раз, как во второй же раз у самой двери её вновь останавливает всё тот же голос:- Меня зовут Сирена, - произносит девушка, - и я…. ну, короче…. типа как извиняюсь…- Очень приятно, Сирена, я Рита Берримор, - она возвращается к прилавку и дружелюбно протягивает руку в знак официального примирения, будто ничего и не было. Сирена недоверчиво поглядывает на неё, а затем протягивает свою руку в ответ. Недолго рукопожатие сменяется неловким молчанием. - Значит, вампирская лавка… - начинает Рита, стараясь преодолеть неловкость. - Угу, - бурчит Сирена. - Почему именно вампиры?- Типа семейный бизнес. - Как интересно, ваши предки держали этот магазин. Хм, не думала, что вампиры и раньше были так популярны. - Мои предки не держали магазин, они охотились на вампиров, - гордо заявляет Сирена, внимательно следя за реакцией Риты, которая, в свою очередь, застывает. Не могу сказать, что она верит странной девушке с красными глазами, но в какой-то степени пытается представить, что та говорила правду. Может, таинственная атмосфера магазина влияет на неё, может переживания, свалившиеся за последнее время, сделали её более сентиментальной, но одним словом, волоски на её коже встают дыбом. - И не надо на меня так смотреть, Рита Берримор, я не сумасшедшая. В моём роду вампирский бизнес – нечто вроде проклятия. Передаётся по наследству. От стариков нам досталось большинство этого хлама: кресты, книги, банки с протухшей святой водой. Половину мой отец успел распродать, а половину стащила я. Этого, конечно, недостаточно, чтобы открыть приличный магазин, но моя лавка тоже приносит неплохой доход. Жить можно, конечно, не так роскошно, как тебе, но всё таки…Когда страх проходит, Рита решается вступить в разговор. Почему-то девушка не кажется ей безумной. И хотя, вся эта вампирская чушь, несомненно, далека от границ её понимания, но Рита заинтересовывается Сиреной. Никогда в жизни она не встречала столь неординарных личностей, возможно, поэтому ей не хочется так быстро заканчивать разговор с ней:- Значит, твои предки были охотниками. - Я же сказала. Мои далёкие предки веками охотились и убивали вампиров, пока мой пра-пра-прадед не зарубил последнего в 1872 году. - Неужели, а откуда он знал, что это был последний?- Да он же не один охотился, их были сотни, тысячи, по всему миру. Они постоянно поддерживали связь между собой, и когда мой пра-пра-прадед отыскал очередное логово, оно оказалось единственным уцелевшим. Самый последний вампир, в которого он собирался воткнуть кол, перед смертью дал ему свою кровь. Яко бы эта кровь способна заново возродить его род. - И что сделал твой дед?- Что что, взял, конечно. Ему стало жалко несчастного. Отец рассказывал мне, что они были вроде как приятелями. - Ничего не понимаю. Если он охотился на вампиров, то, как мог оказаться его приятелем?- Ну, это очень запутанная история. Он по началу типа не знал, что тот был вампиром. Мой дед как-то крепко напился, а когда возвращался домой, на него напали. Ты не подумай, в обычном состоянии дед любому надрал бы задницу в два счёта, но тогда он еле на ногах стоял. Скорее всего, его бы просто забили до смерти и бросили бы подыхать где-нибудь в переулке, если бы не этот вампир. - Он спас твоего деда?- О да, отнёс его к себе домой и даже залечивал раны. С тех пор они как-то сдружились. Правда. оба были не совсем честны в этой дружбе. Мой дед скрывал, что охотился на вампиров, а его друг скрывал, что и был вампиром. Вот так. Пока однажды дед не выследил очередное гнездо. К сожалению, среди его обитателей оказался его закадычный приятель. - И что сделал твой дед?- А что он мог сделать? Убил кровососов, конечно же, всех до одного. Вот только друга своего пожалел и взял у него кровь. Ведь тот ему жизнь спас однажды, как никак. - Ничего себе, у меня даже мурашки по коже. - Дед говорил, что человек, выпивший эту кровь перед рассветом, превратится в вампира. Рита уже не отдаёт себе отчёта в том, что слышит. На некоторое время она даже, возможно, верит…- И что стало с этой кровью? Надеюсь твой пра-пра-прадед уничтожил её?- Неа, - усмехается Сирена, - она до сих пор существует. - Как это? – удивляется Рита. - Клянёшься, что никому не проболтаешься?Рита не знает, что сказать. Никогда в жизни и не перед кем она не клялась, а тут, какая-то незнакомка требует от неё немедленных клятв. Но желание узнать продолжение истории побеждает страх, и Рита клянётся. Тогда Сирена ныряет рукой под футболку и достаёт оттуда крест, висящий на её шее:- Этот крест не полый. Он и есть сосуд с кровью. - Как? Ты носишь кровь у себя на шее?- Почему бы и нет? В любом случае, кто знает, что на самом деле здесь? Может это давно протухшая кровь какой-нибудь двухсотлетней крысы, или же простая вода. - Разумеется, - Рита начинает постепенно приходить в себя, услышав отрезвляющую версию Сирены. - Есть только один способ это выяснить – попробовать. Ты не хочешь попробовать, Рита?Слова Сирены внезапно пощёчиной ударяют её по лицу:- Ещё чего не хватало! Стану я пить всякую дрянь из твоего креста! – думает Рита, вместо чего лишь вежливо отказывается:- Я, пожалуй, не стану, но всё равно спасибо за предложение. - Ну, и правильно, - ухмыляется Сирена, - а то мало ли что…- она смотрит на испуганную Риту с определённой долей превосходства, морального превосходства, будто она только что победила её в бою. Но Рита не чувствует себя проигравшей, разве что немного усталой и измученной:- Мне, наверное, пора идти, - говорит она, награждая Сирену прощальной улыбкой, и в третий раз направляется к выходу. - До встречи, Рита, - доносится в след. Но Рита даже не оборачивается. Ей хочется как можно скорее выйти на улицу и подышать воздухом, которого в этой тесной комнатушке, казалось, вообще не было. Оказавшись снаружи, она понимает, что всё её тело дрожит, она никак не может успокоиться:- Ну, уж нет! Хватит с меня этой чепухи! – она ругает сама себя, убираясь подальше от странного магазина. У неё всё ещё стоит перед глазами чудаковатая девушка Сирена, сжимающая в руках свой крест. Рита теперь не скоро сможет её забыть, по крайней мере, пока Том не вернётся домой. Она терпеть не может всяческие легенды и сказки, и вовсе не потому, что им нет научных подтверждений или же проверенных фактов. Ей просто не по душе неопределённость. Когда на любой вопрос человек отвечает «не знаю», это раздражает её больше всего. Что значит «не знаю»? Пойдём в кино? – не знаю. Любишь меня? – не знаю. Я получу эту должность? – не знаю. Ни да, ни нет. Соответственно, есть одинаковая вероятность и того и другого. Эту самую теорию можно смело применить и к любой легенде. Легенда – это всё равно, что «не знаю». Вполне может оказаться правдой…Глава 4Цепляясь за ступеньку на пороге, Рита забегает внутрь. Бледная, еле живая она подлетает к прилавку и буквально бросается на него:- Ах, моя старая знакомая! Какими судьбами…- приветливо удивляется Сирена, но Рита не даёт ей возможности закончить предложение. - Мне кое-что нужно от тебя, немедленно – злобным полушёпотом произносит Рита. - Что тебе нужно?- Кровь, чёрт побери! Я пришла за проклятой кровью! – ноздри Риты раздуваются, словно флаги на ветру, лицо невообразимо красное, волосы растрёпаны, а руки, вцепившиеся в прилавок, трясутся, словно испытывают на себе заряды электрического тока. - Ты сошла с ума! – вскрикивает Сирена, - это невозможно! Я не дам тебе кровь!- Послушай, у меня нет времени. Вот, возьми, - она вываливает на стол из карманов пальто целые охапки денег, - здесь должно быть около тысячи долларов. Это всё, что я успела найти. У меня больше нет наличных. Если нужно ещё, я принесу тебе, обязательно принесу, только завтра. Сейчас у меня нет времени. Сирена смотрит на деньги взглядом голодного кота на сметану, потом смотрит на Риту. Она явно колеблется:- Зачем тебе нужна кровь? Ты же не собираешься её пить?- Это не твоё дело. Просто возьми деньги и дай мне свой крест! – кричит Рита, после чего тут же жалобно добавляет, - пожалуйста. Это очень важно. Сирена недоверчиво прикусывает нижнюю губу, затем ещё раз окидывает деньги влюблённым взглядом, и, наконец, медленно снимает с шеи крест:- Ну, хорошо, забирай, - она протягивает Рите крест, - только не…- никто её уже не слышит. Выхватив крест, Рита ещё пару миллисекунд назад вылетела из магазина. Новенький Chevrolet Lacetti сегодня вечером несётся как-то непривычно быстро. Рита, кажется, сошла сума. Одной рукой она ведёт машину, а в другой сжимает заветный крест. Ранее, в двенадцать часов по полудню того же дня, а именно субботы, 12 октября 2010 года, Томас Берримор возвращается домой после изнурительного курса химеотерапии, который по словам доктора Филиппа, к сожалению, не оказал существенного эффекта. В понедельник ему предстоит вновь возвратиться в больницу и подвергнуть своё тело очередным испытаниям, а пока, раз уж его организм решил устроить ему небольшую передышку, он может немного расслабиться и побыть дома. Рита искренне шокирована представшим перед ней зрелищем: Том сильно похудел, щёки впали, волос на голове совсем не осталось, огромные глаза торчат из его чёрного лица, словно два маяка посреди Тихого океана. Он передвигается медленно, опираясь на трость. Рите вновь хочется плакать. Уже второй раз за несколько недель. Эти перемены ей совершенно не по нраву. Почти до самого вечера Том чувствует себя вполне сносно. Ест, хоть и совсем немного, роняет Рите под ноги пару сухих фраз, а потом устало заваливается перед телевизором. Рита наблюдает за ним из кухни, и впервые за неделю на её лице появляется улыбка. Она счастлива от того, что больше не одинока. Хотя бы на сегодня. Но внезапно, где-то в половине пятого состояние Тома резко ухудшается. Поднимается температура, его лихорадочно трясёт и, что самое ужасное, на белоснежном диване, где Томас проводит свой вечер, образуются крупные, кровавые пятна, они же – мерзкие отхаркивания, которые он, уже не может контролировать:- Вызови скорую, мне нужно в больницу, - с трудом выдавливает Том. - Да, да, конечно… - Рита бросается к телефону, чтобы набрать номер 911, но затем медленно опускает трубку, передумав. Она почему-то думает сейчас совсем не о муже, а о Сирене, своей случайной знакомой из странного магазина. - Что смогут сделать врачи? Терапия не помогает. Ему становится хуже. Я теряю его, - вдруг осознаёт она, нервно сжимая трубку в руке. - Ты вызвала скорую? – повторяет Том, корчась от боли на пятнистом диване. - Да, да, я знаю что делать! – отвечает Рита. Теперь она точно уверена в том, что должна хотя бы попробовать. Возможно, умирал бы Том в больнице, а не у неё на глазах, ей бы и в голову не пришло ничего подобного, но раз уж он здесь, прямо перед ней, задыхается…Разве она может отступить в сторону? Разве хорошая жена когда-нибудь отступит в сторону?- Я хорошая жена, - для неё очень важно быть хорошей. Кем угодно, лишь бы хорошей: подругой, работницей, женой. Всё равно. С этой мыслью Рита бросается к Тому и кладёт ему на раскалённый лоб свою дрожащую руку:- Потерпи немного, я очень скоро вернусь, - ласково шепчет она, так ласково, как никогда прежде. - Куда ты уходишь?- Я всего лишь на пару минут. Очень очень быстро. Я принесу лекарство, оно обязательно поможет. - Не оставляй меня, не уходи… - Том бессилен, он не в состоянии остановить жену или же помешать ей. Но важно то, что раньше он никогда даже не пытался сделать этого. Поэтому всего лишь единственной мольбы, вырвавшейся из его рта сейчас должно быть вполне достаточно, чтобы остановить, наверное, десяток Рит. Но, оказывается, не всё так просто. Такую Риту он не знает, такую Риту не знает сама Рита. И если уж до неприличия педантичная жена бросает его одного с приступом лихорадки и отправляется за каким-то таинственным лекарством, то этому существует всего два возможных объяснения: либо лекарство и впрямь настоящее чудо, либо она просто напросто убегает, чтобы не смотреть на его последнюю боль. В интересах Томаса отчаянно верить в первому объяснению. Через полчаса входная дверь с грохотом отворяется, и Рита залетает в квартиру. Том ещё дышит, хотя ему очень тяжело. Его глаза закрыты, он понимает, что вернулась жена, но отреагировать на это просто нет сил. Рита приближается к дивану и слегка касается его руки:- Томас, я здесь, - никакого ответа. - Томас, Том… ты слышишь меня? – он слегка приподнимает веки и пронзает жену измученным, умирающим взглядом. Это первый раз, когда она назвала его Том. - Том, - продолжает Рита, - ты подумаешь, что я сумасшедшая, но это не так. Ты знаешь меня, я всегда была адекватной, и сейчас я тоже адекватна, просто дело в другом. Это легенда, дело в легенде.. – её язык заплетается от волнения, - Сирена сказала, что здесь, в этом кресте – она протягивает крест вперёд на свой ладошке, - что здесь кровь вампира. У меня нет времени на объяснения, всё, что тебе нужно – это довериться мне. Ты доверишься мне?Том не реагирует на её слова, ему кажется, что это лишь часть бреда, в который он впал и который шаг за шагом приближает его к концу:- Том, послушай меня, - Рита дотрагивается до его щеки, - ты должен попробовать, мы должны попробовать. Всего один глоток. Если не поможет, я обязательно вызову скорую и отправлю тебя в больницу, клянусь…Она вертит крест в дрожащих руках, наконец, находит закрытое отверстие, пытается отковырять его, но пальцы не слушаются. Она торопится, понимает, что времени почти не осталось, ведь если эта дрянь не поможет, что скорее всего и произойдёт, то врачи могут не успеть. Но вот крест открыт. Глубокий вдох, и без лишних раздумий, словно игрок, идущий ва-банк, она делает глоток. Спустя пару секунд, обнаружив, что пока ещё не отравилась и не умерла, он подносит крест к губам Тома:- Вот, всего один глоток- с этими словами вливает остаток жидкости ему в рот. Он нехотя проглатывает её, прокашлявшись. Следующие пол часа Рита проводит рядом с мужем, не сводя с него глаз. В руке телефонная трубка, палец на цифре 9, готовый набрать экстренный номер в любую секунду. Однако, температура, на удивление, падает. Тома больше не трясёт, он, кажется, даже успел слегка задремать. Рита понимает, что это, возможно, лишь временное затишье, но чувствует при этом, как её веки опускаются. Она облокачивается на спинку стула и закрывает глаза:- Может, это и правда кровь двухсотлетней крысы, - думает она, - главное, что Тому стало лучше, это самое главное…- она проваливается в след за ним в глубокий сон. Глава 5Ещё совсем рано, солнце зевает, сонно потягивается и недовольно поднимается из своей небесной колыбели. Ну, вот опять, целый день впереди. Придётся светить, греть, улыбаться. Нет, осенью солнцу не приходится так много работать, как летом. Но ведь всё равно, оно есть. Оно восходит, чтобы освещать нам мир вокруг, чтобы мы не садились мимо стула, чтобы не чистили зубы кремом от прыщей, чтобы не выходили на неправильной остановке и главное, чтобы мы всегда знали и видели, что мы не одиноки. К сожалению, не все люди любят солнце. У кого-то слишком чувствительная кожа, кто-то не переносит жару, встречаются даже такие, у кого солнце вызывает депрессию. Рита и Том никогда не испытывали к солнцу никаких определённых эмоций: ни ненависти, ни любви. Оно просто было, и с этим фактом им удалось довольно легко и быстро смириться. Они не думали о нём, не замечали его, продолжали жить, не завися от него. До поры до времени…Рита понимает, что проснулась, примерно десять минут назад, но какая-то странная усталость не позволяет ей открыть глаза. Они словно сшиты. В добавок к этому, её конечности, кажется, больше ей не принадлежат. Она не чувствует их, не ощущает собственного тела. И с одной стороны, это жутко пугает. Но, с другой, ещё никогда прежде она не испытывала ничего подобного. Это невероятная, странная лёгкость. Непривычная, но…приятная. Она продолжает лежать, скрючившись в кресле и не чувствуя собственного тела, но при этом, получая какое-то нездоровое наслаждение от происходящего. Пока вдруг, откуда не возьмись, на неё не обрушивается шквал резкой боли. Сперва, это похоже на электрошокер: короткие, мощные удары. Но потом боль становится постоянной. Она настойчиво врезается в Риту, в её кожу. Да она буквально обжигает её кожу. Чёрт возьми, она и впрямь обжигает её кожу!Напрочь позабыв о том сонном бессилии, которое не давало ей поднять веки всего пару секунд назад, Рита резко распахивает глаза. Её взгляд устремляется к очагу боли – к левой руке. Что за…? Её рука горит, в самом прямом из всех прямых смыслов этого слова. Кожа уже покрылась волдырями, от которых исходит горячий пар. Рита вскрикивает и притягивает руку к себе. Неожиданно, пожар прекращается:- Что за ерунда? Я, наверное, всё ещё сплю. Очередной ошарашенный взгляд на руку и очередная порция шока: на коже не осталось ни единого следа от ожогов или волдырей:- Этого просто не может быть, - бормочет Рита себе под нос, - так не бывает…так же не бывает. Затем она возвращает руку на место, чтобы вновь откинуться на спинку кресла и попробовать заснуть, а потом уже окончательно проснуться. По-настоящему проснуться. Однако, стоит руке приблизиться к подлокотнику, как боль снова врезается в тело, а кожа опять начинает пузыриться. Рита резко убирает руку, стиснув зубы, чтобы не закричать. Она не понимает, где находится и что с ней происходит. Это всё похоже на сон, вот только боль слишком уж реальна. Словно какая-то игра: вытяни руку – она загорится, притяни назад – исцелиться. Рита медленно приподнимается, продолжая пристально разглядывать вновь исцелившуюся руку. Она подходит к окну, чтобы лучше рассмотреть её и удостовериться, что на ней действительно не осталось никаких следов. Но в ту самую секунду, когда она почти уже готовится раздвинуть занавески, происходит нечто не просто странное, а скорее запредельное: всё её тело начинает гореть, будто в неё только что пульнули из огнемёта. Она в ужасе отпрыгивает от окна к стене, издав при этом нечеловеческий крик. Кровать вдруг начинает шевелиться, и из-под одеяла медленно высовывается сонное лицо Тома. Но вместо того, чтобы произнести какое-нибудь слово, он издаёт похожий дикий крик, после чего в ужасе пятится назад, изо всех сил прижимаясь к изголовью кровати и натягивая на себя одеяло:- Что происходит? Почему моя кожа горит? – выпаливает он, с трудом контролируя собственный язык. - Я не знаю, я тоже горела. Только что. Клянусь, у меня обгорела вся рука и половина лица точно! – запыхавшись, отвечает Рита. - Что ты говоришь? Твоё лицо в порядке. Я ничего не вижу. - Это бред какой-то. От ожогов и следа не остаётся!- Что? – Том выпучивает глаза, готовый по команде «старт» в любую секунду катапультироваться в космос, - Ты сама понимаешь, что говоришь?Он осторожно меняет позицию, направляясь ближе к Рите, но стоит ему оказаться на середине кровати, как его кожа вновь загорается:- Какого чёрта здесь происходит? – вопит он, отползая назад, - моё ухо! У меня горит ухо!- Нет, нет, всё в порядке. Твоё ухо в порядке. Потрогай, на нём ничего нет!- Что? – Том трогает своё ухо, после чего бросает испуганный взгляда на Риту, - Я…не понимаю…Рита осматривается по сторонам:- В чём дело? Что здесь происходит? – думает она, отчаянно пытаясь найти ответ внутри спальни. И внезапно, когда её взгляд останавливается на кресле, в котором она чуть было не сгорела минутой раньше, кое что начинает проясняться. Само кресло скрыто в тени, в то время, как один его подлокотник, как раз тот самый, на котором лежала её рука, весь залит солнцем. Неужели в этом всё дело?- Я, кажется, поняла…- Что?! – вскрикивает Том. - Это солнце, мы, кажется, горим из-за солнца. - Не понимаю, – Том озадачен. Он находит подобное предположение не просто нелепым, а скорее смехотворным, - это не возможно!- Может, и нет, - Рита осторожно вытягивает свою руку вперёд, тянет её до того самого места, где сквозь внушительную щель между шторами прорвалась широкая солнечная дорожка. И, как собственно и ожидалось, соприкоснувшись со светом, рука начинает тут же пузыриться и яростно шипеть, словно стейк на сковородке. Рита притягивает её обратно, издав жалобный стон, а всего через пару секунд облегчённо вздыхает, махая ей перед собой:- Посмотри, не осталось и следа. Всё как я говорила. Дело в солнце, - заявляет она с гордостью. Том некоторое время молчит, возможно, подбирая нужные слова, а, возможно, просто пытаясь не закричать от страха:- Как же это произошло? Почему мы вдруг начали гореть на солнце? Это же ненормально, Рита. Такого не бывает! – вопросы буквально сыплются из него. Рита теперь тоже молчит. Она, конечно, довольна тем, что её солнечная теория оказалась реальной, но…Всё же, это по прежнему ничего не проясняет:- Я не знаю, честное слово, я ничего не знаю. Но только вот…Это солнце, - Рита недовольно кривит лицо, обхватив себя руками, - я чувствую его даже через шторы. И мне очень плохо. Словно я в печи. Том резко поднимается, всё ещё стоя на кровати и прижимаясь к стене спиной: вторая полоска света, разбудившая его, разрезает пространство комнаты буквально перед его носом:- Нужно убираться отсюда, - командует он. Выход из спальни находится на его стороне, всего в паре метрах от кровати, поэтому он решает первым отправиться на разведку: взглянуть на другие комнаты. Не отлипая от стены, он медленно спускается с кровати, буквально проходится телом по тумбочке и, наконец, касается двери. После чего аккуратным движением руки слегка приоткрывает её, всего лишь на долю секунды. Но тут же отпрыгивает назад, свалившись на пол прямо между двумя солнечными полосками, держащими их в заложниках:- Томас, ты в порядке? – кричит Рита. - Да, да, живой, - отвечает он, приподнимаясь, - нам туда не пройти, там повсюду солнце. - Что же делать? Томас, что же нам делать?Странно, но никто, кроме меня, кажется, не обращает внимания на то, что Рита снова зовёт мужа Томасом, вместо вчерашнего Тома. Хотя, наверное, сейчас это не важно:- Погоди секунду, мы можем спрятаться в ванной. Там, по крайней мере, нет окон. Ванная располагается на стороне Риты, и ей нужно сделать всего пару шагов, чтобы оказаться внутри:- Давай, двигайся, ты сможешь. Главное, держись ближе к стене, - предупреждает Том. Рита начинает движение в сторону ванной. Каждый шаг, словно целое сражение: страшно, долго, опасно. Наконец, она у входа, открывает дверь и прошмыгивает внутрь. Там действительно становится немного легче: темнота и прохлада будто открывают второе дыхание. Теперь очередь Тома, у которого просто нет иного выхода, кроме как прорваться через одну полосу. Он собирается с силами, ведь, несмотря на исцеление, ожоги всё равно причиняют боль, пусть даже всего на несколько секунд. Но, в конце концов, он вспоминает весь тот ужас, который недавно перенёс в больнице из-за своей болезни. Это была другая боль: долгая, мучительная, не проходящая, убивающая. Разве может быть что-то хуже? С этой мыслью он резко бросается вперёд, со всего разбега залетает в ванную, чуть не сбив с ног свою супругу. Рита тут же закрывает за ним дверь. В комнате темно, совершенно ничего не видно. Она нащупывает выключатель и зажигает свет:- Нет, постой! – вопит Том, закрывая лицо руками. Вскоре он понимает, что ничего не происходит, и снимает защиту, - я просто решил, что…- Ах, - Рита восклицает, - свет! А я ведь даже не подумала! – эту фразу ей произносить особенно трудно. Ведь она всегда и обо всём думает заранее, и тут вдруг такая погрешность, которая могла сжечь их обоих. В своё оправдание Рита ссылается на непривычные обстоятельства, в которых ей никогда прежде не доводилось бывать:- К счастью, хоть электричество нас не жарит, - усмехается Том, после чего наступает неловкое молчание. Рита сидит на краю ванной, разглядывая себя в зеркало. Том сидит в метре от неё, устремив взгляд в пол. Наконец, будто что-то заподозрив, Рита говорит, пялясь на своё отражение в зеркале:- Знаешь, я не узнаю себя, словно помолодела лет на пятнадцать, - она подносит руку к лицу, - и кожа такая гладкая и упругая…как в детстве. Честное слово, мне кажется, я даже похудела немного. Посмотри, как скулы впали. - Просто освещение тусклое… - недоверчиво бурчит Том. Рита поворачивается к нему, чтобы поспорить, как вдруг подскакивает с места:- Что за чертовщина?! – её руки дрожат, - ты…ты же…твои волосы…их не было вчера! Я даю руку на отсечение, их не было вчера!Том с недоумением смотрит на жену:- Не было, - трогает свою голову и тоже подскакивает. - Вот дерьмо! – его голова полностью покрыта густым слоем грубых чёрных негритянских волос, - я ничего не понимаю. Откуда волосы? И вообще, почему я так хорошо себя чувствую?- Тебе лучше, Томас? Тебе лучше? – воодушевлённо вскрикивает Рита. Кажется, её больше не волнуют странные причины происходящего. Ведь главное, что он чувствует себя ТАК хорошо. - О да! Мне лучше! Мне просто потрясающе! Ни боли, ни усталости, ничего нет. - Это замечательно! Это же удивительно, Томас!- Какой нахрен удивительно? – перебивает он, - вчера вечером я умирал, а сегодня, чувствую себя, словно новорождённый. Вот только немного обгораю на солнце!- Ну почему ты такой пессимист? – не выдерживает Рита, - твоё состояние улучшилось, разве это не чудесно? Разве нам нечему радоваться?- Да что с тобой? Тебя словно подменили! Как же я могу радоваться, если совершенно не понимаю, что происходит! Мои волосы каким-то магическим образом отрастают всего за одну ночь. От боли не остаётся и следа! Но откуда мне знать, что через секунду эта боль не вернётся , а волосы не выпадут опять? Я не знаю, куда она ушла и почему. А соответственно, не могу быть уверен, что она не вернётся, - Рита молчит, очевидно, мысленно соглашаясь с мужем, - к тому же, - спустя пару секунд продолжает он, - мы с тобой прячемся в ванной, потому, что солнце убивает нас. Это же ненормально! Разве люди горят на солнце? Я тридцать шесть лет прожил на земле, и ни разу со мной не случалось ничего подобного. - Всё образуется, Том, - ласково произносит Рита, вновь назвав его Томом. Разумеется, она не может знать наверняка, но внутренний голос подсказывает ей, что это лучшие слова, которые можно подобрать в данный момент. И Том успокаивается. - И как долго нам придётся здесь сидеть? – охладившись, спрашивает он. - Могу предположить, что до захода солнца…Глава 6Прошла, наверное, целая вечность: три часа, неделя, год. На холодном полу в ванной время тянется как-то особенно медленно. Рита и Том проводят своё заточение в тишине. У них в голове лишь вопросы и ни одного ответа. А из разговора, состоящего из одних лишь вопросов, не выйдет ничего хорошего. Поэтому два взрослых, умных человека выбирают нейтральное молчание. Наконец, наступает момент, когда нарушение тишины уже не ошибка, а оправданная необходимость:- Как думаешь, сколько времени прошло? – спрашивает Рита. - Не знаю, много. Наверное, стоит проверить. Том поднимается с пола и подходит к двери, рядом с которой сидит его жена:- Отойди в сторону, - командует он, пряча её за своей спиной, после чего берётся за ручку и осторожно приоткрывает дверь. - Ну, что? – шепчет Рита, словно боится, что солнце может её услышать и снова их атаковать. Том слегка наклоняется вперёд, и выглядывает из-за двери. - Кажется, на улице уже стемнело, всё равно, я пойду первым. Он продолжает всё делать медленно: медленно открывает дверь шире, медленно вытягивает руку перед собой, а затем так же медленно шагает вперёд, покидая безопасное пространство ванной:- Порядок! – кричит он из спальни. Рита выходит следом за ним:- И что же нам делать теперь? - спрашивает она. - Для начала мне нужно на кухню! Я жутко голоден! Готов съесть целого быка, отвечаю!Рита вдруг понимает, что тоже безумно голодна. Никогда прежде она не хотела есть настолько сильно, как сейчас. Кажется, даже она не отказалась бы сейчас от большого мясистого быка. И так, оба отправляются на кухню. Зажигают свет и открывают, наконец, заветный холодильник:- Так, что у нас есть, - Том внимательно осматривает содержимое, - молоко, йогурт, бананы, ветчина…ветчина, пожалуй, - он достаёт внушительный кусок ветчины и кладёт его на стол. - Отрежь и мне, - просит Рита, не сводя глаз с аппетитного мяса. Том отрезает от балыка два небольших куска, один протягивает жене, а другой наспех засовывает себе в рот. Он жадно разжевывает мясо, и выражение его лица при этом резко меняется. Он начинает разжевывать медленнее, тщательнее, словно изучает его:- Я совсем ничего не чувствую. - Может, мясо испортилось, дай-ка мне попробовать, - Рита опрокидывает свой кусок. - Странно, - её лицо слегка перекашивается от недовольства, - я тоже ничего не чувствую, словно траву жую, отрежь ещё. Они съедают второй кусок, но вкус так и не появляется. Тогда Томас достаёт из холодильника бананы. Но как ни странно, она оказываются такими же безвкусными, как и ветчина. В след за бананами съедаются пироженные, креветки, икра, лук, лимон, выпивается сок, молоко, три йогурта. Вскоре вся кухня превращается в помойку: они достают из холодильника всё, что попадается под руку, запихивают в рот, после чего выплёвывают прямо на пол. И чем дольше продолжается эта игра, тем сильнее становится их раздражение и голод:- Какого чёрта стало с этими дурацкими продуктами! – словно разъярённый бизон, вопит Том, - я вообще ничего не чувствую. Совершенно ничего!Рита разочарованно выплёвывает изо рта остатки креветок:- Понятие не имею, наверное, пропали. - Что, все разом? Вот так взяли и пропали?- Я не знаю, Томас, что ты хочешь от меня услышать? Своими криками ты не решишь проблему. Лучше пойдём куда-нибудь и поедим, наконец!- Мы можем пойти в ресторан в трёх кварталах отсюда. Там готовят великолепный бифштекс… - Томас вдруг замолкает, а затем в сладостном предвкушении слегка закусывает нижнюю губу, почти как красотка со страницы Playboy, - с кровью, - добавляет он. - О да, - Рита оживлённо реагирует на предложение мужа. Оба резко направляются к выходу, как вдруг их останавливает телефонный звонок. Томас мешкает, разрываясь между диким голодом и своей ответственностью, после нескольких секунд мучительных сомнений он снимает трубку:- Алло! Филипп, это ты, рад слышать. Да, со мной всё хорошо. Даже слишком хорошо. Знаешь, я как раз собирался тебе позвонить. Кое-что странное произошло со мной и с моей женой. Но, мы вполне можем обсудить это чуть позже. Я перезвоню тебе сразу же, как поем. Пока. С этими словами он бросает трубку и направляется к выходу. - Эй, - Рита одёргивает его за рукав, - ничего не замечаешь? – ухмыляясь, она осматривает его с ног до головы. - Что?- Мы не можем выйти на улицу в таком виде. Том смотрит на жену:- В пижаме и босиком! – наконец, выпаливает она, немедленно отправляясь обратно в спальню. Том следует за ней. Она открывает шкаф и с задумчивым видом рассматривает его содержимое:- Ты издеваешься? – в яростном крике Том хватает первые попавшиеся брюки и рубашку и начинает переодеваться, - мы собираемся есть, а не на показ мод, в конце концов! Прошу тебя, давай живее!Рита награждает мужа недовольной гримасой, достаёт из шкафа одно из своих многочисленных серых платьев и отправляется в ванную, чтобы переодеться. Сказать, что для доктора Гаррисона этот разговор был необычным, это ничего не сказать. Его друг, которому ещё вчера было больно даже моргать, сейчас собирался поесть, и, причём, посчитал нужным сообщить ему об этом в весьма оживлённой манере. Или же это была какая-то глупая шутка. В любом случае, Филипп забеспокоился. И не напрасно. Тем временем Рита и Томас в спешке покидают свой дом, пулей пронесшись мимо любезного охранника, отправившего паре своё тёплое безответное приветствие. Оказавшись на улице, Том испытывает мгновенное облегчение. Словно до этого в его лёгких образовался массивный затор, вытесняющий воздух и давящий на рёбра. Но теперь, на воле его грудная клетка вскрыта, и он вновь может спокойно и ровно дышать, как и прежде. Он пытается сделать глубокий вдох, но вдруг осознаёт, что тычет носом в пустоту. Воздух, кажется, не поступает в ноздри. Через пару секунд он совершает вторую попытку, но опять его постигает неудача – ноздри будто закупорены пробкой, а то и вовсе зашиты. Его голова совершает машинальные рывки вперёд, но это не больше, чем странные бесполезные движения:- Эй, Рита, я не могу дышать, - в оцепенении произносит он, разворачиваясь к жене. - Что с тобой? Тебе плохо? – Рита подбегает к нему. - Да нет же, я просто, не могу дышать! Кажется… – Том пятится назад по мере приближения жены. - Как понять?- Постой, а ты можешь дышать?- Что за бред? Могу ли я дышать? Разумеется, Томас, иначе я бы уже давно… - слова обрываются в тот самый миг, когда Рита понимает, что не может вдохнуть. Её большие глаза становятся, кажется, в десять раз больше:- Томас, миленький, что такое происходит со мной? – её руки по инерции обхватывают горло, она словно пытается сама себя задушить. Том стыдливо отводит взгляд в сторону. Ему стыдно, ведь он не знает, что сказать. Он – опытный врач, один из лучших хирургов Нью-Йорка не имеет ни малейшего понятия, почему ни он, ни его жена не дышат, но при этом ходят, разговаривают и даже собираются перекусить. - Пошли, я страшно голоден, - Том направляется в ресторан. Дома, улицы, дороги, всё буквально проносится мимо них, и только случайные прохожие привлекают к себе нездоровое внимание, отдавая каким-то странным запахом. - Чем это пахнет? – Рита резко тормозит, оглядываясь по сторонам, а затем сам организм заставляет её развернуться в сторону проходящих мимо женщины с дочкой. Она провожает их возбуждённым взглядом. - От них пахнет едой, ты чувствуешь, Томас?- О да, - в его глазах можно прочитать нечеловеческий голод, смешанный с гневом и злостью. Впервые, у него появляется необъяснимое желание без причины атаковать человека, и что ещё хуже – атаковать ребёнка. Невероятно, этот ребёнок пахнет чем-то умопомрачительным. - Скорее, пошли скорее, Рита! – он грубо хватает жену за руку и тащит за собой. Он чувствует, что голод начинает разговаривать с ним, кричать на него, заставлять делать страшные вещи, а чем больше он думает о той девочке, тем свирепее и возбуждённее становится проклятый голод. Три квартала проносятся, словно одно крошечное здание. Наконец, они перед входом в ресторан. Швейцар вежливо открывает им дверь, истощая всё тот же сладостный аромат еды. Рита и Томас заходят внутрь и внезапно ощущают полную растерянность и дезориентацию: в голове звучат десятки голосов, причём звучат они настолько громко, будто прямо над самым ухом. Кроме голосов, отовсюду доносятся что-то напоминающие шумы. Похоже на то, как звучит биение сердца через стетоскоп. Через пару секунд к озабоченной паре подлетает официант, захватив с собой одно из биений. Томас изучает его и приходит к окончательному заключению о том, что биение действительно производится его сердцем, но почему так громко? Но, на удивление, этот магический звук завораживает, гипнотизирует его, заставляя тело нервно подёргиваться:- Позвольте проводить Вас за свободный столик, - официант одним лёгким движением приглашает гостей проследовать за ним. По мере продвижения вглубь зала, ощущения Томаса и Риты становятся всё более и более резкими. Что это? Голод, гнев, раздражение, желание, сила, закипающая внутри? Всего понемногу. Рита чувствует, как комната начинает кружиться. Всё сливается воедино: звуки, запахи, вздохи. Кажется, будто каждый её орган чувств, до этого момента работавший всего на 20 процентов, включился ни с того ни с сего на полную мощность. Это волнует и будоражит. Ощущается странный прилив сил и энергии, подступающий к рукам, и заставляющий их сжиматься в кулаки, к горлу, вызывая в челюсти необычное покалывание. Это движение по залу, кажется, просто невыносимым. Все люди вокруг превращаются в раздражающую толпу, которую хочется разорвать на кусочки. Тем временем, официант подводит их к столику, помогает расположиться и учтиво протягивает меню, после чего удаляется, оставив пару наедине с их собственным выбором. Томас открывает меню, продолжая напряжённо разглядывать окружающих людей. За соседним столом позади Риты сидят две молодые девушки, мило щебечущие наперебой. Томас ловит себя на мысли, что не может оторвать взгляд от их кожи, которая буквально кипит, обнажая на своей поверхности густую сеть сине-красных нитей – вен и артерий. Он слышит, как бьются их бодрые сердца, одно чуть скорее другого. Словно журчание ручья, он наслаждается звуком стремительного течения крови в их телах. Это напоминает ему чудесную сонату Бетховена, искусно исполненную целым симфоническим оркестром: кровь циркулирует по организму, словно нежный звук фортепиано. Его обрамляет лёгкое прерывистое дыхание, будто воздушная песнь арфы. Плавные повороты шеи, вытягивающей вены, напоминают грациозные скольжения смычка по струнам скрипки. И в качестве аккомпанемента на протяжении всего действия раздаются глубокие, ровные звуки сердца – барабана. Музыкальная симфония вызывает в человеке светлые, приятные, добрые чувство. В то время, как телесная симфония Томаса заставляет его лишь нервничать и испытывать необоснованную агрессию. Эти сердца стучат повсюду и так громко и так настойчиво, что ему хочется пробежаться по залу и вырвать их все до одного, чтобы, наконец, очутиться в тишине. Что касается Риты, её ощущения не настолько живописны и эстетичны. Она без особого интереса изучает меню, с каждой секундой всё яснее понимая, что ни одно из предлагаемых блюд не вызывало в ней интереса. Вскоре к столу вновь подходит официант, расплываясь в приветливой улыбке. Рита поворачивает голову и устремляет взгляд прямо на него. Всё словно в замедленной съёмке: любое резкое движение может повлечь за собой не хорошие последствия. К несчастью, её глаза останавливаются на уровне шеи немного растерянного парнишки, и тогда приходит чудовищное осознание: ничто в этом меню, как в прочем, наверное, и во всём мире не привлекает Риту так, как его шея. Она бы могла съесть её обжаренную в винном соусе, сваренную в бульоне, тушённую с овощами, а ещё лучше, свежую, сырую, политую ещё тёплой кровью. Поймав себя на этой страшной мысли, Рита мгновенно подскакивает со стола и словно косуля, удирающая ото льва, бросается к выходу. Недолго думая, Томас кидается за ней, швырнув меню в опешившего официанта. Он догоняет Риту лишь на улице, в нескольких кварталах от ресторана, в тёмном, пустом переулке:- Эй, что случилось?- Я не знаю, это странное ощущение…и люди вокруг… - ей стыдно произносить окончание своей мысли, - люди вокруг, словно еда. Рита напугана, а теперь ещё больше боится реакции мужа, который, вероятно, примет её за сумасшедшую и броситься наутёк. Однако, вопреки её ожиданиям, Томас отводит её чуть назад, прижимает к стене, осторожно налегая своим крепким телом, и едва слышно, почти шёпотом говорит:- То, что с нами произошло, не объяснимо. Я пытался понять, что происходит, но, должен признать, никогда прежде я не сталкивался ни с чем подобным. Больше того, боюсь, даже медицина никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Если бы изменения коснулись только меня, я хотя бы частично мог сослаться на последствия химеотерапии, которые, должно быть, нарушили работу определённых отделов головного мозга или же вызвали генные мутации в моём организме. Но, каким образом изменения коснулись тебя, я не могу объяснить. Для Тома, как для опытного хирурга, влюблённого в своё дело сильнее, чем в свою жену, подобные явления, словно красная тряпка для быка. Разумеется, любому из нас было бы неприятно посвятить около десяти лет своей жизни одному делу, изучать его, верить в него, а потом, в один прекрасный день осознать, что всех этих знаний недостаточно. В борьбе с этим новым необъяснимым заболеванием, он, нейрохирург, так же бесполезен и слаб, как и парикмахер, таксист или же его жена-адвокат. Он ничего не знает и ничего не может сделать. Рите, кажется, передаётся боль Томаса. Она, словно, бабочка, приютившаяся у него на плече, плавно перелетает к ней, приземлившись прямо в её раскрытые ладони. Но теперь эта боль ощущается по-другому, не так, как прежде. Теперь она есть, где-то снаружи, и она кусается, щипается, дерётся, только как-то по-детски. Больше нет ощущения безвыходности, страха или отчаяния. И, несмотря на то, что Рита всем своим разумом пытается заставить себя искренне бояться, дрожать, единственное, что она может ощущать, и при чём невероятно сильно, это голод:- Том, мы справимся. Обязательно справимся, - произносит она, нежно проведя рукой по волосам мужа. Темнота окутывает её лицо, но, как ни странно, именно сейчас он видит её как никогда чётко: бледные, напряжённые скулы, такие резкие, такие мощные, раньше они, кажется, не были такими. Её голубые глаза горят: зрачки расширены, цвет выплёскивается из глазниц. Губы, такие розовые и такие набухшие, словно созревший бутон алой розы, слегка распахнуты. Чёрные, словно мазутные реки, небрежно растрёпанные волосы, сексуально торчат в разные стороны, будто она только что подняла голову с подушки. Разве это та Рита, на которой он женился десять лет назад? Разве это тот гадкий утёнок, который все эти годы прятался за серой, безликой маской? И что теперь ему делать? Что ему делать с этой красоткой?Его вдруг посещает странное чувство, но, крайне не уместное. Он хочет сделать то, чего не делал уже несколько месяцев – заняться любовью со своей женой. Можно прямо здесь, в этом тёмном, грязном переулке. Но, это ведь совершенно глупая идея! Неподходящее время! Неподходящее место! Квалифицированный юрист и опытный хирург не станут придаваться плотским утехам на улице. У них ведь есть собственная огромная квартира, большая, удобная кровать. Они ведь не животные!Тишина длится уже около пяти минут: Рита и Том молча стоят, буквально в трёх сантиметрах друг от друга. Воздух между ними заряжен желанием и страстью. Их тела напряжены, зубы сжимаются от возбуждения. Из всех изменений, произошедших с ними, а именно: высокая чувствительность к солнечному свету, потеря вкусовых ощущений, агрессивные позывы, это, пожалуй, самое странное. Ведь согласитесь, всё остальное, можно хоть как-то объяснить. Первое – изменение структуры кожи, второе – нарушение деятельности вкусовых рецепторов, третье – и вовсе может быть вызвано массой причин: депрессия, усталость, расстройство, стресс. Но, как объяснить тот факт, что Томасу впервые по-настоящему хочется заняться сексом со своей женой?Однако, в то время, как страсти накаляются, к Тому и Рите приближается какая-то тень. Том резко разворачивается в её сторону и загораживает собой жену:- А ну пошли прочь, уроды! – внезапно вопит тень, замахиваясь на них чем-то стеклянным, - это мой угол, я здесь живу! Поищите для сношения другое место, а не то я вас… - незнакомец, завёрнутый в лохмотья, грозно трясёт бутылкой у себя над головой. Том хватает Риту за руку и прошмыгивает мимо него:- Мы должны найти какое-нибудь место. Нам нельзя оставаться на улице, когда рассветёт, - говорит он, шагая вперёд в неизвестном направлении. - Может, вернёмся домой?- Чтобы провести целый день, закрывшись в ванной? Ну, уж нет, я туда не вернусь!- Томас, а как же наша жизнь? Завтра я должна идти на работу, тебе придётся вернуться в больницу. Том останавливается:- Интересно, как ты будешь работать?» - Ой, миссис Бэрримор! – завопит твоя помощница, - у вас, кажется, горит голова!- Спасибо, Салли, я в курсе, будь добра, принеси огнетушитель»Рита обиженно отворачивается:- А что ты предлагаешь делать? Мы не может просто взять и исчезнуть! У нас есть счета, по которым нужно платить! У нас есть родители, которых нужно время от времени навещать. Есть твоя болезнь, которую нужно лечить. Если я лишусь работы, нам не за что будет купить даже сэндвич!- Я знаю, милая, прости меня, я знаю, ты хочешь как лучше, - Том притягивает жену к своей груди, - давай не думать о том, что будет завтра. Нужно решить хотя бы сегодняшние проблемы. Ты позвонишь на работу и скажешь, что заболела. А я позвоню Филиппу и предупрежу, что останусь дома ещё на пару дней. Сейчас нам нужно найти подходящее место, чтобы провести день. А потом мы обязательно что-нибудь придумаем. Кто знает, может завтра всё пройдёт, всё исчезнет так же внезапно, как и появилось. - Может быть, - шепчет Рита, прижавшись к груди мужа, как вдруг она отстраняется, - эй, я, кажется, знаю, куда мы можем пойти. Через некоторое время пара останавливается напротив зажатого между двумя зданиями-гигантами неприметного местечка, которое можно заметить, хотя и с трудом, но лишь за счёт весьма интригующей надписи на двери: «Здесь живут вампиры». Другими словами, Рита привозит мужа туда, где всё началось:- Откуда ты знаешь это место? – удивляется Том. - Откуда мне его знать? Не знаю я это место, просто мимо однажды проходила. И вообще, если мы и дальше будем спорить, то сгорим очень скоро. Там, по крайней мере, окон нет. - Я не пойду туда. - Послушай, в нашем случае не приходится выбирать. Я понимаю, происходит столько всего странного, что просто мозг не успевает переваривать информацию, но, мы ведь знаем, что скоро всё вернётся на свои прежние места, а пока нам нужно постараться изо всех сил, чтобы не ввязаться в какую-нибудь неприятность. - По-твоему, взломать посреди ночи этот подвал не считается неприятностью? Да ты только взгляни на это место, оно на меня ужас наводит. Рита пихает мужа в плечо:- Знаешь, будь по-твоему, я пошла. А ты можешь делать всё, что хочешь, - она открывает дверцу и выходит из машины. Томас не привык спорить с женой, ведь прежде они всегда придерживать приблизительно одного мнения, по любому поводу. Например, аттракционы, как выражался Том – это непременная дорога в инвалидное кресло, а по мнению Риты – это идеальная возможность засудить кого угодно или же самому попасть под суд. В итоге, они всегда соглашались на том, что никогда и ни за что не станут кататься на аттракционах. У каждого была своя причина, неизбежно ведущая к общему, выгодному обоим, результату. Но сейчас что-то идёт не по плану. Рита не соглашается с ним, неужели её идея кажется ей разумной. И если да, то что стало с настоящей Ритой?

Он выскакивает из машины вслед за ней, вцепившись в дверцу руками, тем самым показывая, что с одной стороны, он всё ещё стоит на своём мнении и не собирается проводить ночь в этом подвале, но с другой, он пытается доказать жене, что беспокоится о ней. Хотя, по правде говоря, в этот самый момент он, на удивление, ничего не доказывает, он даже не играет, ему страшно за себя, но при мысли, что Рита войдёт в это логово, ему становится ещё страшнее, уже не за себя:- Эй, Рита, возвращайся в машину, сейчас не время выяснять отношения. - Я и не собиралась ничего не выяснять, просто хотела помочь. - Поехали, лучше вернёмся домой и закроемся в ванной, так будет безопаснее. Из глаз Риты вылетает разгневанная молния, несущаяся прямо на него, вот вот готовая спалить его дотла:- Не могу поверить, ты предлагаешь мне провести ещё одну ночь в ванной? Ну, уж нет, я туда больше не вернусь. Уходи, Томас, если хочешь, я не держу тебя. Она демонстративно разворачивается и подходит к двери, резко дёргает её и тут же понимает, что она, разумеется, заперта:- Нужно её выбить! – она поворачивается к Тому, как ни в чём не бывало. - Не смотри так на меня! Я не умею выбивать двери, - испуганно оправдывается он, - к тому же, хочу напомнить, у меня рак. - Перестань, твой рак не пострадает. Просто толкни её плечом. Замок здесь слабенький. Или ты хочешь, чтобы я это сделала?Тому приходится сдаться. Он, конечно, далеко не идеальный муж, но, в конце концов, не заставит же он свою жену выбивать двери? Хотя, само словосочетание «выбить дверь» крайне непривычно для него. Обычно, Рита просила его купить молока, или позвонить в страховую компанию, или выбрать новогодний подарок для его родителей, но никогда прежде она не просила его выбить дверь. Что ж, всё когда-нибудь бывает в первый раз. Том закатывает рукава пиджака, делает небольшую «разминку», пару раз покрутив шею, после чего налетает плечом на дверь, которая поддаётся ему без особого сопротивления. С грохотом он проваливается внутрь, в кромешную тьму, распластавшись прямо на полу у самого входа:- Ну, вставай скорее, нам нельзя привлекать внимание, - Рита подхватывает его под руки, то ли пытаясь помочь ему встать, то ли затаскивая его прямо так, в лежачем положении. Наконец, он поднимается, отталкивая от себя её руки. Рита осторожно прикрывает за ними дверь. В комнате очень темно, лишь всё тот же раздражающий красный свет в полосках свисает с потолка:- Жуть какая! – шепчет Том, - поверить не могу, что ты была здесь!- Я случайно…забрела, говорю же, просто телефон разрядился, а мне нужно было позвонить…- И всё-таки, очень странно место. Мне как-то не по себе. - Обещаю, завтра мы уберёмся отсюда. Но сегодня нам больше некуда идти, так что, придётся спрятаться здесь. Погоди-ка, - она останавливается посреди комнаты, - вон, в конце справа, это, кажется, дверь?- Да, - Том пристально вглядывается в красно-чёрную темноту, - скорее всего чулан или подсобка. - Отлично, значит, мы переночуем там. - Что? Чем же этот вариант лучше нашей ванной? – возмущается Том. - Может быть, там есть кушетка, и мы хотя бы сможем поспать. С этими словами они медленно направляются в сторону двери, как вдруг позади раздаётся женский голос:- А ну стоять, ублюдки! Далеко собрались?Рита и Томас испуганно разворачиваются и обнаруживают в паре метров от себя нацеленное ружье:- Рита? – удивлённо вскрикивает девушка с ружьём, - какого чёрта ты здесь делаешь? И кто этот хрен, что пялится на меня?- Ах, Сирена, прости, я не знала, что ты здесь…- Да, мать привела очередного хахаля, мне пришлось здесь заночевать…. Но ты что здесь делаешь? И на хера вы выломали мою дверь?Сирена убрала ружьё ещё в тот момент, как узнала в грабителе Риту, но её палец всё ещё на спусковом крючке:- Я тебе всё объясню, - нервно лопочет Рита, - это не то, что ты подумала…- А я ничего и не подумала, - перебивает Сирена, поглядывая на Тома, - ты так и не ответила, что это за урод с тобой?- Вообще-то, я бы попросил без оскорблений!- Это мой муж, Томас. А это моя… - Рита задумывается, как бы по корректнее охарактеризовать свои отношения с Сиреной. Кто они? Наконец, она выдавливает стандартную фразу, так и не найдя иного более подходящего варианта, - это моя знакомая, Сирена. - Не могу сказать, что мне очень приятно, Томас, возможно, при других обстоятельствах…- она тут же резко меняет тему, обращаясь снова к Рите:- Я не думала, что ты одна их тех, кто вламывается в чужие магазины по ночам. Не думаю, что тебе нужны мои деньги, судя по всему с этим у тебя проблем нет. Тогда, будь добра, объясни, что ты здесь делаешь, ты и твой муж.

Рита переводит взгляд на Тома, словно пытаясь передать ему мысленное сообщение:- И что же мне делать? Что мне сказать?А Том, будто отвечает ей:- Я предупреждал, что это плохая идея. Можно, конечно, соврать, но я даже не представляю что соврать!Сирена, не дождавшись ответа, опять меняет тему:- Ладно, в любом случае, я рада, что ты в порядке. Вчера ты меня здорово напугала. Кстати, твой вопрос жизни и смерти разрешился?- Что? Какой вопрос? – Рита озадаченно глядит на Сирену. - Смеёшься? Вчера вечером ты залетела ко мне с кучей денег…- она вдруг задумывается, - ты же здесь не для того, чтобы забрать их обратно? Потому, что я тебе ничего не отдам. Мы заключили честную сделку. Я выполнила свою часть. И если это была крысиная кровь, то с меня взятки гладки. Не говори, что я тебя не предупреждала!- О чём она говорит? Какая ещё кровь? Ты же сказала, что у тебя телефон разрядился? – ошарашено спрашивает Том. Рита была здесь, что-то покупала, подружилась с этой странной девушкой с ружьём. Какого чёрта вообще происходит?Тем временем, Рита начинает постепенно возвращаться в забытую реальность:- Кровь…- шепчет она, - этого не может быть…нет, не может быть. - Что за кровь, Рита? – Том не находит себе покоя, раздражённо дёргая жену за руку, - эй, я с тобой говорю! Отвечай немедленно, что ещё за кровь? - его кулаки сжимаются с непреодолимом желании ударить свою жену, то ли от непонимания, то ли…от голода. Но Рита продолжает что-то бормотать себе под нос, словно находясь под гипнозом. В эту секунду Сирена слегка наклоняется к Тому и шепчет:- Эй, Томас, с ней всё в порядке? – затем, не получив никакого ответа, она быстро отстраняется. Но не тут-то было. Том хватает её за запястье. Нет, его вовсе не задели слова Сирены, откровенно говоря, он даже не слышал их. Просто дивный, свежий запах её тела просочился к нему под кожу и ударил в голову, словно алкоголь. Он разворачивает её руку и внимательно смотрит на неё, наблюдая за тем, как на ней набухают и выступают вены:- Отпусти, мне больно! – вопит Сирена, однако Том совершенно не реагирует, - я сейчас пристрелю тебя, недоумок!Том не сводит глаз с её руки, испытывая ни с чем несравнимое, какое-то нездоровое удовольствие от того, что он видит и слышит: кровь протекает по венам, словно коктейль по трубке, прежде чем попасть в рот, её журчание похоже на тантрические мотивы, вводящие в самый настоящий транс. Это великолепное, чудесное, неповторимое чувство. Словно ты лев, загнавший в ловушку беззащитную лань. Том чувствует своё превосходство, свою власть, свою силу. Кажется, он даже возбудился. Ему хочется вдохнуть запах её кожи как можно сильнее, тогда он подносит руку ближе к своему лицу. Наконец, когда она оказывается в паре сантиметрах от его губ, происходит что-то сверхъестественное, его разум заполняется густым туманом, сквозь который, словно крутые горные реки, соблазнительно выступают голубоватые вены. Но, несмотря на то, что Тому хочется лишь понюхать их, в результате что-то происходит с его ртом. Он ощущает странную приятную боль в зубах. Затем его губы раздвигаются, и что-то большое и острое вылезает наружу. На заднем фоне раздаёт дикий вопль Сирены, лишь сильнее возбуждающий Тома. Наконец, он жадно впивается в её руку, за считанные доли секунды прокусывает кожу и…о чудо! Он находит то, чего ему так хотелось на протяжении всего этого сумасшедшего дня. Что-то тёплое, нежное, жидкое поступает в рот. Он лихорадочно глотает заветную жидкость, понимая, как с каждым глотком в буквальном смысле приближается к оргазму. Невероятные эмоции выстреливают в мозг, тело наполняет сила и энергия, достаточная, кажется, для того, чтобы растереть в порошок огромный Нью-Йоркский небоскрёб. Ему настолько хорошо, что он совершенно не сознаёт, где находится и что делает. Мир будто превращается в сказку, где все ощущения обостряются раз в тысячу. Тёмный подвал, который всего пару минут назад вызывал у Тома дискомфорт и отторжение, наполняется вдруг ярким, тёплым, волшебным светом. Может, он в раю?- Томас! – раздаётся ещё один крик. Это крик его жены, ополоумевшей от ужаса. И этот самый крик резко и грубо возвращает его в реальность. Оказывается, реальность - отстой. Перед ним еле держится на ногах девушка, выронившая ружьё. Её окровавленная, почти что разодранная рука находится у него во рту. И все те головокружительные ощущения, пленившие его секунду назад, вдруг подступают к горлу комком рвоты. - Томас! – снова вопит Рита, не сводя с него глаз, - что за…- она не успевает закончить предложение, как вид струящейся крови Сирены зомбирует и её. Больше она не подчиняется ни своему разуму, ни своей человеческой природе. Теперь она подчиняется лишь красной жидкости. Всего за какое-то мгновение, Рита вырывает объект своего желания из рук Тома и впивается в него зубами. Ах, теперь она может ощутить всё то, что ощутил её муж, вкушая этот дивный райский плод. Но её наслаждение длится не так долго. Через несколько секунд Сирена падает на пол, и Рита больше слышит её пульс. Она отбрасывает её руку, недовольно скривившись, и испуганно изучает её тело, рухнувшее на пол:- Томас, что произошло?Но Том настолько поражён, что не может даже пошевелить языком:- Томас! – вновь кричит Рита, отступая к стене, - Томас!Ни с того ни с сего обоих резко скрючивает буквально пополам. Они падают на пол, схватившись за животы, и из их ртов извергаются мощные потоки кровавой рвоты. Она буквально фонтанирует в разные стороны, не останавливаясь ни на секунду. Всё внутри начинает гореть, каждое новое извержение сопровождается новым ударом боли. Словно во рту, в пищеводе что-то горит, этот пожар разъедает кожу, оставляя после себя открытые язвы, а затем, рвота проносится по ним, заставляя их шипеть, пениться и возгораться с новой силой. Наконец, когда она, кажется, заканчивается, наступает другая стадия: их тела буквально ломает. Кости трещат и вырываются наружу, сухожилия разрываются и срастаются вновь. Кожа растягивается и стягивается, словно весь организм выворачивается наизнанку. Такое ощущение, что их буквально выпотрошили, а потом сшили заново. Ощущения не из приятных. Однако, боли как таковой тоже нет. Точнее, боль есть, но это не обычная боль, она ноющая и протяжная, а местами резкая и мгновенная. Она возникает, держится пару секунд, достигает своего пика, а потом бесследно исчезает. Но, спустя мгновение к ней на смену приходит новая боль. И это, кажется, никогда не закончится. Ужас продолжается, наверное, несколько часов, а затем, наконец, всё успокаивается…Глава 7Прислонившись к стене, пождав под себя ноги, Рита нервно покачивается из стороны в сторону. Том сидит в паре метрах от неё, внешне довольно спокойный, но какой-то потерянный. Внутри торжествует желудок, ну, или что-то, что сидело там и вопило от голода. Теперь это что-то вполне удовлетворено. Оно даже счастливо. И тело счастливо. Один лишь мозг пытается сохранить трезвость, крича всем своим подчинённым: «Эй, да вы что, с ума посходили? Произошло что-то страшное, чему вы радуетесь? Нечему здесь радоваться! Эй, да очнитесь же вы, наконец!». Но никто не слышит этих криков, они эхом отражаются где-то в бездне сознания, на краю которой стоят Рита и Томас, взявшись за руки, избегая взгляда друг друга, полные желания и уверенности в том, что единственный выход – спрыгнуть вниз. Напротив лежит Сирена, мёртвая Сирена. Том не сводит с неё взгляда, сохраняя при этом спокойствие и невозмутимость. Снаружи. Что касается его внутреннего состояния, то здесь, пожалуй, не хватит никаких слов, чтобы даже немного приблизиться к его описанию. Чтобы понять, что он чувствует, нужно самому убить человека, высосать из него всю кровь, а потом умиротворённо разглядывать его свежий труп. - Этого не может быть, я не верю…- Рита постепенно возвращается к себе, подозревая лишь то, что всё случившееся – исключительно, целиком и полностью её вина. . Разве ей могло придти в голову, что вся эта дурацкая легенда про кровь окажется правдой? Разумеется, нет. Но зачем же тогда она выпила её? На что рассчитывала?- Это я во всём виновата, Томас, я совершила страшную ошибку…- О чём ты говоришь?- Кровь действительно настоящая, настоящая кровь вампира…- Какая ещё кровь? Что за бред? Почему ты говоришь о крови? Нет никакой крови! – он хватается за голову, ненавидя себя за то, что одно упоминание крови заставляет всё его тело ликовать, того и гляди броситься в радостный пляс. - Томас, мне очень жаль, честное слово, я не думала, что всё это правда. - Что правда?- Понимаешь…вампиры, вампиры, вроде как, правда. Томас лишь усмехается в ответ:- Наверное, мы просто сошли с ума. Это всё не реально, это галлюцинации, - он нервно посмеивается, в полголоса. - Мне очень жаль, Томас, мне, правд, а очень жаль. Я пыталась спасти тебя…. Ты умирал у меня на глазах. Понимаешь, у меня просто не было другого выхода, я не могла тебя отпустить…. - Послушай, я, кажется, всё понял, - Том устремляет взгляд на жену, - я умер, точно, умер, только, наверное, ещё этого не понял, вот мне и мерещиться всякая дрянь. Рита задумывается:- А как же я? Тогда получается, я тоже умерла?- Не знаю, получается, что да. - Не может быть, я совершенно не чувствую себя мёртвой, единственный, кто здесь мёртв – это Сирена, и, кажется, мы её убили. - Никого мы не убивали! – кричит Том, - это всё галлюцинации, а, значит, никто на самом деле и не умер!Рита опускает взгляд на свои руки, они красные и приятно пахнут:- Это кровь, её кровь, Томас, мы выпели её кровь. Неужели ты и правда ничего не понимаешь? – она говорит, как-то слишком спокойно, как обычно говорят маньяки с расстройством психики. Они всегда крайне хладнокровно отзываются о своих жертвах, но Рита – не маньяк, и у неё никогда прежде не было никаких жертв. - Тебе ведь этого хотелось, не так ли? – продолжает она, - тебе хотелось крови. И мне ведь тоже!Томас молчит, лишь улыбается как-то ненормально:- Я была здесь вчера, и Сирена дала мне кровь. Это кровь последнего убитого вампира. Она сказала, что любой, кто выпьёт её, обратится. Вчера мы это сделали…- Я ничего не помню. Я ничего не пил вчера. Никакой крови не пил!- Ты умирал, почти отключился уже, и я…я дала тебе кровь…- Что?! – Том подскакивает на ноги, - да что с тобой происходит? Ты хоть сама слышишь, какую чушь несёшь? Эта чёкнутая, - он тычет пальцем в мёртвую Сирену, – она тебе что-то дала. Какую-то дрянь. А ты на обоих, получается, напоила этой отравой?- Но эта «чёкнутая» мертва! Томас, мы убили её! Что же это за отрава такая, которая заставляет убивать?- Я не знаю! – вопит он, - не знаю! Но обязательно выясню. - Как?- Мы пойдём в больницу и всё расскажем Филиппу. Он возьмёт необходимые анализы и выяснит что с нами не так. - А как же…как же Сирена? – спрашивает Рита. - Никак. Мы оставим её здесь!- Но Томас! Мы же убили её! Мы убили человека!Том подходит к Рите и хватает её за плечи:- Она сама виновата. Не нужно было опаивать тебя. Всё, что с нами происходит – её вина. Так что, нечего нам здесь больше делать, надо убираться!- Но скоро рассвет. - У нас ещё есть немного времени. Главное - успеть добраться до больницы. С этими словами он хватает Риту за локоть и тащит за собой к выходу. Она в последний раз провожает лежащую на полу Сирену извиняющимся взглядом, понимая, что так никогда и не узнает, приняты её извинения или нет:- Прости… - шепчет она, покидая магазин. Им удаётся добраться до больницы очень быстро: ноги стремительно несут их вперёд, а тело, на удивление, совершенно не испытывает усталости. Наконец, войдя внутрь, Рита вновь оказываются пленниками своих собственных чувств. Ситуация напоминает недавний случай в ресторане: повсюду расхаживают люди, словно сочные не прожаренные свиные отбивные. Их сердца стучат в унисон, а потоки крови сладостно пульсируют. Но на этот раз сдерживать себя немного проще: больше нет того непреодолимого, животного чувства голода, как прежде. Рита и Том поднимаются на восьмой этаж. «Милая» женщина в регистратуре останавливает их своим пронзительным голосом:- Эй, куда это вы направляетесь?- Нам нужен доктор Гаррисон, - отвечает Том. - Сейчас вообще-то ночь. Приходите завтра!- Это срочно, дело оч…Женщина перебивает Тома:- Сейчас же на выход, или я вызову охрану!- Не надо, всё в порядке, Миранда, я разберусь, - доносится голос Филиппа, - что вы здесь делаете? – он удивлённо обращается к Тому и Рите, отводя их в сторону. - Как хорошо, что мы тебя нашли, Филипп, ты должен нам помочь, - отвечает Том, - с нами что-то произошло. Точно не знаю, что. Возможно, отравление. - Томас, погоди, что ещё за отравление? И почему вообще ты на ногах?- Не знаю, об этом я и говорю! Не понимаю, как , но мне стало лучше. На много лучше. Боли больше нет, Филипп. У меня даже волосы отросли, всего за одну ночь!- Подожди, подожди, пройдём в более спокойное место. Рита и Том следуют за Филиппом вдоль коридора и оказываются в пустой палате. Филипп закрывает за ними дверь:- Ты говоришь, что волосы отросли за одну ночь. Но это невозможно. - Посмотри сюда, и скажи это ещё раз! – Том наклоняет голову вперёд прямо перед самым носом доктора, демонстрируя свою густую чёрную шевелюру. - Ничего не понимаю, Томас, ты ставишь меня в тупик. Скажи хотя бы, как это всё началось. - Я точно не знаю, но полагаю всё дело в какой-то отраве, которую моя жена купила, чтобы вылечить меня. Одна чёкнутая убедила её, что может помочь, вот Рита и купилась. Теперь с нами происходит что-то непонятное, волосы – это ещё не самое интересное. Мы горим на солнце. В прямом смысле. Кожа начинает дымиться и покрываться волдырями. Ещё все чувства, кажется, обострились, и…- Постой, не так быстро, - Филипп останавливает его, - притормози немного. - Прости. - Мне, наверное, стоит взять у вас анализы, потому, что сейчас я совершенно ничего не понимаю. Том вопросительно смотрит на Риту, посылающую ему неуверенное разрешение в виде кивка головой, после чего даёт своё согласие. Доктор Гаррисон тянется за перчатками, за считанные секунды ловко натягивает их на руки, после чего распаковывает новенький шприц:- Я возьму кровь сначала у тебя, а потом у Риты, - предупреждает он, затем закатывает рукав рубашки Тома и внимательно осматривает его руку, пытаясь отыскать вену.

- Странно, - тихо произносит он себе под нос. - Что? Что странно? – пугается Том, растерянно глядя на жену, а потом снова на Филиппа. - У тебя холодная кожа, очень холодная, будто ты получил обморожение, - отвечает доктор, продолжая с интересом вертеть руку Тома у себя перед носом, - и вены…ладно, не будем строить беспочвенных предположений…- он уверенно вонзает тонкую иглу в белую кожу Томаса и начинает набирать кровь в шприц. Через мгновение он отворачивается в сторону и тянется рукой за ватой, которую обычно прикладывают к месту введения иглы, чтобы остановить кровь, однако, в случае с Томом это было лишним. Хотя бы потому, что на его руке не остаётся ни следов крови, ни даже следов иглы:- Не понимаю…- Филипп буквально теряет дар речи, - Томас, твоя рука…Том резко переводит взгляд на руку:- Вот, вот! – радостно вопит он, - это случилось опять! Как и сегодня утром, когда мы горели на солнце. Сначала появлялись страшные ожоги, но потом…. за мгновения они бесследно исчезали. Рита! Ведь так всё было?Рита, занявшая удобную зрительскую позицию, внезапно оказывается вовлечённой в игру, с определённой долей удовольствия приняв паз:- Да, именно так. Я собственно и проснулась только от того, что почувствовала, как горю. У меня все руки были в волдырях, я думала, что сойду с ума. Но когда я взглянула на себя во второй раз, ничего уже не было. Кожа была ровной и чистой, как и прежде, - Рита впервые делится своими странными ощущениями с кем-то, помимо Тома, с кем-то, кто никогда не переживал ничего подобного на собственной шкуре. Тем временем Филипп изо всех пытается вникнуть в рассказ Томаса и Риты а главное – попытаться отбросить мысль о том, что они явно спятили, и постараться помочь им, если это вообще в его компетенции:- Возможно, повысилась чувствительность кожи. Не могу точно сказать. Нужно провести анализ крови, это займёт какое-то время, и только тогда…- Филипп, я понимаю, - нетерпеливо прерывает его Том, - но нам нужны хоть какие-то ответы! Хоть что-то! Прямо сейчас! – его голос преисполнен отчаяния и беспомощности. Филиппу становится жаль его. Он питает тёплые, искренние чувства к своему старому приятелю. Новость о внезапной болезни Тома стала для него тяжёлым ударом. Они ведь были чем-то вроде институтских товарищей, которые, следуя принятым нормам и стандартам, старались максимально поддерживать связь друг с другом. Своего рода «приведём своих жён и устроим приятный высокоинтеллектуальный ужин каждое третье воскресенье месяца» друзья. - Том, я вижу, что что-то не так, но ничего не могу сказать. Подобные симптомы мне не известны. Ты же сам понимаешь, люди не горят на солнце!- Знаю, знаю, это звучит смешно. Я бы на твоём месте точно засмеял меня и выставил вон. Но, прошу, не делай этого…нам ведь больше некуда пойти. Умоляю. Ну, хоть что-нибудь. Сделай хоть что-нибудь. Измерь температуру, проверь пульс…что-нибудь! – кажется, Филипп немного приходит в себя. Он, конечно, по-прежнему не фанат истории про солнечные ожоги, но, Томас и вправду паршиво выглядит. К тому же, он – врач, он должен делать всё возможное, ну, хоть что-нибудь возможное. Наконец, он прикладывает палец к запястью Тома, к тому самому месту, где его вены скопились в кучу, будто запутанная, густая система горных рек:- Сейчас я измерю твой пульс. Возможно, это лихорадка, - но тут же на лице Филиппа появляется «какого чёрта?» выражение. Он прикладывает палец к другому месту, затем к третьему, затем к четвёртому, затем к пятому. И каждый раз всё то же выражение. Тогда он снимает со своей шеи стетоскоп и без промедлений прикладывает его к груди Тома, не издавая при этом ни звука. Ситуация повторяется: он отрывает её от тела и прикладывает к новому месту, наверное, раз сто, прежде, чем его руки окончательно опускаются:- Что случилось? Что ты слышишь? – вскрикивает Том, готовый вот вот навалиться на своего приятеля и задавить его всем своим возбуждённым телом. - Ничего, - сухо отвечает Филипп. - Как ничего? Отвечай сейчас же!- Ничего! Я не слышу ничего! У тебя нет пульса! Сердце не бьётся, понимаешь?Том замирает, и вместе с ним прямо в воздухе замирают все те слова, которые кто-то собирался произнести. Интересно, кто напуган сильнее: Том или же Филипп. Определённо, и для одного и для другого это шок, это гигантский метеорит, обрушившийся на мост их жизни, который они долгое время строили из своих медицинских знаний и убеждений. И вот, этот мост рушится прямо на глазах: у человека не бьётся сердце, но человек живёт. Не знаю, с чем Тому смириться сложнее: с тем, что медицина, оказывается, не всему нашла объяснения, или же с тем, что это его сердце не бьётся?Спустя секунды напряжённого молчания Том, наконец, находит в себе силы держаться за последнюю, кажется, нить здравого смысла:- Это просто не возможно, как же я тогда живу, если моё сердце не бьётся, я, значит, не дышу, Филипп?

- Послушай, наверняка этому есть разумное объяснение. То есть…не думаю, что ты не дышишь…возможно, дыхание слишком тихое и редкое, поэтому его трудно уловить. А твоё сердце, скорее всего…- он берёт паузу, - наверное, оно просто ослабло. - Перестань, это же полная чушь!- Возможно, но это единственное разумное объяснение. Послушай, в реальной жизни люди не врываются в больницу посреди ночи, если у них не бьётся сердце. В реальной жизни такие люди умирают. Разумеется, если ты только не приведение, или какой-нибудь вампир, - Филипп не привык произносить подобные вещи в слух, да что там, он не привык даже думать о таких вещах. Однако, рано или поздно каждый человек, даже самый заядлый скептик может позволить себе усомниться в своих убеждениях. - Что ты сказал? – Том выпучивает глаза. - Я сказал, что это единственное реальное объяснение, - повторяет Филипп. - Нет, потом! – кричит Том. - Эээ…не помню точно, что- то про реальную жизнь…и…- Твоё последнее слово, чёрт побери! Что ты сказал в самом конце?- Да что происходит, Томас? – обеспокоенно спрашивает Филипп, медленно отстраняясь от него. - Просто скажи, - Том смягчает свой крик, почувствовав ужас, медленно охватывающий его друга- Кажется, что-то про призраков или вампиров…Услышав слово, которое за последние стуки он слышал больше раз, чем за всю свою жизнь, он бросает огненный взгляд в сторону прижавшейся к стене Риты. Затем, подскакивает с кресла и буквально летит в её сторону. Его лицо резко тормозит всего лишь в паре сантиметров от её лица, а его руки врезаются в стены, проникая в них, словно в мягкое податливое тесто. Он яростно впивается в неё глазами, сжимая от гнева челюсти:- Значит, это правда. Ты действительно это сделала, - его слова выскальзывают изо рта медленно и агрессивно, - во что ты меня превратила?Рита молчит. Ей страшно, но она знает, что Томас не причинит ей вреда. Сейчас он зол, и никакие оправдания не помогут ей. Но пройдёт время, и он оценит её поступок. Он обязательно поймёт, почему она так поступила. Возможно, со временем, она сама поймёт, почему так поступила:- Что ж ты молчишь? Скажи что-нибудь! Скажи, что я не прав! - не унимается разгневанный Том, - скажи, что я не прав!Но в ответ лишь молчание. Том издаёт протяжный вой и ударяет кулаком в стену, возле самого лица жены. Рита зажмуривается и отворачивается, чувствуя, как куски бетона, разлетающиеся в разные стороны, попадают ей в волосы. Правда в том, что Томас действительно не может ударить Риту, даже, несмотря на то, что она превратила его в вампира. Может, потому, что он ещё не до конца понимает, что это на самом деле значит. Может, потому, что для него вообще не приемлемо насилие, особенно по отношению к женщине. А может, потому, что перед ним не просто женщина, а Рита?Как бы то ни было, в данный момент голова Тома разрывается от миллиона куда более важных вопросов, чем этот. Во избежание непоправимого, он в спешке покидает больничную палату, не имея ни малейшего понятия куда ему идти и что делать. Раньше он мог бы пойти в отель, или к родителям, или просто бродить по улицам, но теперь это стало непозволительной роскошью для него. Странно, но прежде это не создавало проблемы. Куда пойти? На работу, домой, в ресторан. Но теперь, ни одно из этих мест не могло приютить его. Даже родной дом превратился в солнечного убийцу. И где же теперь его дом? Где ему искать новый дом? И существует ли вообще дом для такого, как он?Несмотря на то, что Том никогда не интересовался вампирами, определённые, хоть и весьма поверхностные знания у него всё-таки присутствуют, как и у любого современного человека. Поэтому, задумавшись о том, где бы вампир мог спрятаться от дневного света, Том начинает перебирать в голове всевозможные фильмы ужасов, которые он когда-либо смотрел, ну, или хотя бы слышал о них. И так, возможные убежища: подвалы, канализации, гробы, могилы…Мда, перспективы весьма радужные. Неужели, отныне ему придётся спать в гробу? Просыпаться по ночам и бродить по пустому городу? И, вот, самый главный вопрос – ему придётся убивать людей?Ответ очевиден: он уже убил. Убил своего первого человека чтобы…. как же страшно это звучит, чтобы утолить голод. Кажется, услышав своё имя, он снова вернулся. Голод внезапно даёт о себе знать, пока ещё не слишком очевидно. Пока ещё его можно держать под контролем. - Скоро рассвет, нужно торопиться, - думает он, пытаясь отвлечься от мыслей, которые его мозг ещё не в состоянии переваривать. Куда же ему податься? Канавы и канализации отпадают, комфортная уютная квартира, вероятно, тоже. Кладбище? Нет. И вдруг у него перед глазами возникает знакомая картина: придорожная церквушка в пригороде Нью-Йорка, тёмная, пустая. Вряд ли там его потревожат толпы посетителей. Скорее всего, ему удастся продержаться до заката. Одному, без неё, без той, которую он совсем не знает, и которую не может больше видеть, по крайней мереСолнце уже восходит, медленно, словно дразня Тома, играя с ним: раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виновато. Том ускоряет шаг, не сводя глаз с небосвода, он почти бежит, он уже бежит, несётся вперёд. Деревья, дома вокруг мелькают в его глазах, словно кадры киноплёнки: быстро и мимолётно. Такое ощущение, что он не бежит, а летит на самолёте, только без самолёта. Но самое странное, пожалуй, то, что его тело не испытывает совершенно никакого дискомфорта: нет ни отдышки, ни усталости, ни боли. Том пересёк черту города и теперь несётся вдоль трассы, ведущей в Квинс. Здесь бежать ещё проще: открытая, ровная местность. Кажется, что сейчас он мог бы пробежать сквозь грузовик, разорвав его на две части, или же сквозь железную стену, оставив в ней след в форме своего тела. Это так необычно, и в то же время приятно, чувствовать силу, небывалую силу, пронизывающую каждую клетку. Однако, безмятежную утреннюю пробежку Тома омрачает восход. Его кожа начинает накаляться, дымиться, кое-где на открытых участках рук вздуваются пузыри. Том ускоряется, искоса наблюдая за состоянием своего тела. Тем временем, дикая боль резко ударяет в него, а кожа, местами, превращается в пепел, развивающийся на ветру. Он замечает, что в буквальном смысле испепеляется. Но, к счастью, цель уже близка: небольшая часовня игриво прячется в гуще придорожных деревьев и кустарников. Он пулей мчится к ней, в то время как часть его руки до локтя, превратившись в пепел, развеивается на ветру. Дверь часовни закрыта. Том хватается за ручку второй, пока ещё целой рукой, и, издав звериный рык, резко дёргает её на себя. Дверь поддаётся и раскрывается перед невежливым гостем. Он прошмыгивает вовнутрь, осматривается и тут же забивается в самый, пожалуй, тёмный угол за задними скамьями. Наконец, солнца больше нет, боли тоже больше нет. Ожоги исчезают на глазах, более того, сгоревшая рука восстанавливается, словно в компьютерной игре. Том теряет ощущение реальности, всё случившееся похоже, скорее на один из тех кошмаров, которые обычно снятся, если сильно наесться на ночь: он убегает от солнца, превращается в пепел, забегает в заброшенную церквушку, залечивает раны. Не хватает ещё только какого-нибудь чудовища с гигантским железным топором. А может, чудовище уже есть?До жути напуганный, чуть не погибший, загнанный, голодный Том дрожит в углу, вытаращив горящие глаза в темноту. Ах, как замечательно было бы оказаться сейчас в своей постели, лениво потягиваться, недовольно прогоняя солнечные лучи, потревожившие безмятежный сон. Выпить чашку горячего, ароматного кофе с мягкими, свежими булочками. То, что ещё вчера казалось такой малостью, незаметной песчинкой в бескрайней пустыне жизни, сегодня превратилось в тот самый райский оазис, который, возможно, никогда уже и не отыскать. Том, погружённый в собственные грустные размышления, слегка расслабляется, откинувшись назад и облокотившись о стену. Прошлое, настоящее, будущее - всё теперь так размыто для него. Тридцать шесть лет он был Томасом Бэрримором, преуспевающим нейрохирургом, с красавицей женой, отличной квартирой, деньгами, уважением, друзьями, даже с болезнью, пусть и смертельной, но, как никак, человеческой. За одну ночь он превратился в нечто голодное, злое, страшное, в чудовище, которое живёт в темноте и ест людей. Но самое ужасное то, что ведь он ещё ничего не знает о «новом себе», о том, на что способен. Он, словно, завёл себе страуса и теперь понятия не имеет что с ним делать, чем кормить, как ухаживать. Только страус – это он сам. Как только Тому удаётся немного успокоиться и, наконец, расслабить свои мышцы, дверь часовни вдруг издаёт резкий, противный скрип. Том сжимается и сильнее забивается в угол, выглядывая из-за скамьи, стоящей перед ним, словно беглый преступник. Лишь краем глаза он замечает яркую дорожку света, падающую на пол от раскрытой двери. Кто-то медленно шагает вперёд, кто-то в длинной чёрной одежде. Том по привычке трясётся от страха, хотя, в то же время, не чувствует его. Мужчина в чёрном движется к алтарю. Вероятно, это местный священник. Том подаётся слегка вперёд, чтобы понаблюдать за ним, и, сам того не замечая, задевает скамью, заставив её громко пискнуть. Услышав странный звук, священник замирает на месте и осматривается по сторонам:- Кто здесь? – кричит он. Его голос при этом совершенно спокоен и расслаблен, - здесь кто-то есть? – повторяет он. Том, почти что влипший в стену, понимает, что его обнаружат через пару секунд. Он бы сбежал, да некуда. Проклятое солнце тут же сожрёт его, поэтому, лучшим вариантом было бы сдаться с поличным и без сопротивления. Что он, собственно, и делает:- Это я, - заявляет он, осторожно поднимаясь из укрытия с поднятыми вверх руками, - я не хотел напугать вас, мне очень жаль.

- Кто вы такой? – спрашивает священник, не осмеливаясь подойти ближе к самозванцу. - Меня зовут Томас Бэрримор. Я из Нью-Йорка. - Что вы тут делаете, Томас Бэрримор?- Прячусь. - От кого?- Я и сам не знаю, - Том виновато опускает голову, - мне просто нужно где-то провести день. Я могу остаться здесь до вечера?Священник внимательно смотрит на него и после недолгого молчания отвечает:- Это же церковь, каждый, кому нужен приют, находит его здесь. Так что, давай, вылезай оттуда, и, ради всего святого, опусти руки. Я не собираюсь тебя расстреливать. Том опускает руки, но с места не двигается:- Эй, я же сказал, что ты можешь выходить! – повторяет священник. - Не могли бы вы закрыть дверь. - Зачем?- Солнце…оно очень вредно для меня, поэтому я вынужден прятаться в темноте. - Хм, - удивлённо бурчит священник, направляясь к двери. Захлопнув её, он говорит, - ну, всё, теперь ты можешь выходить?Том осторожно покидает своё укрытие, приближаясь к священнику:- Я вам очень признателен, и ещё раз прошу прощение за моё бесцеремонное проникновение, - он протягивает руку. - Что ж, я не держу на тебя зла, - священник протягивает в ответ свою. И вот, примирение официально закреплено рукопожатием, - только позволь мне хотя бы зажечь свечи, а то я, видишь ли, не такой ярый поклонник темноты, как ты. - Ах, свечи! Ну, разумеется! – Том отступает в сторону, освободив священнику дорогу. Тот приближает к алтарю и зажигает стоящие на нём толстые свечи. - Странно, - он обращается к Томасу, - впервые встречаю человека, который боится солнца. Том подходит к нему и садиться на скамью, по правую сторону от алтаря:- Да, это весьма необычная болезнь. Я совсем недавно заболел ею. - Значит, на то была воля Божья, - говорит священник, поворачиваясь к Тому, - а ты веришь в Бога?- Я? – Том молчит, пытаясь отыскать в себе ответ, - не знаю. Священник подходит к скамье:- Позволь мне присесть, - как только его тело оказывается в паре сантиметров от Тома, тот внезапно вспоминает, что дико голоден. Однако, несмотря на приятный, аппетитный аромат, исходящий от тёплого тела священника, неведомая сила заставляет Тома держать под контролем каждое своё слово, движение и даже мысль. - Почему ты пришёл именно сюда?- Я же сказал, мне нужно было где-то спрятаться. - Да, но почему ты выбрал именно церковь?- Не знаю, - задумывается Том, - здесь темно…и народу нет. - Бьюсь об заклад, в Нью-Йорке полно тёмных, безлюдных мест, а ты проделал такой долгий пусть сюда, чтобы спрятаться в этой старой часовне. Здесь нужна причина по серьёзнее. - Я, правда, не знаю. Мне захотелось именно сюда, здесь спокойно, и я чувствую себя в безопасности. - Ну, вот, сынок – священник ласково улыбается, положив руку Тому на плечо, - это и есть Бог. А ты говоришь, что не веришь. Ещё как веришь, раз ты здесь. Том отодвигается в сторону, сбросив с себя руку священника:- Если он и вправду существует, тогда почему сотворил такое со мной?Священник удивлённо вглядывается в его лицо:- Что сотворил, сынок?- Это! – кричит Том, - меня! Нового меня! Страшного меня! Я совершенно не знаю, кто я такой!- Эй, успокойся, всё хорошо. Слышишь? Прошу тебя, поверь мне, никто из нас не знает, кто мы такие. - Не правда. Всего пару дней назад я прекрасно знал себя, знал, что хочу съесть, что одену на работу, где проведу выходные, с кем состарюсь. А теперь…теперь я ничего не знаю. Всего за одну ночь…. всё перевернулось за одну ночь!Священник смотрит на алатарь, на фигуру распятого Христа, возвышающуюся над ним:- Может, раньше был не ты. Не настоящий ты. Может быть, именно сейчас Бог даёт тебе возможность по-настоящему стать самим собой? Всё, что происходит с нами, не случайно. Не случайно и ты оказался здесь. Я помогу тебе, если позволишь…Глава 8Том стоит на пороге своей квартиры и вставляет ключ в замок, поворачивает ручку, распахивает дверь:- Собирайся! - командует он, обращаясь к жене, сидящей на диване и уставившейся в телевизор. - С возвращением, дорогой, - отвечает она, - кстати, я не приготовила тебе ужин, потому что ты, козёл, который бросил меня одну в проклятой больнице!- Не драматизируй, - спокойно отвечает он, направляясь в комнату, - я знал, что ты не пропадёшь. - Посмотрите на него, он знал! – вопит Рита, не сводя глаз с телевизора, - скажи, а ты знал, что ты долбанный урод, которого мне до смерти хочется придушить?- Позже, Рита, придушишь меня позже, - отвечает он, вываливая вещи из шкафа и запихивая их в чемодан. - Что ты там делаешь? – интересуется Рита, услышав шум падающих вешалок. - Собираю наши вещи. - Какого чёрта?- Мы переезжаем. - Что? – Рита вскакивает с дивана и мчится в спальню, - что значит, переезжаем? Куда?- Я нашёл нам одно местечко, думаю, на первое время сойдёт. - Какое ещё местечко? Я никуда не поеду! Это моя квартира. Я потратила на неё огромные деньги, я декорировала её, вложила сюда свои силы. Не собираюсь я никуда переезжать!- Отлично! – ехидно заявляет Том, - ты случайно не знаешь, где у нас веник с совком? А то завтра вечером, когда приеду, нечем будет смести то, что от тебя останется. - Да пошёл ты! – Рита грубо пихает его в плечо. - Насколько я понимаю, мы всё-таки переезжаем? – он вопросительно смотрит на жену, которая делает недовольный кивок в знак согласия, - что ж, тогда собери все наличные деньги, что есть в квартире, а так же все карты, драгоценности, всё, что может тебе понадобиться в ближайшее время. - Зачем всё это?- Нам нужно будет на что-то жить. - А как же работа? Томас, я проверяла автоответчик, мой начальник звонил пятнадцать раз, он вне себя. - Теперь это уже неважно. Я не думаю, что ты вернёшься на работу, - хладнокровно отвечает Том, продолжая небрежно запихивать одежду в чемодан. - Не поняла? Как это не вернусь?- Ну, если только тебе разрешат работать в ночную смену, - снова ехидничает Том. - И что же мы будем делать? Что будет дальше? Мы поедем в это твоё «место». И как долго нам придётся там оставаться? Рано или поздно у нас закончатся деньги, и откуда мы их возьмём, если не будем работать? А родители? Наши родители ведь наверняка станут нас разыскивать…- Послушай, Рита, я сам не в восторге от происходящего! – кричит Том, яростно швырнув сумку на кровать, - кажется, мы уже выяснили, кто во всём виноват! Нечего злиться на меня! Я лишь пытаюсь продлить нам жизнь, поэтому делай то, что говорю. Словно собачка, которую пнули под зад, Рита выползает из спальни, поджав хвост. Она отлично осознаёт, что Томас ни в чём не виноват, что это всё она, и ещё проклятая кровь, или какая-то там дрянь. Единственное, что ей стоит сейчас сделать, это заткнуться и послушать мужа. Она идёт в гостиную, отодвигает картину, весящую над камином и обнажает сейф. Комбинация весьма сложная, они с Томом вместе придумали её. Разумеется, им обоим хорошо известно, что сейф – это далеко не самый удачный способ хранения денег в наше время, однако, на общем семейном собрании было принято решение установить его, на всякий случай. Как раз пару дней назад этот случай настал. Рита получила крупный гонорар, точнее, личное вознаграждение одного из её клиентов, которого удалось вытащить сухим из весьма неприятной истории. Она не хотела сразу класть деньги на счёт, чтобы не вызвать лишних подозрений, поэтому решила оставить их на пару недель в домашнем сейфе. И так, сейчас в нём лежит десять тысяч долларов, кое-какие бумаги и золотые часы Томаса, которые ему подарили коллеги на тридцать пятый день рождения. Рита хватает деньги и часы и кладёт их в большую чёрную сумку. Затем возвращается в спальню и достаёт из ящика прикроватной тумбочки свой кошелёк:- Я не знаю, где твой кошелёк, - она обращается к Томасу. - Кажется, должен быть в машине. Внезапно, раздаётся телефонный звонок. Рита срывается с места, намериваясь поднять трубку, но Томас её останавливает:- Нет, не надо. Никто не должен знать, что мы здесь. Настойчивый звонок заканчивается, и включается автоответчик:- Томас, привет, это Филипп. Я очень надеялся застать тебя дома. Нам срочно нужно поговорить. Готовы результаты анализа твоей крови и…должен сказать, это очень странно. Кровь свернулась. Понимаешь…- голос Филиппа дрожит, - она свернулась, как у покойника. Короче, позвони мне сразу же, как получишь сообщение. Томас, это очень важно. Я никогда с таким не сталкивался, перезвони мне, как можно скорее, нам срочно нужно встретиться. Он бросает трубку. Том стоит в оцепенении, уставившись в стену. На самом деле, это должно быть страшно, услышать, что в тебе течёт кровь мертвеца. Услышать от своего друга, по телефону, собирая при этом вещи:- Томас…- Рита пытается приблизиться к нему, но он резко перебивает её, схватив сумку. - Нам пора уходить! - он выскакивает из квартиры, Рита устремляется за ним. Спустившись в гараж, Том достаёт ключи от машины:- Эй, я не оставлю свою машину! – возмущается Рита. - Ещё как оставишь, немедленно залезай! – кричит он, открывая дверцу и садясь за руль. Рита раздражённо фыркает, после чего недовольно залезает в машину, со всей силы хлопнув дверью. Том злобно рычит на неё:- Ох, ну, извини, я не хотела обидеть твою дурацкую машину. И почему это я не могу поехать на своей?