Сны-подсказкиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Есть сны, которые лично я для себя называю «штучными». Они врезаются в память отчетливостью деталей. У меня было несколько таких снов. И хотя барышня я весьма здравомыслящая, а в толкование сновидений не слишком верю, эти были определенно подсказками. В один не слишком прекрасный апрель, когда я планово собралась к врачу, мне приснился сон. Как раз накануне. Что по хорошо укатанной грунтовой дороге в инвалидной коляске везет меня недавно умерший от внезапного инфаркта дядя, еще совсем молодой и крепкий мужчина. По одну сторону дороги – бескрайнее поле желтых цветочков, похожих на лютики, а по другую – серая стена, вроде тех, которыми огораживают производственные территории. Прекрасный летний закат… Воздух чист и прозрачен, солнце золотистым шаром висит над горизонтом. Все выглядит восхитительно мирно. Я любуюсь пейзажем, расстилающимся перед моими глазами, почему-то не удивляясь ни странному «транспортному средству», ни «водителю». Когда я поворачиваю голову, чтобы снова взглянуть на дорогу, за минуту до этого абсолютно ровную и хорошо проглядываемую, я громко взвизгиваю от неожиданности (хотя обычно этим не грешу) – прямо перед моим лицом заросли не то терновника, не то малины. Переплетение гибких веток с острыми шипами образует едва заметный коридор, пройти по которому невозможно, не согнувшись и не поцарапавшись. В тот же момент дядя резко разворачивает кресло и говорит мне успокаивающе: «Все будет хорошо». Я проснулась с бьющимся сердцем, до рассвета было еще далеко. Ворочалась с боку на бок, пытаясь не думать о сюжете. Со своим визитом к врачу этот сон я почему-то никак не связала. А напрасно. Не буду вдаваться в детали, скажу просто – диагноз перевернул мир вверх дном. Онкология. Ощущение нереальности происходящего. Словно ты шла резво и весело в оранжевых кедах и рюкзачком за плечами, и вдруг со всего размаха врезалась в невидимое стекло. Кто знает, тот поймет. Потянулись курсы химиотерапии, ожидание операции и вертящаяся рефреном в моей стильно лысой голове мысль: «Господи, пожалуйста. Не надо… я так хочу жить». Накануне операции мои родители навещали меня в больнице. Мама крестила меня, уезжая. Я старалась быть молодцом, потому как выбор был невелик. Мама и папа не доехали до дома… Они попали в страшную аварию на обратном пути. Родители выжили чудом, милостью Божьей, в которую я истово верю. Недели реанимации, из больницы они выписались даже позже меня. Папа год не вставал… с инвалидной коляски. В промежутках между курсами химии я отлеживалась дома, и всячески старалась надеяться на благополучный исход. Тогда же мне приснился второй, столь же фактурный сон. То же ощущение полной реальности происходящего. Будто бы сижу я в школьном классе, полном людей. Комнату заполняют сумерки, предваряющие наступление темноты. Но никто не торопится включить свет. Все как-то пугающе тихо. Смирно сидящие за партами взрослые люди. Преподаватель у доски безмолвствует. И внутри меня начинает расти тревога. Страх. «Видимо, будет пожар!» — почему-то думаю я, ощущая себя натурально пробкой в бутылке шампанского. Меня просто выталкивает из этого помещения. Я поднимаю руку и, словно бы не решаясь нарушить эту тишину, очень негромко прошу разрешения выйти из класса. Для меня до сих пор остается загадкой, почему я не предупредила моих «одноклассников» о грядущем пугающем событии, потому как отсутствием человеколюбия не страдаю. Однако же я тихо вышла из кабинета после молчаливого кивка странного препода. Более того, в голове вертелись мысли, что если я скажу о моих подозрениях, то спровоцирую панику и мои шансы выбраться будут значительно ниже. И вот я иду по коридору. Странному, закругленному. Он не был устрашающим или мрачным, хотя света не было. Преобладающий теплый песочный или бежевый цвета. По обе стороны этого дугообразного коридора были двери в кабинеты, вроде того, из которого я вышла. Бесконечное количество закрытых дверей. И тут меня наконец-то настигает чувство моего человеколюбия. «Нельзя уйти, не предупредив этих людей», — «неожиданно» понимаю я. Коридор не очень широкий и я начинаю открывать все двери то правой, то левой рукой, практически не меняя траектории движения. Дабы не вызвать панику и придерживаясь законов здешней тишины, стараюсь говорить негромко, спокойно, но внятно: «Здесь нельзя оставаться. Нужно уходить отсюда». Каждая открытая дверь являла моему взору полностью заполненные, но абсолютно тихие классы без освещения. Все как один. Эти люди смотрели на меня, но молчали. Единственным движением был поворот головы в сторону двери. Я ускоряю шаг, открывая дверь за дверью, и повторяя одно и то же: «Здесь нельзя оставаться!» И в какой-то момент понимаю, что все эти люди мертвы. Мне трудно передать мощь моего ужаса, но даже теперь, спустя много лет, я помню его на вкус. Ну так вот. Я, не подавая вида, продолжаю идти, открывая двери, посылая в это неживое пространство свой зашифрованный живой, животный даже, если угодно, призыв: «Кто со мной?!Есть сны, которые лично я для себя называю «штучными». Они врезаются в память отчетливостью деталей. У меня было несколько таких снов. И хотя барышня я весьма здравомыслящая, а в толкование сновидений не слишком верю, эти были определенно подсказками. В один не слишком прекрасный апрель, когда я планово собралась к врачу, мне приснился сон. Как раз накануне. Что по хорошо укатанной грунтовой дороге в инвалидной коляске везет меня недавно умерший от внезапного инфаркта дядя, еще совсем молодой и крепкий мужчина. По одну сторону дороги – бескрайнее поле желтых цветочков, похожих на лютики, а по другую – серая стена, вроде тех, которыми огораживают производственные территории. Прекрасный летний закат… Воздух чист и прозрачен, солнце золотистым шаром висит над горизонтом. Все выглядит восхитительно мирно. Я любуюсь пейзажем, расстилающимся перед моими глазами, почему-то не удивляясь ни странному «транспортному средству», ни «водителю». Когда я поворачиваю голову, чтобы снова взглянуть на дорогу, за минуту до этого абсолютно ровную и хорошо проглядываемую, я громко взвизгиваю от неожиданности (хотя обычно этим не грешу) – прямо перед моим лицом заросли не то терновника, не то малины. Переплетение гибких веток с острыми шипами образует едва заметный коридор, пройти по которому невозможно, не согнувшись и не поцарапавшись. В тот же момент дядя резко разворачивает кресло и говорит мне успокаивающе: «Все будет хорошо». Я проснулась с бьющимся сердцем, до рассвета было еще далеко. Ворочалась с боку на бок, пытаясь не думать о сюжете. Со своим визитом к врачу этот сон я почему-то никак не связала. А напрасно. Не буду вдаваться в детали, скажу просто – диагноз перевернул мир вверх дном. Онкология. Ощущение нереальности происходящего. Словно ты шла резво и весело в оранжевых кедах и рюкзачком за плечами, и вдруг со всего размаха врезалась в невидимое стекло. Кто знает, тот поймет. Потянулись курсы химиотерапии, ожидание операции и вертящаяся рефреном в моей стильно лысой голове мысль: «Господи, пожалуйста. Не надо… я так хочу жить». Накануне операции мои родители навещали меня в больнице. Мама крестила меня, уезжая. Я старалась быть молодцом, потому как выбор был невелик. Мама и папа не доехали до дома… Они попали в страшную аварию на обратном пути. Родители выжили чудом, милостью Божьей, в которую я истово верю. Недели реанимации, из больницы они выписались даже позже меня. Папа год не вставал… с инвалидной коляски. В промежутках между курсами химии я отлеживалась дома, и всячески старалась надеяться на благополучный исход. Тогда же мне приснился второй, столь же фактурный сон. То же ощущение полной реальности происходящего. Будто бы сижу я в школьном классе, полном людей. Комнату заполняют сумерки, предваряющие наступление темноты. Но никто не торопится включить свет. Все как-то пугающе тихо. Смирно сидящие за партами взрослые люди. Преподаватель у доски безмолвствует. И внутри меня начинает расти тревога. Страх. «Видимо, будет пожар!» — почему-то думаю я, ощущая себя натурально пробкой в бутылке шампанского. Меня просто выталкивает из этого помещения. Я поднимаю руку и, словно бы не решаясь нарушить эту тишину, очень негромко прошу разрешения выйти из класса. Для меня до сих пор остается загадкой, почему я не предупредила моих «одноклассников» о грядущем пугающем событии, потому как отсутствием человеколюбия не страдаю. Однако же я тихо вышла из кабинета после молчаливого кивка странного препода. Более того, в голове вертелись мысли, что если я скажу о моих подозрениях, то спровоцирую панику и мои шансы выбраться будут значительно ниже. И вот я иду по коридору. Странному, закругленному. Он не был устрашающим или мрачным, хотя света не было. Преобладающий теплый песочный или бежевый цвета. По обе стороны этого дугообразного коридора были двери в кабинеты, вроде того, из которого я вышла. Бесконечное количество закрытых дверей. И тут меня наконец-то настигает чувство моего человеколюбия. «Нельзя уйти, не предупредив этих людей», — «неожиданно» понимаю я. Коридор не очень широкий и я начинаю открывать все двери то правой, то левой рукой, практически не меняя траектории движения. Дабы не вызвать панику и придерживаясь законов здешней тишины, стараюсь говорить негромко, спокойно, но внятно: «Здесь нельзя оставаться. Нужно уходить отсюда». Каждая открытая дверь являла моему взору полностью заполненные, но абсолютно тихие классы без освещения. Все как один. Эти люди смотрели на меня, но молчали. Единственным движением был поворот головы в сторону двери. Я ускоряю шаг, открывая дверь за дверью, и повторяя одно и то же: «Здесь нельзя оставаться!» И в какой-то момент понимаю, что все эти люди мертвы. Мне трудно передать мощь моего ужаса, но даже теперь, спустя много лет, я помню его на вкус. Ну так вот. Я, не подавая вида, продолжаю идти, открывая двери, посылая в это неживое пространство свой зашифрованный живой, животный даже, если угодно, призыв: «Кто со мной?! Есть тут живые?!» Кольцо коридоров и бесконечность дверей. За мной так и не пошел никто. И я уже теряла надежду найти выход. Не помню как, но я вышла. Была глубокая ночь. Живая. Настоящая. Величественный парк шумел кронами старых деревьев. Ветер шевелил траву. И вот тут я встретила людей. Живых. Напуганных и измученных, но таких же живых, как я. Даже наше общее молчание было ощутимо живым. Таким, словно его можно потрогать руками. Нас было немного. Человек пять-шесть. Я хорошо запомнила одного – парня двадцати пяти лет, со смешной шевелюрой. Вы можете смеяться, но я уверена в том, что он – итальянец. Как я поняла это, не обмолвившись с ним ни словом – мне неведомо. Видимо, из этого здания было несколько выходов. Каждый нашел свой. Мы тесной стайкой пошли по широкой аллее, вымощенной брусчаткой. Мы молчали. Громко и жарко. Высокая кованая ограда парка порадовала выходом. Массивные торжественные ворота, ажур стальных прутьев. Я оглянулась. Здание горело. Не было ни дыма, ни треска, ни всполохов пламени. Ровный неживой огонь освещал окна. Было похоже на то, что фасад дома вырезан из картона, а сзади горит что-то, что только условно можно назвать огнем. Мы слаженно вышли из ворот, и я была переполнена чувством громадного облегчения, граничащего с восторгом. К этому чувству примешивалось столь же сильное чувство вины, что мы ушли, а они – остались…Я вынырнула из сна около трех часов ночи и разрыдалась навзрыд, неспособная в первые несколько минут отделить сновидение от реальности. Я плакала перед иконами – слишком ощутима была смерть. Но выход был…Прошло много лет, а я не перестаю радоваться тому, как ветер шевелит волосы, как пахнет листва весной, как улыбаются дети, и мои, и чужие. Тому, что родители и дорогие мне люди живы и здоровы. Я бесконечно благодарна Богу за жизнь, подаренную мне во второй раз. Мне есть за что смотреть в небо с благодарностью.