Под эту теорию подходят не только уголовники, но и политические убийцы ради идеи, фанатики-террористы. В их голове происходит сдвиг, смещение нравственных понятий. Они считают, что ради блага одних людей можно убивать других (комплекс Раскольникова). Этот путь, как правило, ведет к полной нравственной (а нередко и психической) деградации личности. Лишь немногие из террористов сохраняют подобие совести. Так, член боевой организации эсеров Иван Каляев, охотившийся за губернатором Москвы, великим князем Сергеем, первоначально не смог осуществить свое намерение из-за того, что вместе с князем ехали его родные. Вот как рассказывает об этом Борис Савинков, один из руководителей теракта против губернатора:
«Карета [великого князя] свернула на Воскресенскую площадь, и в темноте Каляеву показалось, что он узнает кучера Рудинкина, всегда возившего именно великого князя. Тогда, не *********, Каляев бросился навстречу и наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но, кроме великого князя Сергея, он неожиданно увидал еще великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла, Марию и Дмитрия. Он опустил свою бомбу и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого театра.
Каляев прошел в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:
- Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?.. »
Но затем, «подумав», Каляев все же доказал, что идея и в нем сильнее совести, - он заявил, что если боевая организация эсеров решит убить всю семью, то на обратном пути из театра он бросит бомбу в карету, не считаясь с тем, кто будет в ней находиться.
Психология политических террористов в некотором смысле смыкается с психологией самоубийц, поскольку всегда есть шанс быть убитым на месте преступления или казненным (если в данной стране существует смертная казнь). Но есть случаи и прямого самоубийства при исполнении теракта. Классический пример - история добровольца смертника Нго Ван Шука, в июле 1951 года взорвавшего вместе с собой губернатора одной из вьетнамских провинций (более подробно об этом говорится в главе
«Демон самоубийства»). Спустя тридцать лет подобным образом поступила женщина, взорвавшая себя, чтобы убить стоявшего рядом Раджива Ганди.
В мемуарах И. Эренбурга есть любопытный эпизод. «У меня был диковинный разговор с левым эсером, террористом Блюмкиным, который убил графа Мирбаха, - пишет Эренбург. - В начале 1921 года он стоял за Советскую власть. Савинков тогда находился в Париже и поддерживал интервенцию. Узнав, что я еду в Париж, Блюмкин меня спросил, увижу ли я Савинкова. Я ответил отрицательно - наши пути разошлись. Блюмкин сказал: «Может быть, вы его все-таки случайно встретите, спросите, как он смотрит на уход с акта…» Я не понял. Блюмкин объяснил: его интересует, должен ли террорист, убивший политического врага, попытаться скрыться или предпочтительно заплатить за убийство своею кровью. Бесспорно, встретив Савинкова, он его убил бы как врага; вместе с тем он его уважал как террориста с большим стажем. Для таких людей террор был не оружием политической борьбы, а миром, в котором они жили».
Последнее наблюдение очень тонкое и верное. Действительно, на каком-то этапе первоначальные благородные (с точки зрения террористов) цели отступают на задний план. Террор становится не средством, а целью, поскольку превращается в способ существования, самоутверждения, самореализации личности. А отсюда один шаг до истерии, экзальтации и тому подобных явлений, толкающих на заведомое самоубийство.
Развитие революционных идей, совпавшее по времени с распространением движения феминисток, привело к появлению профессиональных политических убийц и среди женщин. В России в конце XIX - начале XX века получили огромную известность террористки Софья Перовская, казненная за участие в организации убийства императора Александра II, Вера Засулич, стрелявшая в генерал-губернатора Трепова и оправданная затем судом присяжных (вот где пригодилась ее адвокату теория «аффекта») Мария Спиридонова.
В современном мире женщины-террористки по-прежнему являются весьма заметным явлением. Например, знаменитая западногерманская группа «Баадер-Майнхоф» не только вдохновлялась журналисткой Ульрикой Майнхоф, но и состояла из женщин на 80 процентов. Маргерита Кагол, жена Ренато Курчио, лидера «Красных бригад», после ареста мужа взяла на себя руководство террористическими операциями и даже организовала побег Курчио из тюрьмы. Другая известная террористка из «красных бригад» Сюзанна Ронкони, по словам Астрид Пролл из группы «Баадер-Майнхоф», выбрала себе роль «до зубов вооруженного социального работника». Сюзанна приложила руку к убийству двух членов неофашистского Итальянского социального движения в 1974 году, возглавляла банду «Прима линеа», в которую входили 10 студентов из Турина, планировала убийство судьи Эмилио Алессандри, занимавшегося расследованием деятельности террористов. Под эту теорию подходят не только уголовники, но и политические убийцы ради идеи, фанатики-террористы. В их голове происходит сдвиг, смещение нравственных понятий. Они считают, что ради блага одних людей можно убивать других (комплекс Раскольникова). Этот путь, как правило, ведет к полной нравственной (а нередко и психической) деградации личности. Лишь немногие из террористов сохраняют подобие совести. Так, член боевой организации эсеров Иван Каляев, охотившийся за губернатором Москвы, великим князем Сергеем, первоначально не смог осуществить свое намерение из-за того, что вместе с князем ехали его родные. Вот как рассказывает об этом Борис Савинков, один из руководителей теракта против губернатора:
«Карета [великого князя] свернула на Воскресенскую площадь, и в темноте Каляеву показалось, что он узнает кучера Рудинкина, всегда возившего именно великого князя. Тогда, не *********, Каляев бросился навстречу и наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но, кроме великого князя Сергея, он неожиданно увидал еще великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла, Марию и Дмитрия. Он опустил свою бомбу и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого театра.
Каляев прошел в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:
- Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?.. »
Но затем, «подумав», Каляев все же доказал, что идея и в нем сильнее совести, - он заявил, что если боевая организация эсеров решит убить всю семью, то на обратном пути из театра он бросит бомбу в карету, не считаясь с тем, кто будет в ней находиться.
Психология политических террористов в некотором смысле смыкается с психологией самоубийц, поскольку всегда есть шанс быть убитым на месте преступления или казненным (если в данной стране существует смертная казнь). Но есть случаи и прямого самоубийства при исполнении теракта. Классический пример - история добровольца смертника Нго Ван Шука, в июле 1951 года взорвавшего вместе с собой губернатора одной из вьетнамских провинций (более подробно об этом говорится в главе
«Демон самоубийства»). Спустя тридцать лет подобным образом поступила женщина, взорвавшая себя, чтобы убить стоявшего рядом Раджива Ганди.
В мемуарах И. Эренбурга есть любопытный эпизод. «У меня был диковинный разговор с левым эсером, террористом Блюмкиным, который убил графа Мирбаха, - пишет Эренбург. - В начале 1921 года он стоял за Советскую власть. Савинков тогда находился в Париже и поддерживал интервенцию. Узнав, что я еду в Париж, Блюмкин меня спросил, увижу ли я Савинкова. Я ответил отрицательно - наши пути разошлись. Блюмкин сказал: «Может быть, вы его все-таки случайно встретите, спросите, как он смотрит на уход с акта…» Я не понял. Блюмкин объяснил: его интересует, должен ли террорист, убивший политического врага, попытаться скрыться или предпочтительно заплатить за убийство своею кровью. Бесспорно, встретив Савинкова, он его убил бы как врага; вместе с тем он его уважал как террориста с большим стажем. Для таких людей террор был не оружием политической борьбы, а миром, в котором они жили».
Последнее наблюдение очень тонкое и верное. Действительно, на каком-то этапе первоначальные благородные (с точки зрения террористов) цели отступают на задний план. Террор становится не средством, а целью, поскольку превращается в способ существования, самоутверждения, самореализации личности. А отсюда один шаг до истерии, экзальтации и тому подобных явлений, толкающих на заведомое самоубийство.
Развитие революционных идей, совпавшее по времени с распространением движения феминисток, привело к появлению профессиональных политических убийц и среди женщин. В России в конце XIX - начале XX века получили огромную известность террористки Софья Перовская, казненная за участие в организации убийства императора Александра II, Вера Засулич, стрелявшая в генерал-губернатора Трепова и оправданная затем судом присяжных (вот где пригодилась ее адвокату теория «аффекта») Мария Спиридонова.
В современном мире женщины-террористки по-прежнему являются весьма заметным явлением. Например, знаменитая западногерманская группа «Баадер-Майнхоф» не только вдохновлялась журналисткой Ульрикой Майнхоф, но и состояла из женщин на 80 процентов. Маргерита Кагол, жена Ренато Курчио, лидера «Красных бригад», после ареста мужа взяла на себя руководство террористическими операциями и даже организовала побег Курчио из тюрьмы. Другая известная террористка из «красных бригад» Сюзанна Ронкони, по словам Астрид Пролл из группы «Баадер-Майнхоф», выбрала себе роль «до зубов вооруженного социального работника». Сюзанна приложила руку к убийству двух членов неофашистского Итальянского социального движения в 1974 году, возглавляла банду «Прима линеа», в которую входили 10 студентов из Турина, планировала убийство судьи Эмилио Алессандри, занимавшегося расследованием деятельности террористов. Всего Сюзанна Ронкони причастна к убийству восьми человек. Осужденная на пожизненное заключение, она стала сожалеть о совершенных убийствах, но не о выбранном пути. «Я часто думаю о них с глубокой печалью, - говорит Сюзанна о жертвах своих «подвигов». -Эти убийства не дают мне покоя, как и смерть матери, последовавшая, когда я была «в бегах». Теперь я понимаю, каким бессмысленным было все содеянное. Вступив на этот путь в 1974 году, я написала родным прощальное письмо и оставила его на ветровом стекле своей машины, стоявшей около дома. У меня с самого начала было такое чувство, что я делаю что-то не то, но я считала: это мой политический долг, который следует выполнить».
В ноябре 1986 года две молоденькие женщины - Натали Менигон и Жоэль Оброн из французской группы «Аксьон директ» хладнокровно убили генерального директора фирмы «Рено» Жоржа Бесса. Активно участвуют в осуществлении террора женщины-бойцы шриланкийской организации «Тигры освобождения Тамил-Илама». Женщины подвизались и в многочисленных латиноамериканских левацких террористических группах.
Анализируя психологию женщин-террористок, английская журналистка Эйлин Макдональд пишет: «Я встречалась с несколькими женщинами, наводившими на людей ужас. Когда их называли террористками, они, как правило, приходили в ярость. На вопрос, почему они угоняли самолеты, взрывали бомбы и убивали людей, они давали тот же ответ, которого можно было бы ожидать от мужчин, - чтобы освободить свою страну, вызвать революцию и свергнуть правительство. Они негодовали, когда их спрашивали, как они, женщины, пошли на такое. Они никак не могли взять в толк, почему должны в чем-то отличаться от мужчин, с которыми находятся в одинаковом положении. Если ты втянут в войну, то воевать нужно невзирая на пол, говорят оии».
Стоит отметить, что зачастую женщины-террористки бывают упорнее и активнее мужчин. Когда полиция выследила группу «Аксьон директ» и арест был неизбежен, Натали Менигон продолжала сопротивляться. Ее любовник, руководитель «Аксьон директ», сдался без сопротивления, а Менигон, выхватив два револьвера, успела сделать несколько выстрелов и ранила двух полицейских. В июне 1975 года Маргерита Кагол, охранявшая похищенного «Красными бригадами» промышленника Валларино Ганчиа, предпочла погибнуть в перестрелке, но не сдаться окружившим дом карабинерам.
В 1988 году во время суда над Менигон и Оброн психиатр Анри Жиро сказал: «Традиционная роль женщин теперь резко изменилась. И как прямое следствие этого - женщины-террористки, как и все новички, проявляют необычайное рвение. Они хотят захватить власть у мужчин. Паранойя гарантирует нечеловеческое спокойствие. Менигон и Оброн убили Жоржа Бесса с той же легкостью, с которой они могли бы разбить вазу».
Анри Жиро вторит Кристиан Лохте, возглавляющая подразделение в федеральном агентстве внутренней безопасности в Гамбурге: «Женщины стреляют не *********, мужчины же склонны сначала к тому, чтобы продумать пути бегства. В террористических группах организаторы - женщины, все держится на них. Мужчины же разрабатывают в тонкостях детали операций. Но выбирают подпольные квартиры женщины, они же решают, кому можно доверять, как руководить повседневной жизнью группы». По мнению Лохте, женщины должны доказать, что они могут действовать наравне с мужчинами, и поэтому более безжалостны.
Сюзанна Альбрехт, дочь адвоката, была арестована в Восточной Германии за участие в убийстве в 1977 году своего крестного отца Юргена Понто, директора «Дрезднер банк». Сюзанна провела в дом к «дядюшке» Понто, другу семьи, двух боевиков из «Роте армее фракцион». Первоначально планировалось выкрасть банкира, но, когда он стал сопротивляться, его застрелили.
«На мой взгляд, если бы Сюзанна была парнем, она бы убедила «Фракцией» в том, что лучше избрать иную мишень. Но, девушка, она не могла позволить себе показаться слабой в чужих глазах», -считает Кристиан Лохте.
Западная пресса окрестила Натали Менигон дикой фурией, Астрид Пролл (из группы Баадер - Майнхоф) - девушкой-ружьем, Фусако Сикенобу (из японской «Красной армии») - «красной королевой террора». После разгрома группы Баадер - Майнхоф из ее остатков сформировалась террористическая организация « Роте армее фракцион», лидером которой стала 46-летняя Инге Вьетт, которая раньше работала… воспитателем детского сада.
Интерпол сообщает, что на сегодняшний день почти половина разыскиваемых им террористов-убийц - женщины.
К смещению нравственных понятий, влекущему за собой убийства других людей, относится и так называемое «исполнение долга» - например, когда палачу приказывают казнить осужденного на смерть *, а солдату приказывают стрелять в противника (солдата другого государства) или в мирное население собственной страны. Мораль остается за пределами воинского устава, оказывается вдруг недействительной, и человек получает «законное» право убить другого человека. Подавляющее большинство военнослужащих воспринимает это как норму, не занимаясь рефлексией и поисками нравственных основ таких убийств. Правда, судьи на процессах нацистских преступников в Нюрнберге и Токио почему-то не внимали доводам обвиняемых, защищавшихся по классической схеме: «Я солдат. Мне приказали - я и стрелял». Таким образом, перед нами пример двойной морали: свой солдат, отказавшийся стрелять, - это преступник, а чужой солдат, отказавшийся стрелять, - хороший парень, который ответственности не подлежит.
Данный парадокс как нельзя лучше характеризует лживость нравственных ценностей современной цивилизации. Опять принцип родоплеменной (государственной) выгоды ставится превыше всего. Государство подавляет личность, заставляя быть убийцей (армия, полиция (милиция), палачи-исполнители приговоров). Но отсюда следует и неизбежная реакция личности - раз можно убивать на «законных» основаниях, значит, само по себе убийство - вещь допустимая. «Дело не в том, что нельзя убивать вообще никогда, нигде и никого, - рассуждает такой человек, - а в том, чтобы убийство совершалось на законных основаниях либо… чтобы я не попался». И вот цивилизация пожинает плоды своей лживой морали - тысячи тысяч убитых, и конца краю этому не видно. (Кстати говоря, значительное количество убийств в нашей стране совершается военослужащими - как в воинских частях, так и на гражданской территории).
Американский генерал Маршалл после второй мировой войны провел исследования среди пехотинцев армии США, вернувшихся с фронта, и установил, что действительно стреляли в противника лишь 30 процентов. С тех пор военные психологи активно ищут способы увеличить процент убийц в армии - и небезуспешно. Ханиа Лучак, анализируя организацию «навыков убивания», пишет в немецком журнале «Гео»: «Во всем мире уже опробовано много способов повышения - путем тренировки - «боевой ценности» молодых мужчин… Волшебное слово при этом - «мотивация». Она начинается с хвалебного письма, направляемого командиром родителям солдата, включает такие меры, как внушение известных формул о «справедливой» или «священной» войне, вплоть до попытки объявить противника «недочеловеком». Прибегают и к так называемой «симуляции», моделированию ситуаций, когда, например, вырабатывается навык, не раздумывая, открывать огонь без прицела.
Повсюду в армии теперь стремятся лишить сам акт убийства эмоциональной окраски, придать ему «деловой» характер, а также сделать солдата нечувствительный к боли и страданиям. Американские исследователи пишут о методике подготовки солдат, к которой прибегают в армии США. Мужчин заставляют смотреть фильмы ужасов, предварительно зажав им головы в тиски и не давая закрывать глаза. Их сажают в самолет и в ходе полета имитируют отказ мотора; в учебных целях взрывают гранаты рядом с ничего не подозревающими людьми…»
Далее X. Лучак рассказывает об американском психоаналитике Хайме Шатане, разработавшем теорию «боя и психологии убийств». Уже в ходе обучения, пишет он, наступает «утрата индивидуальности» солдата. Инструктор, осуществляющий муштру, хотя и подвергается критике и осмеянию, но в действительности обладает непререкаемый авторитетом, он в глубине души воспринимается как олицетворение мужественности. В этих представлениях о достоинствах мужчины высшей доблестью считается самообладание, потоиу что оно представляет собой психическую предпосылку для мужественной смерти. С «гражданской» личностью покончено, верх берет «военизированное» сверх-«я». Происходит милитаризация психики. Изоляция от женского пола ведет к слишком сильной ориентации на ценности сугубо мужского коллектива, в результате «чего создается некая псевдояаскулинизированная аура, которую психологи называют по имени киногероя прежних лет «синдромом Джона Уэйна». В ходе военных действий солдат все меньше осознает свою прежнюю личность и все больше становится частью организма, который представляет собой его воинскую часть. Убивать становится легче, жестокость возрастает, потому что ответственность с каждого отдельного солдата снимают признанные институты - воинская часть, государство, даже Бог.
Потрясает изворотливость, с которой некоторые священники и теологи оправдывают нарушение заповеди Христа. Например, архимандрит Никифор в статье «Убийство» («Библейская энциклопедия»), ничуть не стыдясь, говорит о том, что «не всякое отнятие жизни есть законопреступное убийство, и именно в следующих случаях: а) когда преступника наказывают смертью по правосудию; б) когда убивают неприятеля на войне за государя и отечество».
В знаменитой книге Ярослава Гашека о Швейке с замечательной едкостью описаны полевые обедни, на которых священники молятся о том, чтобы Бог помог солдатам Австро-Венгерской империи убить как можно больше солдат противника. «Дурачили нас только! - говорит старый солдат из романа. - До войны приезжал к нам один депутат-клерикал и говорил о царстве Божием на земле. Мол, Господь Бог не желает войны и хочет, чтобы все жили как братья. А как только вспыхнула война, во всех костелах стали молиться за успех нашего оружия, а о Боге начали говорить будто о начальнике генерального штаба, который руководит военными действиями».
К сожалению, подобное происходило и происходит и в католических костелах, и в православных храмах, и в молитвенных домах иных конфессий. Поразительно, но факт: Христос завещал нам: «Не убивай», а мы не только убиваем, но и благословляем эти убийства именем Христа. В мирное же время наши пастыри освящают армию, которая изначально призвана убивать людей. Неважно, с какой целью, нападения или защиты, но - убивать. Не менее агрессивны в этом плане и мусульмане. Но ревнители ислама, по крайней мере, не противоречат учению Мухаммеда: ведь он вовсе не говорил, что любая жизнь, и уж тем более жизнь неверных, священна и неприкосновенна.
Искажение нравственных понятий в современном мире приводит порой к тому, что убивать начинают… даже медицинские работники. Убивать больных и раненых. Я уже рассказывал о медсестрах из Австрии, отправлявших на тот свет больных «из чувства сострадания». А вот другой случай, когда поводом к убийствам послужило чувство мести. После войны в Персидском заливе (межнациональные силы против Ирака) английская телевизионная компания IТN передала интервью с кувейтской медсестрой, не назвавшей своего имени, котрая сказала, что во время захвата Кувейта Ираком она отравила около 20 раненых солдат оккупационных войск. «В первый месяц оккупации они привезли в госпиталь много своих солдат, которые были ранены в столкновениях с кувейтцами, -сказала она. -Я делала им уколы, которые их убивали».
На это указывают многие исследователи. В. Голованов в качестве примера приводит историю о том, как, совершив убийство Луженовского, «усмирителя» тамбовских крестьян, Мария Спиридонова (будущий знаменитый лидер левых эсеров), никем не опознанная в вокзальной толпе, закричала: «Расстреливайте меня!» «Эта молоденькая девушка, - пишет В. Голованов, - действительно желала смерти, на свидании с сестрой просила не подавать в суд апелляцию, утверждая, что ее смерть нужна для счастья народа. Первоначальный приговор - смертная казнь через повешение - удовлетворил ее, она вновь сказала сестре, что смерть была бы лучшим концом для нее - «до того ее мысли были далеки от вопросов жизни, от возможности жить и работать дальше». Замена смертного приговора каторгой была для нее ударом…»