Смертная казнь на каторгеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Смертная казнь в самодержавной России применялась очень ограниченно. Лишь тяжкие государственные преступления могли привести подсудимого к смертному приговору суда. Именно очевидная необходимость осуждения террористов на смерть вызвала запрет в 1878 г. на рассмотрение судом присяжных заседателей дел, связанных с террором. Оправдание 31 марта 1878 г. судом присяжных террористки В. И. Засулич наглядно продемонстрировало администрации, что такой суд не может быть эффективным инструментом подавления политического террора. Либерализация общественных отношений, осуществленная в годы царствования Императора Александра Второго, привела к значительному смягчению уголовного законодательства. Телесные наказания были запрещены, фактически оказалась под запретом и смертная казнь за общеуголовные преступления. Даже такие чудовища, как Полуляхов, Антонов - Балдоха, Викторов, Пазульский и пр. , на совести которых порой оказывались десятки замученных жертв, не осуждались на смерть. Последней публичной казнью в общепринятом понимании этого выражения, явилось повешение народовольцев - первомартовцев на Семеновском плацу 3 апреля 1881 г. Как до, так и после нее исполнение приговоров террористам обычно осуществлялось в Иоанновском равелине Петропавловской крепости, либо в Шлиссельбургской крепости (в 1878 - 79 гг. повешены 17 народовольцев, в 1880 г. - еще 5). Эти казни проводились в присутствии специально назначенной для этого комиссиии с последующим уведомлением через газеты. Лишь исключительный характер совершенного «первомартовцами» преступления - убийство Государя Императора - потребовал от властей придания казни характера массового действа. Следует сказать, что условно «просвещенная» Европа тех лет демонстрировала куда большую кровожадность и черствость нравов. Публичные гильотинирования и повешения украшали быт демократичных европейцев ничуть не меньше театральных премьер, церковных праздников или карнавалов. О линчевании в США даже и упоминать кажется лишним. Сколь диким казалось русскому человеку подобное восприятие казни как «зрелища» хорошо известно всякому, знакомому с отечественной литературой. Наши классики - И. С. Тургенев и Ф. М. Достоевский - в разное время оказавшиеся свидетелями гильотинирования, оставили весьма любопытные рассуждения на эту тему. Следует упомянуть, что в глубоко структурированном обществе самодержавной России разным сословным группам полагались разные виды казни. Дворяне и кадровые офицеры не могли быть повешены; их расстреливали. Примером того, что эта норма свято соблюдалась может служить казнь в 1882 г. морского офицера, народовольца Н. Е. Суханова; шедшие с ним по «процессу 20 - и» и приговоренные к казни народовольцы были повешены, Суханов же - расстрелян. Недворяне в случае вынесения смертного приговора должны были быть повешены. Иногда особым пунктом приговора являлось лишение всех прав состояния. Это означало, что осужденный терял все права, вытекающие из его принадлежности к сословию. Именно поэтому были повешены декабристы; к моменту исполнения приговора они более не были ни дворянами, ни офицерами. Но несмотря на либерализм суда присяжных и уголовного законодательства, преступников в России все же казнили, и немало. Только происходило это уже на каторге. Каторга, безусловно, являлась в высшей степени своеобразным явлением российской действительности. Нормы Уголовного уложения, по которым жила вся страна, в условиях каторги не действовали. Официально допускались телесные наказания - порка кнутом или розгами, но главное - каторжанская администрация имела право вынесения смертного приговора. Наиболее частой причиной казни на каторгах России являлось нападение арестанта на конвой или сотрудников администрации. Попытка побега, если только она не сопровождалась нападением на охрану, могла привести к увеличению срока заключения и телесному наказанию, но никак не казни. Убийство заключенным другого заключенного, даже случаи людоедства, тоже не грозили виновному смертью. Понятно, что при таком разделении ответственности жизнь каторжанина не стоила порой и 10 копеек (были случаи убийства за такие суммы); администрацию же лучше всяких карцеров и кандалов защищал страх смерти. По всякому факту нападения на солдат конвоя, тюремных смотрителей, чинов администрации или врачей возбуждалось следствие, которое могло тянуться несколько лет. Его вела местная полиция, подчинявшаяся начальнику каторги. Ему же докладывались результаты расследования, на основании которых он выносил приговор. Судебного процесса в обычном понимании на каторге не существовало. Не назначались представители обвинения, защиты, не было судьи. Это не значит, конечно, что начальник каторги был абсолютно неподконтролен властям; он, разумеется, всегда информировал о происходящем и Министерство юстиции, и Министерство внутренних дел, но следует ясно понимать, что возможности контроля его деятельности из столицы были весьма ограничены и поэтому сам этот контроль зачатую был сугубо формальным. Смертная казнь в самодержавной России применялась очень ограниченно. Лишь тяжкие государственные преступления могли привести подсудимого к смертному приговору суда. Именно очевидная необходимость осуждения террористов на смерть вызвала запрет в 1878 г. на рассмотрение судом присяжных заседателей дел, связанных с террором. Оправдание 31 марта 1878 г. судом присяжных террористки В. И. Засулич наглядно продемонстрировало администрации, что такой суд не может быть эффективным инструментом подавления политического террора. Либерализация общественных отношений, осуществленная в годы царствования Императора Александра Второго, привела к значительному смягчению уголовного законодательства. Телесные наказания были запрещены, фактически оказалась под запретом и смертная казнь за общеуголовные преступления. Даже такие чудовища, как Полуляхов, Антонов - Балдоха, Викторов, Пазульский и пр. , на совести которых порой оказывались десятки замученных жертв, не осуждались на смерть. Последней публичной казнью в общепринятом понимании этого выражения, явилось повешение народовольцев - первомартовцев на Семеновском плацу 3 апреля 1881 г. Как до, так и после нее исполнение приговоров террористам обычно осуществлялось в Иоанновском равелине Петропавловской крепости, либо в Шлиссельбургской крепости (в 1878 - 79 гг. повешены 17 народовольцев, в 1880 г. - еще 5). Эти казни проводились в присутствии специально назначенной для этого комиссиии с последующим уведомлением через газеты. Лишь исключительный характер совершенного «первомартовцами» преступления - убийство Государя Императора - потребовал от властей придания казни характера массового действа. Следует сказать, что условно «просвещенная» Европа тех лет демонстрировала куда большую кровожадность и черствость нравов. Публичные гильотинирования и повешения украшали быт демократичных европейцев ничуть не меньше театральных премьер, церковных праздников или карнавалов. О линчевании в США даже и упоминать кажется лишним. Сколь диким казалось русскому человеку подобное восприятие казни как «зрелища» хорошо известно всякому, знакомому с отечественной литературой. Наши классики - И. С. Тургенев и Ф. М. Достоевский - в разное время оказавшиеся свидетелями гильотинирования, оставили весьма любопытные рассуждения на эту тему. Следует упомянуть, что в глубоко структурированном обществе самодержавной России разным сословным группам полагались разные виды казни. Дворяне и кадровые офицеры не могли быть повешены; их расстреливали. Примером того, что эта норма свято соблюдалась может служить казнь в 1882 г. морского офицера, народовольца Н. Е. Суханова; шедшие с ним по «процессу 20 - и» и приговоренные к казни народовольцы были повешены, Суханов же - расстрелян. Недворяне в случае вынесения смертного приговора должны были быть повешены. Иногда особым пунктом приговора являлось лишение всех прав состояния. Это означало, что осужденный терял все права, вытекающие из его принадлежности к сословию. Именно поэтому были повешены декабристы; к моменту исполнения приговора они более не были ни дворянами, ни офицерами. Но несмотря на либерализм суда присяжных и уголовного законодательства, преступников в России все же казнили, и немало. Только происходило это уже на каторге. Каторга, безусловно, являлась в высшей степени своеобразным явлением российской действительности. Нормы Уголовного уложения, по которым жила вся страна, в условиях каторги не действовали. Официально допускались телесные наказания - порка кнутом или розгами, но главное - каторжанская администрация имела право вынесения смертного приговора. Наиболее частой причиной казни на каторгах России являлось нападение арестанта на конвой или сотрудников администрации. Попытка побега, если только она не сопровождалась нападением на охрану, могла привести к увеличению срока заключения и телесному наказанию, но никак не казни. Убийство заключенным другого заключенного, даже случаи людоедства, тоже не грозили виновному смертью. Понятно, что при таком разделении ответственности жизнь каторжанина не стоила порой и 10 копеек (были случаи убийства за такие суммы); администрацию же лучше всяких карцеров и кандалов защищал страх смерти. По всякому факту нападения на солдат конвоя, тюремных смотрителей, чинов администрации или врачей возбуждалось следствие, которое могло тянуться несколько лет. Его вела местная полиция, подчинявшаяся начальнику каторги. Ему же докладывались результаты расследования, на основании которых он выносил приговор. Судебного процесса в обычном понимании на каторге не существовало. Не назначались представители обвинения, защиты, не было судьи. Это не значит, конечно, что начальник каторги был абсолютно неподконтролен властям; он, разумеется, всегда информировал о происходящем и Министерство юстиции, и Министерство внутренних дел, но следует ясно понимать, что возможности контроля его деятельности из столицы были весьма ограничены и поэтому сам этот контроль зачатую был сугубо формальным. Следует упомянуть, что в ходе рассмотрения дела у начальника каторги, обвиняемый зачастую не вызывался для допроса и никогда не знал о принятом в отношении него решении. Приговоренный к повешению всегда содержался отдельно от прочих каторжан. Делалось это с единственной целью - оградить окружающих от ярости человека, которому уже нечего терять. За три дня до казни к приговоренному для напутствия приглашался каторжанский благочинный - священник, являвшийся настоятелем местного прихода. Зачастую именно появление священника служило для осужденного свидетельством того, что ему назначен смертный приговор. Священнику разрешалось оставаться в обществе приговоренного вплоть до самой казни. Единственным ограничением служило лишь желание самого смертника - он мог отказаться от общения в любую минуту. Случаи такого рода отказов исключительно редки (так, известный бандит и убийца Пазульский в ожидании казни не захотел встречаться со священником и даже на эшафоте отказался поцеловать крест. Кстати сказать, ему после этого было объявлено о помиловании). Обыкновенно в течение всех трех дней приговоренные оставались вместе со священником, словно надеясь, что его общество способно остановить исполнение приговора. По свидетельствам современников известно, что в эти последние дни резко менялось психическое и психологическое состояние приговоренных. Люди практически переставали спать; лишь немногие могли забыться легким сном, не превышавшим обычно 1 - 1, 5 часа в сутки. Правила разрешали смертнику прогулки до захода и он накручивал вместе со священником многие - многие километры в безостановочном движении в выделенной для него части двора. Люди впадали в состояние крайне несвойственного им в обычной обстановке нервного возбуждения, в котором оставались до самой казни. Даже закоренелые безбожники начинали подолгу безостановочно молиться, петь псалмы, вести разговоры о житии святых и загробной жизни. Из речи приговоренных исчезали бранные слова, о матерщине и речи быть не могло. Точное время и обстоятельства казни никогда не сообщались приговоренным. Все время, пока с приговоренным оставался священник, конвойные старались не приближаться к ним. Вообще, в свои последние дни смертники делались особенно опасны и всем смотрителям предписывалась особенная бдительность при контактах с ними. Вечером накануне казни приговоренный получал комплект чистого белья. Ночью следовали причащение Святых Тайн и исповедь. Обыкновенно уже после этого священник облачался в черную ризу, а смертник одевал полученное накануне чистое белье. На казнь обычно выводили с рассветом. Точной привязки к часу не существовало; считалось, что смертник имеет право в последний раз увидеть солнечный свет. Понятно, поэтому, что в зависимости от времени года и географической широты места время это могло сильно розниться. Последней привилегией смертника в этой жизни была возможность умереть именно на рассвете, а не ночью или вечером. На российской каторге приговоренному к казни не полагалось ни последнего ужина с выбором блюд, ни посещения бани накануне, ни даже рюмки водки (после причащения спиртное непозволительно в течение 12 часов, таков православный канон). Перед эшафотом зачитывалась конфирмация, после чего сразу же начинали бить барабаны. Делалось это для того, чтобы заглушить крики приговоренного. Обычно смертник начинал браниться и выкрикивать проклятия в адрес начальства. Помимо лиц, обязанных присутствовать при казни в силу своего служебного положения (акт подписывали начальник каторги, врач, секретарь канцелярии), к эшафоту обычно сгоняли не менее 100 заключенных. Делалось это для усиления психологического давления на арестантскую массу. Смертник все это время оставался в кандалах. Лишь после конфирмации его расковывали. Под барабанный бой приговоренного взводили на эшафот. Часто бывало, что смертники не могли идти, у них отказывали руки и ноги; они ничком валились на землю. Это были типичные случаи истероидного психоза, при котором парализуются двигательные функции, но человек остается полностью в сознании, может говорить и даже кажется спокойным. Такого приговоренного поднимали на эшафот на руках. Нередко случалось, что в такие минуты падали в обморок конвоиры. Видимо, эта возня у эшафота и в самом деле была очень тяжелым зрелищем. На эшафоте заключенный поступал в распоряжение палача. Тот набрасывал на смертника саван. Это был огромный мешок, полностью скрывавший человека. Саван выполнял несколько важных функций. Прежде всего, скрывал от глаз присутствовавших лицо казненного, со всеми теми ужасными симптомами, которыми сопровождается гибель от удушения в петле. Кроме того, нередко в момент казни на виселице у осужденных имело место рефлекторное мочеиспускание (и не только). Крепость нервов и самообладание не имели в данном случае большого значения. Наброшенный саван позволял отчасти скрыть это явление и не превращать глубоко символический акт воздаяния в глумление над телом. И наконец, не имевший рукавов саван позволял палачу легко совладать с любым практически смертником, вздумай тот оказать на эшафоте сколь - нибудь активное сопротивление. С момента появления смертника на эшафоте, он полностью попадал в руки палача. В самом прямом смысле; набросив саван, палач уже не снимал своих рук с плеч приговоренного. Он подводил казнимого к виселице, набрасывал на шею смазанную салом петлю, заставлял встать на «западню». «Западней» назывался люк, который после выбивания из - под него подпорок проваливался под весом смертника. Стоящего на «западне» человека палач продолжал удерживать за плечи, подпорки «западни» всегда выбивал помощник. Смертникам на эшафоте не связывали руки за спиной и никогда их не ставили на табуретки, как это иногда показывают в кинофильмах. Понятно, что редкий смертник отказал бы себе в последнем удовольствии послать такую табутетку добрым пинком на головы стоящих перед эшафотом солдат. Некоторые приговоренные просили палача не одевать на них саван и сами набрасывали на себя петлю. Обычно палачи не отказывали в таких просьбах. Следует помнить, что работа палаческая есть убийство, деяние, с точки зрения православного человека не менее греховное, чем само то преступление, за которое виновного казнят. Поэтому, если был шанс не брать этот грех на душу, то палачи старались такой шанс использовать. Каторжанская администрация закрывала глаза на такого рода отступления от правил. Примером подобного отступления может служить история с известным грабителем Пазульским, который попросил казнить его без савана, сам набросил на шею петлю и взошел на «западню». И после этого, кстати, был помилован. В свое время получили известность обстоятельства казни в 1890 г. некоего ссыльнокаторжного Кучерянского, приговоренного к повешению за нанесение ран смотрителю Александровской кандальной тюрьмы Шишкову. Накануне казни приговоренный добыл нож, нанес себе сильный порез шеи, но самоубийство не удалось; врач наложил ему повязку и остановил кровотечение. Выведенный к эшафоту Кучерянский дождался, когда его раскуют, после чего сорвал с шеи повязку и, перекрывая барабанный бой, стал кричать присутствовавшим арестантам, чтобы они следовали его примеру и убивали конвоиров. На эшафоте он сопротивлялся палачу Комлеву и продолжал кричать до тех самых пор, пока под ним не провалилась «западня». Последние слова его были: «Не робейте, братцы, смерть легка, веревка - тонка!»Но даже и после этой казни руки смертникам связывать не стали, полагая, очевидно, что это явится нарушением русской традиции.