Смерть: почему мы должны быть ей благодарныСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Смерть получает плохую прессу. Неизменно непрошеный гость, приходящий слишком рано. Её боятся и ненавидят. «Последний враг», — так отзывается о ней Библия…Однако поэты и философы раз за разом говорят, что без смерти мы не были бы теми, кто мы есть. Мрачная перспектива заставляет нас вставать по утрам и побуждает к великим делам. Всякая форма конечна, говорят философы, а что-то может возникнуть только благодаря форме. К этому хору в последнее время стали присоединяться социальные психологи. Всё начинается с осознания нашей смертности. Как и все живые существа, мы боремся за выживание. Тем не менее, в отличие от других существ (насколько нам известно), мы живём с осознанием того, что эту борьбу мы обязаны проиграть. Наш могучий мозг, блистательно строящий силлогизмы, говорит нам, что худшее обязательно произойдёт. Мы все живём в тени личного апокалипсиса. Это трудно. Действительно, это страшная мысль, способная парализовать волю. Именно поэтому мы так много работаем над тем, чтобы отодвинуть её как можно дальше или отменить совсем. Это безумное противостояние с неизбежным ответственно за наши величайшие достижения. Пожалуй, наиболее очевидный результат — это материальный прогресс. Например, земледелие появилось для того, чтобы дать нам пищу, а пища нужна, чтобы жить. Одежда и здания согревают нас, оружие позволяет охотиться и защищаться, медицина лечит, когда мы болеем. Короче говоря, подавляющее большинство открытий продлевают нам жизнь. Даже наука мотивирована страхом смерти. Отец эмпиризма Фрэнсис Бэкон считал достижение вечной жизни самой благородной целью философа. Ради этого он пожертвовал своей жизнью, заболев пневмонией во время экспериментов по криоконсервации. Наука — удел смертных: боги едва ли испытывают нужду в биохимии. Несмотря на все усилия, страшная перспектива никуда не делась. Многие мыслители, от Гегеля до Хайдеггера, полагали, что в действительности культура и материальная цивилизация — это способ заверить самих себя в том, что мы будем жить после гибели тела. Ту же тему в 1973 году поднимал антрополог Эрнест Беккер, книга которого «Отрицание смерти» получила Пулитцеровскую премию. Именно эта работа вдохновила социальных психологов поискать эмпирические доказательства в поддержку спекуляций философов. Этими исследователями стали Джефф Гринберг из Аризонского университета, Шелдон Соломон из Скидмор-колледжа и Том Пищинский из Колорадского университета. Они выдумали теорию управления ужасом, которая постулирует, что большинство наших поступков и верований обусловлено страхом смерти. Они предположили, что мы вырабатываем такие взгляды на мир, которые позволяют нам справиться с сознанием собственной смертности. Самым явным образом это проявилось в религии, поэтому, рассудили учёные, перед лицом смерти люди чаще должны обращаться в веру. И действительно, нечто подобное удалось обнаружить. В ходе одного из экспериментов группу студентов-христиан просили оценить личность двух человек. Эти люди во всех отношениях были очень схожи, за исключением того, что один был христианином, а другой — иудеем. Участники контрольной группы благосклонно отнеслись к обоим, а те студенты, которые предварительно заполнили анкету с вопросами об их отношении к смерти, более позитивно судили о христианине и негативно — об иудее. Религией этот эффект не ограничился. На примере более 400 исследований психологи показали, что почти все аспекты нашего мировоззрения мотивированы попыткой примириться со смертью. Национализм, например, позволяет нам верить, что мы будем вечно жить в качестве части большого целого: г-н Гринберг и его коллеги выяснили, что американские студенты, которым напомнили об их смертности, с особым жаром критиковали антиамериканского писателя. Далее, Холли Макгрегор из Аризонского университета (США) показала, что студенты, которых заставили задуматься о смерти, не только не одобряют тех, кто оспаривает их взгляды на мир, но и готовы на насилие. В эксперименте это выражалось в виде чрезмерных порций горячего соуса. Эти предварительные исследования подтвердили подозрения Беккера в том, что отрицание смерти — причина всех зол. Вот что приводит к разделению людей на «наших» и «не наших», способствует предрассудкам и агрессии, питает войны и терроризм. Например, люди, которым показывали, как самолёты врезаются в нью-йоркские небоскрёбы, чаще поддерживали вторжение в Ирак. Но потом теоретики управления ужасом стали обнаруживать и светлые стороны страха смерти. Например, один из самых мощных факторов человеческой культуры — желание оставить что-то после себя. Отсюда, говорят психологи, в том числе величайшие произведения искусства. О чём-то подобном говорил ещё Сократ, отмечая, что, пока мужчины отчаянно пытаются увековечить своё имя, женщины идут более простым путём — рожают детей. Действительно, в одном из исследований немцы, когда им напомнили о смерти, выразили желание иметь больше детей, а китайцы — готовность выступать против правила одного ребёнка. Смерть получает плохую прессу. Неизменно непрошеный гость, приходящий слишком рано. Её боятся и ненавидят. «Последний враг», — так отзывается о ней Библия…Однако поэты и философы раз за разом говорят, что без смерти мы не были бы теми, кто мы есть. Мрачная перспектива заставляет нас вставать по утрам и побуждает к великим делам. Всякая форма конечна, говорят философы, а что-то может возникнуть только благодаря форме. К этому хору в последнее время стали присоединяться социальные психологи. Всё начинается с осознания нашей смертности. Как и все живые существа, мы боремся за выживание. Тем не менее, в отличие от других существ (насколько нам известно), мы живём с осознанием того, что эту борьбу мы обязаны проиграть. Наш могучий мозг, блистательно строящий силлогизмы, говорит нам, что худшее обязательно произойдёт. Мы все живём в тени личного апокалипсиса. Это трудно. Действительно, это страшная мысль, способная парализовать волю. Именно поэтому мы так много работаем над тем, чтобы отодвинуть её как можно дальше или отменить совсем. Это безумное противостояние с неизбежным ответственно за наши величайшие достижения. Пожалуй, наиболее очевидный результат — это материальный прогресс. Например, земледелие появилось для того, чтобы дать нам пищу, а пища нужна, чтобы жить. Одежда и здания согревают нас, оружие позволяет охотиться и защищаться, медицина лечит, когда мы болеем. Короче говоря, подавляющее большинство открытий продлевают нам жизнь. Даже наука мотивирована страхом смерти. Отец эмпиризма Фрэнсис Бэкон считал достижение вечной жизни самой благородной целью философа. Ради этого он пожертвовал своей жизнью, заболев пневмонией во время экспериментов по криоконсервации. Наука — удел смертных: боги едва ли испытывают нужду в биохимии. Несмотря на все усилия, страшная перспектива никуда не делась. Многие мыслители, от Гегеля до Хайдеггера, полагали, что в действительности культура и материальная цивилизация — это способ заверить самих себя в том, что мы будем жить после гибели тела. Ту же тему в 1973 году поднимал антрополог Эрнест Беккер, книга которого «Отрицание смерти» получила Пулитцеровскую премию. Именно эта работа вдохновила социальных психологов поискать эмпирические доказательства в поддержку спекуляций философов. Этими исследователями стали Джефф Гринберг из Аризонского университета, Шелдон Соломон из Скидмор-колледжа и Том Пищинский из Колорадского университета. Они выдумали теорию управления ужасом, которая постулирует, что большинство наших поступков и верований обусловлено страхом смерти. Они предположили, что мы вырабатываем такие взгляды на мир, которые позволяют нам справиться с сознанием собственной смертности. Самым явным образом это проявилось в религии, поэтому, рассудили учёные, перед лицом смерти люди чаще должны обращаться в веру. И действительно, нечто подобное удалось обнаружить. В ходе одного из экспериментов группу студентов-христиан просили оценить личность двух человек. Эти люди во всех отношениях были очень схожи, за исключением того, что один был христианином, а другой — иудеем. Участники контрольной группы благосклонно отнеслись к обоим, а те студенты, которые предварительно заполнили анкету с вопросами об их отношении к смерти, более позитивно судили о христианине и негативно — об иудее. Религией этот эффект не ограничился. На примере более 400 исследований психологи показали, что почти все аспекты нашего мировоззрения мотивированы попыткой примириться со смертью. Национализм, например, позволяет нам верить, что мы будем вечно жить в качестве части большого целого: г-н Гринберг и его коллеги выяснили, что американские студенты, которым напомнили об их смертности, с особым жаром критиковали антиамериканского писателя. Далее, Холли Макгрегор из Аризонского университета (США) показала, что студенты, которых заставили задуматься о смерти, не только не одобряют тех, кто оспаривает их взгляды на мир, но и готовы на насилие. В эксперименте это выражалось в виде чрезмерных порций горячего соуса. Эти предварительные исследования подтвердили подозрения Беккера в том, что отрицание смерти — причина всех зол. Вот что приводит к разделению людей на «наших» и «не наших», способствует предрассудкам и агрессии, питает войны и терроризм. Например, люди, которым показывали, как самолёты врезаются в нью-йоркские небоскрёбы, чаще поддерживали вторжение в Ирак. Но потом теоретики управления ужасом стали обнаруживать и светлые стороны страха смерти. Например, один из самых мощных факторов человеческой культуры — желание оставить что-то после себя. Отсюда, говорят психологи, в том числе величайшие произведения искусства. О чём-то подобном говорил ещё Сократ, отмечая, что, пока мужчины отчаянно пытаются увековечить своё имя, женщины идут более простым путём — рожают детей. Действительно, в одном из исследований немцы, когда им напомнили о смерти, выразили желание иметь больше детей, а китайцы — готовность выступать против правила одного ребёнка.

Недавно Кеннет Вейл из Университета Миссури (США) и его коллеги составили целый каталог вещей, которыми нас одаривает сознание смертности. Например, это стремление к здоровому образу жизни. Исследователи также выделили тонкую грань между осознанным и неосознанным напоминанием о смерти. В последнем случае мы начинаем бездумно цепляться за традиционные общественные ценности. И хорошо, если в число этих ценностей не входит агрессивное навязывание их соседям с помощью пушек и пулемётов. Сознательное напоминание о смерти, с другой стороны, стимулирует более обдуманную переоценку взглядов на жизнь. Чем больше мы созерцаем собственную смертность, тем активнее отвергаем навязываемые извне ценности вроде богатства и славы, концентрируя внимание на развитии личности. И, судя по тому, что происходит вокруг, мы думаем о смерти недостаточно много…