Смерть не является достаточной причинойСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Путешествие по Трансильвании? Что ж, будьте готовы к всему. Экипаж остановился. Лошади зафыркали, замотали головой, от их крупов исходил жар. Штору чуть отодвинули. Прошло еще несколько томительных минут. Дверь экипажа медленно приотворилась. Сначала показалась кисть руки, утопавшая в чёрном кружеве манжеты – тонкие длинные пальцы, перстень с печаткой, – потом на ступеньку опустилась нога в изящной туфле; каблук придавил прилипший к ступеньке лист. И наконец фигура путешественника выдвинулась из полумрака, так что в тусклом свете фонаря Николаус смог увидеть пассажира полностью, хотя казалось, что она не в силах отсоединиться от темноты, как плохо прорезанный на бумаге силуэт с трудом извлекается из листа. Путешественник весь облачен был в чёрное. Узкое холодное лицо – породистое и бледное, слега искривленный нос с горбинкой, тонкие губы, высокий лоб – в обрамлении густых темных волос. - Вы остановили нас, – произнес он, и это прозвучало не как вопрос, а как утверждение с некоторым оттенком обвинения. Вряд ли он был старше Николауса, но казался человеком утомленным, болезненным и тщательно рассчитывающим свои силы. - И вы были так добры, что… – начал было Николаус, но запнулся, увидев, что путешественник его не слушает, а изучает картину недавнего бедствия – сломанный и опасно накренившийся у края дороги дилижанс, возле которого суетился возница, растерявшиеся и еще не до конца проснувшиеся пассажиры, разметанный в пыли и грязи багаж. Потерпевшие это крушение горестно всплескивали руками, беспрестанно задавались вслух вопросами, как же теперь быть и насколько серьезна поломка, но только Николаус оказался столь сообразительным, что стремительно подхватил свой саквояж и выскочил на середину дороги, стоило ему заметить появившийся из-за поворота экипаж. - Лошади понесли? – со странной смесью равнодушия и любопытства спросил путешественник. Он уже отклонился назад, слившись с полумраком кареты почти полностью. - Одна из лошадей как взбеленилась… – проговорил Николаус в узкий зазор: дверца с зашторенным окном быстро оказалась вновь притворенной. – Взвилась, будто за ней гонится стая голодных волков. Прошу вас: я заплачу, но мне срочно нужно быть в N, в противном случае я подведу своих клиентов, и…- Вот как? Я направляюсь в N. - О! Понимаю, что моя просьба может быть для вас обременительна, мне не хочется утруждать, но… Я был бы признателен, если…Николаус захлебывался словами: еще немного – и остальные пассажиры сообразят, что упустили шанс убраться из лесной глуши, что он оказался самым ушлым и опередил их. По обе стороны дороги высились вековые деревья, и едва начавший брезжить рассвет не мог пока что пробиться сквозь сумрачный полог раскидистых крон. - Садитесь, – меланхолично кивнул владелец экипажа. Так слабо, что Николаусу пришлось убеждать себя: он действительно видел этот кивок. - О! Благодарю вас, я заплачу, я…Он проглотил окончание фразы, поймав до крайности ироничный взгляд путешественника. Не дожидаясь, пока тот передумает или остальные пассажиры дилижанса начнут кидать в их сторону недобрые взгляды, Николаус юркнул в экипаж. Горячая благодарность переполняла его сердце. - Что вы делаете!… ох, прошу вас, не стоит рисковать и… – в ужасе зашипели в углу, и Николаус даже вздрогнул: ему и в голову не пришло, что в экипаже может находиться кто-то еще. Молодой человек в черном качнул головой, пресекая эти страстные мольбы, высказываемые придушенным голосом: – Успокойтесь же, Герберт. Что вы, как дитя!- Вам виднее, но… Как это неблагоразумно! Приветствую, приветствую, присаживайтесь… – Николаус заморгал, привыкая к полумраку: невысокий полный человечек заерзал на сидении и суетливо замахал руками. Весь его вид выдавал полнейшую растерянность. Можно было понять его беспокойство: подобрать в глуши незнакомца – шаг, не только способный стеснить путешествующих, но и рискованный. Вероятно, где-то поблизости всё же рыскали волки: Николаус слышал, что лошади его новых попутчиков также вели себя нервно и тревожно ржали. С места они тронулись рывком, будто стремились скорее оставить опасность за своей спиной. - Моё имя Николаус. Николаус Фабри. - Ээ… Рад знакомству… Мда… рад знакомству… Герберт Шульц, – откликнулся невысокий человечек. - Алоиз, – проронил владелец экипажа. За взволнованной реакцией своего спутника и выражениями благодарности со стороны обрадованного Николауса он наблюдал с чуть ироничной меланхолией, откинувшись на подушки. - Я следую по делам службы. Меня ожидают к вечеру, а из-за поломки дилижанса я рисковал стать причиной задержки важного для моих клиентов события…- Вот как, – вежливо отозвался Алоиз. Было ясно, что его менее всего волнуют неприятности нечаянного попутчика. Пора было замолчать, и так Николаус и поступил. Путешествие по Трансильвании? Что ж, будьте готовы к всему. Экипаж остановился. Лошади зафыркали, замотали головой, от их крупов исходил жар. Штору чуть отодвинули. Прошло еще несколько томительных минут. Дверь экипажа медленно приотворилась. Сначала показалась кисть руки, утопавшая в чёрном кружеве манжеты – тонкие длинные пальцы, перстень с печаткой, – потом на ступеньку опустилась нога в изящной туфле; каблук придавил прилипший к ступеньке лист. И наконец фигура путешественника выдвинулась из полумрака, так что в тусклом свете фонаря Николаус смог увидеть пассажира полностью, хотя казалось, что она не в силах отсоединиться от темноты, как плохо прорезанный на бумаге силуэт с трудом извлекается из листа. Путешественник весь облачен был в чёрное. Узкое холодное лицо – породистое и бледное, слега искривленный нос с горбинкой, тонкие губы, высокий лоб – в обрамлении густых темных волос. - Вы остановили нас, – произнес он, и это прозвучало не как вопрос, а как утверждение с некоторым оттенком обвинения. Вряд ли он был старше Николауса, но казался человеком утомленным, болезненным и тщательно рассчитывающим свои силы. - И вы были так добры, что… – начал было Николаус, но запнулся, увидев, что путешественник его не слушает, а изучает картину недавнего бедствия – сломанный и опасно накренившийся у края дороги дилижанс, возле которого суетился возница, растерявшиеся и еще не до конца проснувшиеся пассажиры, разметанный в пыли и грязи багаж. Потерпевшие это крушение горестно всплескивали руками, беспрестанно задавались вслух вопросами, как же теперь быть и насколько серьезна поломка, но только Николаус оказался столь сообразительным, что стремительно подхватил свой саквояж и выскочил на середину дороги, стоило ему заметить появившийся из-за поворота экипаж. - Лошади понесли? – со странной смесью равнодушия и любопытства спросил путешественник. Он уже отклонился назад, слившись с полумраком кареты почти полностью. - Одна из лошадей как взбеленилась… – проговорил Николаус в узкий зазор: дверца с зашторенным окном быстро оказалась вновь притворенной. – Взвилась, будто за ней гонится стая голодных волков. Прошу вас: я заплачу, но мне срочно нужно быть в N, в противном случае я подведу своих клиентов, и…- Вот как? Я направляюсь в N. - О! Понимаю, что моя просьба может быть для вас обременительна, мне не хочется утруждать, но… Я был бы признателен, если…Николаус захлебывался словами: еще немного – и остальные пассажиры сообразят, что упустили шанс убраться из лесной глуши, что он оказался самым ушлым и опередил их. По обе стороны дороги высились вековые деревья, и едва начавший брезжить рассвет не мог пока что пробиться сквозь сумрачный полог раскидистых крон. - Садитесь, – меланхолично кивнул владелец экипажа. Так слабо, что Николаусу пришлось убеждать себя: он действительно видел этот кивок. - О! Благодарю вас, я заплачу, я…Он проглотил окончание фразы, поймав до крайности ироничный взгляд путешественника. Не дожидаясь, пока тот передумает или остальные пассажиры дилижанса начнут кидать в их сторону недобрые взгляды, Николаус юркнул в экипаж. Горячая благодарность переполняла его сердце. - Что вы делаете!… ох, прошу вас, не стоит рисковать и… – в ужасе зашипели в углу, и Николаус даже вздрогнул: ему и в голову не пришло, что в экипаже может находиться кто-то еще. Молодой человек в черном качнул головой, пресекая эти страстные мольбы, высказываемые придушенным голосом: – Успокойтесь же, Герберт. Что вы, как дитя!- Вам виднее, но… Как это неблагоразумно! Приветствую, приветствую, присаживайтесь… – Николаус заморгал, привыкая к полумраку: невысокий полный человечек заерзал на сидении и суетливо замахал руками. Весь его вид выдавал полнейшую растерянность. Можно было понять его беспокойство: подобрать в глуши незнакомца – шаг, не только способный стеснить путешествующих, но и рискованный. Вероятно, где-то поблизости всё же рыскали волки: Николаус слышал, что лошади его новых попутчиков также вели себя нервно и тревожно ржали. С места они тронулись рывком, будто стремились скорее оставить опасность за своей спиной. - Моё имя Николаус. Николаус Фабри. - Ээ… Рад знакомству… Мда… рад знакомству… Герберт Шульц, – откликнулся невысокий человечек. - Алоиз, – проронил владелец экипажа. За взволнованной реакцией своего спутника и выражениями благодарности со стороны обрадованного Николауса он наблюдал с чуть ироничной меланхолией, откинувшись на подушки. - Я следую по делам службы. Меня ожидают к вечеру, а из-за поломки дилижанса я рисковал стать причиной задержки важного для моих клиентов события…- Вот как, – вежливо отозвался Алоиз. Было ясно, что его менее всего волнуют неприятности нечаянного попутчика. Пора было замолчать, и так Николаус и поступил.

Первые час или полтора пролетели для него как одна секунда: после всех треволнений он незаметно для себя погрузился в крепкий утренний сон. Возможно, он проспал бы и дольше, но экипаж тряхнуло. - Крутые здесь повороты, – раздалось над его ухом. Герберт Шульц смущенно косился на него. Кажется, этой заискивающей репликой он пытался искупить свое недавнее предубеждение против случайного попутчика. - Да, и впрямь очень крутые… Эти дороги, должно быть, очень опасны зимой и в ненастье. - Говорят, так и есть. Некоторое время они ехали молча. Николаус уже начал привыкать к полумраку внутри экипажа и только тоскливо разглядывал переплетение нитей ткани, сквозь которую едва сочился дневной свет. Владелец экипажа не дремал, как того можно было ожидать, не беседовал со своим спутником, но и погруженным в раздумья не выглядел; казалось, он вообще не замечает ничего вокруг. Шульц время от времени шумно вздыхал, сцеплял пальцы на животе, ерзал и проявлял то ли нетерпение, то ли беспокойство, поводов для которого не наблюдалось. Возможно, его утомляло длительное бездействие, а может, он жаждал как можно скорее прибыть к пункту назначения. От нечего делать Николаус принялся строить догадки: кем же приходится Шульц владельцу экипажа? Трудно заподозрить, что их связывают родственные узы. Не похоже и на то, что этот суетливый круглоголовый человечек состоит у Алоиза в услужении. Предположить между ними дружбу Николаусу не удавалось: слишком уж разными они были и по нраву, и по положению. Одежда молодого человека, столь архаичная, дань старомодному романтизму (чего стоит только блуза с черным кружевом!), заставила Николауса заподозрить в нем художника или музыканта – одного из тех бесконечно далеких от мира обычных людей персонажей, на которых он всегда взирал с полным осознанием пропасти, отделявшей его от них. Отделка экипажа, множество мелочей – всё отличалось добротностью, вкусом и изысканностью и позволяло убедиться в том, что владелец кареты человек родовитый и со средствами. Спустя еще минут сорок Герберт Шульц не выдержал и, покосившись на Николауса, спросил приглушенным голосом, что влечет того в N и долго ли он намерен там пробыть. - Служебные обязанности, – решил ограничиться кратким ответом Николаус, но спохватился, что подобная лаконичность выглядит неучтиво по отношению к людям, оказавшим ему любезность, и добавил: - Ранее я никогда не был в Трансильвании. И если бы не вы, то мои первые впечатления от этого чудесного края были бы омрачены дорожным происшествием…- Мы тоже едем туда впервые, – сознался Герберт Шульц. - Прошу простить, если моё любопытство покажется невежливым: что же побудило вас предпринять это путешествие? И так ли красив N, как я слышал?- Мы едем… По… семейным делам… – запнувшись и отведя взгляд, сказал Шульц. - Мы направляемся к моим родственникам, – подтвердил Алоиз. Тонкие карминные губы сложились в зловещую усмешку. За долгое время он впервые подал голос и вышел из своей похожей на летаргию отстраненности. По тому, как он оживился, можно было даже предположить, что далее последует длительное красочное пояснение, но ничего такого не произошло. Как-то сама собой беседа на этом и замерла. Утренние треволнения и долгая дорога сделали свое дело: у Николауса заурчало в желудке, и как он ни старался подтянуть колени повыше к животу, чтобы подавить позорные свидетельства голода, заглушить эти отчаянные сигналы было трудно. Время завтрака давно миновало. Конечно, у него в саквояже был небольшой свёрток с едой, но разве мыслимо устроить в таком экипаже харчевню? Нет, Николаус скорее умер бы, чем так опозориться. Он с замиранием сердца ловил каждый жест Шульца, ожидая, что тот вот-вот предложит сделать остановку на обед в одном из селений, что они проезжали; почему-то ждать таких поползновений от владельца экипажа ему и в голову не приходило, а вот Шульц выглядел человеком, любящим поесть и не отказывающим себе в излишествах. Когда же они поравнялись с постоялым двором, Николаус почти ощутил во рту вкус горячей мясной похлебки, свежеиспеченного хлеба с хрустящей корочкой, горького кофе… Он зажмурился на секунду и сглотнул слюну, а когда открыл глаза, обнаружил, что кучер и не думает останавливать лошадей. Ему, случайному попутчику, подобранному из милости, не пристало высказывать свои пожелания и недовольства, но разочарование оказалось так велико, что Николаус не утерпел и, краснея, обратился к Шульцу: - Прошу прощения… Наверняка, вы рассчитали маршрут, но… Вы не думали о том, чтобы подкрепиться? Может статься, это последний постоялый двор на нашем пути, и ближайшие часы мы будем ехать по местам безлюдным… Да и лошади выдержат ли без отдыха?Тот вздрогнул – так, будто его ужалили, – и отвел глаза. - Гхм… это было бы неплохо, но мы потеряем столько времени… на эти остановки… При удачном стечении обстоятельств к ночи мы могли бы уже прибыть в N…- Отчего бы вам не послушать нашего друга, Герберт? – внезапно произнес Алоиз. - Я вполне обойдусь припасами из дорожной корзины! – неожиданно резво возразил Шульц. - Как вам угодно, но ближе к вечеру мы могли бы остановиться ненадолго. Вы разомнете ноги и подкрепитесь горячей пищей. - Нет-нет! Я вовсе не устал. - Я не хотел бы питаться в карете. И, думаю, вы тоже не хотите для меня этого, – черные кружева взлетели вокруг белых пальцев раздраженными воронами. - Будет безопаснее… разумнее доехать как можно скорее до поместья. Там вы сможете отдохнуть. Вы сами это понимаете. Взгляды их скрестились. Герберт Шульц нервно вздернул подбородок, но не отвел глаз. Наконец Алоиз улыбнулся своей слабой ироничной улыбкой. Этот на удивление горячий спор с невнятной ноткой угрозы вконец смутил Николауса, который почувствовал себя виноватым в том, что вызвал разногласия между попутчиками. Он залился краской еще на первых словах Шульца, и теперь стал совсем пунцовым. - Прошу вас, забудьте мои слова! Поедемте, я совершенно не устал и не вправе расстраивать ваши планы!В результате Гербертом действительно была извлечена откуда-то внушительных размеров корзина с отборным провиантом. Обессилевший от голода Николаус с благодарностью согласился разделить с Шульцом трапезу, хотя кусок и не лез ему в горло; Алоиз не притронулся ни к чему и прикрыл почти прозрачные веки: казалось, сам вид еды вызвал у него отвращение. Спустя еще час Николаус заскучал. Шульц сопел рядом. Иногда это сопение перемежалось сдерживаемыми вздохами. Алоиз за всё это время ни разу не переменил позы и будто даже не нуждался в этом. Обложенный подушками, он снова погрузился в бездвижное забытье. В дилижансе Николаус коротал время за беседой с попутчиком – пожилым сельским священником, человеком простодушным, но образованным и способным к интересным умозаключениям. Остальные пассажиры дилижанса были либо мелкими торговцами, либо крестьянами. Здесь же скрасить часы могла бы только хорошая книга, и у Николауса она даже имелась при себе, но насладиться ею или видами Трансильвании было невозможно из-за темной ткани, которыми были затянуты окна. Смазанные силуэты полей и гор, проглядывающие через разреженную кое-где сетку нитей, были явно недостаточны для того, чтобы составить представление о пейзаже. Николаус подумал, что никто не сочтет невежливым, если он, предоставленный сам себе, развлечется созерцанием природы. Придвинувшись поближе к окну, он слегка отогнул ткань и даже зажмурился: день был пасмурным, но жемчужная красота неба и торжествующая яркость зелени его пленили. И тут же раздался вскрик. Николаус даже не понял, что произошло. Какое-то хаотичное движение, обрывки бормотания Шульца, стон боли, гневный рык, звук удара о стенку экипажа. - Опустите штору! – потребовал Алоиз. - Ради Бога, немедленно закройте! Закройте же, вам говорят! – Шульц перегнулся через него, дернул угол ткани, тщательно подоткнул его так, чтобы свет не просачивался внутрь. - Прошу прощения, я…Николаус растерянно заморгал. Алоиз сидел, закрыв лицо руками. Герберт Шульц прикусил губу. Видно было, что ему неловко. - Вы должны понять – длительная болезнь… – принялся с виноватым видом объяснять он. – Алоизу сейчас вреден яркий свет, и…- Простите, я не знал! – с искренним раскаянием воскликнул Николаус. Разыгравшаяся только что сцена вызвала у него ужасное чувство стыда, но смущение смели нахлынувшие угрызения совести: пустоголовый эгоист, он проигнорировал очевидное! Ведь ему сразу бросилась в глаза неестественная бледность молодого человека, его заставляющая содрогнуться болезненность. Как же можно было оказаться настолько слепым, настолько поглощенным собой и своими неприятностями? Становились понятными и нежелание Шульца брать Николауса с собой, и его нервозность, как теперь выяснялось, обусловленная волнением за здоровье своего подопечного, и странная безучастность Алоиза. - Прошу простить меня! Я был так неосторожен, так легкомысленен! – обратился он к молодому человеку. Тот отнял руки от лица и лишь кивнул, показывая, что извинения приняты. - Искренне надеюсь, вы чувствуете себе уже лучше, и здешний воздух пойдет на пользу… Мне кажется… я чувствую… эта свежесть, этот аромат хвои… Так бодрит.. Вы долго хворали?- Да, – скупо ответил Алоиз, но внезапно переменил мнение и заговорил, сарказмом и горечью разделяя слова: – Представьте себе ежедневное отравление мышьяком. Последовательное и расчетливое. Творящееся руками тех, от кого не ожидаешь удара в спину. Его губы злобно скривились. - Мы до конца не понимали, в чем причина моего ухудшающегося самочувствия. Я слепо верил своим врагам. Этому купленному доктору… Был так наивен! Даже когда перестал ходить. Продолжал принимать пищу из их рук. Доверился их заботам.

- Но в чем же причина… – шокированный Николаус не знал, какие подобрать слова, но Алоиз закончил за него с вызывающей резкостью: – Моего убийства? Человеческая жадность, разумеется. Но они просчитались. - Попытки убийства. Алоизу удалось спастись, мы поспешили уехать, и вот… - торопливо ввернул Шульц, шумно делая глоток из фляжки. Крышка стукалась с нервным дребезжанием о горлышко, когда он принялся завинчивать ее. - Герберт поехал со мной. Хотя – мог остаться. Он мой воспитатель. - С самого раннего его детства, – подтвердил Шульц, и в его голосе пробилась неприкрытая нежность. - Я ведь был примерным воспитанником? – усмехнулся молодой человек. - О, да! – с сентиментальной горячностью воскликнул Шульц, прижимая руки к груди. – Я воистину могу гордиться вами!- Даже вчера на постоялом дворе я был примерным воспитанником, – чуть повысив голос, продолжил Алоиз, и Николаусу показалось, что в этой взлетающей неоконченным вопросом фразе крылся какой-то горький вызов. Шульц нервно утер платком лоб и боязливо закивал: - Д-да, конечно …- Неслыханно! Но обращались ли вы в полицию?! Злодеи должны быть наказаны, и вы…Горячее сочувствие переполняло теперь Николауса. Он устыдился того, что вначале счел владельца экипажа высокомерным. - Всему своё время, – вяло взмахнул рукой молодой человек, вновь впадая в привычную меланхоличную безучастность. Впрочем, тут же мечтательно улыбнулся какой-то своей мысли и добавил: - Власти не всегда могут покарать преступников. Они любят их щадить. Как и тех, кто является их пособниками. Таких тоже предостаточно. Николауса потрясла сила злобы в его словах. Кажется, это понял и Герберт Шульц, который не стал против обыкновения вступаться за своего воспитанника, а потупился. Со стороны могло даже показаться, что он боится своего воспитанника, и Николаус сделал вывод, что Герберт Шульц до сих пор не пришел в себя от недавнего покушения на жизнь молодого человека. Потрясенный рассказом своих попутчиков, Николаус погрузился в молчание. Мысли его плавно перешли к делам служебным. Будучи нотариусом, как часто он сталкивался с человеческой смертью! Наследство, увы, достается людям только после ухода в мир иной завещателя. Нередко лишь приличия заставляли наследников скрывать радость от кончины родственника, но Николаус видал и другое – подлинную скорбь, которую не могли смягчить никакие богатства. Уже не раз и не два за столь короткую свою карьеру ему приходилось утешать растерянных вдов, потрясенных ударом судьбы вдовцов, оставшихся без средств к существованию сирот. Он до сих пор не мог забыть сломленной горем юной вдовы. Трагическая нелепая гибель мужа на охоте обернулась для молодой женщины катастрофой. Неприкрытое безграничное отчаяние было написано на ее лице, когда она дрожащим голоском, поминутно дотрагиваясь до обручального кольца, отвечала Николаусу неизменным «нет» на все его вопросы – есть ли у нее близкие, которые могли бы позаботиться о ней, или надежный человек, способный взять на себя труд по разбору долговых расписок. Муж ее, человек добрый, но мечтательный, уделял не слишком много внимания вопросам практическим, и состояние его финансовых дел было удручающим. Сердце Николауса в такие моменты разрывалось от жалости. Нынешние его клиенты, к которым он так торопился, должны были вступить в права наследования. Незадолго до смерти богатого барона, проживавшего в Трансильвании, единственный его прямой наследник вернулся из-за границы, но в считанные месяцы угас от неизвестной болезни. Ни один из приглашенных врачей ничего не смог поделать. Так и вышло, что после смерти старого барона состояние переходило дядьям молодого человека, людям средних лет и без всяких навыков управления обширным хозяйством. Николаусу предстояло сообщить им эту новость, и он предвидел их реакцию на такой поворот событий: они растерялись уже и от того, что им пришлось вместо захворавшего юного Фихтера разбираться с текущими делами своего престарелого родственника. Едва гроб с телом покойного был опущен в землю, они вынуждены были отправиться улаживать дела барона в далекую Трансильванию. «Как мне вынести все эти хлопоты, если всю жизнь я довольствовался малым и провел в окружении книг по истории и искусству, а не хозяйственных книг? Именно к этому вся моя склонность, и мне требуется помощь человека более опытного», - сетовал Рудольф Фихтер в последнем письме к своему нотариусу – отцу Николауса, главе юридической конторы. Теперь же Николаус должен был огласить завещание и помочь наследникам разобраться с делами. Он хорошо понимал их растерянность. Понимал Николаус и то, что ему не следует принимать печали клиентов близко к сердцу – отец качал головой, если видел, что у Николауса эмоции вновь возобладали над профессиональной сдержанностью, – но он так и не смог одеться хитиновым покровом равнодушия. Он с кротостью сносил дурное настроение наследников, вспышки ярости, которые случались с ними после оглашения нелестной для них воли покойного, и прощал колкости в свой адрес. Доброта и чуткость не казались ему излишеством; он верил, что они непременно будут вознаграждены, пусть и не благодарностью, а всего лишь глубоким внутренним удовлетворением от сознания того, что поступает он как должно поступать порядочному человеку. Они приближались к N. Николаус встрепенулся и постарался вернуть себе представительную безупречную осанку лица официального. Вышло у него это плохо: за долгую дорогу его разморило, сонливость и удобные сидения, казалось, расплавили его тело. Он всё же постарался собраться и высказать как можно учтивее благодарность своим спутникам. - Надеюсь, ваше здоровье быстро восстановится, - искренне воскликнул Николаус, обращаясь к Алоизу. – Такой чудесный воздух должен творить чудеса. - Вы не сказали, где именно вам надлежит быть, – обратился к нему Шульц. – Мы будем рады доставить вас непосредственно на место. - Я направляюсь в имение барона S. , где должен огласить завещание. Меня ожидают его родственники, Рудольф и Вильгельм Фихтеры. Воцарилась тишина. Шульц сдавленно кашлянул. - В таком случае, – нежно проговорил Алоиз, – вам повезло с попутчиками гораздо более, чем вы думаете. Меня зовут Алоиз Фихтер. И мы направляемся как раз в это поместье. - Но? – бледнея, пробормотал Николаус. - Смерть ведь не является достаточной причиной для неявки на раздел наследства, вы согласны? Герберт, скажите кучеру прибавить ходу.