Случай на войнеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

История, значит, такая. Мой дедушка знал одного ветерана, деда Ваню. Однажды они с мужиками и с этим дедом Ваней сидели, выпивали на 9 мая, отмечали праздник. И дед Ваня уже в солидном подпитии серьезно говорит: «Щас я расскажу вам, мужики, как я «помер» на войне». Рассказ от его лица. Как хотите, верьте-не верьте, а расскажу, что видел. Был первый бой у меня, мне 19 тогда было. Пули свистят, головы поднять нельзя, а комбат кричит: «В атаку!» Кое-как вылез да бегу вслед за всеми. Бегу, ору что есть мочи: «Ура!», вроде и не так страшно, когда орёшь. Слева-справа наши падают… А мне уже вражий окоп видно. Я наддал в беге… и тут меня будто кто-то кулаком в грудь ткнул – коротко так, и сразу холодно стало в груди. Я упал, удивился: кто же меня ударил, немца рядом вроде не было. Тронул грудь – рука в крови. «Это, значит, ранило меня?» Я хотел вскочить – никак, руки-ноги не слушаются, только головой лежу и верчу во все стороны. Потом как-то перестал слышать (хотя вокруг всё и орало, и бухало), дышать трудно, глаза закрываются. Ну, думаю, полежу пока, если не помру – встану. И навроде как заснул. Потом вдруг понял, что уже стою на ногах. Думаю: «Во, живой, слава Богу». Огляделся – уже тише, наши вдалеке где-то виднеются, значит, фрицев выбили из окопов и дальше погнали. Я давай наших догонять. А винтовка-то? Смотрю, рядом лежит наш какой-то, голова вся в крови. Ну, я его винтовку подобрал и бежать… И тут, мужики, вот верьте-не верьте… я бегу, а винтовки в руках нет. Хотя я же взял её. Ну, значит, я поспешил, вернулся, хвать, а винтовку-то я не могу взять. Я ещё, ещё раз хватаю – и не могу взять, как-то мимо рука проходит и всё. Ничего я не понял. Сел на землю и сижу, чего жду – непонятно. Тут наших группа идёт, ведёт офицер, далеко идут, но вижу погоны лейтенантские (видеть я сразу стал как-то очень резко). Ищут живых, что ли. Я к ним бегу, ору: «Братцы!.. » А они как не слышат. Я подбежал к ним, отдаю честь, говорю: «Товарищ лейтенант, а я живой, только раненый». А они, мужики… они, гады такие, проходят через меня. Я разозлился, давай догонять, за плечи их хватать. И опять рука вот как с винтовкой, только по воздуху проходит, а тронуть их не могу. И так, знаете, всего полсантиметра не хватает, чтоб дотронуться, и эти полсантиметра никак мне не одолеть. Я себя оглядел: да я тот же самый, только пригляделся – я и стою тоже как бы в полсантиметре над землей, то есть не так, как все. Такое одиночество я почуял… никогда так одинок не был. Ну и дошло, что это я помер, оказывается. Раз живые не замечают. А что надо делать, когда помер? Разве этому учат? Да я и комсомолец был, нас жить учили, а не умирать. Тут опять наши идут, уже сотнями, я им тоже немножко поорал, но потом отчаялся, эти тоже не видят, не слышат. Стало горько-горько мне. Я всех родных вспомнил: сестру Машу, батю, мать… И только подумал о матери, гляжу, а она вон стоит, все идут, а она стоит, на меня смотрит. Нестарая и какая-то, уж не знаю… светлая вся, как обрадованная. За мной она, что ли? Я ей говорю:– Мам, а… ты откуда здесь?– На тебя посмотреть, Ваня. – Я помер, что ли?– Нет, тебе ещё жениться. – Мы же хоронили тебя, как же ты… живая?А она ничего не сказала, только глянула на меня так, дескать, что, сам же видишь, что живая. Потом она повернулась и пошла вслед за строем наших, я за ней, а её уже нет, как будто растворилась в этих шинелях наших. Я побрёл по полю. Смотрю – наша рота сидит, разговаривают, курят. Там и Колька, мой кореш. Молчал, молчал и говорит:– А Ваня где, живой или нет?А один говорит Кольке:– Так его убило, вон он возле бугра лежит. – Ваньку?Как убило, если я живой стою? Подошел, глянул, а там, мужики… я и лежу. Вот я, понимаешь? Лицо бледное, правда, что покойник. Ну а потом меня куда-то как бы магнитом потянуло, как бы вниз. Глаза открыл – грудь как иглой кто колет, болит, меня двое тащат за руки. Я им: «Куда тащите?» В общем, развернулись и от вырытой могилы в медсанбат потащили. Я уж никому не рассказывал, что видел. Все равно бы мне не поверили, черти такие.