Слон, танцующий на паутинкеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Томми сидел, уронив голову между коленей, — глаза зажмурены, руки прижаты к ушам, чтобы не знать, не слышать того, что творилось на складе. Судя по звукам, девочку убивали. Он не мог, не смел ничего поделать и потому пытался отрешиться от происходящего, исчезнуть. Он вспоминал, где был со своим папой. На футбольном поле, в лесу, в купальне Канаан. В конце концов память уцепилась за тот раз, когда они запускали радиоуправляемый самолет, одолженный папой у кого-то из сослуживцев. Мама тоже сначала была с ними, но потом ей стало скучно смотреть на самолет, выделывавший петли в воздухе, и она ушла домой. Они с папой играли до тех пор, пока не стемнело и самолет не превратился в смутный силуэт на розовеющем вечернем небе. Потом они пошли домой через лес, держась за руки. Томми с головой ушел в тот день, забыв о криках и безумии, творящемся в нескольких метрах от него. Сейчас для него существовало лишь сердитое жужжание мотора, жар папиной широкой ладони на его спине, пока он, дрожа от волнения, заставлял самолет выделывать широкие круги над полем и кладбищем. В те годы Томми еще не приходилось бывать на кладбище; он воображал, как люди бесцельно бродят меж могил и роняют прозрачные крокодильи слезы, с плеском падающие на камни надгробий. Так он себе это представлял. Потом умер папа, и Томми узнал, что кладбища редко, слишком редко выглядят так, как он думал. Ладони крепче зажали уши, заглушая эти мысли. Думай о лесной дороге, думай о запахе топлива для аэроплана, думай о…Только услышав сквозь ладони, как поворачивается нижнее колесо двери, он отнял руки от ушей и открыл глаза. Бесполезно — бомбоубежище было куда темнее, чем чернота под его веками. Он задержал дыхание, пока не лязгнуло второе колесо, и не выдыхал, пока что-бы-это-ни-было не покинуло подвал. Глухой стук двери в коридоре, отдавшийся в стенах, — и он выдохнул. Живой!Пронесло!Он не знал толком, от кого скрывался, но теперь он был в безопасности. Томми встал с корточек. В затекших ногах покалывало, пока он на ощупь пробирался к двери. Ладони вспотели от страха и тепла — так долго он зажимал руками уши. Он чуть не выронил статуэтку. Свободной рукой он повернул колесо, пытаясь открыть дверь. Оно повернулось сантиметров на десять — и остановилось. Это еще что такое?!Он поднажал, но колесо оставалось неподвижным. Он бросил статуэтку, чтобы освободить вторую руку, и она упала на пол с глухим…Шлеп!Он замер. Странный какой-то звук. Как будто она приземлилась на что-то мягкое. Он присел на корточки возле двери, попробовал открыть нижнее колесо. То же самое. Колесо провернулось сантиметров на десять и остановилось. Он сел на пол. Попытался мыслить рационально. Черт, и что мне теперь так здесь и сидеть?Что-то в этом роде. На него накатил тот самый страх, преследовавший его несколько месяцев после смерти отца. Он давно не испытывал ничего подобного, но сейчас, в полной темноте и под замком, страх снова дал о себе знать. Любовь к папе, пройдя через призму смерти, превратилась в боязнь отца. Того, что осталось от его тела. В горле продолжал расти ком, пальцы окоченели. Ну же, соображай скорее!На полке хранилища на противоположной стороне бомбоубежища были свечи. Только вот как туда добраться в темноте?Идиот!Звонко ударив себя по лбу, он рассмеялся. У него же есть зажигалка! К тому же зачем нужны свечи, если их нечем зажечь?Как тот чувак с тысячей консервных банок, но без открывалки. Умер от голода среди тонн еды. Копаясь в кармане в поисках зажигалки, он думал о том, что его ситуация не так уж и безнадежна. Рано или поздно кто-нибудь спустится в подвал — да хоть та же мама, так что со светом он как-нибудь да выкрутится. Он вытащил зажигалку, чиркнул. Пламя на мгновение ослепило глаза, уже привыкшие к темноте, но, присмотревшись, он заметил, что не один. На полу, прямо у его ног, растянулся……папа!О том, что отца кремировали, он и не вспомнил, когда в дрожащем пламени зажигалки увидел лицо покойника, более чем соответствовавшее его представлениям о том, как выглядит человек, пролежавший несколько лет в земле. …Папа…Он заорал так, что поток воздуха загасил пламя зажигалки, но, прежде чем оно потухло, он успел разглядеть, как голова отца дернулась и……Оно живое…Содержимое его желудка с громким пуком вывалилось в штаны, обдав задницу теплом. Ноги подкосились, позвоночник обмяк, и он осел на пол бесформенной кучей, выронив зажигалку, которая отлетела в сторону. Рука его коснулась ледяных пальцев ног покойника. Острые ногти царапали ладонь, и, продолжая орать —Ну что же ты, папа? Не мог постричь ногти на ногах? — он принялся гладить холодные ноги, будто замерзшего щенка, нуждающегося в ласке. Томми сидел, уронив голову между коленей, — глаза зажмурены, руки прижаты к ушам, чтобы не знать, не слышать того, что творилось на складе. Судя по звукам, девочку убивали. Он не мог, не смел ничего поделать и потому пытался отрешиться от происходящего, исчезнуть. Он вспоминал, где был со своим папой. На футбольном поле, в лесу, в купальне Канаан. В конце концов память уцепилась за тот раз, когда они запускали радиоуправляемый самолет, одолженный папой у кого-то из сослуживцев. Мама тоже сначала была с ними, но потом ей стало скучно смотреть на самолет, выделывавший петли в воздухе, и она ушла домой. Они с папой играли до тех пор, пока не стемнело и самолет не превратился в смутный силуэт на розовеющем вечернем небе. Потом они пошли домой через лес, держась за руки. Томми с головой ушел в тот день, забыв о криках и безумии, творящемся в нескольких метрах от него. Сейчас для него существовало лишь сердитое жужжание мотора, жар папиной широкой ладони на его спине, пока он, дрожа от волнения, заставлял самолет выделывать широкие круги над полем и кладбищем. В те годы Томми еще не приходилось бывать на кладбище; он воображал, как люди бесцельно бродят меж могил и роняют прозрачные крокодильи слезы, с плеском падающие на камни надгробий. Так он себе это представлял. Потом умер папа, и Томми узнал, что кладбища редко, слишком редко выглядят так, как он думал. Ладони крепче зажали уши, заглушая эти мысли. Думай о лесной дороге, думай о запахе топлива для аэроплана, думай о…Только услышав сквозь ладони, как поворачивается нижнее колесо двери, он отнял руки от ушей и открыл глаза. Бесполезно — бомбоубежище было куда темнее, чем чернота под его веками. Он задержал дыхание, пока не лязгнуло второе колесо, и не выдыхал, пока что-бы-это-ни-было не покинуло подвал. Глухой стук двери в коридоре, отдавшийся в стенах, — и он выдохнул. Живой!Пронесло!Он не знал толком, от кого скрывался, но теперь он был в безопасности. Томми встал с корточек. В затекших ногах покалывало, пока он на ощупь пробирался к двери. Ладони вспотели от страха и тепла — так долго он зажимал руками уши. Он чуть не выронил статуэтку. Свободной рукой он повернул колесо, пытаясь открыть дверь. Оно повернулось сантиметров на десять — и остановилось. Это еще что такое?!Он поднажал, но колесо оставалось неподвижным. Он бросил статуэтку, чтобы освободить вторую руку, и она упала на пол с глухим…Шлеп!Он замер. Странный какой-то звук. Как будто она приземлилась на что-то мягкое. Он присел на корточки возле двери, попробовал открыть нижнее колесо. То же самое. Колесо провернулось сантиметров на десять и остановилось. Он сел на пол. Попытался мыслить рационально. Черт, и что мне теперь так здесь и сидеть?Что-то в этом роде. На него накатил тот самый страх, преследовавший его несколько месяцев после смерти отца. Он давно не испытывал ничего подобного, но сейчас, в полной темноте и под замком, страх снова дал о себе знать. Любовь к папе, пройдя через призму смерти, превратилась в боязнь отца. Того, что осталось от его тела. В горле продолжал расти ком, пальцы окоченели. Ну же, соображай скорее!На полке хранилища на противоположной стороне бомбоубежища были свечи. Только вот как туда добраться в темноте?Идиот!Звонко ударив себя по лбу, он рассмеялся. У него же есть зажигалка! К тому же зачем нужны свечи, если их нечем зажечь?Как тот чувак с тысячей консервных банок, но без открывалки. Умер от голода среди тонн еды. Копаясь в кармане в поисках зажигалки, он думал о том, что его ситуация не так уж и безнадежна. Рано или поздно кто-нибудь спустится в подвал — да хоть та же мама, так что со светом он как-нибудь да выкрутится. Он вытащил зажигалку, чиркнул. Пламя на мгновение ослепило глаза, уже привыкшие к темноте, но, присмотревшись, он заметил, что не один. На полу, прямо у его ног, растянулся……папа!О том, что отца кремировали, он и не вспомнил, когда в дрожащем пламени зажигалки увидел лицо покойника, более чем соответствовавшее его представлениям о том, как выглядит человек, пролежавший несколько лет в земле. …Папа…Он заорал так, что поток воздуха загасил пламя зажигалки, но, прежде чем оно потухло, он успел разглядеть, как голова отца дернулась и……Оно живое…Содержимое его желудка с громким пуком вывалилось в штаны, обдав задницу теплом. Ноги подкосились, позвоночник обмяк, и он осел на пол бесформенной кучей, выронив зажигалку, которая отлетела в сторону. Рука его коснулась ледяных пальцев ног покойника. Острые ногти царапали ладонь, и, продолжая орать —Ну что же ты, папа? Не мог постричь ногти на ногах? — он принялся гладить холодные ноги, будто замерзшего щенка, нуждающегося в ласке. Он водил рукой от лодыжки до бедра и, чувствуя, как напрягаются мышцы под кожей, всхлипывал и завывал как животное. Кончики пальцев коснулись металла. Статуэтка. Она лежала между ног покойника. Он обхватил стрелка за грудь и умолк, на мгновение снова обретя почву под ногами. Орудие. В наступившей тишине послышался чавкающий звук — мертвец сел на полу. Почувствовав холодное прикосновение к тыльной стороне ладони, Томми тут же отдернул руку и крепче вцепился в статуэтку. Это не папа. Нет. Перебирая ногами, Томми пополз назад, прочь от покойника, размазывая липкое дерьмо по ягодицам. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он обрел способность видеть в темноте, что слуховые ощущения вдруг превратились в зрительные, и он увидел, как покойник встает в темноте — желтоватый контур, напоминающий созвездие. Пока он, отталкиваясь согнутыми в коленях ногами, двигался к противоположной стене, мертвец перед ним выдохнул короткое:—…А-а…И Томми увидел…Маленького слоненка, маленького нарисованного слоненка, навстречу которому идет (ту-ту-у-у!) БОЛЬШОЙ слон, и — раз! — оба поднимают хоботы и трубят букву «а», а потом появляются Магнус, Брассе и Эва и поют «Там! Это здесь! Там, где нас нет…»Нет, как же там поется…Мертвец, должно быть, споткнулся о сложенные штабелями коробки — в темноте послышался грохот расколовшегося об пол музыкального центра. Томми дернулся, так ударившись о стену затылком, что голову наполнил белый шум. Сквозь шум он различал, как голые одеревенелые ступни шлепают по полу, разыскивая его. Здесь. Это там. Там, где нас нет. Нет. Да. Точно. Его здесь нет. Его больше не было, как не было и того, кто издавал эти звуки. Это были просто звуки. Кто-то просто сидел и слушал, уставившись в черную сетку музыкальных колонок. Этого кого-то на самом деле не существовало. Здесь. Это там. Там, где нас нет. Он чуть было не принялся напевать, но чувство самосохранения из глубин сознания подсказало ему, что делать этого не следует. Белый шум постепенно исчезал, оставляя после себя пустующее пространство, куда к его отчаянию стали просачиваться мысли. Лицо. Лицо. Он не хотел думать об этом лице, не хотел о нем думать!Но он заметил что-то важное в свете зажигалки. Мертвец приближался. Он это понимал не только по шаркающим шагам, которые становились все ближе. Нет, он чувствовал его приближение, словно сгусток надвигающегося мрака. Он закусил нижнюю губу, ощутив привкус крови во рту, и зажмурился. Представил, как его глаза исчезают, как два…Глаза. У него же нет глаз!Движение воздуха у лица, когда мертвец махнул рукой в воздухе. Слепой. Он слеп. Томми не мог бы за это поручиться, но ему показалось, что на бесформенном коме над плечами мертвеца не было глаз. Когда мертвец снова взмахнул рукой, Томми почувствовал волну воздуха за десятую долю секунды до того, как она коснулась его лица, и успел повернуть голову, так что пальцы лишь скользнули по его волосам. Он метнулся в сторону, упал на живот и, извиваясь, пополз по полу, проворно шевеля руками перед собой, как пловец на суше. Зажигалка, зажигалка…Что-то кольнуло щеку, и он едва сдержал спазм рвоты, поняв, что это ноготь мертвеца, — но вовремя откатился в сторону, уклонившись от его шарящих рук. Здесь. Это там. Там, где нас нет. Томми невольно фыркнул. Он попытался сдержать распиравший его смех, но ничего не вышло. С губ брызнула слюна, и из его сорванной глотки вырвались истерические всхлипы то ли смеха, то ли плача, в то время как руки, будто лучи радара, продолжали шарить по полу в поисках той единственной соломинки, которая, может быть, может быть, спасла бы его от преследовавшей тьмы. Господи, помоги мне! Да озарит свет Твоего лица, Господи! Прости меня за то, что я сделал в церкви, прости за все. Господи. Я буду всегда-всегда в Тебя верить, что хочешь сделаю, только помоги мне найти зажигалку. Будь другом, Господи!И произошло чудо. В ту секунду, когда рука мертвеца ухватила его за ногу, подвал на долю секунды озарил бело-голубой свет, будто фотовспышка, и этого времени Томми хватило, чтобы разглядеть опрокинутые коробки, шершавые стены бомбоубежища, проход в хранилище. И зажигалку. Она лежала в каком-то метре от его правой руки, и, когда через мгновение темнота снова сомкнулась над ним, это место уже отпечаталось на его сетчатке. Он вырвал ногу из пальцев чудовища, выкинул вперед руку, схватил зажигалку и, зажав ее в кулаке, вскочил на ноги. Не раздумывая, не слишком ли много просит, он завел в голове новую молитву. Господи, пусть он окажется слепым, Господи, пусть он окажется слепым, Господи…Он чиркнул зажигалкой. Вспышка, похожая на предыдущую, затем желтое пламя с голубой сердцевиной. Мертвец неподвижно стоял, повернув голову на звук. Затем двинулся по направлению к нему. Пламя подрагивало в руке, когда Томми сделал два шага в сторону и приблизился к двери. Чудовище остановилось на том месте, где всего три секунды назад стоял Томми. Он бы, наверное, порадовался, если бы еще мог испытывать радость. Но в слабом свете зажигалки все стало такими невыносимо настоящим. Он больше не мог утешать себя фантазией, что его здесь нет, что все это происходит не с ним. Он был заперт в звукоизолированной камере наедине с кошмаром всей своей жизни. Что-то перевернулось у него в животе, но внутри уже не осталось ничего, что могло бы выйти наружу. Он лишь тихонько пукнул, и чудовище снова повернуло голову на звук. Томми изо всех сил дергал колесо свободной рукой, так что пламя зажигалки задрожало и опять погасло. Колесо не поддавалось, но краем глаза Томми успел заметить, как чудовище приближается нему, и отскочил от двери к стене, у которой недавно сидел. Он всхлипнул, шмыгнув носом. Пусть это закончится! Господи, пусть это закончится!Перед ним снова возник огромный слон, поднявший шляпу и заговоривший в нос:Все закончилось! Трубите в трубы и в хоботы, ту-ту-у-у! Все закончилось!Я схожу с ума, я… оно…Он помотал головой и снова зажег зажигалку. На полу перед ним, лежала статуэтка. Он наклонился, поднял ее и тут же отскочил в сторону к противоположной стене, наблюдая, как чудище шарит руками на том месте, где он был секунду назад. Слепой баран. Зажигалка в одной руке, статуэтка в другой. Томми открыл рот, чтобы окрикнуть монстра, но с губ его сорвался лишь свистящий шепот:— Ну, давай!Мертвец навострил уши, обернулся и направился к нему. Томми взял награду Стаффана на изготовку, словно биту, и, когда чудовище оказалась в полуметре от него, с размаху засадил ее прямо ему в лицо. Как идеальный пенальти, когда, лишь касаясь ногой мяча, уже знаешь, что попал в яблочко, — вот что чувствовал Томми, занеся над головой статуэтку. Йес!И когда острая грань пьедестала врезалась мертвецу в висок с утроенной силой, наполнившей его руку, его уже охватило ликование победителя. И когда череп раскололся с треском ломающегося льда и холодная жидкость брызнула ему в лицо, а чудовище рухнуло на пол, — все это было не более чем подтверждение его победы. Томми стоял, шумно дыша. Взглянул на тело, распростертое на полу. У него же стояк!Да. Член мертвеца торчал, будто минималистичное, чуть покосившееся надгробие, и Томми уставился на него, дожидаясь, что эрекция вот-вот спадет. Но этого не произошло. Томми рассмеялся бы, если бы не сорвал горло. Пульсирующая боль в большом пальце. Томми опустил глаза. Пламя зажигалки лизало кожу пальца, по-прежнему зажимавшего клапан. Он выровнял зажигалку. Тушить ее он не хотел. Не хотел оставаться один на один в темноте с этим…Движение. И Томми почувствовал, как что-то важное, что-то, что делало его человеком, покинуло его, когда чудовище подняло голову и стало медленно подниматься. Слон, танцующий на то-о-оненькой паутинке!Паутинка лопнула. Слон упал. И Томми ударил еще раз. И еще. Вскоре все это стало казаться ему страшно веселым.