Скорее живой, чем мёртвыйСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Они пребывали в состоянии покоя, в той блаженной неге, которую может принести исключительно чувство удовлетворенной мести. Им удалось свести счеты с людьми, посмевшими нарушить их умиротворенное существование и отнять самое дорогое для них. Сейчас, после свершившегося правосудия, они замолчали, затихли подобно совам после утомительной ночной вылазки. Тела злодеев лежали на полу. Их лица, искаженные гримасой ужаса и отчаяния, привносили в окружающую обстановку элемент гротеска. Эти истощенные лица, покрытые бледно-розовыми струпьями, причудливым образом сливались с паркетом из светлого ясеня, образуя жуткий рисунок на гладкой поверхности. Неестественно распухшая и истлевшая кисть руки, будто переместившаяся с полотна Дали, лежала возле зеленого дивана, отвратительно, хоть и гармонично сочетаясь с последним цветовой гаммой. Сладковатый запах тлена распространился вокруг, проникая в каждое отверстие, каждую щель и предмет, напоминая о жуткой трагедии, разыгравшейся здесь недавно. Именно он, этот аромат смерти, изредка выводил его из состояния всеохватывающего оцепенения, заставляя время от времени пробудиться, издать тоскливый всхлип, для того, чтобы после вновь погрузиться в безграничную хандру. После того как он убил двух негодяев, забравших жизни его любимых людей, его собственная практически прекратилась. Если точнее, то в ней не было смысла, стимула и необходимости. Вместе с ними в небытие ушел и он…Его месть, пускай столь же жестокая, сколь и изобретательная, стала последним волевым актом существования. Он заставил страдать этих негодяев, вынудив их съедать собственные части тела, вгрызаясь в плоть с безумным взглядом, утратившим что-либо человеческое. Он не выпустил их отсюда, закрывшись на все замки и засовы, превратив это место в склеп, из которого нет выхода. Их хватило ненадолго. Они оказались не такими отважными как тогда, когда на его глазах безжалостно резали Николя и Люси, забравшись внутрь. На протяжении долгих дней и ночей они безуспешно пытались разбить окна, выломать двери, взломать засовы и крепы, но он выдержал. В отчаянии они ломали один за другим инструменты - в тщетной попытке покинуть свое узилище, срываясь на крики и лишь после того как поняли, что имеют дело с ожившим, немым и безжалостным мстителем, смирились со своей участью. Он отомстил, выполнив свой долг перед хозяевами, что, тем не менее, ни в коей мере не заглушало чувство вины и боль утраты, поскольку он не проявил должной бдительности, расслабился, позволил им забраться сюда и совершить злодеяние. Без близких людей, его творцов, дом с каждой минутой покидал ту часть бытия, которую можно было назвать существованием. Не было слышно ни громоподобного дыхания котла, ни протяжного стона батарей, ни скрипа половиц, ни боя настенных часов, отказавшихся продолжать свой величественный ход. Ничего. Пустота, тлен и боль стали единственной энергетикой, окутавшей коридор, комнаты, кухню… Они, его части, более не существовали. Осталась лишь искорка былой жизни, создавшей его и поддерживающая разумное сознание дома. Именно она и заставила его сделать последний шаг. Трубы отозвались на призыв котла, отозвавшись вокруг гулким эхом. Газовая колонка взревела словно морская нимфа, призывая остальных оказать ей содействие или хотя бы отозваться еле слышным шорохом. Первой откликнулась газовая плита, раскрывшая форсунки для смертоносного вещества, ринувшегося наружу и решительно наполняющего собой каждое помещение. Где-то в коридоре затрещал пол, предчувствуя скорую гибель, а некогда яркие обои приобрели тусклый оттенок, отдавая дому последнюю дань уважения и вместе со всеми лишаясь красок жизни. Мятежное пламя огня в колонке будто сумасшедшее металось в бесовской пляске, предвкушая наслаждение от грядущей гибели и вместе с тем очищения дома от того кошмара, частью которого он стал. Взрыв в кухне произошел внезапно, словно гром средь ясного неба, отозвавшись грохотом на соседней улице. Как по мановению волшебной палочки вспыхнули шторы, стены, а за ними паркет и двери. Дом не чувствовал боли. Наоборот, ему становилось легче с каждой минутой. Будто самурай верный своему сёгуну, он получал удовольствие от умирания, приносящего ему покой и безмятежность. Он не справился, не уберег своих создателей, а потому ему нет резона быть. Последнее, что запомнил дом перед тем как обвалиться в виде горящих головешек, так это догорающую на полу фотографию Люсиль и Николя - тех, кто некогда вдохнул в него жизнь, став частью его самого. Вместе с ними догорал он - их немой обожатель.