Шофеpские будниСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

«Ветер за кабиною носится с пылью... » — хрипло вещал динамик старенького автомобильного радио. Ему высоким фальцетом вторил Сидоров, водитель со стажем. Он сидел в кабине своего «Урала» и, крутя баранку левой рукой, пытался поджечь спичку. Но проклятое изделие калужской фабрики, как видно, было разработано с соблюдением всех норм пожарной безопасности. Наконец, после поистине геркулесовых усилий, его труды были вознаграждены: отвратительно шипя и плюясь искрами, спичка все же воспламенилась, обдав Сидорова удушливым серным запахом. Раскурив помятую «Беломорину», он счастливо вздохнул. Вот уже вторые сутки Сидоров находился в дороге, но ему было не привыкать, за двенадцать лет работы шофером приходилось совершать и более длительные поездки, по две недели не вылезая из-за баранки. Дорога понемногу становилась все хуже и хуже. Ему приходилось объезжать препятствия, то и дело возникающие на пути. Не обращая внимания на пепел, который сыпался на его изрядное брюшко, плотно обтянутое старым свитером домашней вязки, Сидоров уверенно вел свой грузовик к геологоразведчикам. В кузове, накрытом потемневшим от времени и дождей брезентом, лежали ящики с консервами, контейнеры с оборудованием и сорокалитровая канистра со спиртом, до которого геологи были большие охотники. Они заваливали управление геологоразведки требованиями увеличить норму отпуска этой жидкости для «обслуживания приборов», но вряд ли можно было предположить, что кто-то может использовать спирт для столь низменных целей. Подумав о спирте, Сидоров сглотнул набежавшую слюну и твердо решил задержаться у геологов на денек-другой. Согреваемый этими приятными мыслями, он продолжал свой путь по присыпанной первым снегом дороге, которая уводила его все дальше и дальше от обжитых мест. Старик в последней деревне, где Сидоров остановился на ночь, сказал ему, что теперь верст на сто не встретится человеческого жилья, только пара заброшенных деревень далеко в глуши. Сидоров улыбнулся. Старик, видать, давно выжил из ума, потому что начал нести несусветную чушь. Он говорил о нечисти, которая свила себе гнездо в покинутых селениях, о кровожадных оборотнях и прочей гадости. При этом дед тряс головой и горячо убеждал Сидорова не останавливаться в этих местах даже днем, что бы ему там не померещилось. Словно в ответ на свои мысли, на обочине дороги Сидоров увидел сгорбленную фигуру, закутанную в платок, отчаянно махавшую ему руками. Мигом позабыв дедовы наставления, он нажал на тормоза и «Урал», скрипнув колодками, остановился. — Вот спасибочки, — влезая в кабину, поблагодарила Сидорова бабка, — а то ступа-то моя развалилась совсем, — дребезжала она, пытаясь втащить в кабину метлу, треснувшая ручка которой была перемотана синей изолентой. — А вам куда, бабушка? — с трудом преодолевая испуг, пролепетал Сидоров, незаметно щипая себя, желая убедиться, что не спит. Бабка, вылитая Баба Яга из сказок, не исчезала. — Да ты не сумлевайся, милай, — успокоила его старушка, обламывая со своего крючковатого носа сосульку. — Я самая что ни на есть настоящая, а ехать тут недалече, к ночи доберемся до моей избы. — Ладно, бабуль, хватит меня разыгрывать, — пришел в себя Сидоров пытаясь унять дрожь в руках. — Я ведь уже не маленький, в сказки не верю. — Hо-но! — погрозила своим узловатым пальцем старуха, — Ты говори, говори да не заговаривайся, а то я тихая, тихая, но как осерчаю, самой страшно становится!Взглянув на ноготь длиной не менее трех сантиметров, Сидоров потерял всякое желание спорить с умалишенной. Не вселял оптимизма и желтый клык, который, оттопыривая верхнюю губу, торчал из в общем-то абсолютно беззубой пасти карги.
Довольная произведенным эффектом, старуха сменила гнев на милость:— Ладно, касатик, не бойся, нынче я добрая, — успокоила его Баба Яга. — Приедем, я баньку истоплю... Сидоров, лихорадочно перебиравший в памяти сказки, прочитанные в детстве, при упоминании о баньке совсем упал духом. Слишком уж часто в сказках упоминалось: сходит добрый молодец в баньку, а потом его к столу — в качестве угощения, да спасибо, если зажарят, а то ведь живьем слопают. «Надо бежать, — застряла в его голове одна-единственная мысль. — Но куда? Кругом одни медведи да волки и еще неизвестно какая нечисть. Эх, предупреждал меня дед — не останавливайся, дубина стоеросовая!!! Если пронесет — с дальних рейсов уйду, звали ведь механиком в гараж». Баба Яга тем временем своим надтреснутым голосом подсказывала, куда сворачивать. И, хотя Сидоров помнил дорогу, ему показалось, что они кружат по одному и тому же месту. Наконец, Яга с облегчением вздохнула:— Ну вот, приехали. Так и знала, что она сюда забредет. Нравится ей здесь. Она открыла дверь и с оханьем вылезла. Сидоров присмотрелся повнимательнее, и от изумления глаза у него округлились: в свете фар по заснеженной поляне на двух здоровенных куриных ногах разгуливала ветхая избушка с покосившейся крышей. «Ветер за кабиною носится с пылью... » — хрипло вещал динамик старенького автомобильного радио. Ему высоким фальцетом вторил Сидоров, водитель со стажем. Он сидел в кабине своего «Урала» и, крутя баранку левой рукой, пытался поджечь спичку. Но проклятое изделие калужской фабрики, как видно, было разработано с соблюдением всех норм пожарной безопасности. Наконец, после поистине геркулесовых усилий, его труды были вознаграждены: отвратительно шипя и плюясь искрами, спичка все же воспламенилась, обдав Сидорова удушливым серным запахом. Раскурив помятую «Беломорину», он счастливо вздохнул. Вот уже вторые сутки Сидоров находился в дороге, но ему было не привыкать, за двенадцать лет работы шофером приходилось совершать и более длительные поездки, по две недели не вылезая из-за баранки. Дорога понемногу становилась все хуже и хуже. Ему приходилось объезжать препятствия, то и дело возникающие на пути. Не обращая внимания на пепел, который сыпался на его изрядное брюшко, плотно обтянутое старым свитером домашней вязки, Сидоров уверенно вел свой грузовик к геологоразведчикам. В кузове, накрытом потемневшим от времени и дождей брезентом, лежали ящики с консервами, контейнеры с оборудованием и сорокалитровая канистра со спиртом, до которого геологи были большие охотники. Они заваливали управление геологоразведки требованиями увеличить норму отпуска этой жидкости для «обслуживания приборов», но вряд ли можно было предположить, что кто-то может использовать спирт для столь низменных целей. Подумав о спирте, Сидоров сглотнул набежавшую слюну и твердо решил задержаться у геологов на денек-другой. Согреваемый этими приятными мыслями, он продолжал свой путь по присыпанной первым снегом дороге, которая уводила его все дальше и дальше от обжитых мест. Старик в последней деревне, где Сидоров остановился на ночь, сказал ему, что теперь верст на сто не встретится человеческого жилья, только пара заброшенных деревень далеко в глуши. Сидоров улыбнулся. Старик, видать, давно выжил из ума, потому что начал нести несусветную чушь. Он говорил о нечисти, которая свила себе гнездо в покинутых селениях, о кровожадных оборотнях и прочей гадости. При этом дед тряс головой и горячо убеждал Сидорова не останавливаться в этих местах даже днем, что бы ему там не померещилось. Словно в ответ на свои мысли, на обочине дороги Сидоров увидел сгорбленную фигуру, закутанную в платок, отчаянно махавшую ему руками. Мигом позабыв дедовы наставления, он нажал на тормоза и «Урал», скрипнув колодками, остановился. — Вот спасибочки, — влезая в кабину, поблагодарила Сидорова бабка, — а то ступа-то моя развалилась совсем, — дребезжала она, пытаясь втащить в кабину метлу, треснувшая ручка которой была перемотана синей изолентой. — А вам куда, бабушка? — с трудом преодолевая испуг, пролепетал Сидоров, незаметно щипая себя, желая убедиться, что не спит. Бабка, вылитая Баба Яга из сказок, не исчезала. — Да ты не сумлевайся, милай, — успокоила его старушка, обламывая со своего крючковатого носа сосульку. — Я самая что ни на есть настоящая, а ехать тут недалече, к ночи доберемся до моей избы. — Ладно, бабуль, хватит меня разыгрывать, — пришел в себя Сидоров пытаясь унять дрожь в руках. — Я ведь уже не маленький, в сказки не верю. — Hо-но! — погрозила своим узловатым пальцем старуха, — Ты говори, говори да не заговаривайся, а то я тихая, тихая, но как осерчаю, самой страшно становится!Взглянув на ноготь длиной не менее трех сантиметров, Сидоров потерял всякое желание спорить с умалишенной. Не вселял оптимизма и желтый клык, который, оттопыривая верхнюю губу, торчал из в общем-то абсолютно беззубой пасти карги.
Довольная произведенным эффектом, старуха сменила гнев на милость:— Ладно, касатик, не бойся, нынче я добрая, — успокоила его Баба Яга. — Приедем, я баньку истоплю... Сидоров, лихорадочно перебиравший в памяти сказки, прочитанные в детстве, при упоминании о баньке совсем упал духом. Слишком уж часто в сказках упоминалось: сходит добрый молодец в баньку, а потом его к столу — в качестве угощения, да спасибо, если зажарят, а то ведь живьем слопают. «Надо бежать, — застряла в его голове одна-единственная мысль. — Но куда? Кругом одни медведи да волки и еще неизвестно какая нечисть. Эх, предупреждал меня дед — не останавливайся, дубина стоеросовая!!! Если пронесет — с дальних рейсов уйду, звали ведь механиком в гараж». Баба Яга тем временем своим надтреснутым голосом подсказывала, куда сворачивать. И, хотя Сидоров помнил дорогу, ему показалось, что они кружат по одному и тому же месту. Наконец, Яга с облегчением вздохнула:— Ну вот, приехали. Так и знала, что она сюда забредет. Нравится ей здесь. Она открыла дверь и с оханьем вылезла. Сидоров присмотрелся повнимательнее, и от изумления глаза у него округлились: в свете фар по заснеженной поляне на двух здоровенных куриных ногах разгуливала ветхая избушка с покосившейся крышей. Она то и дело поджимала одну из ног, подпрыгивала на другой, при этом было слышно, как внутри звенит и перекатывается какая-то домашняя утварь. При этих звуках Баба Яга схватилась за голову:— Ох, горе мне! Опять всю посуду поперебила! Ведь советовал мне кум, леший: отруби ты, Яга, эти ноги, двойная выгода, и изба на месте стоять будет, и холодца наварить можно цельный чугунок!Видно, услышав эти речи, изба застыла, словно по стойке «смирно», а Сидоров, прикинув размеры чугунка, в коем поместились бы эти ноги, размерам которых мог позавидовать даже слон, пришел в окончательное уныние. — Выходи, касатик, не стесняйся, — радушно тараторила бабка. — Сейчас баньку растопим, поужинаем, я тебя с кумом познакомлю. Словно во сне, Сидоров отбросил мимолетную мысль рвануть отсюда как можно скорее и на ватных ногах выбрался из кабины. Пошурудив метлой в дупле огромного дерева, бабка выгнала оттуда сонную, взъерошенную сову. — Просыпайся, засоня, — ворчливо упрекнула она несчастную птичку, ткнув ее метлой, — Слетай к лешему, скажи, пусть придет. Гость у меня к ужину. «Ну вот, начинается, — подумал Сидоров. — Сейчас всех созовет. А что, старуха не жадная, сама не съест, так хоть родню подкормит». Он горько пожалел, что давно перестал заниматься спортом и порядком зажирел, превратившись тем самым в лакомый кусочек. Будь он худым и костлявым, быть может, спокойно ехал бы дальше, избегнув приглашения на ужин. — Заходи, заходи! Чего встал, как вкопанный? — подбадривала его старушонка, ласково подталкивая метлой, которая в ее морщинистых руках со свистом рассекала воздух. Ее умению мог позавидовать любой мастер восточных единоборств, сказывались, видать, годы тренировок. На трясущихся от страха ногах Сидоров влез по короткой лесенке, переступил порог избушки и замер, пораженный непривычной обстановкой: внутри было гораздо больше места, чем казалось снаружи, почти всю комнату занимала огромная русская печь с полукруглой топкой. Глядя на ее черный зев, он не мог понять, как в сказке мальчик Иванушка, расставив ручки и ножки, смог зацепиться за края этого огромного, величественного сооружения, перед которым даже доменная печь показалась бы жалким примусом. — Во, видал, какая у меня печурка, — с гордостью сказала бабка, поднимая с пола чугунок, в котором смогли бы поместиться три Сидорова. Представив себя кипящим в этом чугунке в окружении картошки и разных специй, он чуть не потерял сознание.
Бабка заметила, как Сидоров пялится на печку:— Да ты не боись, касатик, я уж, почитай, годков двести человечину не ем, вредные нынче люди пошли, как съешь, так потом изжога дня три мучает, а кум мой — тот вообще вегетарианец. Немного успокоенный этими речами, Сидоров устроился на сундуке и стал наблюдать, как Баба Яга суетится по хозяйству, собирая разбросанную по всему дому утварь, бормоча себе под нос разнообразные угрозы в адрес нерасторопной ленивой совы, которую только за смертью посылать. — Вы б ей валенки надели, — испуганным голосом посоветовал Сидоров. — Сове валенки? Да она и так еле летает!— Да нет, избе валенки, — осмелился поправить Сидоров. — А что, это идея хорошая, — задумалась Яга. — А то чуть снег выпадет, она, разбойница, скакать начинает, я-то привычная, а вот заезжал прошлой зимой Илья Муромец, на что уж богатырь, и то бедняжку укачало. За неимением валенок подходящего размера пришлось использовать старые одеяла. Избушка, утепленная таким образом, перестала дрожать, и, видя, как радуется Баба Яга, перестал дрожать и Сидоров. У него даже появилась робкая надежда еще немного пожить. Неожиданно эти приятные размышления были прерваны самым наглым образом. Хлипкая дверь избушки едва не сорвалась с покосившихся петель, когда внутрь ввалился запыхавшийся леший. — Кого едим? — осведомился он, и, видя, как побледнел Сидоров, рассмеялся скрипучим деревянным смехом. — Да не бойся, это я так шучу. — Хороши шуточки... — обиженно начал Сидоров, сердце которого прыгало где-то в районе седалища. — Да ты не обижайся, — миролюбиво прервал его Леший. — Пойми нас с Ягой правильно, мы живого человека по сто лет не видим, тоска смертная. — Давайте к столу, — пригласила хозяйка. — А то каша простынет. Они уселись за стол, заставленный деревянными плошками с грибами, орехами и прочими дарами природы. Сидоров исподтишка разглядывал Лешего. Тот сильно напоминал большую узловатую корягу, одетую в овчинный тулуп. Но выглядел вполне добродушно. — Вы уж, гости дорогие, не серчайте, что угощение скудно. Как дала на время Ивану-царевичу скатерть-самобранку, уже лет триста мучаюсь. Говорит, потерял, а у самого рожа чуть не лопается. Не царевна же лягушка его так кормит. Но настоечка, правда, имеется. — Hастоечка?! — оживился Леший. — Это хорошо, это мы завсегда с огромным уважением. Выпив настойки, в которой было больше трав, чем градусов, Сидоров наконец перестал бояться и стал вести себя спокойнее. Леший же, наоборот, стал приставать к Бабе Яге с требованием выдать еще немного живительного напитка. Она клятвенно заверила, что это последняя настойка, оставшаяся после встречи с Ильей Муромцем. Вдруг Сидорову в голову пришла отличная мысль. Решив, что геологи на него не обидятся за какие-то жалкие пятьсот грамм, он схватил со стола ковш и в машине отлил из канистры литра полтора. ... Прошло два часа. За это время ковш успел опустеть. В их рядах появились первые потери: Баба Яга, привыкшая к своей настоечке, лежала теперь на печи, куда ее совместными усилиями закинули Сидоров с Лешим, оглашая избу храпом, которому мог позавидовать сам уже упомянутый былинный русский богатырь. Постепенно разговор перешел на тему семейной жизни. Леший жаловался на свою Лешачиху, которая отравляет ему жизнь своими бесконечными жалобами и придирками. То ей дров не хватает, то одеть нечего, когда гости приходят. — И у меня жизнь не сложилась, — подперев кулаком щеку, горестно пожаловался Сидоров. — Жена меня бросила еще шесть лет назад, а другую, видно, уже никогда не найду. — Да ты не расстраивайся, — успокоил его Леший, с третьей попытки сумевший отправить себе в рот соленый грибок. — Ежели желаешь, мигом тебе жену сыщем!— Что есть тут у вас невесты?— Да как же не быть! Есть, и какие!— А какие?— Та-ак... Сейчас вспомню.. Царевна лягушка за Иваном уже который год замужем, Марья-искусница все так же у Змея Горыныча в плену томится, еще Василиса Премудрая... но я тебе не советую на премудрой жениться. Андрейка Стрелок годик промучался да насилу сбежал, горемычный. — А ведь ни Кощей, ни Горыныч пленниц без боя не отдадут, — задумчиво протянул Сидоров, затягиваясь папироской. — Ой, не отдадут, подлые! — подхватил Леший, — Ни в жисть не отдадут!— Отберем! — твердо решил Сидоров, сам удивившись такой неожиданной смелости. — Молодец! — завопил Леший, вскакивая. — Герой! Богатырь!Не теряя времени даром, он открыл сундук и принялся выкидывать из него всевозможные предметы. Чего тут только не было: какие-то тряпки, сапоги, мечи, щиты и прочая дребедень, собранная запасливой Ягой, как видно, на случай войны. — Так, — бормотал себе под нос Леший. — Сапоги-скороходы вряд ли понадобятся, на машине все равно быстрее, да и теплее, меч-самосек лучше не трогать, а то опять не успокоишь... Наконец, из сундука была извлечена старая кольчуга, местами обильно поеденная ржавчиной, и небольшая булава с очень миленькими шипами. Вид у Сидорова, облаченного в этот доспех, был геройский. Леший даже всплакнул от умиления. И, выпив «на посошок» еще по чарке, друзья отправились освобождать несчастных пленниц, уже долгие годы томящихся в плену у отъявленных злодеев. По короткой тропке, известной только Лешему, они быстро доехали к пещере, в которой испокон века обитал кровожадный огнедышащий Змей. Вспоминая сказки, в которых упоминался сей гнусный монстр, и обобщая опыт добрых молодцев, Сидоров пришел к неутешительному выводу: силой его победить вряд ли удастся. Несмотря даже на то, что под воздействием спирта самому себе он казался одним из сказочных богатырей, которым прибить какую-то там ящерицу не составляло никакого труда. — Ну вот и приехали, — сказал Леший. Впереди виднелась пещера, черная пасть которой выглядела таинственно и зловеще. — Ну что, — вздохнул Сидоров, — Надо идти. — Да-да, давай иди, бей гада, а я тебя тут подожду. — А ты почему не идешь? — удивился Сидоров. — Так ведь это тебе невеста нужна, ты и бейся, — вывернулся Леший, пробурчав себе под нос: «Я еще жить хочу... ». Почувствовав, что хмель начинает покидать его голову, Сидоров залез в кузов влить в себя еще грамм сто храбрости. Неожиданно его осенило. «А что если его напоить, а уж потом с пьяным справиться будет намного легче?». И, обхватив канистру, он, пошатываясь, направился в пещеру, на славную битву.

— Выходи, Змей Горыныч, биться будем!!!В ответ в глубине пещеры послышалась какая-то возня, и навстречу ему вылез Змей. Увидев его в натуральный размер, Сидоров отбросил всякие мысли о рукопашном поединке. Даже несмотря на то, что Змей имел одну, а вовсе не три головы. — Чего надо? — сонным недружелюбным голосом осведомился Горыныч, зевая, и выпустил струю пламени на несколько метров. — Да вот, проверить хочу, настолько ли ты крепкий, как говорят, — радостно заявил Сидоров, потрясая канистрой. Услышав характерное бульканье, Змей проявил живейший интерес к этому состязанию. И уже через полчаса можно было наблюдать такую картину: Горыныч, положив когтистую лапу на плечо Сидорова, горячо убеждал его приехать в гости летом. — В Лукоморье махнем! Кот свежих анекдотов нарасскажет, на неведомых зверей поохотимся, — говорил он. Сидоров пьяно качал головой и, бия себя в грудь кулаком, повторял:— Сволочь я, негодяй! У лучшего друга хотел бабу увести!Каково же было удивление Лешего, когда из пещеры появился Сидоров, которого, как дорогого гостя, провожал пьяный в дым Змей. После долгих прощаний и клятвенных заверений в вечной дружбе Сидоров наконец смог двинуться в направлении, указанном Лешим. Впереди, в качестве проводника, летела сова. Сам же Леший потопал домой, проклиная свою трусость:— Это же надо, цельную канистру в два рыла оприходовали! И грамма не оставили, аспиды!Наконец, после долгих блужданий, сова опустилась на ветку ближайшего дерева, уставившись на Сидорова огромными желтыми глазами. Впереди виднелся добротно срубленный терем Кощея. Сам не понимая, как это он доехал, даже никуда не врезавшись, Сидоров вывалился из машины, потом с трудом встал на ноги и, помахивая булавой, побрел к воротам. Навстречу ему уже спешил сам Кощей, опасливо поглядывая на булаву:— Ты, добрый молодец, чего здесь позабыл? — продребезжал он. — Я тебе, рухлядь, сейчас все ребра пересчитаю! Ни одной целой кости не останется!И тут Кощей показал, что еще кое на что способен:— Убивают!!! — завопил он, и, стуча костями, прытко побежал в сторону ворот, из которых навстречу Сидорову вышла Василиса Прекрасная. Размерами и комплекцией она напомнила Сидорову печку в избушке Яги. А огромная скалка, обсыпанная мукой, не оставляла никаких сомнений относительно ее намерений. — Ах ты, пьянь! Хулиганье! Убирайся отсюда!Последнее, что увидел Сидоров, была скалка, опустившаяся на его многострадальную голову. А потом мир перед глазами вдруг взорвался и рассыпался багровыми искрами. ... — Ну и сон! — пробормотал Сидоров, щупая огромную шишку на голове. — И где это я так стукнулся?Его машина стояла на обочине дороги. Кабина давно остыла, поэтому он быстро завел двигатель и тронулся дальше. Утреннее солнце весело играло на кольцах кольчуги, а где-то впереди на бескрайних просторах Родины с нетерпением ожидали его приезда геологи.