СеверСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Когда-то я думал, что бегство мне поможет. Соберу все вещи, какие смогу, сожгу все остальное и сбегу под покровом ночи. Начну новую жизнь. Но в этом сером отмороженном месте я понимаю, что мне не удастся ни обмануть его, ни сбежать. И что стоит мне поддаться сомнению, как он снова напомнит о себе. Теперь ему уже нечего у меня забрать. Прежние дни вянут, как старая фотография, как желтеющий сон о счастье и уверенном будущем, а вместе с ними гибнут и планы на будущее. Сегодня я прячусь в обветшавшем сарае в Юконе и отчаянно пытаюсь развести костер из промокшего и тлеющего сена. Чем больше сена я сжигаю, тем меньше я смогу использовать как одеяло. Мне так и не удалось достичь этого хрупкого равновесия. Два месяца назад я автостопом переехал границу и с тех упорно пробираюсь на север. Ни одно другое направление мне не годится. Я даже не знаю, что буду делать, когда достигну Северного Ледовитого Океана. Наверно, продолжу свой путь по льду, если он еще не истончился. Чего я не смогу, так это вернуться обратно в Сиэтл. Я больше никогда не увижу своего сына. Сейчас уже не верится, что год назад у меня была нормальная жизнь. Дни были скучными и предсказуемыми. Я страдал бессонницей и часто лежал в постели, глядя в потолок. Пережевывал свои сомнения и тайные страхи. Что я не смогу платить за жилье, что я, может быть, больше не люблю свою жену, и что, воспитывая сына, я повторю ошибки своего отца. Сейчас эти призраки сомнения и страха вызывают у меня ностальгию. Как же легко было в то время. Пока я готовил сыну завтрак, в щель для писем запихнули желтый конверт. На нем не было ни марки, ни адреса, только мое имя, написанное большими буквами. Внутри лежала старая видеокассета. На ней черным маркером была нарисовано улыбающееся лицо. У меня ушел день на то, чтобы найти на чердаке наш старый видеомагнитофон. Поздно вечером, когда вся семья улеглась спать, я подключил его к телевизору. Он зажужжал, издавая запах горелой пыли, и я вставил кассету. Несколько минут на экране шипели помехи, потом наступила чернота. Затем появился кадр, изображающий парковку нашей школы, потом крупным планом показали группу детей, в которой я узнал сына и его друзей. Я уже подумал, что случайно вставил одну из наших старых кассет, но потом, словно в ответ, камера наклонилась в сторону одной из машин. Она крупным планом показала мне лежавшую внутри газету Таймс и задержалась на дате. Два дня назад. Когда экран снова почернел, у меня застыло сердце. Через несколько секунд на экране появились буквы. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЕГО СПАСТИ. У меня внутри похолодело, и я рухнул на диван, не чувствуя своих ног. Буквы исчезли, и на экране снова появились помехи. Я ничего не сказал жене, а тем более, сыну. На утро я поехал в полицию. Когда я передал кассету толстомордому полусонному полицейскому и ответил на пару вопросов, ночной страх немного рассеялся. Он зарегистрировал мою жалобу, но, уже выходя из участка, я понял, что он сочтет этот случай всего лишь дурацкой шуткой. Через два дня, когда моя тревога несколько ослабла, я получил еще одну кассету с все тем же ухмыляющимся рисунком. На этот раз картинка, сменившая помехи, была окутана темнотой. Невидимый оператор медленно подошел к двери. Я вздохнул с облегчением, не узнав двери и стены без окон. Это был не мой дом. Камера наклонилась и показала, как рука в перчатке повернула ручку двери. Дверь открылась, и я увидел маленькую спальню, в которой на кровати лежал темный силуэт. Камера приблизилась к силуэту, и на экране появилась спящее лицо. В нем было что-то знакомое, но я не сумел его опознать. На грудь мужчины упали два предметы, тут же пробудившие его ото сна. Первым оказался полицейский значок, и я тут же сумел связать лежащего человека с полицейским, которому я отдал кассету. Второй предмет отбросил все сомнения: это была первая кассета с ухмыляющимся лицом. Полицейский дважды моргнул и зажмурил глаза. За несколько кадров я увидел вспышку и фонтан крови, вырвавшийся из простреленного черепа. Словно молния, на экране появились слова. ЭТО ТЫ ВИНОВАТ. Я неподвижно сидел до утра. Досмотрев до конца полтора часа помех, я тихо стонал в голубом свете телевизора. После нескольких часов в бреду, я усомнился в том, что я увидел и снова запустил кассету. На ней ничего не было. Взяв отвертку, я разобрал кассету. Внутри лежал небольшой магнит, хитроумно установленный внутри катушки. Содержимое пленки было стерто, как только я ее просмотрел. К корпусу кассеты была приклеена небольшая сложенная пополам фотография. На ней были моя жена и сын. Они шли, держась за руки у входной двери дома. На задней стороне снимка теми же большими буквами было написано:ТСС…————–Иногда я думал, что самоубийство спасет мое семью. Он ни разу не сказал мне, чего ему надо. Он ни разу не раскрыл ни свою личность, ни свои мотивы. Когда-то я думал, что бегство мне поможет. Соберу все вещи, какие смогу, сожгу все остальное и сбегу под покровом ночи. Начну новую жизнь. Но в этом сером отмороженном месте я понимаю, что мне не удастся ни обмануть его, ни сбежать. И что стоит мне поддаться сомнению, как он снова напомнит о себе. Теперь ему уже нечего у меня забрать. Прежние дни вянут, как старая фотография, как желтеющий сон о счастье и уверенном будущем, а вместе с ними гибнут и планы на будущее. Сегодня я прячусь в обветшавшем сарае в Юконе и отчаянно пытаюсь развести костер из промокшего и тлеющего сена. Чем больше сена я сжигаю, тем меньше я смогу использовать как одеяло. Мне так и не удалось достичь этого хрупкого равновесия. Два месяца назад я автостопом переехал границу и с тех упорно пробираюсь на север. Ни одно другое направление мне не годится. Я даже не знаю, что буду делать, когда достигну Северного Ледовитого Океана. Наверно, продолжу свой путь по льду, если он еще не истончился. Чего я не смогу, так это вернуться обратно в Сиэтл. Я больше никогда не увижу своего сына. Сейчас уже не верится, что год назад у меня была нормальная жизнь. Дни были скучными и предсказуемыми. Я страдал бессонницей и часто лежал в постели, глядя в потолок. Пережевывал свои сомнения и тайные страхи. Что я не смогу платить за жилье, что я, может быть, больше не люблю свою жену, и что, воспитывая сына, я повторю ошибки своего отца. Сейчас эти призраки сомнения и страха вызывают у меня ностальгию. Как же легко было в то время. Пока я готовил сыну завтрак, в щель для писем запихнули желтый конверт. На нем не было ни марки, ни адреса, только мое имя, написанное большими буквами. Внутри лежала старая видеокассета. На ней черным маркером была нарисовано улыбающееся лицо. У меня ушел день на то, чтобы найти на чердаке наш старый видеомагнитофон. Поздно вечером, когда вся семья улеглась спать, я подключил его к телевизору. Он зажужжал, издавая запах горелой пыли, и я вставил кассету. Несколько минут на экране шипели помехи, потом наступила чернота. Затем появился кадр, изображающий парковку нашей школы, потом крупным планом показали группу детей, в которой я узнал сына и его друзей. Я уже подумал, что случайно вставил одну из наших старых кассет, но потом, словно в ответ, камера наклонилась в сторону одной из машин. Она крупным планом показала мне лежавшую внутри газету Таймс и задержалась на дате. Два дня назад. Когда экран снова почернел, у меня застыло сердце. Через несколько секунд на экране появились буквы. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЕГО СПАСТИ. У меня внутри похолодело, и я рухнул на диван, не чувствуя своих ног. Буквы исчезли, и на экране снова появились помехи. Я ничего не сказал жене, а тем более, сыну. На утро я поехал в полицию. Когда я передал кассету толстомордому полусонному полицейскому и ответил на пару вопросов, ночной страх немного рассеялся. Он зарегистрировал мою жалобу, но, уже выходя из участка, я понял, что он сочтет этот случай всего лишь дурацкой шуткой. Через два дня, когда моя тревога несколько ослабла, я получил еще одну кассету с все тем же ухмыляющимся рисунком. На этот раз картинка, сменившая помехи, была окутана темнотой. Невидимый оператор медленно подошел к двери. Я вздохнул с облегчением, не узнав двери и стены без окон. Это был не мой дом. Камера наклонилась и показала, как рука в перчатке повернула ручку двери. Дверь открылась, и я увидел маленькую спальню, в которой на кровати лежал темный силуэт. Камера приблизилась к силуэту, и на экране появилась спящее лицо. В нем было что-то знакомое, но я не сумел его опознать. На грудь мужчины упали два предметы, тут же пробудившие его ото сна. Первым оказался полицейский значок, и я тут же сумел связать лежащего человека с полицейским, которому я отдал кассету. Второй предмет отбросил все сомнения: это была первая кассета с ухмыляющимся лицом. Полицейский дважды моргнул и зажмурил глаза. За несколько кадров я увидел вспышку и фонтан крови, вырвавшийся из простреленного черепа. Словно молния, на экране появились слова. ЭТО ТЫ ВИНОВАТ. Я неподвижно сидел до утра. Досмотрев до конца полтора часа помех, я тихо стонал в голубом свете телевизора. После нескольких часов в бреду, я усомнился в том, что я увидел и снова запустил кассету. На ней ничего не было. Взяв отвертку, я разобрал кассету. Внутри лежал небольшой магнит, хитроумно установленный внутри катушки. Содержимое пленки было стерто, как только я ее просмотрел. К корпусу кассеты была приклеена небольшая сложенная пополам фотография. На ней были моя жена и сын. Они шли, держась за руки у входной двери дома. На задней стороне снимка теми же большими буквами было написано:ТСС…————–Иногда я думал, что самоубийство спасет мое семью. Он ни разу не сказал мне, чего ему надо. Он ни разу не раскрыл ни свою личность, ни свои мотивы. Казалось, ему было достаточно просто разрушить мою жизнь. Я погрузился в туман ужаса и жалости к самому себе. Порой наступали перерывы, во время которых я успевал поверить, что все эти происшествия мне только приснились, но тут я снова получал конверты. В каждом из них лежало по полдюжины фотографий. Мой сын в школе, рисунки в его тетради, снятые через открытое окно. Здесь он играет в футбол, здесь он играет на заднем дворе с соседями. На его лице застыла маска радости. Я получил конверт через месяц после того, как от меня ушла жена. Она больше не могла терпеть мой каменный взгляд и медленную деградацию. Она уехала в Айдахо к своей матери, оттуда она несколько раз звонила сыну, пытаясь убедить его переехать к ней. Все, что было между нами, осыпалось, как старая краска, и я знал, что вмешательство суда было неизбежным. Я и сам не знал, смогу ли я защитить своего сына, или своим присутствием я обрекаю его на гибель. Он отдалялся от меня, злился на меня из-за перемены в моем характере и из-за разрыва с его матерью. И хотя мальчик избегал меня, его присутствие казалось мне серебряной нитью, за которую можно было ухватиться посреди бури. На той неделе, когда прибыл последний конверт, мой сын уехал на автобусе в гости к своей матери, при этом намекнув, что, возможно, у нее и останется. Оставшись один, в мрачном и подавленным настроении, я нашел у двери знакомый конверт. В нем лежала всего одна фотография и первая видеокассета, которую я получил после убийства полицейского. На фотографии был мой сын, спавший дома у себя в постели. Я держал фотографию в руках, не желая понимать, что она означала. На кассете больше не было улыбающегося лица, вместо него были нарисованы часы. В состоянии холодного потрясения, я вставил ее в видеомагнитофон и сел на диван. ПОРА. ТЫ МОЖЕШЬ ЕГО ЗАЩИТИТЬ. Буквы мелькнули на экране и тут же исчезли. Но в следующую секунду их сменила новая надпись:ИДИ-В центр экрана ударила пепельница, и телевизор издал хлопающий звук. Я сам не заметил, как запустил пепельницей в экран. В одну секунду на меня обрушились весь гнев, страх и беспомощность прошлого года. Я уйду, сказал я самому себе. Я уйду сегодня вечером и никому об этом не скажу. Если в тот момент я чего-то и хотел, так это спасти сына, но я был слишком подавлен, чтобы что-то предпринять. Внезапно я понял то, что должно было быть очевидно: мой сын не интересовал его. Все эти месяцы он мучил меня. Если он ненавидит меня настолько, что готов медленно разрушать мою жизнь, значит он готов следовать за мной, куда бы я не пошел. Поэтому я уйду. Я чуть было не ушел в ту же ночь, но когда я собрал вещи, мою решимость поглотило сомнение. Мне вдруг захотелось спать. А когда я накрылся одеялом, мысль о бегстве показалась мне глупой и безрассудной. Утро вечера мудренее, решил я. Утром я проснулся от золотого света восхода и увидел ужасающую сцену. Стены были забрызганы кровью и засохшими внутренностями. В воздухе повис острый запах меди. Ковер был покрыт лужами блестевшей в утренних лучах солнца крови. В дальнем углу, за крошечным озером крови, лежало расчлененное тело. Две тощие руки и ноги были сложены, как дрова. Сверху лежало туловище ребенка, выглядевшее настолько сюрреалистично, что я не сразу понял, что это была часть тела. На вершине этой кровавой груды частей тела лежал разбитый телевизор. Его экран был полностью разбит, так, что было видно внутреннее пространство. Внутри коробки из металла и пластика лежала повернутая затылком ко мне голова ребенка. Прошло немало времени, прежде чем я смог шевельнуться, еще больше времени ушло на то, чтобы перестать стонать, встать на ноги и подойти к телевизору. На пути к этому гротескному алтарю, я молился о том, чтобы не увидеть родинки и шрамы моего сына. Были ли это волосы моего сына? Телевизор с головой стоял в темном углу, и я не мог ее разглядеть. Я медленно протянул руки и вытащил маленькую голову. Я был совершенно опустошен, и утренний ветерок дул прямо в мою пустую оболочку. Мне оставалось только повернуть голову лицом к себе, узнать своего сына и, убедившись в том, что случилось самое страшное, сойти с ума от отчаяния. Голова была легкой и еще немного теплой. Я медленно развернул ее, проклиная себя за то, что не смог узнать своего сына по ушам и линии челюсти. Глаза были закрыты, а во рту была зажата еще одна видеокассета. За волной облегчения последовал острый укол совести. Это был не мой сын. Я узнал убитого мальчика, это был друг моего сына, но это был не мой сын. Я, словно в трансе, вставил кассету в видеомагнитофон, на этот раз подключив его к другому телевизору. Я терпеливо ждал, пока на экране не появились буквы. ЭТО БЫЛО ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕТЫ ЕЩЕ МОЖЕШЬ ЕГО СПАСТИПЕРВЫМ ДЕЛОМ, СДЕЛАЙ УБОРКУЯ сразу же понял, что он имеет в виду, и зачем он это написал. Когда я ходил по дому, я оставил кровавые следы, не говоря уже о моих отпечатках пальцев на расчлененном трупе. Я понял, что никто не поверит, что я мог спать во время этого ужасного преступления, не услышав ни единого звука. СЕЙЧАС ЖЕУвидев эту надпись, я подскочил, как школьник, которого на уроке спросил учитель. Я встал на ноги и выключил кассету. Когда я думал, что мой сын убит, я думал, хуже уже не будет. Теперь я понимал, насколько я был глуп. Если бы он действительно был мертв, мне было бы уже невозможно причинить боль, и тогда бы убийца проиграл. Но мой сын жив. Он будет жить, и мне уже неважно, какой ценой. Я должен сделать все, чтобы его спасти. Мой мальчик не повторит судьбу убитого ребенка. Вернувшись из леса с лопатой и одеялом в кузове моей машины, я облил бензином пол на первом этаже своего дома. Когда весь дом был полит бензином, я снова включил кассету. Теперь я был марионеткой, которая послушно повиновалась командам неизвестного. На экране появилась уже знакомая мне надпись, которую я не успел прочитать, когда запустил в телевизор пепельницей. ИДИ НА СЕВЕРЯ ничего не мог понять, эта инструкция была слишком туманной и загадочной. Здесь было только направление. Я не имел понятия, куда я должен был идти и каким образом. СЕЙЧАС ЖЕ. ТЫ ВСЕ ПОЙМЕШЬ. Пленка закончилась, и я ушел. Через час к югу от меня поднялась струя дыма. Я ехал на своей машине, пока она не застряла на льду где-то в Британской Колумбии. Дальше я пошел пешком. Неделю назад моя жена закрыла доступ к моему банковскому счету, а небольшая сумма наличных, которые я взял с собой, успела растаять по дороге. Прошел уже месяц скитаний по зимним дорогам. Снег и лед успокаивают меня своей чистотой и блеском на полуденном солнце. Теперь в моей жизни есть только одно направление, и эта простота действует на меня, как болеутоляющее. Когда мне не удается найти дом, в котором я мог бы переночевать, я копаю канаву в снегу и заворачиваюсь в свои брезент и одеяла. Чем дальше я иду, тем чаще это случается. Моя одежда насквозь провоняла потом, а сам я стал похож на типичного бомжа. Днем я иду, ночью сплю. Я засыпаю с легкостью, которую я не знал с самого детства. Днем я просыпаюсь и с новыми силами продолжаю свой путь. Я никогда не остаюсь один. Он всегда со мной. Когда у меня кончились деньги, я голодал всего один день. На следующее утро на краю моего снежного убежища лежали два мертвых кролика. За весь этот кошмарный год я ни разу не задумывался о том, кем был мой мучитель. Я не составлял списки клиентов, которые могли меня ненавидеть, или тех, кого я обидел в школе, и кто мог желать мне смерти. Интересно, по своей ли воле я избегал подобных размышлений?На следующее утро я выхожу из сарая, вся моя куртка покрыта сеном. До следующего города несколько миль, у меня есть время попросить у кого-нибудь еды на дорогу. Я звоню сыну, когда только у меня есть возможность. Он явно злится, когда я ничего не говорю. Но мне всего-то и нужно, что знать, что мой сын жив и здоров. Только тогда я могу продолжать свой путь. Теперь мой сын в безопасности. Я в этом уверен, ведь мой преследователь следует за мной. Он больше не угрожает моей семье, а здесь ему уже нечего меня лишить. Он доволен, ведь мы оба идем на север. Я тоже доволен, потому что я спас своего сына. Я спас его ценой своей ничтожной жизни, но я о ней не жалею. Я рад быть вьючной лошадью этого чудовища и вести нас обоих вперед. Я не знаю, зачем я ему нужен здесь, на ледяной шапке мира. Но я знаю, что когда придет время, он все объяснит. А пока, я буду идти на север.