Рыжий, красный – человек опасныйСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

В который раз ночная М-4 уводит нас всё дальше и дальше от дома, оставляя позади милый сердцу уют. Впереди нас ждут длинные километры и долгие часы дороги. В стремлении скоротать часик-другой все средства хороши: “города”, “да-нетки”, “ассоциации”, командный подсчёт столбов за окнами, хоровое пение. Но всё же, безусловный фаворит любого путешествия — разговор! — от банального трёпа до утончённой дискуссии. Наши диалоги плетутся по принципу вологодского кружева — видоизменяться они могут, но прерываться не должны. Поэтому, когда на излёте ночи, тема природных аномалий окончательно исчерпывает себя, беседа плавно перетекает в область мистического. Мы с крестницей, по тихой грусти, припоминаем пару занимательных баек, муж делится поучительным дедовским преданием, в котором мудрость отцов предостерегает наивных потомков от поисков встреч с потусторонним. Но больше всего радует племяш — без лишних прелюдий, наш главный скептик и реалист выдаёт на-гора историю, позволяющую от души порезвиться старым добрым мурашам. Пару слов о непосредственном рассказчике: Роман — парнишка серьёзный и целеустремленный. Несмотря на юный возраст — Роме семнадцать, он всерьёз увлечён программированием, знает, чем хочет заниматься в будущем, в какой сфере развиваться и как зарабатывать на жизнь. К мероприятиям, подразумевающим распитие алкогольных напитков в сизом дыму, племяш совершенно равнодушен. Однако, аутсайдером или изгоем его никак не назовёшь — среди сверстников он пользуется авторитетом. Отчасти из-за острого языка — про таких ещё говорят: «за словом в карман не полезет» — отчасти потому, что спортивные тренировки для него — тоже не пустой звук. Отца у парня нет, живут они вдвоём с матерью (сестрой мужа – прим. авт. ) Вот таков наш Роман. Сам себя он характеризует так: «атеист, прагматик и материалист до мозга костей». (Далее от первого лица, описывая события двухлетней давности – прим. авт. )В начале лета к маме приехала погостить женщина с ребёнком. То ли подруга её стародавняя, то ли дальняя родственница — я в подробности, признаться, не вникал (тому, кто знаком с традициями татарского гостеприимства, такое положение дел не покажется странным. Гость приехал — и это главное, а степень родства дело десятое – прим. авт. ). Ну приехали — и хорошо. Мама довольна, гостья довольна — все счастливы. Правда, был момент, что несколько напряг меня на первых порах: “Ах, Рома, ну мы сто лет не виделись! Ну будь человеком, на пару часиков всего!”. Соберутся под вечер вдвоём — кино-домино или ещё куда, а ребёнка на меня оставят. Но оказалось, не так всё печально, как я себе представлял. Девчушке лет пять-шесть было, не больше, но такая смирная и послушная — никаких с ней хлопот. С ерундой всякой не пристаёт, не шалит, нос, куда не следует не суёт. Дашь ей альбом для рисования, красок, кистей, карандашей всяких — и никаких проблем. Сидит себе за столиком тихонечко, как мышка. Что-то там чертит-красит, размалёвывает часами, большего ей и не надо. Если и попросит чего, так всегда «спасибо-пожалуйста», ни капризов, ни истерик. Чудесный ребёнок!Вот так чинно-благородно, где-то с месяц погостили и засобирались дальше. У них в планах ещё Казань числилась до возвращения в родные края (сами не то из Смоленска, не то из Самары, ну да не суть). Собираются, в общем, а тут и мама вдруг: «Я тоже с вами прокачусь за компанию!». Мол, там в Казани, уже кто только не обиделся на неё, что редко родню навещает: и та тётка в гости ждёт, и эта отказа не примет. Надо съездить. Тем паче, такой случай подвернулся, вместе и веселее и по финансам не столь накладно. На работе как раз неделя отгулов накопилась, и недельку ещё в счёт больничного можно намудрить. Решено! В итоге, уже следующим вечером остался я в квартире за главного! Первый раз, кстати, одного меня оставили. Ну сперва-то я, конечно, на седьмом небе от счастья витал, ещё бы: личное время не ограничено, интернет не ограничен! Посуду, если лень сразу мыть, то можно и на завтра оставить, ничего с ней за ночь не случится, а то и вовсе Дошираком обойтись, чтобы возни поменьше. Одним словом – кайф!Когда именно всё началось – точно не скажу. Ну вы же меня знаете — я во всю эту мистику никогда не верил, да и сейчас не особо. Просто стал замечать, иной раз сидишь в комнате, и тут — фу-у-у-х — будто сквозняк по ногам прошёлся. Странно… Двери закрыты, окна — тоже, занавеска, и то не шелохнётся. Откуда сквозняку взяться? Или ещё — влипну в стрелялку какую-нибудь по сети. Сижу, в процесс весь погружённый, а тут вдруг, ни с того ни с сего, по шее словно пёрышко щекочет. От основания черепа и вниз. По позвонкам пробежится, затем — обратно, так и гуляет туда-сюда. Плечами передёрну — перестаёт на время, а потом — всё сначала. Ей-богу, назойливость — хуже мушиной. Это вот из первых проявлений, что запомнилось. Негусто, но я ж говорю — тогда я не особо акцентировал внимание на этих, как мне казалось, незначительных мелочах. Потом уж волей-неволей пришлось. Познакомившись с природой данного существа чуть ближе, я сделал вывод о том, что в ответ на свои выходки, Он (во избежание путаницы, буду именовать это явление так) жаждет получения эмоционально насыщенного отклика, бурной реакции, душевного смятения, желательно с нотками истерики. А поскольку на предыдущие его перфомансы я реагировал достаточно вяло и индифферентно, Он решил менять тактику. Начал с книг — те, в буквальном смысле слова, стали выпрыгивать с полок. Естественно, я не имею в виду экземпляры, что за неимением места, кое-как притулялись на краешек этажерки. Нет. Речь о тех случаях, когда гордость маминой библиотеки, какой-нибудь почтенный Марк Твен, всю дорогу простоявший в окружении собратьев по переплёту плечом к плечу, вдруг брал, да и выкидывал эдакий фортель с переворотом, выскакивая из самых недр книжного шкафа. А после установки на место, запросто мог ещё пару-тройку раз шмякнуться «на бис». Даже ночная вылазка в туалет радовала теперь, как минимум, дважды. Движение к заветной комнатке по коридору вдоль стеллажей сопровождало каждый шаг звучным шлепком падающей книги. А на обратном пути можно было развлекаться «сбором урожая». Однако, оба моих приятеля, коим выпал шанс самолично наблюдать эти книжные миграции, почётными лаврами первооткрывателей не прельстились и, как я их потом не упрашивал, в гости заходить отказывались наотрез. Может оно и к лучшему. Вслед за «книгопадом», появилась у Него ещё одна проказа. И если пикирующие тома лишь несколько раздражали своей внезапностью, то новая игра пугала по-настоящему. В отличие от книг, падавших с полок вне зависимости от времени суток, данная забава предназначалась лишь для вечерних часов. «Бобёр, выдыхай!» — так я её называл. Происходило всё по стандартной схеме: в предвкушении законного сна и отдыха, я укладывался на кровать, закрывал глаза и расслаблялся, зарывшись лицом в подушку, а рядом с кроватью появлялся Он. Я знал, что Он там, но никогда не поворачивался к Нему лицом и уж тем более никогда не предпринимал попыток хоть краешком глаза на Него взглянуть. Напротив, усиленно делал вид, что в комнате кроме меня никого нет. В свою очередь, он желал убедить меня в обратном и, склоняясь над кроватью, приближался настолько, что спиной под легким покрывалом, я чувствовал жар, исходящий от Него. С пол десятка секунд проходили в тишине, а затем Он принимался дуть мне в затылок. Начинал легко, почти неощутимо, потом добавлял напора, постепенно наращивая силу, добиваясь, в итоге, колыхания волос, которые и без того уже шевелились от ужаса. Всякий раз в ожидании завершения экзекуции, я считал про себя, каждая такая сессия длилась порядка минуты с небольшим. Прежде, чем оставить меня в покое и убраться восвояси, он всегда издавал звук, типа: «х-х-х-у-о-х-х» (Рома изображает резкий выдох, какой делают бывалые люди, прежде чем накатить рюмку – прим. авт. ), символизируя конец игры на нынешний день. Так вот. Благо, Он так не каждую ночь развлекался, а всё остальное можно было и потерпеть. Если уж совсем начинало казаться, что «крыша может переехать», то шёл ночевать к однокласснику, к вам, если вспомните, пару раз приходил (вспомнили, приходил – прим. авт). В общем, худо-бедно, но время шло, и вот настал долгожданный вечер накануне маминого приезда. Я был полон решимости преодолеть всевозможные страхи последней ночи, а утром поехать на вокзал встречать маму. Ну и рассказать ей всё, внутри у меня аж свербило, но никому другому я бы не смог, так, как ей… Были ещё опасения, что и не выслушает никто, как она. Несмотря на волнение, уснул я, как подкошенный, едва только лёг. И увидел вот какой сон: будто вхожу я к маме в комнату, гляжу — что такое?! На подоконнике — мужик босой. Сидит нога на ногу, пальцы в замочек переплёл, колено руками обхватил и лыбится мне, как родному. Сперва показалось — голый, но присмотревшись, приметил на нём штаны какие-то, молью побитые, но кроме них нет на нём ничего больше. Да оно ему и не надо – плечи, грудь, пузо — всё это у него волосатое, просто атас! Башка вихрастая, кудлатая, и добра этого — хоть пруд пруди. Усов нет, зато борода… как из песни Ляписа Т. — “небо заслоняет”. Из-под седалища у мужика хвост свисает, один в один, как у тушканчика — длиннющий, гладкий, с кисточкой на конце. Но больше прочего меня поразил его цвет — от макушки до пят, весь он был как свежеокрашенный пожарный гидрант — красный, без единого пропуска. Даже глаза, даже зубы красные. Тем не менее, испугал меня вовсе не вид его. Даже наоборот — интересно было такого чуду-юду рассмотреть как следует. Но потом я заметил, как он нет-нет, да и зыркнет в сторону, на маму, исподтишка. Она будто тоже в комнате, но страшилу то ли не видит, то ли просто внимания на него не обращает, сидит себе, как ни в чём не бывало, с книгой в руках. А гнида краснозадая, лыбу свою всё шире растягивает, зубки у него острые, и глазки-щёлочки, тоже острые. Он ими на маму — раз, раз, — как бы невзначай покосится и снова на меня взгляд переводит. И уже не таясь, подмигивает мне с ухмылкой и лёгкий кивок в сторону мамы, будто намекает, паскуда на что-то такое, чего допустить ну никак нельзя, иначе конец! Вот на этом месте жуть меня аж до самых печёнок пробрала. Только испугался я не за себя, за мать. Проснулся, как поливальной машиной окаченный, мокрый, хоть выжимай. Тело ноет, будто всю ночь мешки с цементом тягал. На душе — погань, словно все дни хорошие уже позади и новых не предвидится. На вокзал поехал, ноги как не мои — через шаг заплетаются, о каждый выступ споткнуться норовят… Но ничего, добрался каким-то чудом, даже без опоздания. Мать едва на перрон ступить успела, а я уж ей всё вывалил, не стерпел. На эмоциях умолял её домой не ехать, а переждать или в гостинице, или у родственников. Серьёзно, чуть на колени не падал. Может чья-то другая мать, услыхав подобное, отвезла бы своё чадушко к наркологам на освидетельствование. Или, заподозрив неладное, понеслась бы на квартиру, оценивать степень тяжести повреждений, нанесённых жилплощади в результате проведения на ней множества бесконтрольных оргий. Моя — повела меня в ближайший кафетерий, поить чаем в ожидании, когда улягутся волнения. А обсудив всё без излишних эмоций, мы пришли к выводу, что, цель, преследуемая красномордым, была достигнута. При помощи всех своих проделок, ему удалось вывести меня из равновесия, выбив почву из-под ног, а затем заключительным штрихом, посетив во сне, довершить картину, вогнав меня в состояние безотчётного ужаса. «Пускай так, — сказала мама, — он выиграл лишь бой, но не войну. А захочется ли ему драться со мной, так это ещё далеко не факт!». Поэтому решено было ехать домой и, если потребуется, производить разведку боем: «Держим нос по ветру и хвост пистолетом, Ромашка! Малейшая угроза жизнедеятельности со стороны этой нежити, и мы тут же сваливаем в закат!». Несмотря на мамин бравый настрой, по коридору мы ступали с осторожностью сапёра на минном поле. Но слава (тут наш атеист призадумался – прим. авт. ) КПСС, мои худшие опасения, о том, что бесовская орда кинется на абордаж, едва мы переступим порог — не оправдались. Вообще с маминым приездом стало гораздо спокойнее. Всплески паранормальщины всё ещё случались, но по крайней мере, теперь мне не приходилось переносить всё это в одиночку. А потом мама нашла альбом с рисунками малой, ну дочери подруги, что гостили у нас. Короче, то ли в шкафу, то ли за шкафом, он валялся без дела. Мама его посмотрела, полистала и меня зовёт, мол, взгляни-ка. Картинки в нём, прямо сказать, занятные были. Вроде: палка-палка-огуречик, а в итоге человечек. И до боли знакомый — весь красным карандашом заштрихован, на башке пакля буклями, под башкой такая же — борода, стало быть, и хвостик сбоку. Там про него прям целый комикс был: то он за дверью стоит, то в окно смотрит, только почему-то не изнутри дома, а снаружи. Вот он в дупле дерева сидит, будто выжидаючи, а на следующем рисунке уже в сумку, на походный рюкзак похожую, лезет — одни ножки болтаются, хозяйка сумки этого не замечает, стоит поодаль, ворон считает. В общем вагон и маленькая тележка иллюстрированных жизнеописаний краснокожего пройдохи. Маму, понятно дело, любопытство одолело, она даже той подруге звонила. В скайпе малую расспрашивала, мол, деточка, а вот у нас тут рисуночки твои были, все красивые такие, где ж ты такое, кисонька, видела?А мелкая или позабыла уже, или изначально не при делах была, плечиками пожимает, ручками разводит, лопочет: «это я обезьянок рисовала». Ну что с дитя взять? Сгребла тогда матушка это добро в охапку, — и за порог. Во дворе всё до последнего клочка спалила и делу конец. После этого всё как-то постепенно успокоилось, сошло на нет. Книги, правда, потом ещё долго падали, но это уже не страшно было, а так — гостям потеха. «Да-а…, – подытожил Роман, – хоть и не верю я в эту вашу мистику, но вот что оно такое было, поди ж разбери».