Рисунки на облакахСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Арно и Ровинан по своему происхождению наполовину сильфы, братья-близнецы, внешне совсем не похожие друг на друга. С самого рождения они были разлучены и разделены по мирам. Ныне Арно – художник, вампир и Хранитель Клана Дракулы. Он даже не подозревает о существовании брата. Ровинан не только всегда знал и помнил, что у него есть близнец, он верит, что при рождении отдал брату часть своей души. Волею стихий Ровинан остался в Небесном городе среди сильфов, но всё время или пребывал во сне маленьким облачком, или начинал искать брата всеми возможными способами. Последняя попытка найти – воплотиться в мире людей, забыв всё, даже брата и собственное имя, начать новую жизнь, продолжая прежнюю, не свою, в которой больше вопросов, чем ответов. От духов своей стихии Ровинан сохраняет лишь одно умение: рисовать в облаках. Зачарованный лунойПролог– Я найду его. Он– мой брат-близнец, и при рождении я отдал ему часть собственной души. Мы как одно, но с тех пор разделены по мирам. Почему?– Так предначертано. – Я найду его? Уже в третий раз…– Если сумеешь. – Да! Я иду!Шаг. Сладкий, убаюкивающий шёпот ветра вдогонку:– Если ты воплотишься, то забудешь всё: себя, своё имя и то, зачем ты пришёл. Ты будешь жить другой, людской жизнью– такова цена перехода. Ты не передумал?– Нет. Я иду. Врата закрылись за ним с тихим шелестом, словно всколыхнулась молодая весенняя листва. И вдруг предгрозовой порыв закружил его:– Ищи. Я напомню. В огне и на небесах, во тьме и в крови, – как заклинание. – Ищи и найдёшь. В вихре послышался смех. Сон первый…В облаках он рисовал города…Из тёмного камня высились здания, раскрывая свои взметнувшиеся стрельчатые аркады, башни, окна, и стены, сплошь покрытые узором: лёгкие прикосновения кисти, тончайший атлас, светящийся изнутри ровной прозрачностью лебяжий и тополиный пух и лучшие мягкие перья в иссиня-серой гамме оттенков, плетёное кружево и снег с вершин самых высоких гор. Как художник, отойдя, смотрит на неоконченное творение– где бы ещё добавить ту или иную краску, – так он мысленно путешествовал по узким улочкам своего города. Зажигал хрустальные фонари, помещая в них бриллианты звёзд. Подолгу всматривался в огромное готическое окно-розу, страстно, но тщетно пытаясь рассмотреть портрет в спящем витраже. Иногда в нём отражалась луна. Однажды он потянулся и почти коснулся губами холодного стекла, но тронул лишь пустоту. Потерявшаяся в Городе луна смеялась над ним. Однажды, когда впервые он остановил свой взгляд на этом окне, показавшемся ему на миг зеркалом, луна ощерилась, обнажив звериные клыки, и словно узнав его, вдруг повернулась своим тёмным ликом, не ведомым почти никому… Лишь подобные ему иногда во снах вспоминают это сокрытое ночной вуалью лицо и, заворожённые, отдали бы всё, лишь бы увидеть его ещё хоть раз… Но в ответ– непроглядная беззвучная тьма. Неужели звёздные глаза древней богини никогда больше не обратят свой взор? Не верь сказкам и легендам, луна не была её зеркалом, забудь. И он вскоре забыл, но в памяти просыпались неповторимые и нездешние очертания, и он, не помня себя, стремился к ней…Но отныне кривое зеркало розы отражало лишь его безумную, забывшую себя душу. Напрасно вглядывался он в холодный тонкий лёд стекла, пытаясь найти ответ хотя бы на один вопрос:– Кто я?– Где я?– Откуда я?Вопросы теснились, как гости во дворце в день великого торжества. Но кто из них посмеет шагнуть первым, разорвав священную ткань тишины? Изредка в неё вкрадывается ветер да капли дождя. Смутившись, слова отступали, теряясь во мраке. Оставался лишь Город. Небесный город. Быть может, когда-то он бывал там, и не раз, возможно, и жил, а не только наблюдал издали. Порой он задумывался о его обитателях, но никогда не видел их, лишь в ветре слышал их голоса. Он знал: живущие в Городе не были людьми. Почему они не показывались ему?– Я был здесь?– Как меня звали?– Почему я ушёл?– Я могу вернуться?– Кого я ищу?Молчание. В Городе много дверей, и все они разные: резные, прозрачные, окованные тонким серебряным узором, с изысканным орнаментом из слоновой кости, хрустальные, витражные, похожие на крылья бабочек и стрекоз… но ни одна из них не пропустит его. Даже городские Врата с одной чёрной и одной белой створкой– как два мягких пушистых крыла гигантских лебедей– крепко заперты, сколько ни стучись. Рука утопает в невесомом птичьем пуху. Закрытыми Врата держит ярчайшая звезда, и только на первый взгляд она кажется хрупкой и прозрачной, как стекло. Однажды он уже пытался разбить замок– рука и белое крыло Врат были густо обагрены кровью, но лишь в том сне. И по-прежнему, соединяя обе створки, словно насмехаясь над ним, сияет звезда– та, что твёрже алмаза. Арно и Ровинан по своему происхождению наполовину сильфы, братья-близнецы, внешне совсем не похожие друг на друга. С самого рождения они были разлучены и разделены по мирам. Ныне Арно – художник, вампир и Хранитель Клана Дракулы. Он даже не подозревает о существовании брата. Ровинан не только всегда знал и помнил, что у него есть близнец, он верит, что при рождении отдал брату часть своей души. Волею стихий Ровинан остался в Небесном городе среди сильфов, но всё время или пребывал во сне маленьким облачком, или начинал искать брата всеми возможными способами. Последняя попытка найти – воплотиться в мире людей, забыв всё, даже брата и собственное имя, начать новую жизнь, продолжая прежнюю, не свою, в которой больше вопросов, чем ответов. От духов своей стихии Ровинан сохраняет лишь одно умение: рисовать в облаках. Зачарованный лунойПролог– Я найду его. Он– мой брат-близнец, и при рождении я отдал ему часть собственной души. Мы как одно, но с тех пор разделены по мирам. Почему?– Так предначертано. – Я найду его? Уже в третий раз…– Если сумеешь. – Да! Я иду!Шаг. Сладкий, убаюкивающий шёпот ветра вдогонку:– Если ты воплотишься, то забудешь всё: себя, своё имя и то, зачем ты пришёл. Ты будешь жить другой, людской жизнью– такова цена перехода. Ты не передумал?– Нет. Я иду. Врата закрылись за ним с тихим шелестом, словно всколыхнулась молодая весенняя листва. И вдруг предгрозовой порыв закружил его:– Ищи. Я напомню. В огне и на небесах, во тьме и в крови, – как заклинание. – Ищи и найдёшь. В вихре послышался смех. Сон первый…В облаках он рисовал города…Из тёмного камня высились здания, раскрывая свои взметнувшиеся стрельчатые аркады, башни, окна, и стены, сплошь покрытые узором: лёгкие прикосновения кисти, тончайший атлас, светящийся изнутри ровной прозрачностью лебяжий и тополиный пух и лучшие мягкие перья в иссиня-серой гамме оттенков, плетёное кружево и снег с вершин самых высоких гор. Как художник, отойдя, смотрит на неоконченное творение– где бы ещё добавить ту или иную краску, – так он мысленно путешествовал по узким улочкам своего города. Зажигал хрустальные фонари, помещая в них бриллианты звёзд. Подолгу всматривался в огромное готическое окно-розу, страстно, но тщетно пытаясь рассмотреть портрет в спящем витраже. Иногда в нём отражалась луна. Однажды он потянулся и почти коснулся губами холодного стекла, но тронул лишь пустоту. Потерявшаяся в Городе луна смеялась над ним. Однажды, когда впервые он остановил свой взгляд на этом окне, показавшемся ему на миг зеркалом, луна ощерилась, обнажив звериные клыки, и словно узнав его, вдруг повернулась своим тёмным ликом, не ведомым почти никому… Лишь подобные ему иногда во снах вспоминают это сокрытое ночной вуалью лицо и, заворожённые, отдали бы всё, лишь бы увидеть его ещё хоть раз… Но в ответ– непроглядная беззвучная тьма. Неужели звёздные глаза древней богини никогда больше не обратят свой взор? Не верь сказкам и легендам, луна не была её зеркалом, забудь. И он вскоре забыл, но в памяти просыпались неповторимые и нездешние очертания, и он, не помня себя, стремился к ней…Но отныне кривое зеркало розы отражало лишь его безумную, забывшую себя душу. Напрасно вглядывался он в холодный тонкий лёд стекла, пытаясь найти ответ хотя бы на один вопрос:– Кто я?– Где я?– Откуда я?Вопросы теснились, как гости во дворце в день великого торжества. Но кто из них посмеет шагнуть первым, разорвав священную ткань тишины? Изредка в неё вкрадывается ветер да капли дождя. Смутившись, слова отступали, теряясь во мраке. Оставался лишь Город. Небесный город. Быть может, когда-то он бывал там, и не раз, возможно, и жил, а не только наблюдал издали. Порой он задумывался о его обитателях, но никогда не видел их, лишь в ветре слышал их голоса. Он знал: живущие в Городе не были людьми. Почему они не показывались ему?– Я был здесь?– Как меня звали?– Почему я ушёл?– Я могу вернуться?– Кого я ищу?Молчание. В Городе много дверей, и все они разные: резные, прозрачные, окованные тонким серебряным узором, с изысканным орнаментом из слоновой кости, хрустальные, витражные, похожие на крылья бабочек и стрекоз… но ни одна из них не пропустит его. Даже городские Врата с одной чёрной и одной белой створкой– как два мягких пушистых крыла гигантских лебедей– крепко заперты, сколько ни стучись. Рука утопает в невесомом птичьем пуху. Закрытыми Врата держит ярчайшая звезда, и только на первый взгляд она кажется хрупкой и прозрачной, как стекло. Однажды он уже пытался разбить замок– рука и белое крыло Врат были густо обагрены кровью, но лишь в том сне. И по-прежнему, соединяя обе створки, словно насмехаясь над ним, сияет звезда– та, что твёрже алмаза.

Но ведь это его Город?Кто запер ворота от него?Неужели он изгнан?И снова– молчание в ответ, кровавый стук в чёрно-белые Врата и ветер– извечный и нездешний. Только ветер. – Джер!– его окликнули. – Джеральд! Ты снова ходил во сне!Он открыл глаза и увидел себя лежащим на диване. Одежду он так и не снимал перед сном, зная, что может, не проснувшись, куда-то пойти. Постель была скомкана и валялась на полу. – Майк, ты? Где я был?– прошептал он. Голос не слушался его. – На балконе. Опять. И руку всю рассадил! Где тебя так угораздило? Вечером мы тебя к кровати привяжем– хватит во сне бродить! Нянька тебе нужна!И привязывали. Снова не помогло. Никому не известно, как он освободился от верёвки, словно кто-то тайно помогал ему. – Хорошо, что сегодня ты хотя бы из дома не выходил, – сказал Майк, щедро намазав его руку зелёнкой. «Из дома?»Дом остался там, в Городе. Но когда он открывал глаза, Город тонул в густом тумане забвения. Шаг назадКазалось, это было совсем недавно, а может быть, незаметно прошли годы? Боль потери привела его на эту головокружительную высоту. Ещё недавно он и помыслить не мог о таком– учёба, приятели, он любил и был любим, ожидание свадьбы… А теперь, глядя с верхнего этажа вниз, в стылый омут отчаяния, он вовсе не оглядывается назад, перелистывая страницы собственной жизни. Он смотрит вперёд– туда, где ждёт его Ирэн, так трагически и внезапно покинувшая этот мир. Когда он только узнал, он звал её, беззвучно крича на всю Вселенную: Ирэн! Теперь он знает, верит– ещё один шаг, и они снова будут вместе. Ни страха, ни прощания, ни сожаления. Остаться– значит сродниться с холодным щемящим одиночеством и пустотой. Уйти– вновь обрести… себя? Её. Навеки. Ведь когда она разбилась, до свадьбы оставалось лишь полтора месяца. Свадьба переносится. На небеса. Лишь один шаг…Чего он ждёт?Голос. «Ты точно решил покинуть этот мир?»– прозвучало в его голове. Никого рядом нет. Он сходит с ума? Может быть, но теперь уже всё равно. «Да», – ответил Джеральд, прикрыв глаза, словно глядя внутрь себя. В пустоту. «Знаю, у тебя погибла любимая. Ты найдёшь её. Она здесь, недалеко». «Да?»– его тусклые прежде глаза сверкнули, отразив ночные огни. – «Ты тоже её видишь?»«Знаю». «Тогда…»Он уже занёс ногу, чтобы перелезть через ограду– последнее препятствие, разделяющее их с Ирэн. «Не торопись, успеешь. Я хочу спросить тебя». «Да». «Согласишься ли ты, если твоё тело, упав вниз, не умрёт? Нет, ты сам уйдёшь, куда хочешь, но я поменяюсь с тобой и буду продолжать твою жизнь вместо тебя. Я смогу сделать так, чтобы тело не пострадало. Никто не заметит подмены, не узнает о твоей попытке уйти». «Мне всё равно, что будет. Лишь бы мы с Ирэн были вместе». «Ты позволяешь мне?»«Да. Я иду». «Совсем недавно, прощаясь, я сказал то же…»– Я найду его? Уже в третий раз…– Если сумеешь. – Да! Я иду!Шаг сделали двое. Безумный сон, бесконечность падения вниз… или вверх, и, вопреки течению времени, каждая секунда быстрее, чем предыдущая. Но вдруг тело замедляет свой, казалось бы, последний полёт… останавливается на полпути, словно повисает в воздухе, переворачивается, делает сальто, открываясь на миг просторной комнатой, жилищем, которое покидает один и заселяется совсем другой обитатель. Глаза, ещё недавно потускневшие, серые, вспыхивают небесно-бирюзовым огнём. Такими они останутся навсегда. И теперь уже, медленно продолжая полёт, он приземляется на ноги…Из дневника Эрнана:Смерть и рождение, уход и явление в мир– полёт в бездну, который узнает каждый, кому довелось хоть раз оказаться на грани. Мир протягивает ладони, принимая входящего. Двери открыты. Ещё миг, и ветер с силой захлопнет их до времени, и канут в небытие имя и слова: «В огне и на небесах, во тьме и в крови». Это сон, всего лишь сон, но почему он снился мне?Снился мне. Осколки прошлогоКакой-то прохожий подбежал к нему. – Простите, – пробормотал он, – мне показалось, сверху упал человек… Это вы упали? Вам помочь?Кажется, он и сам осознавал, насколько абсурдно то, что он говорит. – Я?– Пришедшему язык показался несколько странным, но всё было понятно, а потому сориентировался он на редкость быстро. – Как это возможно? Разве я сейчас стоял бы на ногах и говорил бы с вами? Я никого не видел. – Простите… мне, наверное, показалось. Человек ушёл. Он огляделся, с удивлением рассматривая тёмную ночную улицу, дома, фонари, окна. Набравшие весеннюю силу цветущие деревья… как они красивы! Тёмные облака, сквозь которые просвечивает серп растущей луны. Благоухание сирени и жасмина. Неужели всё это было и до того, как он поднялся туда, наверх?А что было?Словно стена отделила всю его жизнь до падения от прекрасного и почти вечного «сейчас». Холодная. Мутная. Странная. Неужели такой стала его память? Он попытался выстроить события своей жизни в одну линию, хоть немного упорядочить, но и это ему удавалось с трудом, словно с тех пор прошли века. Его звали Джер. Джеральд. «Джеральд», – повторил он, словно успел забыть своё имя и теперь заново привыкал к его звучанию. Прошло две недели или более с того дня, как случилось то роковое событие. Ирэн погибла. Да, наверное, месяц назад она была жива и так горячо им любима. Вскоре он должен был закончить учёбу, и они собирались пожениться… Воспоминания разлетелись, как осколки, и часть их, наверное, не менее трети, – была безвозвратно утеряна. Ирэн… Он вспомнил её лицо– она была очень красива: огромные зелёные миндалевидные глаза в пол-лица, усыпанного веснушками, очень длинные чёрные ресницы, тонкий нос с небольшой горбинкой, тёмные, почти чёрные волосы до плеч, вьющиеся барашком. Бледная, худенькая, маленькая, она всегда словно видела, что ей нужно делать в той или иной ситуации, и в то утро ей вовсе не хотелось ехать к родителям. Но, повинуясь чувству долга, она всё же села за руль, и… грузовик на полном ходу врезался в её машину. С места аварии её увезли в больницу, и через четыре часа она, не приходя в сознание, умерла. «Почему я не был тогда с ней?»– много раз задавал себе Джеральд этот вопрос, но сейчас, вновь повторив его, почувствовал, что слова будто потеряли смысл. Джеральду казалось, не он был на похоронах, даже гроб тогда не открывали, чтобы не показывать её лицо. С тех пор Джеральд потерял интерес к жизни. Он забросил учёбу в колледже, совсем не появлялся на лекциях, хотя это был последний год обучения. Он проводил время или на кладбище у её могилы, или бесцельно бродил по городу, или сидел на диване, глядя в потолок в квартире, которую они снимали на троих с однокурсником Майком и его приятелем Эндрю. Джеральд подрабатывал переводами или писал статьи в газеты и журналы, насколько мог совмещать работу с учёбой, но теперь перестал даже просматривать почту и, открывая ноутбук, предавался лишь одному занятию: он пересматривал фотографии Ирэн, глядя на каждую по полчаса. Приятели Джеральда, видя, в каком он состоянии, не раз советовали ему пойти к психологу– ведь у него явная депрессия. Он соглашался, даже обещал, но тут же забывал об этом. Если на улице он встречал кого-нибудь из знакомых, то старался быстрее уйти, ссылаясь на то, что очень занят. Время от времени его стала посещать одна и та же мысль. Вначале он растерянно гнал её от себя, но вскоре и сам поверил, что только так можно вновь найти Ирэн. Всё равно без неё не жизнь. Что ещё может быть в мире без неё? О родителях и сестре, живущих неподалёку от Эдинбурга, он даже не вспомнил. Раз в несколько дней мать звонила ему в Лондон, Джеральд привычно говорил с ней автоматически нейтральным тоном: у него всё нормально, учится. Иногда сам не знал, как находил какие-то слова для разговора. Мать и отец, конечно, знали о предстоящей свадьбе и ничуть не препятствовали выбору сына. Но сказать им о гибели своей невесты он так и не решился, по-прежнему говоря, что «всё хорошо», ведь иначе кто-нибудь обязательно приедет к нему, начнутся расспросы, разговоры… От одной мысли об этом ему становилось не по себе. Он, конечно, расскажет, придётся рассказать, но не сейчас, потом…После аварии вернулись и те странные состояния, что случались с ним когда-то давно, ещё в детстве, а потом прекратились: он снова стал ходить во сне. И не раз его компаньоны находили его ночью то на лестнице, то на балконе, то по дороге на улицу или на крышу. Приводили спящего домой и укладывали на кровать, а потом, слушая их рассказы, он ничего не мог вспомнить, но верил им: ведь когда-то с ним уже бывало подобное. Дверь закрывали, ключи прятали– всё бесполезно: каким-то одному ему известным образом он всегда безошибочно находил их, будь они в ботинке или на верхней полке в шкафу. Узнав о возвращении этой своей особенности, он стал спать одетым. Но скоро Джеральд решился. Записку оставил не в квартире, где её слишком быстро найдут и попытаются ему помешать, а на могиле Ирэн. Слова были посвящены ей:Дорогая, любимая моя Ирэн. Без тебя мне нет жизни, только пустота и отчаяние. Я иду к тебе, я обязательно найду тебя, и мы снова будем вместе. Навечно. Наша свадьба не состоялась на земле, но теперь мы поженимся на небесах. Жди! Я иду!Ниже было приписано:P. S. В моей смерти прошу никого не винить. Я не могу жить без неё. Когда найдёте моё тело, похороните рядом с Ирэн. Джеральд. Так медленно возвращались к нему обломки прежней жизни, которые он словно пытался собрать в мозаику, но недостающих частей было слишком много, а те, что уцелели, потеряли цвет и яркость.

Джеральд медленно шёл по улице. Кажется, он хотел покончить с собой, но… выжил, упав с двадцатого этажа, и остался невредим. Бывают чудеса в мире, вот только говорить об этом никому не стоит– только привлекать лишнее внимание. Ирэн, автокатастрофа… как всё далеко… То, что было с ним потом, сложно назвать жизнью. Теперь он пытается вспомнить, но чувства стёрлись, потерялись, растаяли. Лишь смутные, будто в тумане, образы… Дождь, город, кладбище, фотографии, квартира, в которой, как сквозь стену, слова Эндрю: у тебя депрессия. Похороны… Лицо Ирэн, жуткое, искалеченное смертью, когда он всё же тайком заглянул под крышку гроба– несколько дней он потом видел только его, и наваждение ушло, лишь когда он полдня смотрел на её фотографии; милое и прекрасное при жизни… кажется, он любил её… Разве?Всё настолько чуждо… Кажется, он оставил предсмертную записку на кладбище, где похоронена Ирэн. Значит, его письмо не нашли– никто не начал его искать. Сейчас он пойдёт и уничтожит записку, чтобы не вызывать паники. Впрочем, если даже её кто-то прочёл, он всегда может сказать, что передумал, испугался, решил, что жизнь для него дороже, – ведь это вполне естественно. «Неужели неудавшееся самоубийство так меняет человека? И что тогда остаётся?»– спрашивал он сам себя, направляясь к кладбищу. Оно было неподалёку. Оставив записку, Джеральд не уезжал далеко, просто поднялся на последний этаж ближайшего высотного дома. Был первый час ночи, но его нисколько не пугало нахождение в таком месте в столь поздний час. Ветер шумел в молодой листве, в гуще зелени пел соловей, пахло сиренью, цветами и свежей зелёной травой. В темноте он без труда отыскал могилу, утопавшую в цветах от друзей, родных и конечно, от него. А вот и его записка лежит сложенная рядом с букетом красных роз на новеньком полированном камне. И как её не унёс ветер? Джеральд чиркнул зажигалкой и перечитал. Кивнул каким-то своим мыслям и предпочёл не сжечь, а просто порвал на мелкие кусочки. Подбросил в воздух обрывки письма. И вдруг ему показалось, что клочки бумаги, вместо того, чтобы взлететь и упасть на землю, превратились в маленькие сгустки тумана или крошечные перистые облака. Они постепенно соединились друг с другом, образовав маленькую спираль, сделали один виток и растворились в воздухе. Джеральд смотрел на это как заворожённый. На мгновение он невероятно чётко увидел лицо Ирэн. Она смотрела на него, улыбаясь своей чуть иронической улыбкой, и вдруг резко отвернулась. Джеральд, невольно прижав руку к груди, взглянул на могилу, но сколько ни вглядывался в фотографию Ирэн на холодном сером мраморе камня, ему казалось, что сейчас он видит это лицо, словно впервые, и никогда не знал эту девушку при жизни. «Странно. Очень странно», – тихо проговорил он и медленно зашагал прочь. Дом, где он жил, находился на другом конце города, неподалёку от колледжа. В такое позднее время он не мог добраться домой на городском транспорте, а на такси у него не хватало денег. Он ведь забросил работу, а на последние вчера купил букет роз на могилу. Ночевать на кладбище он не собирался, но его пугало вовсе не место, а то, что горячо любимая ещё недавно девушка, его невеста, без которой он не представлял жизни, стала вдруг совершенно чужим человеком. Он шёл медленно, надеясь дойти до дома к утру. Ему вовсе некуда было спешить. Невольно он посматривал на небо, где сквозь бегущие быстро тёмные облака проглядывали звёзды, перебирал в мыслях события как недавнего, так и далёкого прошлого, словно перелистывая их, и пытаясь привыкнуть к какой-то новой, ещё не известной и только что зародившейся стороне собственной жизни. Будто напоминал себе– кто он, где он и что было с ним раньше. На рассвете, как и предполагал, он добрался до дома и устало рухнул на диван, проспав до трёх часов после полудня. Остаток вечера провёл за ноутбуком, просматривая почту, фотографии и прочие записи, пытаясь понять, что к чему и откуда. Его приятели, вернувшись домой, не сказали ему ни слова, кроме приветствия, как было уже давно, но про себя отметили, что он хотя бы чем-то занялся и взгляд у него вполне осмысленный. Джеральд перечитал начатую дипломную работу, пролистал материалы к ней, с удивлением обнаружив, что работа, за которую он с таким рвением брался, больше нисколько его не интересует. Нет, она не надоела, не наскучила, просто внезапно пропал интерес, а вместе с ним и всякое желание что-либо делать в этой области. Заснул он, когда было уже далеко за полночь. Ходил во сне он вовсе не каждую ночь, но и закономерности, как, например, близкое полнолуние, никакой не наблюдалось. И ему снился сон…Сон второйОн выходит из Города, утопающего в перистых облаках, словно в кружеве, проходя Врата– два огромных лебединых крыла, одно чёрное, а другое белое с мерцающим между ними камнем-звездой. Они закрываются за ним навсегда, и ему больше не под силу сдвинуть с места тончайший лебяжий пух– сколько не стучись в них. Тоска. «Мой брат-близнец, живущий среди людей… Я даже не знаю твоего имени, – забыв себя, зовёт он, но в ответ– только голоса ветров, что прощаются с ним. – Дважды я пытался найти тебя, но всё тщетно. Я люблю тебя, даже не зная, кто ты и где тебя искать. Близнецы. Словно одно сердце, разбитое надвое. Я пробовал стать человеком, но, наверное, не могу удержаться на земле. В третий раз я покидаю Небесный город, зная, что он ещё долго в прозрачных миражах забвения будет преследовать меня. Иду…Один шаг– и я обвенчаю самоубийцу с его погибшей невестой– не в жизни, так в смерти. Я стану им. Я, Ровинан. Солнечный свет алым восходом пляшет сквозь приоткрытые ресницы, и сон отступает, исчезая в небытие. КолледжНаутро Джеральд отправился в колледж. Учился он на историко-филологическом факультете. Он узнал, что пропустил выпускные экзамены, не явившись ни на один, не говоря уже о последних лекциях, и теперь был поставлен вопрос о его отчислении. Кажется, Майк что-то говорил ему об этом, но тогда Джеральду было всё равно. Он поговорил с профессором Брауном, под руководством которого писал дипломную работу. Тот отнёсся к Джеральду с пониманием, зная о его горе, – ведь они с Ирэн учились в одном колледже, только она была на два курса младше. Многие знали об их отношениях и серьёзных намерениях. И все были потрясены её внезапной смертью. Профессор сказал, что попросит, чтобы Джеральда, как одного из лучших студентов, не отчислили, а разрешили сдать всё через год. Конечно, было бы желательно, если бы Джеральд принёс справку от врача, что он был болен, а не прогулял экзамены. И профессор сам пообещал ему с этим помочь. О дипломной работе Джеральд говорил только общими фразами, упоминая то, что перечитал вчера, но о потере интереса, конечно, говорить постеснялся. Всё разузнав, он направился было к выходу, но в холле столкнулся со своей теперь уже бывшей однокурсницей Кэтрин. – Привет, Джер! Рада видеть тебя! Я думала– ты не придёшь, так учёбу и позабросишь. Правда, выпускные экзамены ты пропустил. – Знаю. – Тебя теперь отчислят?– спросила она с сочувствием. – Ещё не решили. Профессор Браун обещал попросить декана, чтобы меня не отчисляли. Тогда мне придётся всё сдавать через год с другим курсом. – Ну, это всё-таки лучше…– задумчиво проговорила Кэтрин и вдруг внимательно посмотрела на него– так, словно нашла в его внешности что-то новое. Даже на цыпочки привстала: со своими пятью футами двумя дюймами роста она едва доходила ему до плеча. – Что-то ты какой-то странный стал– как будто вырос, что ли… или это я сегодня без каблуков?– Не знаю…– растерянно сказал он. – У тебя цветные линзы!– вдруг громко сказала она, словно, наконец, найдя то, что изменилось в его внешности. – Это как? Какие линзы?– совсем растерялся Джер. – У тебя глаза какие-то другие, ярко-голубые, что ли, как бирюза…– она глянула на своё колечко с бирюзой. – Или синие? Не пойму. Раньше не такие были. Ты ведь очки носил. – Очки?– Джеральд задумался. – Да, кажется, из-за близорукости он носил очки, и они, наверное, так и остались там, на месте падения. Но он ведь и без них хорошо видит, потому ни разу и не вспомнил о них. – Да что ты смущаешься?– Кэтрин ещё раз внимательно посмотрела на него. – И волосы у тебя другие… потемнели и стали совсем чёрные. Ты покрасился?– Я?– снова удивился Джер. Он никогда не пользовался краской для волос. – Да не стесняйся, так держать! Хороший метод борьбы с депрессией. Решил, что жизнь продолжается и начал с собственной внешности? И правильно: измени себя, и жизнь сама переменится к лучшему. Давно пора!– Ты уверена?– Да. Ладно, я бегу. Ты на нашу вечеринку по поводу выпускного придёшь?– Не знаю… А что мне там делать– я же теперь не с вами. В лучшем случае для меня всё переносится на год. – Всё равно приходи, повеселимся! Ты же с нами учился. – Постараюсь. – Пока!Кэтрин побежала вверх по лестнице. Ему вовсе не хотелось идти на выпускной. Они отучились, получают дипломы… Да, среди его однокурсников есть если не друзья, то хорошие приятели, но с Майком он и так видится каждый день дома; Джон, Джордж… давно он их не видел. Но почему-то вспомнив их, он понял, что не испытывает к ним ни дружеских, ни вообще каких бы то ни было чувств. Они стали совсем чужими, словно персонажи из забытого кино. Всё как-то незаметно поменялось. «Измени себя, и жизнь переменится»? Но ведь он ничего не менял в собственной внешности!В туалете он глянул в зеркало. Джеральд помнил, что при взгляде на себя видел волнистую, зачастую спутанную так, что не расчешешь, копну тёмно-русых волос, серые глаза, очки. Очки? Но ведь они ему больше не нужны! Волосы его стали прямыми, мягкими, как шёлк и совершенно чёрными. А глаза– он даже не знал, как назвать этот цвет. Ярко-голубой, или как она сказала… бирюзовый? Других изменений он не нашёл: всё тот же прямой нос, тонкие губы, разве что лицо, может быть, немного похудело, и скулы стали более видны. «А если я продолжу меняться, и меня перестанут узнавать?»– подумал он, выходя из колледжа. Ему понравилось, каким он стал теперь, но эта мысль его испугала. – Но почему Майк с Эндрю вчера ничего не заметили? Когда это произошло? Ночью или раньше? Или при падении? Ведь очки тогда, кажется, были. Не много ли изменений за последнее время? «Я словно начинаю жить заново… А может быть, – мелькнула странная мысль, – я должен был погибнуть, убить себя, но мне теперь дана другая жизнь, а вместе с ней и другая внешность?»Он кивнул, больше не найдя объяснений происходящему. Впрочем, он вскоре привык. Придя домой, он сел за ноутбук, который, видимо, посчитал вчерашнюю работу досадным недоразумением и теперь постоянно зависал. В комнату вошёл Майк. – Привет, Джер! Что-то в тебе не то, только я не пойму, что именно. Я вроде бы ещё вчера заметил, но был слишком занят. – В смысле?– спросил Джеральд. –Да это он без очков, – отозвался с кухни Эндрю. – Разбились, наверное, а он теперь в линзах ходит. – Точно. Без очков, – повторил Майк, включая телевизор. Джеральд не стал спорить и только улыбнулся про себя, подумав, что Кэтрин, с которой он виделся только на лекциях, гораздо наблюдательнее, чем двое парней, живущих с ним в одной квартире. РисункиК вечеру, разобрав почту, Джеральд глянул в окно. Солнце грело по-летнему, и он решил немного прогуляться, сам ещё не зная, куда пойдёт. Вопреки обыкновению, лифт почему-то привёз его не вниз, а наверх, на последний этаж. Джеральд заметил, что лестница на крышу не заперта. Он поднялся и, осмотревшись, залюбовался облаками. С недавних пор они стали завораживать его: незаметно для себя он начал видеть в них пейзажи, города, горы, зверей, узоры, похожие на кружево. Он изобрёл игру, играя сам с собой: если вон ту часть облака приблизить и немножко повернуть, то будет конь… а за ним– другой, серый в яблоках, и они летят галопом в пенные волны. И на его глазах облака меняли очертания именно так, как он хотел! Вначале Джеральд подумал, что это совпадение, но решил попробовать снова, уже в другой, в южной стороне неба, и всё получилось! Быстро, пока они не изменились опять, сбегал домой, разыскал фотоаппарат и, вернувшись, всё отснял. Ему не верилось, что по какому-то странному повелению облака подчиняются ему. Так он играл, пока не стемнело, рисуя на небе облачные картины, огненные озёра и фонтаны заката, багряного дракона в полёте… И фотографировал, а потом, дома, просматривал на ноутбуке фотографии. Сон третийНочью Джеральду снова снился сон. Как вырванные кадры из фильма с ним в главной роли. Он видел себя ребёнком, мальчиком лет десяти-одиннадцати со странным именем Ровинан. «Я найду брата, – говорил он, покидая Небесный Город, – обязательно найду». Тогда, кажется, впервые закрылись за ним чёрно-белые крылатые Врата. Мгновение Ровинан помедлил, оглядываясь вокруг. Так орёл с высоты высматривает добычу. Вот он! Мальчик, стоящий у края пропасти. Даже внешне он и Ровинан чем-то схожи, но не они– братья. Этот, бесстрашно смотрящий вниз, – может, он видел брата– второго сына Тёмного владыки Вихря? Ровинан не знает даже имени, только то, что его близнец другой, совсем другой. Иначе так просто, наверное, найти того, с кем ты похож, как две капли воды? Но нет одинаковых капель, одинаковых душ– только на первый взгляд. Мальчик подходит к самому краю. Вдруг в шелесте ветра он слышит голос:– Хочешь полетать?– Да! Хотел бы…– отвечает ребёнок, – но мне страшно… высоко… и у меня нет крыльев, как у птиц. – Нет! Прыгай!Мальчик, как заколдованный, шагает в туманную пропасть. Разве он может устоять против чар сильфа? Всепоглощающий страх охватывает его, когда он чувствует, что летит вниз…Вопреки тому, как бывает обычно во снах, Джеральд не проснулся– он стал тем, кто с нарастающей скоростью приближался к земле…Отныне это он, в полёте он поменялся с этим мальчиком, как совсем недавно– с Джеральдом. Только во сне он не забыл ничего, не забыл самого себя! Люди всё равно не замечают перемены– только то, что на поверхности. Лишь избранным дано видеть души. Сильфы не могут разбиться, падая с высоты, и он опускается на ноги, осматривается, любуясь клубящимся в горах туманом, и начинает взбираться наверх по крутым склонам, словно по лестнице. Наверху– взволнованные крики взрослых, которые просто беснуются, не зная, что делать, кто-то пытается вызвать спасателей, кто-то– врачей. «Томас, Томас! Ты жив?! С тобой всё в порядке? Зигфрид видел, как ты сорвался со скалы!» Томас? Это теперь его имя? Могло быть и благозвучней, но сейчас не время выбирать имена. А Зигфрид? Это его брат? Да, вот он, светловолосый, – Ровинан всегда представлял, что тот– блондин, и глаза цвета неба… Зигфрид удивлён, он улыбается, радуясь тому, что его друг цел и невредим. Друг? Теперь они станут самыми лучшими друзьями, ведь у них есть тайна…Когда они оставались наедине, Зигфрид с интересом слушал его. Впрочем, спокойно поговорить вдвоём в туристическом лагере в горах, куда их отправили на месяц, было сложно: походы, спортивные мероприятия. Только ночью. И Ровинан, уже привыкший отзываться на Томаса, вскоре поменявшись, перебрался в палатку к Зигфриду. Тогда и пришло время откровений. Зигфрид вначале удивлялся, как такое может быть, но уж слишком пламенно, почти со слезами рассказывал ему Ровинан и о Городе в небесах, и о том, что они– два сильфа-близнеца, сыновья Вихря, попавшие в мир людей, чтобы это было выдумкой. Назвал он и своё настоящее имя– его будет знать только брат, а другие пусть зовут его по-прежнему. И однажды, в полночь, тайком, пока взрослые не видели, они выбрались из лагеря и там, на альпийском склоне, скрепили братскую клятву кровью по древнему обычаю. Взрослые не могли не заметить перемены как в поведении, так и в характере Томаса, но решили, что это от стресса при падении, а ставшую столь крепкой дружбу с Зигфридом объяснили тем, что тот единственный из его друзей видел, как мальчик сорвался вниз. Казалось, Томаса перестало интересовать почти всё кроме гор и его нового друга. Но… месяц в лагере близился к концу, и вскоре придётся друзьям разъехаться в разные города…Ровинан сознавал это и стал уговаривать брата бежать вместе с ним. Чтобы не разлучаться никогда. Они будут бродить по городам и дальним странам, как герои книг, сядут на корабль, который с рассветом поднимет паруса и уйдёт через океан к неведомым берегам… А потом, постранствовав по земле, они возвратятся, как два принца, в Небесный город.

Зигфриду было странно, но он согласился, не представляя, что будет, если он вдруг откажет названному брату. Быть может, он надеялся, что в последний момент Ровинан передумает?В условленный час, в последний день смены, – на этот раз ночью, – как планировали, бежать не удалось, ибо сторож не дремал– Ровинан и Зигфрид поодиночке, чтобы не вызвать подозрения, пришли к тому месту за пределами лагеря, где Томас упал со скалы. Ровинан пришёл первым и ждал брата. Ждал…Показалась белокурая голова Зигфрида, но, кажется, он не рад их побегу. – Прости, – подойдя, тихо сказал он. – Я не смогу пойти с тобой, не смогу бросить всё. У меня родители, сестра, бабушка и собака… Они все, наверное, соскучились и ждут меня из лагеря– уже завтра. Если я убегу, они будут волноваться, искать меня и заявят в полицию. – Нас не найдёт полиция!– Я не о том. Я не смогу расстаться с ними. Я тоже соскучился. – Что?– Ровинану казалось, слова брата режут больнее ножа. – Прости, я их тоже люблю. Но я буду скучать по тебе, писать письма, и попрошу папу, чтобы он отвёз меня к тебе в гости, если он сможет. – Любишь? Их? А как же я? Я ведь пришёл ради…– Знаю. Прости меня, пожалуйста. Они мне не чужие, я не смогу так просто оставить их. – Но ты же мой брат! Пойдём!Молчание. – Трус! Жалкий трус! Ты не пойдёшь со мной из-за каких-то людей? Они же ненастоящие родственники!– Прости… Я не могу. Они любят меня. Ровинану казалось, мир рушится на глазах, и острые осколки впиваются во всё тело, причиняя невыносимую боль. На глазах выступили слёзы. – Ненавижу трусов!Пощёчина. Удар. Завязалась драка. Клявшиеся совсем недавно братья катались по земле, колотя друг друга, поднимались на ноги и продолжали драться. Грязные, растрёпанные, в синяках, в рваной одежде, по лицам размазана кровь… они у самого края…– Получай!– снова ударил Ровинан. Зигфрид не удержался, и, поскользнувшись на траве, с криком сорвался вниз…«Неужели я убил его? Брата?! Я? Убил?– Ровинан отказывался верить происходящему. – Нет, он же сильф, он сейчас вернётся… Или спрячется, ожидая внизу. Подошёл к краю и глянул вниз. Орлиным зрением увидел, что Зигфрид лежит на камнях в неестественной, изломанной позе, лицо залито кровью. «Этого не может быть! Никогда!»Позади крики. Это взрослые ищут их. Сейчас они увидят, и…Он, конечно, может сказать, что Зигфрид сам упал, не упоминать ни о какой драке… Вид у него растрёпанный и оборванный– так тоже сорвался, но смог удержаться, обратно влезть. Он придумает на ходу, объяснит– но легче от этого разве будет? Он не умеет. – Томас! Ты почему ушёл из лагеря? Разве можно? А где Зигфрид?Сейчас они подойдут, глянут вниз и…И тогда братья будут всегда вместе, больше не с кем расставаться и нечего бояться! Теперь они покинут землю и уйдут жить в Небесный город. Прыжок с разбегу. И Ровинан устремился туда, где, наверное, уже ждёт его брат…Мягкие, как облака, руки подхватили его, возвращая домой. Последний взгляд на землю с перистой высоты– два тела, залитые кровью и изломанно-прекрасные жутковатой красотой смерти. И даже руки касаются одна– другой. Побратались…– А где Зигфрид? Он здесь?– Нет. Он погиб. Разбился. – Почему?– слёзы– мелкими каплями дождя. – Ты ошибся. Он никогда не был твоим братом. – Джер! Ты куда? А ну стой!Джеральд вздрогнул. Несколько мгновений кошмарный сон ещё дрожал сквозь прикрытые ресницы, бешеным ритмом отзываясь в сердце, но вскоре растворился, исчезнув из памяти. – Майк?– пробормотал Джеральд. – Где я?– На крыше. Что за чёрт тебя сюда принёс?! С каких это пор в нашем доме крыша не закрыта? Ты знаешь, что ты сейчас собирался прыгнуть вниз? Где ты так навернулся? Ты весь в каких-то ссадинах… Я тебя еле удержал…– Я? Вниз?– Джеральд вздрогнул, сбрасывая остатки сна. – А ты? Ты не спал и следил за мной? Ты же… ты мне жизнь спас, Майк!– Да ладно… Я и не следил. Проснулся среди ночи, а входная дверь– настежь. И тебя нет. Вот и пошёл посмотреть, куда тебя понесло. На улице нет– ты бы вряд ли далеко ушёл. Я думал– на лестнице, поднялся доверху и вижу– крыша открыта. Глянул, а ты здесь. Ладно, пошли вниз. Завтра на ночь баррикаду у двери поставлю. И у балкона тоже. Ты бы к врачу сходил, что ли, может, он тебе какое лекарство пропишет или ещё что…– Или в психушку отправит. – Боишься?– Ага, – признался Джер. – Надеюсь, может само со временем пройдёт– раньше ведь такого не было. Весь следующий день Джеральд провёл, сидя за ноутбуком. Ему пришли письма с работы, тексты и статьи для перевода и тому подобное, словно все разом вспомнили о его существовании. Впрочем, и работа, и деньги были ему сейчас необходимы: отпуск, в который он сам себя отправил в связи с депрессией, закончился, а в ближайшее время Джеральд собирался съездить к родителям. Они ведь всё ещё думают, что у него скоро свадьба с Ирэн, а он не в состоянии сообщить им эту трагическую новость по телефону. МамаПоезд уносил Джеральда на север. Он сидел у окна, глядя на проносящиеся мимо поля, поселения, города, холмы…Дорога показалась быстрой. Он остановился возле небольшого деревянного двухэтажного дома, но всё ещё медлил перед тем, как звонить в дверь. В мыслях он долго готовился к предстоящей встрече с родителями, к разговору об Ирэн, и всё равно волновался. Позвонил. Сейчас откроет мама…Но, вопреки его ожиданиям, вышла Энн. Ей шестнадцать, и сейчас она, наверное, готовится сдавать экзамены. – Джерри! Привет!Он чуть прикусил губу: с детства терпеть не мог это сокращение его имени, и если бы его окликнули так на улице– вряд ли бы обернулся. Джерри… Какой-то мышонок из мультика. – Привет…Вошли в дом. – Что-то ты как-то изменился…Он не ответил, только кивнул. – Мама, здравствуй!– Джер! Я так рада, что ты, наконец, смог к нам приехать. Мы все скучали без тебя!Ему было странно: будто он не видел мать не полгода, с Рождества, а целую вечность и успел забыть, какая она. – Как сдал экзамены? А диплом тебе уже выдали? Ты ведь собирался продолжать учиться…– забросала мать сына вопросами. – Я вижу, ты немножко изменил внешность… Ирэн так больше нравится, да? Мне, наверное, тоже, хотя немножко непривычно. Как настроение перед свадьбой? Ты мне почему-то ничего не говорил по телефону, и я не спрашивала, думала, ты учёбой совсем загружен. Да заходи, садись, что стоишь у двери?– Не будет никакой свадьбы, – тяжело ответил он. – Как? Что такое? Вы поссорились, да? Может, я смогу чем-то помочь, позвоню, поговорю с ней?– Нет…– выдохнул он. Прошёл в комнату и опустился на стул. Мать и сестра внимательно смотрели на него. – Ирэн больше нет. Она умерла… погибла…– Как?!– вскрикнули мать и сестра в один голос. – Что случилось?– Автокатастрофа, – слово такое странное, застрявшее в горле. – В её машину врезался грузовик. – Это точно?– спросила Энн. – Что, если кто-то сообщил это тебе, чтобы расстроить свадьбу? Вдруг Ирэн жива?– Это не ложь и не ошибка. Я был на похоронах. – Когда это случилось? Недавно?– Я не помню… наверное, месяц назад. Или больше. Мне кажется, что давно. – Но почему ты мне ничего не сказал? Я ведь звонила тебе, а ты говорил, что с Ирэн всё нормально, что будет свадьба. Почему?– Я не мог. Понимаешь, мама, я не мог сказать тебе по телефону. Мне надо было приехать. Помолчав, мать кивнула головой. – Понимаю, как тебе тяжело… А учёба, колледж?– решила она перевести разговор на другую тему. – Ты сдал выпускные экзамены и получил диплом?Джеральд сидел за столом, обхватив голову руками. Как сложно объясняться с родителями, пусть даже он давно взрослый. – Нет. Я не сдавал экзамены. И диплома не получил. – Не сдавал? Вообще? Почему?– У меня, наверное, была депрессия… Я не знаю и почти ничего не помню из того, что было после похорон Ирэн. – Депрессия? Ты был в больнице?– Нет. Я не помню, где я был. Дома в Лондоне, в городе, на кладбище… Не помню. – Вообще?– Наверное, вообще. – Но я же тебе звонила. Ты говорил со мной вполне нормальным голосом. Сказал бы, я бы приехала к тебе. – Нет, я же сказал– не мог. – Что ж…– вздохнула она. – Но как ты вышел из этого состояния?– Как-то вышел. Он знал ответ на этот вопрос, но не мог же он говорить матери о самоубийстве!– А твой новый имидж, так сказать, цветные бирюзовые линзы вместо очков и чёрные прямые волосы– это тоже что-то значит?– спросила до сих пор молчавшая Энн. –Я хочу порвать с прошлым и забыть его, – мрачно сказал Джеральд свою теперь уже обычную отговорку. Он устал от расспросов. – Но как же колледж?– спросила мама. – Ты сказал, что не сдавал экзаменов. И теперь ты останешься недоучкой? Ты же был одним из лучших студентов в группе!–Я говорил с профессором Брауном, и он сказал, что я смогу сдать и экзамены, и дипломную работу через год, с другим курсом. – Что ж, значит, через год, – вздохнула мать. – Это всё же лучше, чем отчисление. Джеральд сидел, ковыряя вилкой в тарелке. Есть не хотелось. Тяжко повисло молчание, все слова будто растворялись в воздухе ещё до того, как были произнесены. БайронПосле обеда Джеральд ушёл на второй этаж, боясь снова поймать сочувствующе-сожалеющий взгляд матери. Конечно, к таким вестям сразу не привыкнешь. Но разве он мог сказать, что больше не горюет по Ирэн, что для него со дня её гибели прошла целая вечность? Теперь он почти забыл её, сам не понимая, как и почему это произошло. В окна пробивался солнечный свет. Это была его комната до того, как он уехал в Лондон поступать в колледж. Тогда его отговаривали: разве мало учебных заведений в Эдинбурге или в Глазго? Но Лондон манил его. Теперь он останавливался здесь, когда приезжал на каникулы, и от одного приезда к другому в комнате почти ничего не менялось, лишь поддерживали чистоту. Он приоткрыл соседнюю дверь в комнату Энн. После обеда она ушла к подруге, с которой они учились в одном классе, – то ли готовиться, то ли просто гулять. Повсюду валялись учебники, тетради. На столе лежал список вопросов по английской литературе. Раскрытая книга на кровати привлекла его внимание. Он подошёл ближе и прочитал:*Первый духСмертный! На луче звездыЯ спустился с высоты. Силе чар твоих послушный, Я покинул мир воздушный, Мой чертог среди эфира, Нежно сотканный дыханьемТуч вечерних и сияньемЗолотистого сафираВ предзакатной тишине. Смертный! Что велишь ты мне?Читая эти строки, Джеральд едва не вскрикнул. Ему показалось, что ещё один миг, подобный вспышке молнии, и он поймёт, почувствует что-то неизмеримо важное для себя. Некую истину, которая, как тень, всегда где-то рядом, но постоянно ускользает от него. И тогда он найдёт ответы на те вопросы, которые боялся задать даже самому себе, потому что не понимал, где искать. Та грань снов и яви, что всегда манила его, но стоило лишь коснуться её мыслью, как она тут же ускользала, растворялась, оставаясь неведомой. Джеральд взглянул на обложку книги. Конечно, как он мог забыть– это же поэма Байрона «Манфред»! Но теперь эти строки зазвучали настолько по-новому, что он даже не узнал их. Словно луч пытался пробиться сквозь тёмную толщу грозовых облаков. Он читал дальше:Второй духМонблан– царь гор, он до небесВозносится главойНа троне скал, в порфире туч, В короне снеговой. Лесами стан его повит. Громовый гул лавинВ могучей длани держит онНад синей мглой долин. Века веков громады льдовВдоль скал его ползут, Но чтоб низвергнуться во прах –Моих велений ждут. Я грозный повелитель гор, Единым словом яДо недр их потрясти могу, –Кто ты, чтоб звать меня?«Монблан!– воскликнул шёпотом Джеральд, но тут же снова потерял нить. – С этим названием меня будто связывает что-то настолько близкое или… Я будто не помню… Я никогда не был в Альпах, но почему-то в последнее время всё чаще думаю о том, чтобы туда поехать». Третий духВ тишине заповедной, В синей бездне морей, Где сирена вплетаетПерлы в зелень кудрей, Где во мраке таитсяВодяная змея, –Гулом бури твой голосДолетел до меня. Мой чертог из кораллаОн наполнил собой, –Что ты хочешь, о смертный?Дух морей пред тобой!Четвертый духГде недра вулкановКипят в полуснеИ лава клокочетВ гудящем огне, Где Анды корнямиУшли в глубину -Вершинами гордоСтремясь в вышину, -Во мраке подземномТебе я внимал, На зов твой покорноИз мрака предстал!«Разве человеку, пусть даже и магу, могут покориться вулканы?» Джеральд, конечно, осознавал, что читает Байрона, но духов, властителей стихий, он представлял по-другому. Пятый духЯ дух и повелитель бурь, Я властелин ветров;Свой путь к тебе я совершалСредь молний и громов. Чрез океан нес ураганМеня на голос твой, –Плыл в море флот, но в бездне водОн будет пред зарей!Джеральд закрыл глаза и вдруг ясно увидел в небе огромную тучу, очертаниями напоминавшую птицу, быть может, альбатроса или буревестника, но крылья его были темны. Один взмах и взвился, завыл чёрный смерч над морем, кружась с неистовой силой, погнал штормовые волны, разбивающие берега, сметающие всё на пути…Видение было одновременно и пугающим, и завораживающим, и, как ни странно, показалось Джеральду таким знакомым, родным, но давно позабытым. Наверное, так бывает с теми, кто возвращается в родной дом, из которого пришлось уехать в раннем детстве. Словно он знал этого могущественного духа бури и шторма, которого увидел в облике гигантской птицы. Знал так, будто и сам много раз сопровождал его, был рядом с ним. «Кто ты?– спросил Джеральд, забыв, что всё ещё находится в комнате. – Как твоё имя?» И вздрогнул, услышав собственный голос. Видение рассеялось, но, но дух, явившийся ему огромной птицей, словно коснулся его крылом, оставив на лице невидимый след. Или это просто окно распахнулось шире? Прошелестели страницы. «Он тоже читает?– подумал Джеральд, – или я, как ребёнок, играю сам с собой, от одиночества пытаясь представить рядом кого-то невидимого?»Шестой духДух Ночи пред тобой, дух темноты –Зачем меня терзаешь светом ты?Седьмой духТвоей звездою правил яВ те дни, когда еще земляБыла не создана. То былМир дивный, полный юных сил, Мир, затмевавший красотой, Теченьем царственным своимВсе звезды, что блистали с нимВ пустыне неба голубой. Но час настал– и навсегдаПомеркла дивная звезда!Огнистой глыбой без лучей, Зловещим призраком ночей, Без цели мчится вдаль она, Весь век блуждать осуждена. И ты, родившийся под тойДля неба чуждою звездой, Ты, червь, пред кем склоняюсь я, В груди презренье затая, Ты, властью, данною тебе, Чтобы предать тебя Судьбе, Призвавший лишь на краткий мигМеня в толпу рабов своих, Скажи, сын праха, для чегоТы звал владыку своего?«Разве может даже самый могущественный из магов повелевать владыками стихий?– подумал Джеральд и ответил себе сам:– это люди тешут себя пустыми мечтаниями или– таков поэтический замысел Байрона». Поначалу, прочитав слова шестого и седьмого духов, Джеральд был не так впечатлён, как предыдущими, но, просмотрев их снова, вздрогнул, и сердце забилось будто в такт стихотворному ритму. Семь духовВладыки гор, ветров, земли и бездн морских, Дух воздуха, дух тьмы и дух твоей судьбы –Все притекли к тебе, как верные рабы, –Что повелишь ты им? Чего ты ждешь от них?МанфредЗабвения. «Забвения?– мысленно возразил Джеральд. – Мне вспомнить бы… Но о чём я говорю? Что мне надо вспомнить?»МанфредВы знаете. Того, что в сердце скрыто. Прочтите в нем– я сам сказать не в силах. Словно ответ. Последние строки Джеральд, наверное, невольно произнёс вслух и потом долго ещё слышал их. Они звенели, отражаясь от его души, как цветные стёклышки в калейдоскопе:…того, что в сердце скрыто…… я сам сказать не в силах……забвение…– Джер? А что ты делаешь в моей комнате?– услышал он за спиной голос Энн. – Да ничего, так просто зашёл посмотреть, увидел книгу и зачитался. – Байрона? Это нам к экзамену по литературе надо. А ты теперь на следующий год всё сдавать будешь?– Да. Может, пойдем, прогуляемся? Или ты занята?– Пойдём. – Только я сейчас фотоаппарат возьму. – Увлекаешься фотографией? Или это работа, тоже для журналов, как статьи и переводы?– Нет, для себя, – помолчал немного. – Я облака фотографирую. – Облака?– удивилась Энн. – А зачем?– Красиво. Сегодня, когда я шёл сюда, они были такие разные…– мечтательно проговорил Джеральд. * Цит. по Дж. Г. Байрон «Манфред», перевод И. А. Бунина. РисункиОни вышли на улицу, и Джеральд, увидев в дальних кучевых облаках замок, взялся за фотоаппарат. – И что ты там увидел?– разочарованно спросила Энн. – Тучи, как тучи, ничего особенного. – Смотри! Когда они приблизятся, их шпили можно сделать чуть тоньше, а вон там окна, они должны быть широкими– шире, чем сейчас. Энн кивнула, слушая брата. – Как всё интересно, – проговорила она. – А я как-то и не замечала…– Видишь: посередине– окно-роза, как в готических соборах, – продолжал он, – сейчас я сделаю его более кружевным, так красивее. – Что сделаешь?– не поняла Энн. – Более резным и похожим на готическую розу. Добавлю слоистых и перистых облаков, которые у нас прямо над головой. – То есть? Ты меня разыгрываешь, а я уже не маленькая! Облака– не краски, ими нельзя рисовать!– Ещё недавно я тоже так думал. Посмотри! Теперь это больше похоже на замок. – И правда… Да это совпадение! Ты просто знаешь, в какую сторону подует ветер, и как они при этом изменятся. – Я историк, а не синоптик, – смеясь, сказал он, и сфотографировал получившуюся картинку. – Замок видишь?– Да. – Если вон ту длинную полосу подогнать к нему, то рядом будет пристань. Можно подогнать к ней вот эту рябь и чуть завернуть, сделав завитки, – получатся море и волны. – Я пока не представляю…– замотала головой Энн. Джеральд и сам не знал, сможет ли он составить в одну картину столь далёкие облака, но отступать не хотел.

– Теперь– видишь? Там замок, а ближе– волны и пристань. А ещё бы вот это облако перенести сюда– далековато, но я попробую. И над ним– те, немножко изменить очертания…Казалось, Джеральд заигрался, как ребёнок. – Корабль!– воскликнула Энн, наблюдая, как прямо на глазах с разных сторон неба потянулись белые облака, словно ветер переменился лишь для них одних. Быстро понёс, собирая вместе, и они приняли очертания парусника. Джеральд снова взялся за фотоаппарат. – А где ты этому научился? Неужели в колледже?– засмеялась она. – Только не говори, что стал волшебником. – Не знаю… Как-то само получается. Может, я всегда умел, только не знал об этом и никогда не пробовал. – А вдруг и у меня получится? Я же твоя сестра!– Попробуй. – Из оставшихся вне прибрежного пейзажа облаков Энн решила изобразить дракона. Но сколько она ни пыталась изменить или сдвинуть облако хоть чуть-чуть, так и не смогла. Да и пейзаж начал постепенно расползаться от ветра, и Джеральду приходилось немного подправлять его. – Не печалься, – утешил он сестру. – Что ты хочешь сделать? Эти облака чуть подтолкнуть к тем? Смотри, немного зацепляешь взглядом и несёшь… придаёшь форму… Вот он, твой дракон, как ты и хотела!– Да! Белый, крылатый и пушистый! Как здорово! И правда– так просто! Почему никто, кроме нас, до этого не додумался? А вот я ещё сейчас рядом с ним… Джер! Ты разыгрываешь меня! Так нечестно! Это ты дракона нарисовал, а я так ничего и не умею…– Ну, я, я…– вздохнул Джеральд. – Ладно. Ты как хочешь, а я домой пойду. Мне готовиться надо, – мрачно сказала Энн. – Ну, не дуйся. Я сам не знаю, как этому научился. Только, пожалуйста, не рассказывай никому– всё равно не поверят. – Хорошо, не буду. РодителиВечером с работы пришёл отец. Поздоровался с Джеральдом, похлопал по плечу:– Ну, как жизнь, как учёба? Всё сдал? А что Ирэн не приехала? Мы вас вместе звали, – стал расспрашивать он, но, встретившись взглядом с матерью, осёкся. – Что случилось?Джеральд замер: неужели опять всё заново рассказывать? Но мать опередила его:– Джер, иди. Я сама скажу. За ужином повисла гнетущая тишина. Джер пытался привыкнуть к мысли о том, что у его родителей были какие-то планы относительно него самого. В Лондоне он нечасто вспоминал об отце и матери– лишь тогда, когда они звонили. Невольно он всё возвращался к мысли о стихийных духах. Как будто в этом была какая-то разгадка, которая могла помочь ему понять мир, а главное– самого себя. Он лёг спать уже далеко за полночь, по своему обыкновению, одетым, опасаясь, что какая-то неведомая сила снова заставит его куда-нибудь пойти… только не это! Не хватало, чтобы родители узнали, что он опять, как в детстве, ходит во сне. Но ничего такого не произошло– ни в эту ночь, ни в две другие, пока он не собрался в Лондон. Перед отъездом родители, прощаясь с ним, дали денег, сказав, что если свадьба, к которой они так готовились, сорвалась, пусть он хотя бы купит себе что-нибудь или куда-нибудь съездит. Обнявшись с отцом и матерью на прощание, Джеральд отправился в обратный путь. Духи стихий. ПоискГлядя в окно поезда на сгущающиеся за окном грозовые тучи, он вспомнил слова:Свой путь к тебе я совершалСредь молний и громов…Стихийные духи… Что в них так влечёт его? Или он должен что-то найти, узнать, понять? Раньше, когда ему становился интересен тот или иной вопрос в литературе или период в истории, он шёл к профессору, занимавшемуся этим предметом, спрашивал, обговаривал, а потом писал реферат или статью по теме. Его постоянно интересовало что-то подобное, и это было одной из причин, почему его считали одним из лучших студентов. Правда, некоторые говорили, что он слишком разбрасывается. Можно ли писать о стихийных духах? Как показывал опыт, писать можно о чём угодно, на любую тему, достаточно лишь правильно её сформулировать и найти нужную литературу. Но ведь его обучение подошло к концу, остались лишь выпускные экзамены и диплом, большая часть которого уже написана. Подумать только, год назад он, кажется, был так увлечён всем, что касалось первых печатных книг в Англии– такова была тема его дипломного исследования– а теперь, когда он недавно перечитывал, самому скучно стало. А ведь надо ещё завершить, оформить… так не хочется. Стихийные духи… Быть может, реферат или статью? Тема как-то не располагает. Или писать диплом заново именно о них?– возникла внезапно шальная мысль. И, словно в ответ, за окном сверкнула молния, сопровождаемая раскатами грома. Хлынул дождь. Джеральд смотрел в окно, как заворожённый, словно пытался прочесть в контурах туч и ветках молний тайные послания. Приехав домой, он решил вначале набрать необходимый для работы материал и написать хотя бы план, а потом уже говорить с преподавателями, прося разрешение сменить тему.

Джеральд искал литературу по разным библиотекам и сайтам в Интернете, как художественную, так и исследовательскую. Последней, к его удивлению, оказалось не особенно много. Тем лучше– больше простора для изучения. «Манфред» Дж. Г. Байрона, два произведения с одинаковым названием «Ундина» Фуке де ла Мотта и Жана Жироду, «Саламандрина» Чарльза Маккея, Жак Казотт «Влюблённый дьявол»… этот список ещё долго можно продолжать. В последнем из упомянутых произведений прекрасная сильфида под конец почему-то оказалась коварным бесом. Но, в глубине души, отстранившись от анализа и записывая свои впечатления отдельным текстом, Джеральд скорее поверил бы ей, сильфиде, а не автору, который, возможно, написал такую концовку лишь в угоду церкви и согласно христианской морали. «Разные эпохи, разное восприятие мира», – подумал Джеральд, который никогда не был набожным и несколько досадовал на то, что подобных существ причисляли к нечистой силе. Он всегда это знал, но сейчас ему почему-то стало обидно. Особенно потрясла его воображение мысль о том, что элементали, или духи стихий, могут не только принимать людской облик, но и, покидая привычное место обитания, жить среди людей, создавать со смертными семьи. У них даже могли быть дети, наполовину элементали, наполовину люди. «Кто знает, – подумал он, тщетно пытаясь унять слишком часто бьющееся сердце, – быть может, среди живущих в мире далеко не все, именующие себя людьми, таковыми являются? Но откуда возникла эта идея?»И он с любопытством исследователя стал искать корни в более ранней литературе, пока по чистой случайности не нашёл «Графа де Габалиса» аббата Монфокона де Виллар. Пока Джеральд читал сей не слишком обширный труд, он и смеялся, и плакал, и даже один раз хватил кулаком по столу, чем разбудил спящего на кушетке напротив Майка. «Джер, ты что, опять куда-то потащился?»– пробурчал Майк и, открыв один глаз, взглянул на читающего Джеральда. «Совсем рехнулся», – проворчал он, повернулся на другой бок и заснул. «Монфокон де Виллар…– рассуждал мысленно Джеральд, – да кто ему сказал, что у элементалей смертная душа?» Впрочем, а кто ему, Джеральду сказал, что– нет? Он просто чувствует, видит, знает– духи бессмертны, как и их стихии, и даже прожив жизнь с человеком– по их меркам ничтожно короткую, они возвращаются домой, в свою среду– в облака, в море, в огонь, в леса или подгорные пещеры. Он снова искал– последняя попавшаяся книга привела его в дебри средневековых алхимических трактатов. Путаясь в мудрёных рецептах, в указаниях, «как вызвать и подчинить себе саламандру» и т. п. , он нашёл трактат Парацельса «О нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах и прочих духах». Конечно, немалая заслуга великого врача Средневековья в попытке доказать, что вышеперечисленные существа не являются демонами и бесами, но при этом он причислил их… почти к животным, к какому-то промежуточному звену между зверями и человеком. Впрочем, эта точка зрения была свойственна его времени, когда «ничтожный и вечно кающийся венец творения» считался единственным существом с живой и бессмертной душой. Отсюда, наверное, и мысль, что духов можно подчинить и заставить на себя работать– пусть они даже повелевают стихиями. Гремучая смесь эгоцентризма с самоуничижением. А как было в другие, дохристианские времена? Нимфы древнегреческих мифов, наяды, дриады, фавны; гномы и феи европейских легенд… И их властители– великие боги древности. Чему удивляться, что пришедшая на смену новая религия истолковала их, как приверженцев дьявола?Джеральд записывал всё, что приходило ему на ум, и тихо вскрикнул, представив, что если рассматривать всю историю человечества в подобном ключе, она может быть истолкована несколько по-иному…Родословные королей Европы; легенда о Мелюзине; знамя Франциска I с саламандрой… Быть может, и загадки катаров, а потом и тамплиеров, неразрывно связаны с существованием этого народа бок о бок с людьми?Джеральд задумался, просматривая в ноутбуке ещё одну статью. Ему попалось на глаза упоминание о более раннем тексте, озаглавленном «Salamandrina», почти как поэма Чарльза Маккея, разнящаяся с его творением лишь одной, последней буквой в заглавии. Текст, как говорилось в статье, представлял связанные между собой сонеты, повествующие о саламандрах, духах стихии огня, но ещё в конце XVI века, во времена его написания, был признан дьявольским и предан огню вместе с автором. Ни одной копии, ни одного экземпляра, кроме названия, не сохранилось, и даже имя автора нигде не значилось. Но в конце статьи ставилось под сомнение и само существование этого текста– исследователи считали его легендой то ли розенкрейцеров, то ли других подобных им мистиков. Джеральд искал. Просмотрел перечисление различных сайтов о саламандрах, где говорилось о них и как о мифических существах, элементалях огня, и как о вполне реальных земноводных. Только на каком-то алхимическом форуме некто под именем ******* упоминал об этой поэме. Джеральд, конечно, знал, что и сейчас, в XXI веке существуют алхимики или те, кто гордо именует себя таковыми, но никогда ранее с ними не сталкивался, да и не воспринимал их всерьёз. «Алхимики, маги, друиды, тамплиеры– сейчас это только громкие названия, за которыми лишь поиск утраченных знаний и книги, порой весьма сомнительные и далёкие от науки, – подумал он, но тут же стал спорить сам с собой. – Науки? А сам я сейчас близок к науке? Чем можно объяснить, что я упал с высоты и не только не разбился, но и остался невредим, приземлившись на ноги?– Я о себе ничего не знаю, и сейчас только набираю материал для новой темы диплома. А этого алхимика надо бы расспросить, написать ему». Джеральд просмотрел другие его сообщения и понял, что тот высказывается всегда по делу, чётко и ясно, часто даёт советы. Несомненно, он занимался алхимией, и не только исследовал теорию, но и проверял на практике. Джеральд написал этому загадочному человеку, спрятавшемуся на форуме под именем *******. «А человеку ли?»– подумалось невольно, пока пальцы стучали по клавиатуре. Для регистрации на форуме Джер выбрал себе имя Sylph, сам не зная, почему. Он сообщил, что пишет дипломное исследование по поводу духов стихий и хотел бы подробнее узнать о поэме «Salamandrina», её авторе и времени написания. ******* ответил лишь через пару дней:«Поэма была написана в начале XVII века неким французским монахом по имени Бонифаций. Она представляла собой три венка «неправильных» сонетов из одиннадцати строк: два четверостишия и одно трёхстишие, то есть всего тридцать три. Будто автор забыл или перепутал, как пишется сонет, но это было бы странно, скорее он сделал так специально. Ключей к трём «венкам сонетов» не было. Возможно, в числах таился ещё один смысл. Бонифаций скрывал своё сочинение ото всех, но когда поэму нашли, его обвинили в сговоре с нечистой силой и приговорили к сожжению, а все его записи были уничтожены. По легенде, когда зажгли его костёр, он стал читать по памяти написанные им строки, и на его зов явился дух из народа саламандр и забрал его с собой. Впрочем, церковники истолковали это по-своему, посчитав, что нечестивый монах был утащен в ад нечистой силой». Узнав, что Джеральд пишет диплом по упомянутой теме, ******* прислал список литературы со ссылками, часть которого, по его мнению, была обязательной, а с другой, как он сказал, неплохо было бы ознакомиться. Он упомянул, что сам искал эти книги давно, а потому, если возникнут трудности, великодушно предложил написать ему, и тогда он сам попробует прислать труднодоступную литературу. Впрочем, треть этого списка относилась к эзотерической литературе, которую вряд ли могут воспринять в учебном заведении, на что ******* также намекнул. Джеральда поразило подобное отношение абсолютно незнакомого человека. Не найдя на форуме данных о его местопребывании, поблагодарил его и спросил, где тот находится, и не могли бы они встретиться лично. Он и сам не особенно верил в реальность этой встречи: форум англоязычный, но находиться они могут и на разных континентах. На этот раз ответ почти не заставил себя ждать и пришёл через полчаса:Дорогой Джеральд, Очень сожалею, но для меня пока это вряд ли представляется возможным. Я живу в Санкт-Петербурге. Джеральд только вздохнул. Вот уже три недели он пересматривал массу книг и статей, прерываясь лишь на то, чтобы выполнить присланную ему работу, на еду и на сон. Сон четвёртый. РисунокВ тот миг, когда другие словно проваливаются в сон, окутанные теплом и темнотой, в серый, пушистый и мягкий, как кошачья шерсть, туман, Джеральд взлетал… И снова бился в закрытые врата Города, срывая руки, или, отчаявшись, приникнув к замку– прозрачному, как ледяная звезда , – вновь рассматривал кружевные улицы, дома, летящие колонны и островерхие крыши… Пока не отыскал лунное окно. Он снова увидел её призрачно-бледный лик, но теперь луна не смеялась над ним, а лишь мечтательно улыбнулась. Он невольно глянул на свои руки и увидел в левой– он был левшой– перо, лёгкое пушистое птичье перо. Он протянул руку и провёл над собой по воздуху тонкую линию, одну, другую… и они отразились на небе, как начертанные мелом и облаками. И тогда, словно силясь вспомнить, он пытался нарисовать по памяти портрет того, кого давно ищет. По памяти, которой нет, – он ведь не видел его никогда, только представлял… Белые, как снег, волосы, синие, как вечернее небо, глаза, а черты лица должны быть, наверное, похожими, ведь они близнецы, хоть и разные. Он не художник, он рисует только облаками. А если даже его брат совсем другой, то он напишет ему письмо, сейчас, пером на небе, и тот, конечно, узнает, увидит:Брат мой, откликнись, я ищу тебя!Ровинан. Открыв глаза, он услышал голоса Майка и Эндрю:– Джер, с этим надо что-то делать. – Мы не можем пасти тебя все ночи. Сейчас мы опять нашли тебя на балконе. Ты так перегнулся через ограду, что ещё немножко, и мы могли бы не успеть…Он сонно бормотал благодарности и извинения, а сам всё ещё надеялся: «Быть может, это не так серьёзно, может, в последний раз… надо съездить куда-нибудь, тогда, наверное, уйдёт. Ведь прекращался же у меня этот проклятый лунатизм, как только я пошёл в школу». ДомаТеперь, перечитав короткое письмо, что написал ему *******, Джеральд задумался:«Кажется, родители дали мне денег, чтобы я съездил куда-нибудь. А я так увлёкся подбором материала по новой теме, что и забыл об этом. Только сегодня случайно вспомнил. Санкт-Петербург… Говорят, красивый город, но я никогда не стремился туда, как-то даже и в голову не приходило. Тем более, ехать в Россию– это всё-таки слишком далеко и сложно. А вот в Париже я давно хотел побывать». Он уже бывал там в детстве с родителями, но из той поездки ничего, кроме Эйфелевой башни, Диснейленда и какого-то кафе, не запомнил. Время от времени подрабатывая переводчиком, французский язык он знал вполне сносно. Решение пришло как-то само собой. Билеты он заказал через Интернет, планируя ехать через две недели, пока в колледже каникулы. Но до отъезда всё же решил написать профессору Брауну о том, что собирается менять тему дипломной работы. Кто знает, вдруг ему не разрешат этого сделать сейчас, когда давно уже всё утверждено. Джеральд пересмотрел свои записи. В одном тексте он записывал все впечатления от прочитанной литературы, но вовсе не собирался их кому-либо показывать. В другом были намётки диплома: план, вступление, библиография и начатая основная часть, и Джеральд отправил это вместе с письмом профессору Найтингэйлу, у которого, при утверждении новой темы, он собирался писать работу. В ожидании ответов преподавателей Джеральд рылся в ящике стола, и на глаза ему попалась флэшка, наверное, одна из первых, которые у него появились. Он думал, что за столько лет она давно пришла в негодность, но всё не решался её выбросить. Повертев её в руках, он решил проверить и подключил к ноутбуку. Джеральд давно уже не помнил, что на ней, а потому, когда увидел на экране вполне читаемые файлы, очень удивился. Там были картинки, а текст только один. Это был его дневник восьми- или девятилетней давности. Обычно, когда речь идёт о дневнике, представляют или тетрадь с записями, или виртуальный дневник в Интернете. Позволить себе ни то, ни другое Джеральд тогда не мог: маленькая Энн со своим вредным характером постоянно рылась в его вещах и могла бы вылить в тетрадь краску или чернила или показать родителям. А Интернет был только на родительском компьютере, и Джеральда туда пускали ненадолго. И потому дневник свой Джеральд сохранял только на флэшку, которую всегда носил с собой, и ещё удивительно, как не потерял. События того времени, когда ему было пятнадцать-шестнадцать лет, почти стёрлись из памяти. Ему нравилась какая-то Мэри из его класса. Теперь он не помнил её лица, да и вообще будто впервые слышал, кто это. Если он совсем позабыл Ирэн, что говорить о других? Несколько записей были посвящены музыке, которую он слушал. Особенно нравился ему известный тогда певец и музыкант Дамиан Дарк. Джеральд был в восторге от его песен, хотя никогда не был фанатом. Как он мечтал, чтобы Дамиан приехал с концертом в Шотландию– в Эдинбург или в Глазго, – но в программе гастролей в Великобритании значился только Лондон. Потом Джеральд прочитал в новостях, что после своего концерта в Праге Дамиан исчез. Потом вроде бы по официальным сведениям оказалось, что Дамиан решил оставить музыкальную карьеру и ушёл в монастырь. Теперь Джеральд перечитывал эти строки, словно они были написаны кем-то другим. Но при этом пару куплетов из песни Дамиана Дарка он вспомнил и даже смог напеть. Он снова просмотрел почту и нашёл письма от преподавателей. Профессор Браун очень удивился такому повороту событий. Он сожалел, что Джеральд не собирается дописывать у него диплом, и высказал сомнения, что ему разрешат поменять тему, разве что уже готовы какие-то наработки. Читая письмо, Джеральд решил, что профессор просто отговаривает его, не желая терять хорошего студента. И, возможно, поэтому профессор Найтингэйл так заинтересовался, сказав, что по данному вопросу давно не было никаких исследований. Он просил, как только другие главы будут готовы, присылать их ему и держать его в курсе. Джеральд облегчённо вздохнул: прочитав это письмо, можно было не сомневаться, ему разрешат писать по новой теме. И он мысленно начал собираться: ведь до отъезда в Париж оставалось уже всего четыре дня. Город. Сон наявуДжеральд приник к окну иллюминатора. Перед взлётом самолёт стремительно рванулся вперёд, а когда оторвался от земли, Джер даже вскрикнул. Он, конечно, и раньше летал, и не раз, но никогда это не было столь захватывающе… Внизу проплывали дома, дороги, деревья, такие маленькие, – самолёт быстро набирал высоту. Пусть Майк и Эндрю отговаривали Джеральда лететь, говоря, что это слишком дорого, и предлагали ехать на поезде– разве сравнится эта обнимающая, поющая, летящая лазурь с монотонным стуком колёс, мельканием привычных видов за окном? А тоннель? Словно построенный сотнями гоблинов и гномов прямо под морем назло ундинам и наядам. Голубое небо сменилось слоями облаков. Несколько раз Джеральд пытался фотографировать, но через иллюминатор получилось плохо. И он увидел Город. С высокими крышами и стрельчатыми окнами и аркадами, с фонтанами, разбрасывающими мелкие пёрышки из облачных чаш, с серо-белыми дорогами и кружевными, почти невесомыми домами. Днём это пламенеющая солнцем готика, а ночью Небесный город освещают луна и звёзды, и в нём их свет вовсе не кажется таким призрачно-тусклым, как на земле. Его жители– крылатые люди, птицы и серебристо-белые драконы, и, как и во всём вокруг, в них тоже есть что-то невесомое, воздушное, неуловимо меняющееся. Если на миг Джеральду удавалось увидеть лицо кого-нибудь из них, он готов был поклясться, что знаком с ними. Но стоило отвлечься и обратить внимание на что-то другое, как память тут же стирала их. Джеральд даже тряхнул головой– не заснул ли он? Видение исчезло на несколько мгновений. Но тут же вновь вернулось. «Что это? Безумие?– подумал он и сам же себе ответил:– Нет, это Город в небесах, где живёт народ сильфов. И если я сошёл с ума, то не сейчас, а гораздо раньше». Самолёт начал снижаться. С замиранием сердца Джеральд прощался с внезапно явившимся в облаках Городом. Снова попытался сфотографировать, но ничего не получалось. Город ему удалось запечатлеть на фото лишь один раз– другие выходили на цифровом экране лишь рваными переплетениями облаков. ПарижСойдя с самолёта, Джеральд направился в гостиницу. Она представляла собой обычное, весьма посредственное пристанище и находилась на окраине города. Но Джеральд не был особенно придирчив к условиям, тем более что планировал возвращаться туда только на ночь. В Париже он собирался пробыть четыре дня. Приехать на более долгое время он не решился по нескольким причинам: работа, диплом и … то, что он ходит во сне. Больше всего он боялся именно последнего. Что, если, так и не проснувшись, он направится куда-нибудь? В чужом городе, в чужой стране, и некому будет остановить его… Он гнал эту мысль, убеждая себя, что ничего подобного за время его пребывания в Париже не случится. Ведь обошлось, когда он был у родителей в Шотландии. В первый день после приезда Джеральд пошёл в Лувр. От общей экскурсии по музею он отказался, тем более что у него как у студента-историка была рекомендация от учебного заведения. Пришёл он к открытию и весь день провёл в музее, уйдя, когда Лувр закрывался, уставший и голодный, успевший посмотреть лишь малую часть того, что собирался. На следующий день погода выдалась ясной, и Джеральд решил отдохнуть от Лувра, куда он обязательно ещё пойдёт завтра, и собрался погулять по городу. Он направился к собору Нотр-Дам, зная, что осмотр займёт у него никак не меньше половины дня. Он вышел из собора лишь к вечеру и потом, прогуливаясь по острову Сите, нашёл то самое место, где в 1313 году был сожжён Жак де Моле, последний магистр тамплиеров. ЗнакомствоА вечером, прогулявшись по Монмартру, Джеральд зашёл в кафе. Помешивая кофе и просматривая отснятые фото, он невольно услышал разговор двух девушек за соседним столиком. Одна из них была высокой, стройной, с прямыми, чуть ниже плеч, каштановыми волосами и зелёно-карими глазами, со вздёрнутым носиком, тонкими бровями и правильным овалом лица. Другая была совершенно не похожа на подругу: кудрявая блондинка с голубыми глазами, подведёнными карандашом, маленькая и худенькая. Голос у неё был высокий, и говорила она достаточно громко, так что Джеральд мог слышать всё. – А здорово мы над Жаном подшутили!– смеялась она. – То-то же! Дон Жуан нашёлся!Её приятельницу было не так хорошо слышно, она говорила ниже, тише и спокойнее, но при этом разделяла радость своей подруги. Из разговора Джеральд понял, что их общий знакомый– упомянутый Жан– встречался с ними обоими, и они ничего не подозревали, а Жан не учёл, что они подруги. Но потом все трое пришли на одну и ту же дискотеку, и девушки, отведя незадачливого ухажёра в сторону, посмеялись над ним. Джеральд тоже тихо посмеялся над этой историей, так, чтобы его соседки не заметили, и потихоньку наблюдал за ними дальше. Хоть они говорили по-французски, из их разговора он понимал почти всё. Потом они беседовали об учёбе, о кино, о том, кто как проводит каникулы…Джеральд слушал, но потом не выдержал и подошёл к их столику. – Девушки, извините, не подскажете, как отсюда лучше добраться до гостиницы? Она находится на окраине, около ***. Джеральд хорошо знал французский, но акцент всё же выдавал его. – Вы не здешний?– отозвалась первой блондинка. – Должно быть, вы из Швейцарии или из Голландии?– Не угадали. – Тогда вы, наверное, англичанин?– спросила другая. – О! Вы правы, я приехал из Лондона, хотя родом я из Шотландии. Джеральд Мак-Ларен, – представился он и, как галантный кавалер, чуть поклонился. – Софи, – представилась блондинка. – Диана, – сказала вторая. – Очень приятно, – ответил Джеральд. – И надолго вы в Париже?– продолжала расспрашивать Софи. – На четыре дня. Через два дня я улетаю. – А в Лондоне… вы учитесь?– спросила Диана. – Да, в колледже. Я историк. Мне ещё год осталось учиться. О том, что он пропустил выпускные экзамены, Джеральд, естественно, умолчал. – И вы приехали в Париж по учёбе?– И да, и нет. Я был здесь давно, ещё ребёнком, но почти ничего не помню. Только то, что мне здесь понравилось. – А в Лондоне у вас, конечно, есть девушка? Наверное, ждёт вас?– спросила Софи. – Нет, – ответил Джеральд. – Была, но мы больше не вместе. – Простите… Вы, наверное, переживаете? Тоскуете по ней?– спросила Диана. В её глазах читалось сочувствие. – Раньше– да, но теперь уже нет. – Вы говорили, что вы из Шотландии. А там до сих пор мужчины носят клетчатые юбки и играют на волынках?– Килт? Это национальная одежда. На праздниках– да, некоторые носят, но это вовсе не обязательно. – А вы тоже надеваете килт?– не унималась Софи, щебеча, как птичка. – Однажды на празднике, но когда ещё в школе учился. – Интересно… Ещё раз, пожалуйста, повторите, как вас зовут. Я плохо запоминаю иностранные имена. – Джеральд Мак-Ларен, можно просто Джер. – Мак-Ларен? Почти Маклауд. Все трое засмеялись. – Я не бессмертный, и меча у меня при себе, как видите, нет, – проговорил Джеральд и вдруг на миг задумался: может, поэтому ему удалось выжить, упав с двадцатого этажа?Вскоре они как-то незаметно перешли на «ты». Разговор пошёл о жизни, об интересах, об учёбе: Диана и Софи учились на дизайнеров на одном курсе, хотя Диане было девятнадцать, а Софи– восемнадцать. Сейчас были каникулы, и подруги часто виделись вечерами, ходили вместе в кафе или на танцы, а иногда и просто гуляли. Вскоре Софи сказала, что ей пора домой, попрощалась и ушла. Джеральд и Диана остались наедине. Они чувствовали, что нравятся друг другу, хотя живут не только в разных городах, но и в разных странах. Они проговорили до позднего вечера, и Джеральд позволил себе лишь поцеловать её руку на прощание. Диана скрылась за дверью подъезда, а он не торопился уходить. «Мы больше не увидимся… никогда…»– теперь уже он не мог в это поверить. Ему казалось, они познакомились не сегодня, а когда-то давным-давно… Джеральд отсутствующим взглядом смотрел на дверь подъезда, и… она открылась. Вышла Диана. – Джер… я подумала… если мы не увидимся, то, может, когда-нибудь напишем друг другу?Она достала из сумочки блокнот и написала адрес электронной почты. Он продиктовал ей свой. Помолчали. – А мы не сможем встретиться завтра?– спросил он. Она задумалась. – Можно вечером. Я свободна. Но во взгляде её читалось сомнение: «Зачем? Ты ведь скоро всё равно уедешь, ты забудешь меня, навсегда»…– Завтра вечером?– его глаза словно вспыхнули синим огнём. – Я буду ждать. Где? В том же кафе?– Можно там. А я думала, ты до отъезда теперь будешь занят, – проговорила она, – сбором материалов к диплому, осмотром достопримечательностей. Он снова взял её руку в свою:– Главную достопримечательность Парижа я уже встретил. Ветер всколыхнул листья деревьев, и в этом шелесте ему почудился ответ на произнесённую только что фразу:Ещё нет…На следующий день Джеральд отправился в Лувр, но пока он бродил среди картин, мысли его постоянно возвращались к Диане. И в шесть вечера он ждал её в условленном месте. Погода была ясной и тёплой, и потому весь вечер они гуляли, пытаясь за короткий срок узнать друг о друге как можно больше. Диана как-то вскользь упомянула, что у неё полгода назад пропал без вести родной брат. – Младший?– спросил Джеральд. – Нет, Жак старше меня на три года. Он жил один, отдельно от нас с мамой, в бывшей квартире его отца– у нас разные отцы. Мы и не похожи совсем. Его отец с юга, из Марселя, и Жак весь в него: брюнет с чёрными глазами. – А чем Жак занимался?– Не знаю, вроде ничем особенным. Работал в магазине. – Может, он уехал куда-нибудь?– предположил Джер. – Вряд ли. Он бы сообщил, что уезжает. А получилось, что он вышел поздно вечером и не вернулся домой. И в последующие дни тоже. Мне почему-то кажется, что он жив, только не знаю, где. Мы заявили в полицию, но пока всё безрезультатно.

– Может, ещё объявится?– Я надеюсь. Мы никогда не были с ним дружны, всегда порознь, но он мне брат. – Понимаю. Брат… Джеральд вздрогнул, будто при этом слове прямо перед ним повернулась, промелькнула какая-то невидимая грань. Как два зеркала, сросшиеся друг с другом серебряной отражающей стороной, и не расцепить, не разделить их никогда… наяву. Но наваждение было столь коротким, что когда исчезло, Джер не заметил. Или сразу же забыл, задумавшись о том, что мучило их с Дианой обоих: стоит ли знакомиться, зная, что больше никогда не встретишься? После двух-трёх свиданий последует разлука, и, наверное, навсегда. Многие, оказавшись в такой ситуации, не стремятся поддерживать отношения и как-то внутренне, пусть даже неосознанно, ограждают себя. Но есть и те, кого предстоящая разлука подхлёстывает, словно плеть, кому, чем сложнее и дальше, тем плод слаще. И Джеральд, и, возможно, Диана относились ко второй категории. А потому и последний день перед отъездом Джеральд посвятил встрече с ней. Никакие виды и достопримечательности города уже не интересовали его. И, уезжая, он чуть не плакал, клянясь, что ещё приедет. Диана прощалась с ним, и он долго держал в своих ладонях её руку, не в силах сделать и шага. В самолёте он тоскливо прильнул к окну иллюминатора и смог отвлечься, лишь когда в тёмном небе– он летел ночью– увидел серебристо-перистые стрельчатые аркады Города. ЛондонВ Лондон он вернулся очень ранним утром. Моросил дождь, и Джеральд сам в эту унылую погоду чувствовал себя каким-то разбитым, одиноким и почти прозрачным. Добравшись до дома, он первым делом написал Диане письмо… и через десять минут получил ответ!В тот же день ему прислали переводить текст, который, как водится, должен был быть готов ещё вчера, и Джеральд углубился в работу. После поездки в Париж его знание французского языка стало гораздо лучше. Переводом он был занят до четырёх часов после полудня. Пил кофе. Перечитывал дипломные записи. Написал ещё два письма Диане и получил ответы. Вечером пришёл с работы Майк. – Привет, Джер! С приездом! Ты чего такой убитый? Как там в Париже? Лучше, чем здесь, да?– Привет…– Джеральд попробовал улыбнуться, но улыбка получилась какой-то вымученной. –Да что с тобой такое? Это кто?– Майк случайно глянул в ноутбук, где Джер смотрел на присланную Дианой фотографию. Рассмотрев фото, Майк увидел на дальнем плане Эйфелеву башню. – Да ты ездил не один?– Один. – Значит, познакомился с ней там? Она француженка?– Да. – Джеральд вздохнул: теперь расспросов, а то и подкалываний, не избежать. – Её Дианой зовут. – Красивое имя. И сама она симпатичная. Это из-за неё у тебя такое кислое настроение?Джер не ответил. Тут пришёл Эндрю:– Кого это вы там рассматриваете?– Новую пассию Джеральда, – отозвался Майк, – он с ней в Париже познакомился. – А она ничего, – протянул Эндрю. – Джер, так ты говорил, что тебе по дипломной работе надо ехать, а сам с девушкой гулял? Молодец, зря время не теряешь!– Я тоже не знал…– смутившись, проговорил Джеральд. – Да ты, не иначе, влюбился!– воскликнул Майк. – Ну, Майк… может, закончим обсуждение?– А вы уже…– начал было Эндрю, но Джер, перебив его, показал кулак и прошипел:– Эндрю, замолчи!!– О, да, это, кажется, серьёзно. Ладно, всё, извини, больше не мешаем, – сказали оба, занявшись каждый своим делом. Сон пятыйНочью Джеральду снова снился сон. Они встречались с Дианой. Мгновение он видел её лицо: но нет, это совсем не она, а какая-то другая женщина. Они уже давно вместе, и она ждёт ребёнка, его ребёнка. Кажется, ради этого он и пришёл на землю из Небесного города– того, что является ему во снах и наяву в окне самолёта. А потом, в то мгновение, когда его сын– он точно знал, что это сын, не дочь– родится, они… обменяются телами. Сын уйдёт в Город, а он, Джеральд… нет, сейчас его зовут Ровинан– останется на земле в теле собственного сына и будет жить почти человеческой жизнью от рождения и– пока не найдёт брата. И тогда они оба станут самыми счастливыми на земле и на небесах. Может, подождать, пока сын вырастет, станет взрослым? Возможно, но тогда он не захочет уходить в Небесный город. А почему именно в тело сына? Тогда они с братом навсегда останутся родственниками не только по духу, но и по крови, пусть и не близнецами, как было всегда. А женщина… сейчас он даже не может вспомнить её имени– Клер, Марион, Катрин– не всё ли равно? Он избрал её для появления наследника, руководствуясь одним лишь эстетическим чувством. Да, она очень красива, но на её месте могла быть почти любая. Ветер приоткрыл дверь в комнату роженицы: никто не заметит присутствия Ровинана. Наследство почти обоюдное: новорожденное детское тело в обмен на родство с Вихрем, драконом-птицей, Тёмным властителем сильфов. Сын станет одним из первых в Небесном городе, надо лишь успеть дать имя. Появившийся на свет младенец молчит– сейчас самое время… Как же он похож на отца! Если, конечно, можно так сказать о новорожденном, но тёмный пушок на голове и бирюзовый цвет глаз не оставляют сомнений. Но– как быстро рванулась прочь душа его сына! Так бывает– дети сильфов иногда с рождения стремятся в полёт– сами того не осознавая, они могут вырваться из тела в первые мгновения. Неосознанный страх остаться на земле бескрылыми. Слишком много сил отдал ему Ровинан, слишком ждал его появления на свет. Пока не поздно, пока тело не умерло, надо сделать один шаг… Ребёнок на руках у врача…Ровинан оглядывается по сторонам. Последний взгляд в небеса, прощание. «Я буду помнить о брате, буду помнить, я найду», – шепчет он в прозрачном ветре, гуляющем по комнате. Окно закрыли. Страх охватывает его: «Не могу– я ведь забуду всё… И тебя, брат мой… Нет!»Нет! Он не сможет жить в теле собственного сына. Пусть брат остаётся братом. Его план рушится: Ровинан сам оказался не способен осуществить его. Врачи суетятся: ребёнок умирает. Ровинан видит сияние– пульсирующее, светлое, золотисто-зелёно-голубое, какое бывает вокруг свечи или солнца, но без источника света. Так выглядят души людей, жаждущие воплощения. И одним порывом ураганного отчаяния сияние оказалось рядом с младенцем. Ребёнок вдохнул его и закричал. Но мать отдала слишком много сил рождению сына и на рассвете умерла. Его усыновила другая женщина, у которой сын родился слишком рано и настолько слабым, что не смог жить. Ни Ровинан, ни пришедший в мир так и не узнали об этом. Ледяным и прозрачным, на острых осколках крыльев падшего ангела вернулся Ровинан в Город. И первое, что увидел, – маленькое пушистое облачко– его неназванный сын, спящий от рождения глубоким сном. Спит он и поныне. И Ровинан тоже ушёл в сон, став холодным синеватым сиянием в лучах луны. ВидениеВ лучах луны…Взгляд бирюзовых глаз с оттенком иронии. В них будто застыл вопрос, на который пока не существует ответа. Арно вглядывался в эти далёкие звёзды: из серебристых они стали голубыми, почти бирюзовыми. В эту ночь прямо над ним облака перистые и какие-то странные: их тонкие прожилки словно что-то подчёркивают. Арно мысленно соединил пушистые скопления облаков– так соединяют поочерёдно точки, чтобы получился контур, так обозначают в книгах созвездия– и увидел лицо, которое неуловимо напоминало ему кого-то очень знакомого. «Кто ты?»– спросил он на языке, которого никогда не знал, но сейчас откуда-то сами пришли слова. И услышал на том же наречии ответ:«Я– твой брат». «Разве у меня есть брат?»– удивился Арно. И… откуда-то внезапно налетел ветер, тёмная туча скрыла небесное творение, начался дождь. ПортретАрно прошёл в мастерскую и долго смотрел на нетронутый холст. Потом на листе бумаги сделал несколько набросков карандашом. Быть может, так?«Почему я никогда не слышал о брате?– подумал он. – Впрочем, в этой, во второй жизни я не знаю ни своих настоящих родителей, ни других родственников. Лишь странные, почти невидимые очертания и тихие голоса, что слышатся иногда в песне ветра…»Он хотел наметить рисунок на бумаге и стал наносить тонкие линии карандашом, но, к своему удивлению, понял, что не в состоянии точно вспомнить лицо, которое видел в облаках. И ветер на улице, словно в насмешку, швырнул в окно два кленовых листа. Почему-то набросок к портрету напомнил ему единственного его обращённого– Поля. Ещё когда впервые Арно увидел его в городе, он заметил, что Поль очень красив: высокий, сильный, темноволосый, с правильными чертами лица. Но более всего запомнились ему большие глаза такого редкого бирюзового цвета. При первой встрече с Арно Поль был не один, а со знакомым или приятелем. Арно услышал, о чем они говорят, и был несказанно удивлён. Поль– тогда его звали по-другому, а это имя он взял после обращения, – рассказывал приятелю, как его раздражают «люди нетрадиционной сексуальной ориентации, особенно мужского пола». Вот и Арно удивился, как-то даже забыв это людское понятие, – вампирам ведь обычно всё равно, у каждого свои предпочтения, которые со временем могут меняться, чтобы не наскучило. Он тихо рассмеялся, представив подобные взгляды и вполне вероятный исход событий: уж очень ему понравился этот парень. Потом Арно и Поль некоторое время встречались, хоть и недолго. Вначале Поль, а в ответ и Хранитель Клана приглашали друг друга в гости, причём Поль ничего не подозревал, считая своего нового знакомого обыкновенным подростком, сыном весьма состоятельных родителей, что было отчасти правдой, но, в таком случае, слишком давно. Арно, слыша мысли гостя, только посмеивался, уже решив судьбу «своей новой игрушки», как он в отсутствии Поля его иногда называл. Свои взгляды относительно «ориентации» под влиянием Арно Поль очень быстро переменил на прямо противоположные. И спустя месяц или полтора с их первого знакомства Поль стал первым обращённым Хранителя Клана. Но с самого начала Арно заметил, что кроме нечеловечески красивой внешности, Поль ничем не отличается от обычных людей и к тому же обладает капризным и обидчивым характером, чем несколько напоминает другого, всем давно известного вампира из Клана. И потому Арно часто за глаза, а иногда и в присутствии своего обращённого называл его «куколкой». Поль смешно дулся и ревновал господина абсолютно ко всем. Когда вернулся с выполнения некоего весьма специфического задания Франсуа, Поль, узнав, что было раньше между ним и Арно, стал ревновать и к нему. Но было и наоборот: и самого Арно к «куколке» ревновали многие, даже я, Эрнан, именно в то время посвятил ему эти строки сонета:Пусть раны в кровь не смеют зарастать…Ты, виртуоз, прорезал на душе, На теле– снов расколотый кристалл…Так близко сердца лёгкая мишень. Но вскоре ревность утихла, а отношения Поля и Франсуа стали более приятельскими, они обсуждали общих знакомых из Клана, а иногда и находили утешение в обществе друг друга. Арно был настолько милостив к Франсуа, что после возвращения приблизил его к себе, сделав вторым жрецом. Мануэлу он назначил первой жрицей, а занимавшего ранее это место Этьена и вовсе освободил от дел Клана, предоставив учёному время для того, чтобы полностью посвятить себя научным исследованиям. Очнувшись от мыслей, Арно вновь взглянул на рисунок: «Лицо и похоже, и нет, но я вижу именно так». Выйдя из мастерской, спустился по лестнице и встретил Поля. «Нет, это не может быть он, – мысленно продолжал рассуждать Арно. – Это кто-то другой, кто очень походит на него. В тот миг я, кажется, что-то слышал о брате, но, может, я не понял, и это вовсе не мой, а его брат? Я не знаю, но портрет напишу– то видение, которое пришло ко мне сегодня в лучах луны». Увидев господина, Поль, чуть поклонившись, приветствовал его. – Поль, у тебя есть брат?– спросил Арно. – Нет, – ответил тот и задумался. – Ну, может, по отцу где-то есть, ведь я его не знаю и не видел никогда… и матери тоже. Она умерла, когда я только родился, меня воспитывали дедушка с бабушкой и тётя. Меня и двоюродную сестру, а брата нет. А что?– Ничего, просто спросил. Пробуждение– Джер!– кто-то трогал его за руку. Он приоткрыл глаза и обнаружил себя сидящим на кровати. – Майк? Я… что, опять?– ещё сонным голосом спросил он. – Да. – И куда я теперь попытался пойти?– простонал Джеральд. – Ты не пытался, ты ушёл. На улицу. Я проснулся, вижу– твои вещи на месте, а тебя нет. И дверь открыта. Я побежал наверх, но на лестнице тебя не нашёл, а крышу закрыли. Тогда я спустился вниз и нашёл тебя у подъезда– так, как сейчас– в джинсах, в майке и босиком. Ты махал руками и что-то бормотал. – О боже… давно со мной такого не было, я уж думал, что прекратилось. – По-моему, не может это просто так пройти. Ты у врача был?– Нет…– Ты понимаешь, что это опасно? А если бы ты во сне по улице пошёл и под машину попал?– Я не знаю…– Джеральд обхватил голову руками. – Так ведь ни в Париже, ни у родителей ничего подобного не было. – А может, тебе просто не сказали?– Вряд ли. Мама, если бы узнала, только об этом и говорила бы. – Всё равно, пойми, надеяться, что каждый раз будет последним– глупо. – Да? У меня сейчас работа, диплом, мне над новой темой работать… А если меня в больницу упекут?– Хотя бы вылечат. Джеральд только вздохнул. И задумался. – Что же мне сегодня снилось? Кажется, это было что-то важное для меня, а я опять забыл и не могу вспомнить. – Ты считаешь, тебе во снах приходят послания?– немного настороженно спросил Майк. – Послания? Нет, вряд ли, – ответил Джеральд. «Если бы я мог вспомнить хотя бы один из этих снов, – стуча по клавиатуре ноутбука, писал Джеральд в своём дневнике, который не показывал никому, – мне кажется, исчезла бы грань между реальным миром и каким-то другим, который я чувствую, но не могу подобрать ни одного слова, ни даже оттенка или образа, чтобы назвать его. Я его не помню. Если бы вдруг исчезла эта невидимая, непонятная грань, наверное, я бы мог излечиться от лунатизма. Майк прав, так оставлять нельзя, но врачи или даже психологи со своими советами и лекарствами попытаются отделить меня от того, чего для них не существует. И я останусь, как сирота, как тот, чей дар ещё не открылся, но его уже успели отнять, как внезапно ослепший художник или переставший слышать музыкант. Да, наверное, так тоже можно жить, но это уже не жизнь, а её подобие, существование. Только где, где мне искать эту дверь? Я словно в темноте. Между строк в книгах к моему диплому? В лучах луны? Да, я ищу способ увидеть, но открываю только здешние, давно знакомые двери. Или в облаках?»Письма *******’аДнём Джеральд продолжил работу над дипломом. Он просмотрел письма, которые ранее прислал ему*******. Тогда две фразы очень заинтересовали его. Джеральд, ещё раз перечитав их, спросил:«Вы действительно верите в существование элементалей? Простите, я ни в коем случае не смеюсь, и мои вопросы– гораздо больше, чем праздное любопытство. Если– да, то, возможно, Вы основываетесь на собственном опыте? Прошу Вас, расскажите. Клянусь, я не обижу Вас неверием». *******отвечал ему:«Да, я действительно считаю, что духи стихий существуют, в чём уже неоднократно убеждался на собственном опыте. Но об этом, наверное, я смог бы рассказать, если бы мы встретились лично». Эти слова и натолкнули Джеральда на мысль о встрече. Но, узнав, где находится его собеседник, Джеральд понял, что пока не имеет такой возможности, хотя тот всего несколькими фразами смог столь сильно заинтриговать его. Мысли приходили самые разные, порой даже фантастические, и Джеральд задал ещё один вопрос:«Кто Вы?»«Я– всего лишь историк алхимии». Но в качестве других доказательств существования элементалей в том письме ******* прислал копию листка, хранящегося в Парижской библиотеке и датированного предположительно XVI веком:«Разжигай атанор огнём cаламандры. Моя супруга, прекрасная Лхаранна, лишь коснётся, и огонь вспыхнет со всей своей пламенной силой. »Это было написано на полях красивым мелким почерком. Далее следовал текст:День IВ придорожной грязиСреди опавших листьевЯ нашёл засохший бутон розы. Я собирал тёмно-красные лепестки его. Разбросанные ветром, Покрытые паутиной. Они тускло блестелиВ чаше моих ладоней. Я коснулся бутона губами, Ощутив, как ещё бьётся внутри негоПрозрачно-лунная капля росы, Ещё теплитсяНеугасимая искра. Я согревал егоОгнём своей души, Поил своей кровьюВ полдень и в полночь, Поливая слезамиНа рассвете и на закате. И роза обрела силу, И расцвела, И семь лепестковВернулись к матери своей. Когда же я посмотрел вокруг, Взглянул в разбитое зеркало:Мои руки прозрачны, Тело осыпается в прах, Дорожный плащ истлел, И не найти мне в назначенный часДорогу до круглой часовни, Где на берегуОжидает меня Королева. Далее текст обрывался. В правом нижнем углу лист был подписан:R. L. (Roger de Lille)*«Кто такой Роже де Лилль?– спрашивал в письме Джеральд. – И кем была его супруга Лхаранна? Какое странное имя». «Роже де Лилль– французский алхимик XVI века, – отвечал *******. – Другие труды его не сохранились. Лхаранна– предположительно– саламандра– жила среди людей и была его женой. Правда, других вещественных доказательств, кроме этого листка, я предоставить не могу». Когда Джеральд прочитал эти строки, сердце его забилось, наверное, слишком часто. На миг ему пришла в голову безумная мысль: привести в дипломной работе этот лист как доказательство существования элементалей и всю работу посвятить именно этому вопросу. «Не примут, – ответил он сам себе, – ещё и засмеют. Пусть всё остаётся, как есть». Письмо ДианыДипломная работа Джеральда продвигалась, подходя к завершению. По главам он присылал текст профессору Найтингэйлу, и тот вполне одобрял ход его мыслей. Прочитав ответ, Джеральд снова просматривал почту. Пришло письмо от Дианы! Они переписывались каждый день, отправляя друг другу по три-пять писем, и он радовался каждой весточке от неё. Сегодня он получил от неё письмо только утром, а сейчас было уже около полуночи. Джеральд!Прости, но я больше не могу тебе верить. Вечером, возвращаясь домой, я видела тебя в Париже! Ты вообще не говорил мне, что собираешься во Францию! Я видела тебя издали, ты был не один, а с какой-то девушкой. Вы шли и разговаривали, но вряд ли видели меня. Я собиралась подойти, но вы быстро свернули во двор, там было темно, и я потеряла вас. Отсюда я могу сделать вывод, что ты живёшь в Париже и встречаешься с другой девушкой, а мне голову морочишь. Я вообще не знаю, зачем я тебе в таком случае. Ты решил поиграть с моими чувствами? Использовать меня и кому-то что-то доказать? Если хочешь– ответь мне на этот вопрос, не хочешь– не отвечай, но так или иначе– на этом наши пути расходятся, я не смогу тебе больше писать, не говоря уже о встрече, которая вряд ли когда-либо произойдёт.

Прощай. Диана. Джеральд сразу же написал ей ответ. В письме он говорил, что тот, кого она видела, – кто-то другой, а он сейчас в Лондоне. Ему самому в душу закралась мысль, что Диана не видела никого, но по непонятной причине решила порвать с ним. Быть может, встретила другого или поняла, что они живут в разных странах и их отношения безнадёжны, а, возможно, и всё вместе. С письмом он отправил свои фотографии, по которым безошибочно можно было определить город, в котором он находится: ни Биг-Бэна, ни Тауэра в других городах нет. Недавно он прогулялся в центр города, чтобы кое-что посмотреть и заодно попросил стоящих неподалёку людей сфотографировать его специально для писем Диане: ведь на прежних фото он выглядел несколько иначе. Тогда он, конечно, и не думал, что ему придётся что-то доказывать и оправдываться перед нею. Но в ответ получил лишь:Мне это ничего не говорит. Это значит лишь то, что ты был в Лондоне. Возможно, это произошло совсем недавно, уже после нашего знакомства, когда ты уезжал, но вскоре вернулся и почему-то не сообщил мне об этом. И правда: ведь на фото нет даты. А если бы даже и была? Ведь не сегодняшняя… Может, повторить свою прогулку с утра? А если Диана больше не будет читать его письма?Джеральд чуть не плакал. Он схватил телефон и позвонил ей. – Алло?– тихо раздалось в трубке. Её голос. – Диана, здравствуй. Это Джер. – Да? Что-то раньше ты мне не звонил, хотя и знал мой телефон. Я была права?Джеральду показалось, что она всхлипнула. – Ты плачешь? Не плачь, пожалуйста. Я не знаю, что ты себе придумала. Поверь, я в Лондоне!– А кого я сегодня видела? Твоего брата-близнеца?– Я не знаю… У меня нет брата-близнеца. И в этот миг порыв ветра распахнул настежь балконную дверь и словно ударился о Джеральда. Продолжая разговор, Джер подошёл, чтобы закрыть балкон, и, невольно глянув вверх, вдруг увидал там, в небе, в облаках, такое, такое… Кажется, эта дверь– грань, о которой он писал в дневнике… Или нет?– Да!– воскликнул он, не помня себя, на миг забыв даже, о чём они с Дианой говорили. – Твой брат-близнец? В Париже?– горькая усмешка в трубке. – Да! Ой, то есть– нет, прости… Я, кажется, не расслышал. Мгновенное наваждение таяло и растворялось. Так рассеивается ночной туман на восходе. Вот только солнце этого восхода– оно где-то в груди, и жжёт, как тот самый атанор с огнём саламандры. – Зачем ты мне позвонил? Чтобы дальше дурачить меня?– Поверь мне, я приеду!Это единственное, как можно доказать, что он в Лондоне. – Откуда?– в её голосе звучала ирония. – А ты, если хочешь, встретишь меня с самолёта. Может, тогда ты поймёшь, что я не вру. – Хорошо, я встречу. Так ты снова собираешься в Париж?– Да!Она всё ещё не верила. – Если ты говоришь правду– прости, – проговорила она. – Я приеду к тебе!– сказал Джеральд, но тут звонок оборвался. Да, он снова едет в Париж, и как можно быстрее! Дня на три ещё получится! Он закажет билеты на самолёт прямо сейчас– деньги у него ещё остались. Если Диана не верит, пусть сама встретит его в аэропорту. Или, может, всё это бессмысленно, и надо оставить её? Она найдёт себе другого, в своём родном городе. Нет!– вдруг подумалось ему. – Та грань, о которой он писал, – её нет ни в лучах луны, ни в текстах, что он пишет к диплому, ни даже в облаках… Она может быть только в любви, и он едет в Париж!ГородСнова Джеральд летел в самолёте, вглядываясь в перистые очертания. Облака застыли в небе, как лёгкие белые полосы, и ему вдруг показалось, что это ступени. Лестница, ведущая в его Город, сокрытый вдали в туманной дымке. Вот он поднимается по ней, ввысь, доходя до последней– кажется, их девять?– и видит перед собой ворота-крылья, одна створка которых– белая, а другая– чёрная. Джеральд вздрогнул. Кажется, он задремал. ПарижДо приезда Джеральда Диана написала ему всего два письма– видимо, не хотела себя обнадёживать, да и то, только когда узнала время прибытия его рейса. Но увидев Джеральда в аэропорту, бросилась ему на шею. Он остановился в той же гостинице. На этот раз он смог приехать только на три дня– был конец лета, у Дианы скоро начиналась учёба, а его в последнее время забрасывали работой. После знакомства с Дианой его знание французского языка, и без того неплохое, стало близким к совершенству, и теперь его очень ценили как переводчика. В этот приезд Джеральд махнул рукой на все достопримечательности Парижа и всё своё время посвятил Диане. О письме и получившемся недоразумении они теперь упоминали только в шутливой форме: «Ты как-то писал– мне что, разорваться что ли? Вот теперь тебя двое!», но вскоре забыли вовсе. Другие, встречаясь с девушкой, ходят в кино или в театр, но это тогда, когда можно увидеться почти в любой день. Джеральд и Диана предпочитали смотреть лишь друг на друга. Они гуляли по городу, заходили в кафе, были на танцах… Да, они были влюблены. Но Джеральд ещё не всё мог рассказать о себе. Он умолчал и об Ирэн, и о своей попытке самоубийства и тем более о лунатизме, который по приезде в Париж снова пропал, словно боялся этого города. Но, рассказывая о себе, особенно о событиях давно прошедших, Джеральд замечал, что будто сам заново вспоминает что-то, происходившее не с ним. Три дня пролетели незаметно, но ещё в первые сутки по радио передали об извержении вулкана в Исландии, упомянув о том, что пепел в воздухе существенно затруднит авиарейсы. И в назначенный день вылететь обратно Джеральду не удалось. Конечно, он мог бы сдать билет и ехать в Лондон на поезде, но так ли ему хотелось возвращаться? В глубине души он ликовал, что может провести ещё несколько дней со своей возлюбленной. Неожиданные встречиВечером, проводив Диану, Джеральд возвращался в гостиницу. Уже стемнело, но он не торопился, прогуливаясь по бульвару, и тут чья-то рука легла сзади на его плечо. Джеральд вздрогнул: рука была холодная, почти как лёд, несмотря на тёплый вечер. – Привет!– услышал он за спиной голос, принадлежавший скорее юноше, чем взрослому мужчине. Джеральд обернулся и увидел парня лет шестнадцати, среднего роста, худощавого и бледного, возможно, даже слишком. Джеральду даже поначалу подумалось, что это грим. Но первое, что бросалось в глаза в его облике– это волосы, длинные, почти до пояса, волнистые, ярко-рыжие, горящие, как огонь в свете фонаря. Одет незнакомец был странно, даже немножко вычурно, словно собрался на сцену или на вечеринку: в обтягивающую красную рубашку со шнуровкой, пышными манжетами и кружевами, кожаные, облегающие ноги штаны-лосины тоже со шнуровкой по бокам и высокие, до колен, чёрные ботфорты из мягкой замши. – Привет…– растерянно сказал Джеральд. – Разве мы знакомы? Простите, я почему-то не могу вспомнить. Парень сделал один шаг, и глаза его, такого же цвета, как волосы, но более красноватого оттенка, казалось, вспыхнули пламенем. Невесть откуда, словно искра, мелькнула мысль– быть может, под впечатлением перечитанных недавно писем *******’а, что именно так и выглядят саламандры. Но тут же снова канула в небытие. – Я, кажется, обознался, – почти смеясь, сказал рыжий. – Но очень ты на нашего Поля похож. Ты ему не родственник? Может, брат?– У меня нет брата. Только сестра, и она в Эдинбурге. «Кажется, в Париже явно есть кто-то, похожий на меня». – Тебя как зовут?– спросил рыжий. – Джеральд. – Черри, – представился парень и протянул руку. Какой же она была холодной!«Странное прозвище. Но что-то вишнёвое в нём точно есть». «Вам холодно?»– уже хотел спросить Джеральд, но Черри перебил его:– Говори мне «ты». Так надо. Иначе смешно получается. – Хорошо. Попробую, – ответил Джеральд, хотя и не понял, что в этом смешного. – Ты англичанин?– Я живу в Лондоне, но родом из Шотландии, – немного смутившись, ответил Джеральд. – Как Ричард. Он тоже из Лондона. – Кто это?– Я с ним живу. Потом… Джер не понял, что произошло. Ему показалось– то ли метнулась какая-то тень, то ли он глубоко задумался, но уже не помнил, о чём, а может, ветер, прошелестев, закружился вокруг них. Где он успел пораниться? Почему у него капелька крови на сгибе локтя? И совсем не больно… Нет, тоже показалось– кожа чистая, ни укола, ни царапины. «Но кого же ты мне напоминаешь, Черри? Или– нет, никого, и я тебя впервые вижу»…– Хочешь пойти к нам в гости?– вопрос вернул его к реальности. «У них так просто приглашают незнакомца в дом? А если я откажусь– не обижу ли я их? Может, они артисты, и у них свои обычаи?»– В гости?– переспросил Джеральд. – Я бы рад, но поздно уже. Мне, наверное, пора. – Не стесняйся!– Черри по-дружески хлопнул Джеральда по спине. – Если бы ты сейчас гулял с девушкой, то вряд ли бы так торопился. «Он что, мысли читает?»– подумал Джер, а вслух поинтересовался:– Ты далеко живёшь?– Вон на той улице, – пальцем показал Черри на перекрёсток. – Вот будет весело, если мы сейчас Поля встретим, но это вряд ли. Идём!И, взяв Джеральда под руку, хотя и был ниже ростом дюймов на семь, Черри свернул во дворы, вышел из арки и повлёк его по совершенно тёмной улице: ни один фонарь здесь не горел. – Это я на нашей улице все фонари раздолбал!– вдруг гордо заявил Черри. – Зачем?– удивился Джеральд. – А мы с Рафаэлем соревновались, кто звонче и музыкальнее! Чтобы… гулять прикольнее было!Джеральд понимал не все слова, которые говорил Черри. Но, кажется, вместо слова «гулять» он хотел произнести что-то совсем другое. А если они хулиганы, и его ограбят? В чужой стране? Зачем он согласился?!– Может, я всё же поеду? Поздно…– Не! Мы уже пришли! Ещё два дома– вон там. Да не волнуйся ты!– А Рафаэль– это кто? Твой друг?– спросил Джеральд. – Не, не друг, приятель, наверное. Мы нечасто общаемся. «И как я мог так быстро согласиться? В гости? К незнакомым людям? Не знаю, чем эта авантюра закончится…»– думал Джеральд. Ему было одновременно и интересно, и немного не по себе. – Не переживай, будет весело!– рассеял его сомнения Черри. – С нами не соскучишься!Они оказались около небольшого старого двухэтажного особняка. К удивлению Джеральда, Черри не позвонил в звонок и даже не постучался. Когда они подошли к двери, им открыл мужчина ростом немного ниже Джеральда и среднего возраста– ему могло быть тридцать лет, а могло быть и сорок, в коричневом костюме и, как и Черри, тоже очень бледный. Теперь Джеральд видел: это вовсе не грим. Длинные, ниже плеч, прямые тёмно-русые волосы были забраны в хвост. «Наверное, это хозяин дома», – подумал Джеральд. – Это Ричард, – представил Черри. – Джеральд, – он протянул руку. Ладонь Ричарда была так же холодна. – На лице хозяина дома читалось некоторое удивление. Он взглянул на Черри, и несколько мгновений они смотрели друг на друга. Выражение их лиц при этом менялось, как при разговоре, словно при общении им не нужны были слова. Черри даже жестикулировал, будто пытался что-то показать. Но это продолжалось, наверное, не больше минуты. Джеральд уже подумал, что пришёл не вовремя, а ему ещё добираться до гостиницы, но тут Ричард произнёс:– Проходите, пожалуйста. Простите, что мы немного заставили вас ждать, но вы очень напоминаете одного нашего общего знакомого. Джеральд вошёл в дом, обставленный хорошо и со вкусом. Его проводили в гостиную. – Хотите кофе или чаю? Или, быть может, вина? Признаться, я немного разучился варить кофе, но я могу позвонить горничной, она принесёт всё, что нужно. В отличие от Черри, манера Ричарда говорить была несколько церемонной. – Нет, благодарю, я не голоден. При последнем его слове Ричард и Черри как-то странно переглянулись. От вина Джеральд всё же не отказался. Возможно, чтобы не обидеть хозяина и потому что это не требовало никаких звонков и приготовлений. Ричард достал из бара бутылку, налил в бокал, и Джеральд, попробовав, понял, что такого вина ему ещё пить не приходилось. – Ты тоже будешь!– сказал Черри, входя в гостиную с другим бокалом. – Я?– удивился Ричард. – Думаешь, я пью вино, как Этьен?– Вино? О, нет!– держа бокал в правой, Черри театрально поднёс левую руку к груди. – Я налил тебе твой любимый, почти любовный напиток, да-да, твой любимый яд, которому обязан ты своею жизнью и смертью!С этими патетическими словами Черри поставил на стол хрустальный бокал с искрящейся, как на миг показалось Джеральду, красной жидкостью. «Должно быть, какой-то ликёр», – подумал он. Ричард пил, смакуя, но при этом достаточно быстро, так, что менее чем через минуту его бокал уже был пуст. Джеральду почудилось, будто он видел, что у хозяина дома, когда тот пил, сверкнули клыки, но и это он счёл игрой бликов от лампы. – О, простите нам некоторые наши привычки, в том числе и манеру общаться– мы связаны с театром, потому и ведём себя иногда несколько театрально… А Черри– он неисправим, он всегда такой, – кивнул головой Ричард. Вы к вину больше ничего не хотите? Или я всё же позвоню горничной?– Нет, благодарю. – Может, вы смущаетесь тем, что я не могу составить вам компанию? Дело в том, что я нахожусь на строжайшей диете, и мне категорически противопоказано есть ночью. Кажется, Черри, находясь в другой комнате, то ли шаркнул, то ли споткнулся, то ли издал звук, похожий на смешок. Ричард не обратил внимания, будто и не услышал. – Вы ненадолго в Париже? Вы прекрасно говорите по-французски, но я уловил небольшой акцент. – Да, я родом из Эдинбурга, но живу и учусь в Лондоне. – О! Лондон– это мой родной город!– Ричард перешёл на английский. – Я переехал сюда семь лет назад, но всё ещё скучаю по старой доброй Англии. МорхоРичард предавался воспоминаниям, расспрашивая Джеральда об Англии, о Лондоне, о том, чем тот занимается. Черри всё понимал, но, слушая их, немного заскучал. От ранки, процарапанной на сгибе локтя ещё пару минут назад, не сталось и следа, как и ни одной капли в бокале Ричарда. Если бы тот спросил, почему это сегодня он вдруг вместо того, чтобы просто принести гостю бокал, как обычно бывало, решил налить Ричарду собственной крови, Черри вряд ли смог бы найти ответ или сказал бы что-то вроде: «Для разнообразия. Чтоб было весело». Для остроты момента.

В последнее время к Ричарду часто заходили в гости люди, и если Къеррах при этом присутствовал, то слышал одну и ту же, ставшую привычной, отговорку по поводу диеты, из-за которой хозяин дома не может присоединиться к трапезе. Подобная манера говорить появлялась у Ричарда в разговоре с любым, кто хоть чем-то его заинтересовал, но когда потом Ричард и Черри оставались наедине, Черри часто копировал и, словно шут, передразнивал его. Сейчас, молча слушая их разговор, Черри думал о городах. Ему приходилось бывать в Лондоне пару раз, но Париж нравился гораздо больше. После того, как он стал вампиром, ему удалось повидать многие города, но особенно понравились Венеция, Турин, Марсель и Барселона. Он мечтал посмотреть Каир, но Арно не разрешал. И всё же единственным городом, по которому Къеррах время от времени очень сильно тосковал, хоть и приходил туда иногда, был Лахатар. Отвлёкшись от беседы Джеральда и Ричарда, Къеррах думал о Лахатаре. И вдруг он заметил, что в противоположную комнату мелькнула чёрно-искристая тень. Встав из-за стола, Къеррах быстро направился туда, и увидел, что красные свечи в подсвечнике горят, хоть он их и не зажигал, а между ними словно образовался коридор, быстро увеличивающийся в размерах. – Морхо?!– сказал Черри, вглядываясь. – Да, – ответил Морхо, выходя из коридора. Къеррах повис у отца на шее. – Я соскучился!– Я тоже, – улыбнулся Морхо. – Но я пришёл сказать тебе кое-что важное. – А? Что?– не понял Черри. – Гостя своего отпусти и не задерживай больше. Пусть идёт, куда собирался. – А чего? Почему? Да я не буду его убивать! Он мне понравился!– тихо сказал Къеррах, и лишь потом осознал, что они с отцом всё равно говорят на Лахаране. – Вот поэтому, – кивнул Морхо. – А чего он нам сделает? Он же человек вроде… ну, не совсем… Кровь у него– другая, как у духов, но не у саламандр, я бы узнал. И не ундины, быть может, сильфы… Похоже…– Ты уже и кровь его пил!– Да! Очень вкусно, мне понравилось, только совсем мало, несколько глотков. Я пока не успел увидеть и понять. – Тогда точно отпусти. Проводи и попрощайся, чтобы он забыл вас с Ричардом. – Ну-у… а я хотел его с Полем познакомить, пока Джеральд обратно в свой Лондон не улетел. – Рано ещё. Он не совсем человек– это ты правильно увидел. И стихия не наша. – Как интересно… А кто он? Сильф? Или я сам узнаю?– Делай, что я говорю!– крылья Морхо на миг взметнулись, а глаза полыхнули тёмным пламенем. – Если не хочешь вернуться в Лахатар, а там уже будешь не со мной объясняться. – Чего? Неужели всё настолько серьёзно? Ну ладно…– Вот и правильно. Сразу бы так, – сказал Морхо, потрепал сына по волосам и улыбнулся. – Мне пора. – Да хранит тебя Тёмное Пламя!– Да не угаснет в сердце!– добавил вдруг Къеррах к словам прощания уходящему в огонь Морхо. Тот оглянулся, кивнул и исчез. Вернувшись в Лахатар, Морхо спросил себя: «Может, не стоило так резко? Но ведь увлечётся, выпьет крови слишком много– у вампиров ведь и так бывает. И что тогда будет? Ровинан– обращённый Къерраха, или Черри, как его называют в Клане? Смешно. Особенно, если учитывать некоторые обстоятельства… Некоторые? Слишком уж они многогранны. На порогеПотушив свечи, Къеррах пришёл в гостиную, сел за стол и глянул на Ричарда:«Мне отец приказал отпустить Джеральда. Пусть идёт своей дорогой, в гостиницу или куда там ему надо», – мысленно сообщил он. «Отец? Приказал?»– удивился Ричард. «Да. Я сам не понял. Так надо. И пусть забудет о нас». «Хорошо», – отозвался мысленно Ричард, посмотрел в глаза гостю и медленно проводил его до двери. «Уже поздний час, – объяснял он, – вы прогуливались по дороге, зашли в кафе. Вам очень понравилось вино, которое вы попробовали там. Вы засиделись допоздна, а теперь возвращаетесь в гостиницу». Джеральд взглянул на Ричарда невидящим взглядом– в бирюзовых глазах словно отразилась еле заметная тень: так на небо вдруг набегают облака– пробормотал что-то и зашагал прочь. Он сам не помнил– как и на чём добрался до номера. На такси? На метро? И, как был, сбросив ботинки, повалился на кровать и мгновенно уснул. Сон шестойЕму снилось море. Совершенно обнажённый, он шёл по берегу. Волны разбивались о прибрежные скалы неподалёку, пенясь и обдавая его солёными брызгами, ветер трепал волосы. Солнечный свет заливал синюю морскую гладь, переплетаясь с волнами единой песнью, золотя, словно подзадоривая, белые барашки. Надвигался шторм. Джеральд– или в этом сне его звали по-другому?– вдруг увидел, что кто-то ждёт его, глядя сквозь прозрачную даль. Нет, это вовсе не Черри, не тот юноша, с которым он познакомился сегодня вечером, другой, хотя и похож, будто они родня. Черты лица немного схожи, но волосы прямые и не такие длинные, яркие, красно-рыжие. И жёлтые, огненно-жёлтые глаза. Глаза саламандры. Быть может, они с Джеральдом встречались уже, но когда-то давно и вовсе не здесь, у моря… Черри почему-то сложно представить среди дня под солнцем, он– дитя ночи, и горяч, и холоден одновременно. Тот, кого он видит сейчас, – тоже, но солнечный свет для него– как вода сквозь пальцы или песчинки в часах. Он тоже обнажён или, правильнее, наверное, сказать, одет в татуировку. Огненный дракон, саламандра, пылает и искрится на всём его теле, чешуя светится и ничуть не гаснет от морских брызг. – Здравствуй…– сказал Джеральд по-английски и на миг задумался– на каком языке говорить с ним. – О, Ровинан! Ты тоже пришёл сюда! Хочешь искупаться?«Он назвал меня Ровинаном. Это– моё имя?»– Да, я хотел бы, но, кажется, начинается шторм. В ответ на его слова волна с шумом и плеском разбилась о прибрежные камни. Их обдало брызгами. – Это, наверное, сон?– вдруг спросил Джеральд. – Я сплю?– Конечно. И я тоже сплю. – Кажется, я где-то уже видел тебя…– Быть может, во сне. Или слышал обо мне дома, на небесах. Все фантазии где-то существуют. – Да… Прости, я забыл твоё имя. – Эрнан. – Я запомню! И вновь забуду, как только проснусь. Он улыбнулся. – Ты красив…– Ты тоже. – Спасибо… Но у тебя клыки? Почему?– Когда-нибудь узнаешь. Он подходит и обнимает…– Джеральда? Ровинана? Для Джеральда это странно, для Ровинана естественное чувство не может быть странным. Можно ли найти согласие между собой и собой? Это безумие? Нет, это только сон. – Можно тебя спросить?– Да, – жёлтые глаза, не мигая, смотрят на него. – Ты… гей?Кажется, он хотел сказать что-то совершенно другое, но почему-то вылетели эти дурацкие слова. Это сон, но вдруг во сне Эрнан обидится? Нет, кажется, он рассмеялся:– Пожалуй, да, но вообще у меня разные пристрастия. – Я не считал себя таким, но почему-то сейчас, когда встретил тебя…Да, Джер и во сне пытается найти оправдания тому, что ему приятны их объятия. Он не договорил– губы слились в поцелуе длиной в целую вечность. Вечность– между двумя взмахами крыльев чайки…– Прости, Рови, – сказал Эрнан, – к сожалению, мне пора. До встречи. – До встречи…– бессильные слова. Ещё миг, и огромная волна обрушится, захлестнув их обоих, берег, скалы и весь этот летящий, солёно-солнечный мир. Останется лишь небо-море и барашки штормовых облаков, сотканные тонкими нитями на ветру, рвущемся сквозь душу. Утром«Как, и здесь? И в Париже я стал ходить во сне?! Хорошо, что я только подошёл к окну, не пытаясь выйти из номера, – дверь по-прежнему заперта. Но что же мне снилось?– он силился вспомнить. – Что-то очень красивое… Но что было вчера и как я сюда вернулся?»Джеральд стал перечислять события вчерашнего вечера: «Я проводил Диану, гулял по городу, потом… не помню, кажется, сидел в кафе. Я пил? Да, кажется, вино, и оно было очень вкусным. Но как я доехал сюда? Неужели я столько выпил?»Он так и не вспомнил. Позже, после некоторых наблюдений он сделал вывод, что вчерашние похождения никак не отразились ни на его здоровье– он чувствовал себя прекрасно, – ни на состоянии кошелька. Только провал в памяти никак не желал проясняться. ОтъездСамолёт поднимался ввысь. Джеральд снова приник к окну иллюминатора: сегодня даже чересчур облачно. Он боялся, что погода окончательно испортится, и он не сможет вылететь. Голова шла кругом от последних дней в Париже. Вчера он встречался с Дианой, но ни слова не сказал ей о том, что, проводив её, потерялся в городе и не мог вспомнить, как оказался в гостинице. Не говорил он ей и о том, что страдает лунатизмом: а вдруг когда-нибудь– он летит в Лондон, и снова эта проклятая разлука!– он вернётся, и у них будет ночное свидание… И если Диана узнает, вся романтика, вся страсть будет испорчена налётом страха, как бы он во сне куда-нибудь не направился. Осталось ещё одно смутное чувство: в Париже у него есть если не двойник, то кто-то очень похожий на него. Но кто? Или это было во сне? А может, ему приснилось под впечатлением от её рассказа? А вдруг он заснул в кафе и спящим вернулся в номер? Но ведь он никогда не проделывал во сне столь долгий путь– или, может, потому, что его останавливали? Он уже не удивляется ничему. «Какое-то предчувствие… Облака и ветер, скажите мне! Я знаю, в этих переплетениях арок и мостов над воздушными безднами живут сильфы– крылатые и прекрасные. Наверное, те, кому довелось увидеть Город, принимали его за рай, а его жителей– за ангелов. ». «Может, и эту идею написать в дипломе?– подумал Джеральд, но сразу одёрнул себя:– среди преподавателей наверняка найдутся те, кто верит в существование рая, а вот в духов стихий– вряд ли…»Джеральд сфотографировал проплывающую за окном бело-серебристую аркаду и крылья над ней. Получилось размыто, а второй попытки уже не будет. Странно, что никто в самолёте этого не замечает. За размышлениями Джеральд даже не сразу заметил, как самолёт стал снижаться. Его снова ждут диплом, работа, профессора, переписка с Дианой и странные сны, во время которых он стремится куда-то уйти, словно вырваться из клетки. И с пробуждением они превращаются в провалы, уводящие в безумное, странное, уже ставшее обычным, но порой почти невыносимое забытьё. ПортретЗайдя в комнату, Хранитель Клана остановился, оглядев недавно написанную картину. Закончив работу, Арно решил повесить портрет в доме. Изображённый во многом был похож на Поля: цветом волос, глаз, чертами лица, но даже если долго присматриваться и сравнивать, создавалось впечатление, что это вовсе не он. Поль никогда не выглядел столь благородно и в то же время немножко отстранённо, ему было чуждо это выражение лица. «Быть может, именно таким я хотел бы видеть первого своего обращённого?– спрашивал себя Арно. – Нет, это кто-то другой, пусть и настолько схожий с ним, тот, кого я увидел в облаках. Возможно, мне показалось, но я слышал, что это– мой брат». Но пока Арно не обмолвился об этом ни с кем. Увидев картину, некоторые из вампиров Клана решили, что на ней, естественно, изображён Поль, но при этом совершенно по-другому, чем они привыкли его видеть. Поползли чьи-то шепотки за спиной: «Уж не разучился ли наш Хранитель Клана рисовать? Ведь, как говорится, либо власть, либо искусство, – за двумя жертвами погонишься– ни одной не укусишь». Арно на подобные высказывания ответил, что напомнил бы кое-кому прямо на коже– разучился он рисовать или нет. А с портрета смотрел, еле заметно улыбаясь грустной улыбкой, молодой человек или, наверное, судя по бледности, всё-таки вампир, и бирюзовые искорки-звёзды плясали в его глазах…Жак РафаэльПоль ходил гордый: Глава Клана изобразил именно его, своего первого обращённого, а не Франсуа, не Мануэлу и не Рафаэля. С последним они вначале сторонились друг друга, но позже стали вместе ходить на охоту, а потом и подружились. Рафаэль, как и Поль, стал вампиром недавно– и года ещё не прошло– при странных, даже несколько комичных обстоятельствах: так смеётся судьба и те, кто бессмертны. Ещё год назад он был обыкновенным парнем по имени Жак, двадцати двух лет, работавшим продавцом в книжном магазине. Рафаэль– имя его отца, которое он решил оставить после обращения, посчитав, что так красивее. Отца своего он не помнил, оставался лишь смутный образ, что тот был таким же жгучим брюнетом и родом из Марселя. Когда Жаку было два года, его родители разошлись, а отец вскоре уехал из страны, оставив сыну квартиру в Париже. Мать встретила другого человека, которого Жак так никогда и не смог назвать папой. Вскоре появилась на свет его сестра Диана, с которой они были такими разными– и внешне, и, наверное, по характеру и восприятию мира тоже. Впрочем, после обращения от человеческой жизни осталось лишь имя, от родных– воспоминания, а события раннего детства он и тогда-то помнил только из коротких рассказов матери. Теперь они стали совсем размытыми, как чернила с листа бумаги под дождём. Жак был всегда немножко в стороне от происходящего, но, несмотря на это, друзья и приятели у него были. И однажды, около года назад, один из них позвонил ему и попросил приехать, говоря, что дело серьёзное и по телефону он всего рассказать не сможет. Жак внял просьбе. Пьер– так звали его друга– поведал весьма странную историю. Он работал на стройке, где сначала пришлось разбирать пострадавший недавно от пожара старый дом, теперь предназначенный под снос. Далее Пьер рассказывал, как на первом этаже внизу нашёл вмонтированный в стену железный ящик чуть меньше двух футов длиной и около фута шириной. «Клад!!!»– закричал он. Рабочие сбежались. Когда им удалось извлечь ящик, он, к их удивлению, не оказался тяжёлым. Открыв крышку, они обнаружили внутри пластмассовую коробку чуть меньшего размера. Послышался разочарованный голос кого-то из рабочих: что бы там ни было, хранящиеся внутри вещи не могли быть старыми– не раньше конца двадцатого века. В коробке была завёрнутая в тряпки и сплошь обмотанная изоляцией стеклянная трёхлитровая банка с широким горлышком. «Кто-то просто играл или хотел пошутить»– послышались голоса. Но, размотав изоляцию и открыв залитую парафином крышку, все увидели лишь кипу напечатанных на машинке листов, свёрнутых в трубочку с надетой поверх резинкой. С ними вместе была толстая тетрадь, которая оказалась чьим-то дневником со страницами, испещрёнными аккуратным мелким почерком. Некоторые листы были вшиты в неё дополнительно.

На первом из отдельных листов синей шариковой ручкой было написано послание:Дорогой неведомый друг!Когда ты найдёшь эти записи, меня, скорее всего, уже не будет в живых. Сколько бы лет ни прошло, умоляю, последуй тому, что написано здесь. Помни и имей в виду: вампиры существуют! Они– не легенда и не вымысел, они наблюдают за людьми и ночами пьют нашу кровь. Но современные вампиры не нападают из-за угла– они подкупают больницы, пункты приёма крови и лаборатории. Не корми этих ненасытных чудовищ– врагов рода человеческого! Прочитай то, что написано здесь, и тогда ты сумеешь найти и отличить их и узнаешь о великой войне, которую мы ведём с ними. Наша война проиграна, мы потерпели поражение, но, надеюсь, найдётся тот, кто продолжит наше дело и очистит мир от этих мерзких созданий. Если же ты не отнесёшься серьёзно к тому, что здесь написано, прошу не выбрасывать найденное, а запаковать, как было и спрятать в надёжном месте– быть может, когда-нибудь эти записи найдут достойного читателя и последователя. Морис, секретарь Новой Инквизиции. Париж, 1990г. Рабочие загалдели:– Что это?– Бред какого-то фанатика. – А я уж думал– клад…– Нет, кто-то просто слишком заигрался. Или одурачить хотел тех, кто найдёт. – А может, кто-то фантастику писал и так развлекался?– Да ну– псих это писал!– Нет никакого клада, работаем дальше.

Но, в отличие от остальных, Пьер призадумался над находкой. Спросив на всякий случай, не нужно ли кому всё это, он забрал найденное вместе с хитроумной упаковкой домой. И теперь друзья вместе рассматривали странную находку. На первом листе Жак прочитал заголовок:Характеристики вампиров, или как отличить их от обычных людейИ далее:Вопреки поверьям, вампиры вовсе не спят днём в гробах и не прячутся от солнца. Но предпочтительней для них всё-таки ночное время суток. Также они могут питаться не только кровью, но и обычными продуктами, но едят очень мало. При этом кровь им необходима каждые сутки, и пьют они её ночью, обычно в полночь. Одному вампиру для поддержания сил надо 200-300 мл крови в сутки. Без неё они быстро слабеют и за двое-трое суток впадают в оцепенение, а потом и в глубокий сон, похожий на обморок. Для спящего вампира солнечный свет вреден, но не губителен: от нахождения под солнцем на коже появляются лёгкие ожоги. Вампир, получивший кровь, недолго может находиться и при солнечных лучах. Признаки, по которым можно отличить вампиров от людей:Вампиры отличаются от людей очень бледной кожей, еле заметным красноватым блеском в глазах и большей физической силой. Они никогда и ничем не болеют. Многие из них худощавого телосложения. Клыки у вампиров немного длиннее и острее остальных зубов, но не более чем у некоторых людей, а потому они не так заметны. Ложно мнение и о том, что вампиры не отбрасывают тени и не отражаются в зеркалах. Вопреки поверьям, вампиры способны производить потомство естественным путём, как все живые существа, но могут и пополнять ряды себе подобных, напоив человека кровью при каком-то особом обряде. Подробности обряда и его суть нам пока не известны. Дети вампиров, как и человеческие, растут, пока не достигнут взрослого возраста. После этого над ними тоже проводят кровавый обряд, и они перестают меняться. Кровь при этом необязательно брать из открытых ран или артерий– очень часто вампиры заключают договор с пунктами приёма крови, донорскими станциями, больницами и лабораториями и покупают кровь у них. В этом и кроются корни повальной агитации в доноры под видом благого дела и спасения людей. Не отдавайте свою кровь чудовищам!Прочитав это, Жак пожал плечами. Перевернул страницу. Способы борьбы с вампирами:Огнестрельным и холодным оружием вампира можно ранить, сделав его ненадолго слабее, но никак не убить. Мнение, что вампиры боятся серебра, – ложно, так как многие из них носят серебряные украшения. Но, как любая богомерзкая тварь, вампиры должны бояться креста, распятия, святой воды и, конечно, огня. А потому огнём и крестом мы ведём борьбу с ними и берём себе имя– «Инквизиция», ибо продолжаем её священное дело. Мы не будем совершать ошибок наших средневековых собратьев, которые, обвиняя в колдовстве и поклонении дьяволу, сгубили немало невинных людей. Мы боремся лишь с вампирами. Далее следовал Устав Новой Инквизиции, перечисление должностей и людей, их занимавших. Главенствовал председатель, далее шёл верховный судья, выносивший приговор обвиняемому, за ним– пятеро секретарей, один из которых и оставил эти записи, инквизиторы, или охотники, отслеживавшие вампиров, – их было больше всех, они же исполняли приговор. Упоминался и адрес других штаб-квартир, и тот самый дом, в котором нашли записи. – Секта какая-то, что ли?– спросили почти одновременно Пьер и Жак и стали листать дальше. Перечень наиболее опасных вампиров, уничтожить которых пока не удалось:В списке значились: некий Генрих де Люзиньян, как самый опасный из вампиров, также его жена Мария де Люзиньян, их дети Жюли и Франсуа, их приспешники Теодор Лойола с сыном Роландом (напротив их имён карандашом на полях приписка: позорят фамилию!) и прочие. Далее перечислялось более двадцати вампиров, напротив каждого имени имелось описание внешности, род занятий и увлечения, если таковые были. Тетрадь оказалась дневником вышеупомянутого секретаря по имени Морис. Он не зря получил свою должность– любил всё фиксировать на бумаге. В дневнике рассказывалось, чем занимался он и вся организация в 1989 году, но упоминалось, что Новая Инквизиция появилась гораздо раньше, не позднее 1979 года. Последние пять листов были чистыми, дневник обрывался записью:Надежды больше нет, мы погибли. Кажется, сам сатана помогает этим вампирам– кто ещё мог воскресить Генриха де Люзиньяна прямо на месте исполнения приговора, даже не убоявшись креста, погубив шестерых наших собратьев-инквизиторов? Мы разрознены и разбиты. Нас осталось лишь трое. Всюду рыщут вампирские ищейки. На этом текст обрывался. – Ты думаешь, это правда?– засомневался Жак. – Может, действительно кто-то фантастику писал, а потом решил пошутить?– Может, и так, конечно, но кто мешает проверить?– ответил Пьер. – Не нравится мне это: я только недавно сдавал донорскую кровь, и не в первый раз: деньги были нужны, да и надеялся, что это спасёт кого-то. Обидно, если она и правда ушла на корм вампирам. – Ты прав. Почему бы не проверить? Интересно же…– Значит, будем охотиться на вампиров?Друзья засмеялись и хлопнули по рукам. За окном светало: разбирая бумаги, они и не заметили, как прошла ночь. Для начала Пьер и Жак проверили адреса, указанные в записях: два из них находились в Париже. Но они оказались обычными домами. Тогда вскоре они создали страницу в Интернете, назвав её «Охотники на вампиров». Название «Новая Инквизиция» отклонили, потому что от него попахивало средневековьем и фанатизмом. Потихоньку они перепечатали и поместили информацию с найденных листов, включая дневник. «Если кому-то известно что-либо о существовании вампиров– пожалуйста, напишите нам!»– высвечивалось кроваво-красными буквами на каждой странице внизу. Были те, кто писал им, интересовался или же просто хотел привлечь к себе внимание, даже не ознакомившись с приведённым выше текстом: «Я знаю, где можно найти около десяти спящих вампиров! Это кладбище***». Другие спрашивали: «А вы роман пишете, да?» или: «Я хочу с вами поиграть». Было и такое: «Психи ненормальные, делать вам нечего!»Так или иначе, но благодаря Интернету к двум «охотникам на вампиров» присоединилось ещё четверо. Правда, в скором времени их страницу кто-то блокировал или удалил, а может, занёс какой-то вирус, но без их ведома он прекратил своё существование. Из возобновлённой на другом ресурсе странички тоже ничего не вышло– её постигла та же участь. Это ещё больше убедило «охотников» в том, что вампиры– вовсе не вымысел. Они предпринимали ночные рейды в заброшенные места, оставленные стройки, спускались в катакомбы Парижа, спрашивали местных диггеров. Те только смеялись, говоря, что и без того под землёй опасностей хватает. Призраков кто-то видел, останки, черепа, кости, а вот вампиров– нет. В лаборатории и больницы их никто бы не пустил, а задавать вопросы медикам «охотники» побаивались: что, если их примут за сумасшедших? Присматривалась компания и к богатым старым домам в центре Парижа, но тоже безрезультатно. Снаружи не определишь, какой из них– место обитания вампира, а внутрь, даже во двор, охрана не пустит. Одна девушка из их компании, получив начальное медицинское образование, устроилась работать медсестрой в пункт приёма крови. Она узнала, что если кровь и покупают, то для частных клиник или пациентов, особенно, если нужна редкая группа. Компания «охотников» была на грани развала, когда Пьеру вдруг повезло. «Я видел настоящую вампиршу!– почти кричал он. – Она кусала человека!» Он даже пытался снять увиденное на камеру, но не стал подходить близко, и недостаток освещения помешал ему это сделать. Следующей ночью в этот район вышла вся компания, но, проболтавшись зря почти до утра, они никого не нашли. Решили ещё три ночи выходить на дежурство по одному. Несколько раз спрашивали Пьера: «А тебе не показалось? Ведь в записях Новой Инквизиции говорится, что вампиры не кусают людей на улице». Но Пьер был настолько уверен, так подробно описывал то, что ему довелось увидеть, что в его словах не приходилось сомневаться. Через неделю все уже отчаялись, но теперь «повезло» Жаку: во время своего дежурства он увидел девушку– очень красивую кудрявую брюнетку. Сам не зная зачем он, как зачарованный, направился прямо к ней, начисто позабыв о том, с какой целью оказался ночью в этой части города. – Как тебя зовут, красавица?– спросил он. – Морелия, – улыбнулась она и поцеловала его. Что произошло дальше, он не помнил. Лишь смутно осталось в памяти мгновение, когда его всего окутал могильный холод, тело словно сковало обжигающим льдом. «Я умираю», – трепеща, растаяла последняя мысль. И холод, идущий изнутри, по венам от сердца, сменился болью и раскалённым жаром. Жак очнулся на кровати в каком-то доме и первое, что увидел перед собой, было лицо Морелии. Всё как-то странно изменилось… Словно весь мир стал ярче. – Прости, – шептала она, – я выпила слишком много твоей крови… Но я не хотела тебя убивать, не хотела, чтобы ты умирал… И теперь ты стал таким же, как я. Когда до него дошёл смысл её слов, он вскочил, сел на кровати, обхватив голову руками. – Что?!! Я– вампир?!– кричал он. – Я стал вампиром?! Зачем ты это со мной сделала??– Жак плакал, и слёзы были с примесью крови. – Я не хочу питаться кровью, не хочу! Я охотник на вампиров… был… Я не хочу так жить!Каково же было его удивление, когда он понял, что вампиры вовсе не такие, какими они были описаны в бумагах Новой Инквизиции. Первые двое суток Жак пытался отказаться от крови и, ослабев совсем, собирался отправиться спать, решив, что это– единственный выход из сложившейся ситуации.