Рассказы бабы ФаиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Наша соседка – бабушка Фая – настоящая красавица. Красавицей она была всегда и, несмотря на тяжёлую жизнь и свой возраст (а Фае далеко за 80), остаётся сейчас. Но главное в бабушке – это потрясающее чувство юмора, жизнелюбие и доброта. Подозреваю, что бабушкина красота досталась ей как раз за эти достоинства. А ещё наша весёлая и открытая баба Фая так рассказывает истории, что невозможно не заслушаться. Я записала некоторые из этих замечательных рассказов, а правда или нет – решайте сами. «В войну мама у нас овдовела. Отца-то забрали ещё в 41 году, а вскоре похоронка на него пришла. Вот мы только у мамы с братом и остались. Да ещё бабушка, её мать. Маме много пришлось работать, чтобы нас поднять, но тогда это было обычное дело. Я всему научилась очень рано: и в огороде, и за скотиной ходить, и шить-вышивать, и на сенокосе всё что надо. Где мама что покажет, где бабушка, а где сама догадаюсь. Не поверишь, всю жизнь хотела артисткой стать – пела хорошо, на гармошке сама играть научилась (пела баба Фая и правда замечательно), но, видно, не моя это доля. А в войну всё по дому мне приходилось делать – мама-то с бабушкой всё на ферме, да в колхозе. Но тогда, видишь-ко, все так жили, не жаловались. В те годы и у твоих деда с бабкой, и в других семьях ребятишки хозяйство и вели. Больше всего мы с теми детьми, кто немного постарше был, а на работу в колхоз ещё не брали, собирались вместе и ходили на покосы, чтобы не страшно было. Покосы-то были далеко от деревни, километров, почитай, с пятнадцать. Понятное дело, что туда-сюда бегать некогда было – не успеем ничего. Вот и собирались мы все вместе – гуртом, ночевать остаться на заимке - избушке, недалеко от покосов. Кто построил эту избушку - никто не помнит. До войны её охотники для своих ночёвок облюбовали, а потом и нам пригодилась. Ходили про ту избушку, да и про те места, нехорошая слава, говорили, что стоит она у Лешего на дороге, но нам деваться некуда, пока наша переменчивая погода позволяет – надо до дождей управляться. Бабушка, правда, сказала нам, что, мол, в избушку-то придёте, попросите Лешего вас пустить. А мне смешно стало. «Да и кто видел этого Лешего? – думала я, собираясь с соседскими ребятишками в путь. - А никто не видел, а значит, нет его!»Эх! Так. Да не так вышло…Поработали мы на славу, а всё равно не справились, работы ещё на несколько дней, до дождей надо успеть. Уж стемнело, когда мы с ночёвкой в избушку пришли. Зажгли лучину, разместились: кто на печке, кто на полатях, кто на полу (нас человек 10 было). Вроде ничего, не страшно, уютно даже. Я про Лешего и не вспомнила (а больше про него никто не знал). Устала я так, что сразу заснула. Сквозь сон слышу: какой-то шум, и как трясёт меня кто-то. Ну, думаю, кому ещё на ум пришло безобразничать, все устали. Но тут стены так ходуном заходили! И вдруг петухи откуда-то как заорут, да коровы замычат!«Батюшки, какие петухи-то! – думаю, - ночь ведь, да и откуда они тут, и коров по близости нет, в избушке-то никто не живёт!»Соскочила я как ошпаренная, а там Нинка – сиротка и ваша Анна (моя тётка) уже сидят, едва живые от страха! А избу тем временем так трясет, как будто ураганом вот-вот снесёт, посуда на столе так и звякает, но только в окошке махоньком ни дождя, ни ветра, ни молний не видно! Тут мы услышали чей-то хохот (как мужик хохочет) и испугались ещё больше. Спустились все на пол, сбились в кучку. Кто-то молитвы читал, кто-то плакал тихонько (громко-то боялись). С грехом пополам досидели до рассвета (хорошо, что летом ночи коротки), а там всё стихло. Утром вышли из избы, а там солнышко встаёт, сухо, а ни следов грозы, ни скотины не было! Вернулись мы домой, а мама посетовала, что напрасно бабушку-то не послушались, нехорошее то место. Люди всякое рассказывают. Вот, например, до войны хромой в деревне жил – Ванька Рыжий. Рыжим его прозвали не за волосы, а за вредный характер. Так вот, однажды пошёл на охоту один (никто больше ему не захотел компанию составить), да в тех местах и заплутал. Нога-то больная, идти до деревни далеко, а уж темно, да и холодно (дело осенью было). Вот он к сторожке той и вышел. А там окно светится, да так уютно и хорошо, красота! Вот и решил, что ещё охотник какой-то остановился. Он, Рыжий-то, наглый был, как есть: в сапожищах грязных, с котомками, какие у него были, не спросившись, не постучавшись, в избу-то и завалился. От огня в печи да лучины в избе хоть и полумрак (ночи-то тёмные, почитай), но видно хорошо. А там огромная, толстая (в два раза больше обычной женщины) баба, вся лохматая, волосатая (с шерстью на руках), качает в корыте младенца. Как глянул Ванька на младенца – плохо ему стало. Вроде младенец, а ростом с шестилетнего ребенка и в шерсти весь!«Лешачиха!»- обмер Ванька. А та похохатывает, да косматой рукой с когтями вместо ногтей его к себе манит, мол, поди-ка ты сюды, покачай теперь дитя-то…Как добежал Рыжий до деревни – сам не помнит!Наша соседка – бабушка Фая – настоящая красавица. Красавицей она была всегда и, несмотря на тяжёлую жизнь и свой возраст (а Фае далеко за 80), остаётся сейчас. Но главное в бабушке – это потрясающее чувство юмора, жизнелюбие и доброта. Подозреваю, что бабушкина красота досталась ей как раз за эти достоинства. А ещё наша весёлая и открытая баба Фая так рассказывает истории, что невозможно не заслушаться. Я записала некоторые из этих замечательных рассказов, а правда или нет – решайте сами. «В войну мама у нас овдовела. Отца-то забрали ещё в 41 году, а вскоре похоронка на него пришла. Вот мы только у мамы с братом и остались. Да ещё бабушка, её мать. Маме много пришлось работать, чтобы нас поднять, но тогда это было обычное дело. Я всему научилась очень рано: и в огороде, и за скотиной ходить, и шить-вышивать, и на сенокосе всё что надо. Где мама что покажет, где бабушка, а где сама догадаюсь. Не поверишь, всю жизнь хотела артисткой стать – пела хорошо, на гармошке сама играть научилась (пела баба Фая и правда замечательно), но, видно, не моя это доля. А в войну всё по дому мне приходилось делать – мама-то с бабушкой всё на ферме, да в колхозе. Но тогда, видишь-ко, все так жили, не жаловались. В те годы и у твоих деда с бабкой, и в других семьях ребятишки хозяйство и вели. Больше всего мы с теми детьми, кто немного постарше был, а на работу в колхоз ещё не брали, собирались вместе и ходили на покосы, чтобы не страшно было. Покосы-то были далеко от деревни, километров, почитай, с пятнадцать. Понятное дело, что туда-сюда бегать некогда было – не успеем ничего. Вот и собирались мы все вместе – гуртом, ночевать остаться на заимке - избушке, недалеко от покосов. Кто построил эту избушку - никто не помнит. До войны её охотники для своих ночёвок облюбовали, а потом и нам пригодилась. Ходили про ту избушку, да и про те места, нехорошая слава, говорили, что стоит она у Лешего на дороге, но нам деваться некуда, пока наша переменчивая погода позволяет – надо до дождей управляться. Бабушка, правда, сказала нам, что, мол, в избушку-то придёте, попросите Лешего вас пустить. А мне смешно стало. «Да и кто видел этого Лешего? – думала я, собираясь с соседскими ребятишками в путь. - А никто не видел, а значит, нет его!»Эх! Так. Да не так вышло…Поработали мы на славу, а всё равно не справились, работы ещё на несколько дней, до дождей надо успеть. Уж стемнело, когда мы с ночёвкой в избушку пришли. Зажгли лучину, разместились: кто на печке, кто на полатях, кто на полу (нас человек 10 было). Вроде ничего, не страшно, уютно даже. Я про Лешего и не вспомнила (а больше про него никто не знал). Устала я так, что сразу заснула. Сквозь сон слышу: какой-то шум, и как трясёт меня кто-то. Ну, думаю, кому ещё на ум пришло безобразничать, все устали. Но тут стены так ходуном заходили! И вдруг петухи откуда-то как заорут, да коровы замычат!«Батюшки, какие петухи-то! – думаю, - ночь ведь, да и откуда они тут, и коров по близости нет, в избушке-то никто не живёт!»Соскочила я как ошпаренная, а там Нинка – сиротка и ваша Анна (моя тётка) уже сидят, едва живые от страха! А избу тем временем так трясет, как будто ураганом вот-вот снесёт, посуда на столе так и звякает, но только в окошке махоньком ни дождя, ни ветра, ни молний не видно! Тут мы услышали чей-то хохот (как мужик хохочет) и испугались ещё больше. Спустились все на пол, сбились в кучку. Кто-то молитвы читал, кто-то плакал тихонько (громко-то боялись). С грехом пополам досидели до рассвета (хорошо, что летом ночи коротки), а там всё стихло. Утром вышли из избы, а там солнышко встаёт, сухо, а ни следов грозы, ни скотины не было! Вернулись мы домой, а мама посетовала, что напрасно бабушку-то не послушались, нехорошее то место. Люди всякое рассказывают. Вот, например, до войны хромой в деревне жил – Ванька Рыжий. Рыжим его прозвали не за волосы, а за вредный характер. Так вот, однажды пошёл на охоту один (никто больше ему не захотел компанию составить), да в тех местах и заплутал. Нога-то больная, идти до деревни далеко, а уж темно, да и холодно (дело осенью было). Вот он к сторожке той и вышел. А там окно светится, да так уютно и хорошо, красота! Вот и решил, что ещё охотник какой-то остановился. Он, Рыжий-то, наглый был, как есть: в сапожищах грязных, с котомками, какие у него были, не спросившись, не постучавшись, в избу-то и завалился. От огня в печи да лучины в избе хоть и полумрак (ночи-то тёмные, почитай), но видно хорошо. А там огромная, толстая (в два раза больше обычной женщины) баба, вся лохматая, волосатая (с шерстью на руках), качает в корыте младенца. Как глянул Ванька на младенца – плохо ему стало. Вроде младенец, а ростом с шестилетнего ребенка и в шерсти весь!«Лешачиха!»- обмер Ванька. А та похохатывает, да косматой рукой с когтями вместо ногтей его к себе манит, мол, поди-ка ты сюды, покачай теперь дитя-то…Как добежал Рыжий до деревни – сам не помнит! И нога, смотри-ка ты, ему не помешала. Наглости у него после того случая поубавилось, а сторожку с тех пор он стороной обходил. А что касается нас, ребятишек, то нам всё равно приходилось в той избушке останавливаться, только мы потом перед тем, как туда зайти, всегда стучались и спрашивали:- Дедушко Леший, разреши переночевать. И с той поры ночевали спокойно, ничего больше с нами не случалось».