Пути кошачьиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Кошки - чудесные создания, они ходят тропинками, неведомыми людям. Впрочем, человек тоже может вступить на такой путь - если захочет и если достанет смелости. - Признаться, я рассчитывал всего лишь на квартиру, - с некоторым сомнением заметил я, окидывая удивлённым взглядом своё будущее жилище. Мрачноватый из-за тёмного камня (владельцы явно не желали следовать классической французской моде на известняк), двухэтажный особняк гостеприимно подмигнул тремя освещёнными окнами на первом этаже. Похоже, перебои с электричеством – общая беда маленький селений, в детстве… впрочем, воспоминаниям я предаваться не стал: интереснее было разглядывать строение: глухая стена слева, широкие ворота посередине, справа - уже упомянутые окна и длинный кованый бортик пустого балкона наверху – ставни закрыты, ни проблеска света. Старичок, середины прошлого века, не иначе; хмурый, как осеннее небо над нами, но полный неопределимого очарования пожившего дома. А всё же странная планировка – что для того времени, что для нынешнего. - Хозяйка живёт одна, - объяснил Широ. – Она с удовольствием сдаст тебе левую половину. Раньше там обитал её племянник, но этот шалопай уже год как сбежал в Тулузу. Ей пишет, что учится, но скорее всего бегает по вечеринкам и пожинает плоды сексуальной революции. Мадам Дютри собирается на днях переехать к нему, присматривать. Кстати, что за музыка сейчас в моде в столице?Я рассеянно ответил. Новый приятель спрашивал это уже в третий раз, надеясь выудить из меня полный список, о котором я, к сожалению, имел весьма смутное представление. Я был уверен, что Жан-Батист Широ, вопреки евангельскому имени, тоже не прочь бы сбежать – в Париж. Во всяком случае, в баре, единственном на все окрестные городки и деревеньки, вместе с незабвенной Эдит он крутил новомодные мелодии. Свою единственную пластинку я уже презентовал ему – ведь именно у Широ, дальней родни знакомого крёстной, я жил уже почти неделю. Моего брата ничуть не обрадовало возвращение бывшего студента с дипломом врача – не больше, чем с чином майора. Меня чин тоже не радовал – я бы предпочёл, чтобы тот, кто носил его до меня, остался жив. После двух мировых войн алжирская была особенно противна – нет ничего хуже, чем воевать не за свою землю. Но когда восемнадцатилетним мальчишкой я записался в армию (у брата родился второй ребёнок и в отцовском доме стало тесно: Шарль и Женевьева не могли уйти, не говоря уж о малышне, так что понятно, кому пришлось отправиться восвояси), тогда я ещё этого не понимал. До армии я мечтал стать гонщиком и работал в автомастерской; плывя из Магриба домой, я знал, что буду учиться на врача. И вот – обучение закончено, я вернулся, и Шарль в тот же вечер, за знаменитой «курицей в горшочке» Генриха Четвёртого, обрадовал меня тем, что уже нашёл для меня место – на другом конце Франции, чуть ли не в самих Пиренеях. Я поблагодарил любящего родственника и назавтра отбыл по указанному адресу. Широ – племянник так вовремя отошедшего от дел врача – оказался персонажем весьма приятным, несколько навязчивым, но в целом доброжелательным. Поскольку городок Сент-Мартэн не мог похвастаться гостиницей, я жил пока у него, но не мог квартироваться там вечно, и потому попросил подыскать мне апартаменты. Однако с жильём здесь оказалось непросто, и единственный вариант высился сейчас передо мной. Пока что он не выглядел привлекательным: я был стеснён в средствах, и половина дома рисковала вовсе меня их лишить. Единственное, что радовало, так это отсутствие соседей за стеной и бара на первом этаже – оно позволяло надеяться на относительную тишину. О, тишина! Я мечтал о ней, но робко и безнадёжно – это редкое и пугливое создание нечасто посещало бурлящие жизнью улицы Парижа и его тесные дома, где сквозь стены квартир легко проникали гогот соседей и грохот музыки. Увы, я мог бы полюбить The Beatles – если бы не приходилось выслушивать глухие отзвуки их песен по десятку раз за вечер. Широ постучал легко в окно, колыхнулась тюлевая занавеска с пасторальной сценкой, на нас бросили насторожённый взгляд; через пару минут послышались шаги и распахнулась дверь, прорезанная в воротах. Перед нами предстала сухая, неопределённого возраста женщина с нервным лицом. Встретила нас хозяйка, как ни странно, благожелательно, несмотря на поздний час. Широ представил меня, сослался на необходимость открывать бар и скрылся с поспешностью владельца страховой компании, узнавшем о наводнении. Поборов нехорошее предчувствие, я шагнул внутрь и оказался в широком проходе, ведущем во внутренний двор. Его толком рассмотреть не удалось: квартирная хозяйка тут же открыла дверь в левой стене и повела меня вверх по узкой лестнице. - Из соседей у вас буду только я, - говорила она. – Дом напротив принадлежит пожилой даме, которая живёт у внучки. Двор тихий, квартиру недавно отремонтировали, всё есть. Но если нужна ещё какая-то мебель, говорите, я посмотрю на чердаке. Кошки - чудесные создания, они ходят тропинками, неведомыми людям. Впрочем, человек тоже может вступить на такой путь - если захочет и если достанет смелости. - Признаться, я рассчитывал всего лишь на квартиру, - с некоторым сомнением заметил я, окидывая удивлённым взглядом своё будущее жилище. Мрачноватый из-за тёмного камня (владельцы явно не желали следовать классической французской моде на известняк), двухэтажный особняк гостеприимно подмигнул тремя освещёнными окнами на первом этаже. Похоже, перебои с электричеством – общая беда маленький селений, в детстве… впрочем, воспоминаниям я предаваться не стал: интереснее было разглядывать строение: глухая стена слева, широкие ворота посередине, справа - уже упомянутые окна и длинный кованый бортик пустого балкона наверху – ставни закрыты, ни проблеска света. Старичок, середины прошлого века, не иначе; хмурый, как осеннее небо над нами, но полный неопределимого очарования пожившего дома. А всё же странная планировка – что для того времени, что для нынешнего. - Хозяйка живёт одна, - объяснил Широ. – Она с удовольствием сдаст тебе левую половину. Раньше там обитал её племянник, но этот шалопай уже год как сбежал в Тулузу. Ей пишет, что учится, но скорее всего бегает по вечеринкам и пожинает плоды сексуальной революции. Мадам Дютри собирается на днях переехать к нему, присматривать. Кстати, что за музыка сейчас в моде в столице?Я рассеянно ответил. Новый приятель спрашивал это уже в третий раз, надеясь выудить из меня полный список, о котором я, к сожалению, имел весьма смутное представление. Я был уверен, что Жан-Батист Широ, вопреки евангельскому имени, тоже не прочь бы сбежать – в Париж. Во всяком случае, в баре, единственном на все окрестные городки и деревеньки, вместе с незабвенной Эдит он крутил новомодные мелодии. Свою единственную пластинку я уже презентовал ему – ведь именно у Широ, дальней родни знакомого крёстной, я жил уже почти неделю. Моего брата ничуть не обрадовало возвращение бывшего студента с дипломом врача – не больше, чем с чином майора. Меня чин тоже не радовал – я бы предпочёл, чтобы тот, кто носил его до меня, остался жив. После двух мировых войн алжирская была особенно противна – нет ничего хуже, чем воевать не за свою землю. Но когда восемнадцатилетним мальчишкой я записался в армию (у брата родился второй ребёнок и в отцовском доме стало тесно: Шарль и Женевьева не могли уйти, не говоря уж о малышне, так что понятно, кому пришлось отправиться восвояси), тогда я ещё этого не понимал. До армии я мечтал стать гонщиком и работал в автомастерской; плывя из Магриба домой, я знал, что буду учиться на врача. И вот – обучение закончено, я вернулся, и Шарль в тот же вечер, за знаменитой «курицей в горшочке» Генриха Четвёртого, обрадовал меня тем, что уже нашёл для меня место – на другом конце Франции, чуть ли не в самих Пиренеях. Я поблагодарил любящего родственника и назавтра отбыл по указанному адресу. Широ – племянник так вовремя отошедшего от дел врача – оказался персонажем весьма приятным, несколько навязчивым, но в целом доброжелательным. Поскольку городок Сент-Мартэн не мог похвастаться гостиницей, я жил пока у него, но не мог квартироваться там вечно, и потому попросил подыскать мне апартаменты. Однако с жильём здесь оказалось непросто, и единственный вариант высился сейчас передо мной. Пока что он не выглядел привлекательным: я был стеснён в средствах, и половина дома рисковала вовсе меня их лишить. Единственное, что радовало, так это отсутствие соседей за стеной и бара на первом этаже – оно позволяло надеяться на относительную тишину. О, тишина! Я мечтал о ней, но робко и безнадёжно – это редкое и пугливое создание нечасто посещало бурлящие жизнью улицы Парижа и его тесные дома, где сквозь стены квартир легко проникали гогот соседей и грохот музыки. Увы, я мог бы полюбить The Beatles – если бы не приходилось выслушивать глухие отзвуки их песен по десятку раз за вечер. Широ постучал легко в окно, колыхнулась тюлевая занавеска с пасторальной сценкой, на нас бросили насторожённый взгляд; через пару минут послышались шаги и распахнулась дверь, прорезанная в воротах. Перед нами предстала сухая, неопределённого возраста женщина с нервным лицом. Встретила нас хозяйка, как ни странно, благожелательно, несмотря на поздний час. Широ представил меня, сослался на необходимость открывать бар и скрылся с поспешностью владельца страховой компании, узнавшем о наводнении. Поборов нехорошее предчувствие, я шагнул внутрь и оказался в широком проходе, ведущем во внутренний двор. Его толком рассмотреть не удалось: квартирная хозяйка тут же открыла дверь в левой стене и повела меня вверх по узкой лестнице. - Из соседей у вас буду только я, - говорила она. – Дом напротив принадлежит пожилой даме, которая живёт у внучки. Двор тихий, квартиру недавно отремонтировали, всё есть. Но если нужна ещё какая-то мебель, говорите, я посмотрю на чердаке.

Увидев за добротной дверью просторную кухню, с немолодыми, но в отличном состоянии мебелью и плитой, я было расслабился, но тут же мои предчувствия оправдались: кухня оказалась проходной, хуже того: за дверью показалась лестничная площадка. - Я так рада, что могу вам чем-то помочь! - хозяйка поспешила пересечь неуместное расширение площади и снова загремела ключами. – Когда Батист сказал, что вы ищите жильё, я сразу предложила своё. Для чего же ещё нужны родственники, как не для того, чтобы выручить в трудную минуту? И для вас, как для друга моего дорогого Батиста, я немного скину плату. Раньше я сдавала это жильё учителю, но он недавно женился на моей дальней родственнице…Всё встало на свои места. Ай да Широ! Ловко он провёл меня! Но отказаться теперь неудобно – всё же его гостеприимством не стоит злоупотреблять. Придётся согласиться на странную квартиру, тем более что дядя моего хитроумного знакомца и так передал мне свой кабинет в кредит. Я огляделся. Низ лестницы терялся в темноте – света из небольшого витражного окна с крупными ячейками хватало лишь до поворота влево. Лестничная площадка оказалась просторной; странное расположение квартиры меня смутило, и я спросил растерянно:- Что же, мне каждый раз надо будет запирать двери, если я пойду готовить обед?- Нет-нет, - поспешно ответила хозяйка. – Внизу никто не живёт, там я храню всякий хлам. Город у нас тихий, вам нечего бояться. Вот, посмотрите, как здесь хорошо, - она повела рукой внутрь, приглашая проверить её слова. Достоинства комнаты возместила недостатки планировки: она оказалась большой и светлой, со всей необходимой мебелью. Ванная, в которую по всё той же странной системе можно было попасть только из комнаты, также превзошла мои ожидания. Поэтому, услышав цену, я с трудом удержался от удовлетворённой улыбки: названная сумма соответствовала моим возможностям. Даже лестница, сильно смущавшая поначалу, показалась оригинальным расширением площади. Я невольно спросил о причинах таких странностей. - Раньше дом был больше, - словоохотливо пустилась в объяснения мадам Дютри. - Но сильно обветшал, и городской совет обязал меня отремонтировать его или снести. Ремонт бы уже не помог! К счастью, мэр выделил немного денег, и я смогла не только убрать совсем уж развалившееся крыло, но и отремонтировать оставшееся. Поэтому планировка несколько необычна, но не волнуйтесь, месье Пино быстро привык, вы тоже привыкнете. Ну как, вам подходит?Как будто у меня был выбор!Я спросил о возможности переехать завтра же, получил положительный ответ и смирился со своей участью. В последующие недели я видел хозяйку лишь дважды: назавтра, в день въезда и прочих хлопот, и через некоторое время, когда она предупредила, что переезжает к племяннику, и оставила телефон. Начало практики и связанные с нею сложности так захватили меня, что я толком освоился в новом жилище лишь к середине октября. Впрочем, вниз я всё же спустился почти сразу, с фонариком, поскольку провести туда электричество забыли. На крохотную лестничную площадку выходила только одна решётчатая дверь, и, судя по количеству пыли на замке, висящем к тому же на моей стороне, ею давно никто не пользовался. Свет просунутого меж прутьев фонарика позволил рассмотреть слева ворота-близнецы входных, и, похоже, их ровесника – громоздкий автомобиль, прадедушку нынешних. Эх, рассмотреть бы его поближе! Но было мне, признаться, не до этого. Я тут же полностью забыл и об автомобиле, и о гараже, и о самой нижней лестничной площадке. Местные больные (или таковыми себя считающие) поставили себе целью перебывать у меня по два-три раза – надо же составить мнение о новоприбывшем. Никаких чудесных средств я предложить не мог, да и здесь каждая пожилая мадам сама себе и всей семье врач; но Широ сообщил мне по секрету, что меня находят весьма приятным молодым человеком. - Поверь мне, друг, - хлопнул он меня по плечу, - скоро к тебе зачастят не здешние матроны, а их внучки!Увы, его предсказания оправдались, но ни одна из местных нимф не заставила моё сердце биться чаще. К тому же, я прекрасно знал, что в подобных городках стоит прогуляться пару раз с девушкой под руку, и у тебя начнут выпытывать дату свадьбы. А жениться ради соблюдения приличий я не собирался. В один из пятничных вечеров я от скуки забрёл в бар Широ. Посетителей было немного: методично напивающийся мужчина моего возраста в дальнем углу, да кот, нагло развалившийся на стойке. Этого ободранного рыжего бандита я видел уже не первый раз: он ходил по городку с видом «я здесь хозяин», и, когда в баре было не людно, с удовольствием украшал своей персоной здешнюю скромную обстановку. Я был всецело поглощён разделыванием куска мяса, сожженного почти до углей (ах, если бы сестра Широ меньше времени проводила у моего стола, и больше – на кухне!), когда на поле битвы с деликатесом неожиданно упала тень. Я поднял глаза и обнаружил, что одинокий посетитель решил присоединиться ко мне. - Вы позволите, месье?Я неохотно кивнул: меньше всего мне хотелось усугублять неудачность вечера выслушиванием излияний бедолаги, но и отказать духу не хватило. Будь в Сен-Мартэне река, я не удивился бы, если бы из неё выловили на следующее утро его тело с «Прошу никого не винить» в кармане отутюженного костюма. - Вы живёте у мадам Дютри, не так ли?Я кивнул. Лицо собеседника нехорошо оживилось, и я пожалел, что не отправил того восвояси: сейчас меня снесёт лавиной сплетен. Мужчина подался вперёд, налегая грудью на стол, и жадно спросил:- Вы видели её?- Мадам Дютри?Я невольно отклонился – собеседник был абсолютно пьян и вряд ли отдавал себе отчёт в том, что говорит и делает. Только привязчивого пьяницы мне не хватало!Он замотал головой, замер и тихо, с надеждой произнёс:- Нет… Её?…- Извините, не понимаю, о чём вы, - сдержанно произнёс я, бросая недовольный взгляд за барную стойку. Но Широ выбрал именно этот момент, чтобы отлучиться. Или – озарила меня догадка - незнакомец дождался, пока хозяин отойдёт. И теперь лишь рыжий прохвост ответил мне ленивым изучающим взглядом. - А кот? Вы видели к-кота?! – всё с тем же лихорадочным нетерпением требовал ответа выпивоха. - Видел и сейчас прекрасно вижу, - отрезал я, вставая. – Вон он, лежит, как обычно, на барной стойке. Я задвинул стул и, на ходу отсчитывая деньги, поспешил туда, куда мгновение назад указывал. - Нет! – раздалось сзади, и меня тут же ухватили за рукав пиджака. – Не этот… этот всё ему докладывает… У-уу, скотина! – свободной рукой, сжатой в кулак, мужчина погрозил котяре, в ответ лишь презрительно шевельнувшему хвостом. Я вырвал руку и резко заявил:- Месье! Немедленно оставьте меня в покое!Не знаю, послушался бы меня разошедшийся пьяница, но тут дверь бара распахнулась, и быстрым шагом вошла запыхавшаяся девушка, темноволосая и довольно миловидная. - Венсан! – она подошла к нам и крепко взяла мужчину за локоть. На безымянном пальце левой руки блеснуло кольцо. – Дорогой, пойдём домой. Сердце моё, поздно уже!Она коротко попрощалась со мной и увела бормочущего супруга. Обернувшись, чтобы положить деньги, которые всё ещё держал в руке, я увидел Широ, торопящегося ко мне от кухни. - Извини, приятель, за некрасивую сцену. Это Дюмон, Венсан Дюмон, он учитель. И муж моей кузины, её ты тоже только что видел. Они первый год женаты, и не всё у них гладко. Он жил раньше у мадам Дютри. Он иногда напивается, но человек он безобидный. Ну да появится ребёнок, и всё наладится. Ты сам-то пока не думаешь обзавестись семьёй?Я не думал, о чём прямо ему и сообщил, хотя подозревал, что подобным ответом разобью сердце его сестры. Но увы, разбитная малышка Одиль совершенно не в моём вкусе, да и слишком я ценю одиночество – и меньше всего хочу кончить как бедолага Дюмон. В Сен-Мартэне ложатся спать рано, так что домой я шёл в тишине, настраивающий на раздумчивый лад. О чём я думал? Толком объяснить не могу, пожалуй, о тягостном отсутствии волшебства в моей жизни. Это началось в Алжире. В самый первый месяц мы с сослуживцами оказались на краю пустыни, я ушёл за дюны и на несколько минут погрузился в полный покой – и понял, что не хочу возвращаться в свою тогдашнюю жизнь. Взрывы, смерти, плач – это всё будет после… С тех пор часто приходило ощущение, что я живу словно во сне; люди и события не вызывали ни яркого отклика, ни привязанностей. И в то же время меня не покидало осознание неполноты бытия, временами становившееся болезненным. Я пытался разделить своё одиночество с женщиной, но не смог почувствовать необходимость быть рядом ни с одной из немногочисленных подруг. Те девушки, с которыми я свёл знакомство за время учёбы в столице, зачастую отталкивали меня грубостью, принимаемой ими за уверенность в себе, и распущенностью, трактуемой как необходимый атрибут освобождения от тягостных уз общественной морали. Когда другие мужчины радовались тому, что юбки становятся всё короче, я чувствовал себя всё более неловко. Впрочем, и праведно одетые мадмуазели тоже оставались чужими, как и все вокруг. Они дышат, разговаривают, смеются – но не затрагивают ничего во мне. И я заполнял пустоту службой, учёбой и работой, хотя и желал себе вовсе не такой жизни – но что поделаешь, человек обречён существовать в том мире и в том обществе, в котором он родился, пусть даже и чувствует себя в нём анахронизмом. Подходя к дому, я был так занят грустными раздумьями, что не сразу заметил, что у меня гость. У ворот, терпеливо обернув лапы пышным хвостом и сохраняя невозмутимо аристократичную осанку, меня ожидал белоснежный кот, в сумраке осенней ночи, разгоняемом слабым светом дальнего фонаря, похожий на прижавшееся к земле маленькое облако.

- Э, приятель, а не о тебе ли говорил месье Дюмон или как его там? – я подошёл ближе, и кот встал, поворачиваясь к двери. – Что ж, заходи. Гость принял приглашение и перешагнул через порожек ворот. Издалека донёсся бой часов мэрии – оказывается, я загулялся до первого часа ночи. Пока я запирал ворота, визитёр неспешно прошёл до выхода в двор и обернулся на меня, словно приглашая следовать за ним. - Э нет, друг мой, - я провернул ключ в замке входной двери своей квартиры. – На сегодня с меня прогулок достаточно. Спокойной ночи!Готовясь ко сну, я в который раз с удовольствием отметил, что единственный звук, доносящийся до меня, это птичий топоток по жестяной обивке широкого козырька под окном – я устроил там кормушку. Выглянув машинально в окно, я убедился, что она полна, и уже отошёл было, как что-то заставило меня вернуться. Моё внимание привлёк белый комок на бортике чаши фонтана в углу двора. Было слишком темно, чтобы увериться полностью, но я подозревал, что это недавний знакомец занял позицию для слежения за моими окнами. Я хмыкнул, пожал плечами и задёрнул занавеску. Наутро кота во дворе не оказалось, более того, я обнаружил, что зрение сыграло со мной глупую шутку: чаши фонтанчика тоже не было, вместо неё торчал голый конец трубы, так густо оплетённый засохшими ******** вьюнка, что немудрено было ошибиться. Как бы то ни было, больше кот не приходил, и я даже подумал, вспомнив однажды этот эпизод, что мне это приснилось: ведь гость как-то должен был уйти. Впрочем, вскоре я убедился, что мне не почудилось. В начале зимы кончились мои тихие дни: в дом напротив, завершающий колодец из моего-хозяйкиного, въехали супруги с ребёнком. Их девочку я и застал однажды на месте преступления, когда она тащила к дому вырывающегося белого кота – да-да, тот снова заглянул к нам (животному удалось сбежать). Поскольку родители работали, а малышка оказалась нешумной, их появление не слишком нарушило привычную тишину. Жаль, что всё имеет объяснение и чудеса обходят нас стороной. Я ощутил разочарование, какое бывает, когда узнаёшь секрет фокуса: волшебство исчезло, осталась лишь сухая схема, простая последовательность жестов, и оттого только ещё более скучная. И всё же, на Рождество, внешне смеясь с Широ и компанией его приятелей и приятельниц, а затем отсчитывая секунды до боя часов, возвещающего полночь, я попросил: «Пошли мне чудо». Вместо чудес пришла настоящая зима и традиционные простуды и обморожения – пациентов у меня значительно прибавилось. К тому же, у соседей появилась машина, которая заводилась с рёвом отбывающего поезда, и они регулярно грохотали воротами. А мне всё никак не удавалось их поймать, чтобы попросить производить меньше шума (да и, признаться, я плохо представлял, что они могут сделать). Тогда же к ним переехала и бабушка кого-то из супругов. Бойкая соседка мадам Деларю ненавязчиво обязала меня заглядывать «по-соседски» к ним и следить за здоровьем бабули. Та, тихая, живущая в своём мире, неизменно вызывающем у неё лёгкую улыбку блаженной, обладала редким, особенно у пожилых людей, даром умиротворения, и поэтому я охотно заглядывал к ним. Старушка редко выходила на улицу, предпочитая сидеть у окна гостиной, где я её и увидел впервые. И каждый раз, когда я открывал окно, чтобы добавить птицам корм, мы махали друг другу. Пичуги прилетали всё реже – холода ушли, и им просто уже было найти привычный корм. Вообразите же моё удивление, когда в выходной день я проснулся от бешеного хлопанья крыльев и заполошных птичьих криков. Подбежав к окну, я отдёрнул занавеску и бросил вниз сердитый взгляд. Мне ответил разочарованным пышношёрстный белый кот, под передними лапами которого валялось на карнизе несколько перьев из голубиного хвоста. Я открыл окно. - Хулиган! – пожурил я его не очень строго: знаю, что инстинкты сильнее разума. Да и коту, судя по всему, моё мнение о его неподобающем поведении было глубоко безразлично. Гораздо более его интересовал интерьер комнаты: недолго думая, он сжался в комок, оттолкнулся и грациозно взлетел на подоконник. Ловко зацепившись, гость быстро оглядел новую территорию, не нашёл угрозы и с хозяйским видом спрыгнул на пол. Следующие полчаса были посвящены обнюхиванию и обтаптыванию моего жилья (кот обернулся, когда я закрыл окно, задумчиво посмотрел на меня, очевидно, убедился в отсутствии нехороших намерений, и продолжил инспекцию). Он последовал за мной и на кухню, возле лестницы задержавшись, глянув вниз и пару раз медленно качнув кончиком хвоста, но очевидно, желание познакомиться поближе с содержимым моего холодильника пересилило любопытство. Я мог порадовать его лишь блюдцем сметаны, которое он принял со сдержанной благодарностью, не сочтя нужным ни потереться об ноги, ни помяукать, ни позаглядывать в глаза. После трапезы джентльмену необходимо умыться, и так я его и оставил: старательно трущим мордочку боковой стороной передней левой лапы. Пустой холодильник напомнил мне о необходимости сходить в магазин. Одевшись, я отправился за котом, но нигде его не нашёл. В конце концов я решил, что он вновь покинул мой дом одному ему известным путём (дыра в стене гаража?), оставил сметаны перед дверью кухни и ушёл. Когда я вернулся, блюдечко стояло нетронутым. Вскоре, впрочем, выяснилось, что кот считает эквилибристические экзерсисы на карнизе единственно возможным способом нанести мне визит. Он стал настоящим завсегдатаем: не реже, чем раз в три дня я слышал сдержанное царапанье в оконное стекло и торопился впустить гостя. Внутри кот вёл себя наилучшим образом: не носился, сшибая всё на своём пути, а ходил неспешно и с достоинством; не мяукал, а хранил сдержанное молчание; предпочитал сворачиваться на коленях или в ногах, а не разваливаться поверх бумаг и поперёк подушки. Я завёл ему миску, поилку и лоток, хотя он редко оставался дольше суток – вероятно, где-то ждали хозяева. Тем не менее, я придумал ему имя. Вернее, имя он выбрал сам, отвергнув различных умаляющих его достоинство «Снежков» и прочих, и соблаговолив принять лишь гордое «Маркиз». Впрочем, я тут же согласился с его предпочтениями: аристократизм чувствовался в каждом его мягком, сдержанном движении, сиял в белоснежной ухоженной шерсти, светился в ярко-жёлтых глазах. Признаться, я раньше не испытывал особой любви к кошкам, но к этому красавцу привязался. Более того, бывало, придя домой и так и не услышав до вечера знакомое поскрёбывание, я ложился спать с ощущением, что мне чего-то недостаёт. Однажды ночью (это была одна из тех ночей, что он провёл у меня) я резко проснулся – мне показалось, что в комнате кто-то есть. Уже полностью очнувшись ото сна и открыв глаза, я отчётливо услышал в мёртвой ночной тишине шелест переворачиваемых страниц – и никогда бы не подумал, что столь обыденный и в чём-то даже уютный звук способен вселять ужас. Вероятно, страх вызвала невероятность единственного возможного объяснения: какой вор залезет в дом и примется за ознакомление с хозяйской библиотекой в полной темноте, рядом с кроватью хозяина?!Пока мои мысли метались в беспорядке, жуткий шелест смолк, и с замиранием сердца я протянул руку и включил лампу на прикроватной тумбочке. Мигнув, она осветила комнату – в которой, разумеется, никого не было. Я с облегчением вздохнул, укорил себя за глупость и хотел было уже выключить свет, как взгляд мой упал на Маркиза. Кот сидел у моих коленей и немигающим взглядом пронизывал пустоту перед собой. Он словно видел нечто, недоступное моему восприятию, и это нечто находилось едва ли в паре шагов от меня. Хотя я никогда не считал себя трусливым человеком, мне вновь стало не по себе, и я поднялся и включил верхний свет. Кот моргнул, отвернулся и лёг, поджав под себя передние лапы и прикрыв глаза. Комнату по-прежнему заполняла бескрайняя тишина, но углы больше не таили теней, и я устыдился минутной слабости. Открыв окно, я вдохнул полной грудью прохладный весенний воздух, хранящий отдалённые запахи цветущих деревьев, и стоял так некоторое время, пока основательно не замёрз. Настоящий страх простудиться вытеснил иррациональный перед шелестом страниц (глупо, право же, и что на меня нашло?!), и, окончательно успокоенный, я лёг спать. На следующее утро ночное происшествие показалось мне и вовсе смехотворным, тем более, что оно не повторялось. Меня сильнее заботило другое: шум отъезжающей машины, будивший меня в самые неподходящие часы. Я становился всё более нервным, особенно потому, что, не посвятив сну положенные восемь часов, я весь день чувствую себя разбитым и решительно неспособен сконцентрироваться на работе. Наконец, терпение моё истощилось, и, поднятый с постели рёвом мотора в ранний час, я с раздражёнием накинул халат, отворил дверь и вышел на площадку. К моему несказанному удивлению, шум доносился не с улицы, а с лестницы. Маркиз, спавший в ту ночь в моей комнате, подтвердил догадку, поспешив вниз. Я последовал за котом, и моим глазам открылось удивительное зрелище: кто-то принёс в гараж тускло светящую лампу, завёл древний драндулет (однако начищенный и явно в исправном состоянии) и отворил ворота. Самого хозяина я не увидел, вероятно, он открывал выезд. Я запоздало понял, что вести разговор через решётку и в одном домашнем халате поверх пижамы неудобно, и потому поднялся наверх, привёл себя в надлежащий вид и спустился по внешней лестнице. Оказавший под аркой ворот, я неожиданно осознал, что звук уже смолк, и поспешил во двор, надеясь перехватить водителя. Однако, вопреки моим ожиданиям, ни машины, ни её владельца в рассветной серости я не различил. Тут же меня отвлекли: на крыльцо вышла соседка, в домашнем халате и в бигуди. Не поздоровавшись, она возмутилась:- Наконец-то я вас поймала! Чем вы думаете, заводя машину в пять утра! Вы едва ли не каждый день будите мою бедную девочку! Не говоря уж обо мне самой! Ваше счастье, что мой муж очень крепко спит, он бы показал вам!- Помилуйте, мадам, я сам не менее вашего возмущён подобной практикой, - сдержанно возразил я. – И собирался высказать своё неодобрение владельцу автомобиля. Однако он уже уехал. Женщина хмыкнула:- Сбежал! Вот что, поговорите с хозяйкой. Она же оставила вам телефон? Она должна прекратить это безобразие. Она, наверно, сдала кому-то гараж!Я попытался успокоить собеседницу, всё больше повышающую тон:- Постараюсь перехватить его в следующий раз и свяжусь с хозяйкой сегодня же. - Спасибо, - она одарила меня дежурной улыбкой. - А то сил моих уже нет!На том мы и расстались. Я поднялся к себе и тут же спустился - к гаражу. Вопреки моим ожиданиям, неизвестный автолюбитель выключил мотор и оставил машину в гараже. Вновь с раздражением подумав о наглеце, я поднялся к себе и следующие часы провёл в тщетных попытках заснуть. Разумеется, это не прибавило мне вежливости в обращении, и с хозяйкой я заговорил достаточно холодно. Вообразите же моё негодование, когда в ответ на описание утренних событий я получил лживое:- Вам показалось. В первую секунду я не нашёл слов, но, опомнившись, возмутился:- Я своими глазами видел распахнутые ворота и заведённый автомобиль!- Автомобиль стоит там со смерти деда, - нервно ответила хозяйка. – И с тех пор его никто не заводил. Более того, ворота открыть невозможно, их заложили кирпичом, ещё когда моя мать была жива. Я был настолько поражён подобной наглостью, что, не прощаясь, повесил трубку. Минуту постояв в растерянности у телефонного автомата, я нашёл, наконец, объяснение подобному поведению в несомненном душевном расстройстве квартирной хозяйки. Однако, чтобы подтвердить диагноз, требовалось проверить её слова, поэтому, вернувшись вечером домой, я вопреки привычке не стал подниматься к себе, а сразу прошёл во двор. Только выходя из арки, я понял, что никогда не обращал внимания на стену под моими окнами – обычно я торопился наверх и лишь в наутро после первого визита Маркиза бросил равнодушный взгляд на ничем не примечательный дворик. И вы можете представить, насколько я был поражён, действительно обнаружив, что въезд в гараж, всё ещё обозначенный крупными камнями, образующими широкую арку, заложен кирпичом, заштукатурен, покрашен и, более того, зарос плющом!Сомневаясь уже в собственном умственном здоровье, я подошёл к стене, отнюдь не выглядящей новой, и прикоснулся к шероховатой, местами потрескавшейся поверхности. Её твёрдость убедила меня в реальности преграды. Я вернулся домой, взял фонарик и уже внимательно оглядел гараж. Тут же глаз подметил множество деталей, упущенных в первый, поверхностный осмотр: и слой пыли на автомобиле, и сильно помятое левое крыло, и спущенные шины, и огромную, проржавевшую цепь на воротах, и полное отсутствие дневного света, который должен был бы проникать через щели между створами и притолокой. Я начал сомневаться уже в собственном душевном здоровье. Не в силах найти разумное объяснение произошедшему, я надеялся успокоить напряжённые нервы разговором с соседкой. К моему несказанному облегчению, она подтвердила, что слышала шум, однако о воротах ничего с точностью сказать не могла. По её лицу было понятно, что она находится в замешательстве, ведь из окна гостиной, где мы вели разговор за чашкой чая в компании бабушки, все прекрасно могли видеть глухую стену напротив. Однако и косвенного подтверждения было достаточно – я смог восстановить душевное равновесие. Когда я уходил, бабушка, дремавшая во время нашего разговора, неожиданно очнулась и оживлённо укорила меня:- Отчего же вы приходите без невесты?Я растерялся и оттого ответил резковато:- У меня нет невесты. - Как же? – искренне удивилась она. – А кто же та милая девушка, что я видела в окне?- Не представляю, о ком вы. Вы видели кого-то в окне моей комнаты?- Вот в том, - старушка подняла дрожащую руку и указала на выходящее на лестничную площадку окно, – узком. Оно было открыто. Мари заменила остальные на простые стёкла… Ах, какая жалось! А так было красиво… Такая очаровательная девушка, но такая грустная, - она замолчала ненадолго и задумчиво повторила: - Такая грустная. Я только и смог, что покачать головой. - Она похожа на мою сестрицу, да, похожа, - уже почти неразборчиво проговорила она, кивая в такт своим словам и вновь погружаясь в дрёму. – И такая грустная…Отчего-то от этих слов моё собственное сердце наполнилось печалью – которую я постарался тут же изгнать. - Простите бабушку, - извинилась, провожая меня, хозяйка дома. – Она уже очень стара и заговаривается. Её сестра умерла много лет назад, но я не уверена, что бабуля это осознаёт. Я заверил её в полном понимании, и мы расстались дружески. Направляясь домой, я не удержался и бросил взгляд наверх – но никого не увидел за разноцветным стеклом. Владелец автомобиля - кем бы он ни был - словно бы устыдился, и стал заводить его реже. Пробуждаясь от ставшего уже привычным шума, я то и дело вскакивал и бежал наперегонки с Маркизом вниз, но ни разу мне не удалось застать неизвестного возмутителя спокойствия. Более того, творились странные вещи: стоило отвернуться или даже всего лишь отвлечься, и я обнаруживал себя в полной темноте, рядом с закрытым пыльным гаражом, хотя ещё секунду назад имел возможность любоваться на ярко освещённую машину и слушать урчание мотора. Я никогда не был подвержен суевериям, но подобные необъяснимые происшествия смущали меня, и я начал подумывать о смене квартиры. Однако, когда я в шутку заговорил об этом с Маркизом и предложил последовать за мной, кот отреагировал столь бурно, что я был шокирован. Не вызывало никакого сомнения, что он прекрасно понял мои слова и по неизвестной причине отнёсся к подобным планам крайне отрицательно. Мне вспомнилось загаданное под Рождество желание, и с удивлением, смешанным с ужасом и трепетной радостью причастности к невероятному, я понял, что оно уже исполняется. Разговор этот (если можно назвать разговором сцену, во время которой один говорит, а второй мяукает), состоялся в конце весны, а после мне было не до странностей дома, да и она словно поняли, что мне необходим покой, и пропали на время. Через очередных родственников Широ я смог купить по вполне приемлемой цене старенький «Рено», который, приведённый в приличный вид, позволил мне значительно расширить клиентуру. К концу лета я понял, что заслужил полноценный отпуск, и задумался о том, как проведу каникулы. Мне одновременно хотелось бежать прочь от непонятных чудес и претило покидать загадочный дом. К тому же, в пенатах обосновался брат с семьёй, и можно было даже не мечтать о тишине и покое в полном детей деревенском доме. Итак, после недолгих размышлений я решил остаться в столице. Через пару дней я едва не пожалел о принятом решении. Меня разбудило мяуканье Маркиза: мой друг, обычно сдержанный, отчаянно скрёб дверь. Его тревога передалась мне, я вскочил с кровати и распахнул створку. Против ожидания, кот замер на пороге, вызвав невольно раздражённое:- Ты для этого меня разбудил?!Кот ответил строгим взглядом, и в тот же миг я ощутил в воздухе странный запах. Поначалу я решил, что забыл закрыть горелку на плите, бросился в комнату за ключами и лихорадочно открыл замок на кухонной двери – лишь затем, чтобы убедиться в полной необоснованности опасений. Остановившись растерянно на пороге, я услышал доносящиеся снизу тихие голоса и заунывную восточную музыку. Смешиваясь с неприятным запахом, они порождали крайне раздражающее сочетание, однако раздражение это обострило мою память, и потребовалось менее минуты, чтобы понять: внизу расположились курильщики опия. Не мешкая, я спустился, едва не споткнувшись о бросившегося мне под ноги Маркиза, спешащего проделать намеченный путь раньше меня. К огромному моему удивлению, в полутьме крохотной лестничной площадки я различил две фигуры у открытой решётки. Подойдя ближе, я понял, что передо мной две женщины, или, скорее, ещё девушки. Та, что стояла справа, была одета более чем скромно: светлая блуза с зауженной талией и пышными рукавами, и тёмная юбка до пола. О подол настойчиво тёрся кот, которого я уже почти привык считать своим. Тёмные же волосы собраны в причёску, детали её ускользнули от меня в сумраке, однако я прекрасно разглядел встревоженное и удивлённое выражение милого лица незнакомки – и сам ощутил недоумение: она ничуть не походила на курильщицу опиума, однако запах окутывал меня теперь вязким, плотным, почти ощутимым саваном. На мгновение что-то в чертах её лица показалось знакомым, но я тут же уверился, что никогда раньше её не встречал. В замешательстве я перевёл глаза на вторую девушку – та, в противоположность хозяйке Маркиза, выглядела как многие из моих парижских знакомых и сильно походила на Одиль: яркое платье с глубоким декольте, короткая стрижка, густо накрашенное лицо и вызывающий взгляд. И всё же, несмотря на очевидное различие, нечто в их чертах подсказывало, что передо мной сёстры. За их спинами угадывались ещё несколько человек, сидящих, прислонившись спиной к дверце и колёсам автомобиля. Все они, очевидно, находились в наркотическом опьянении, поскольку никак не отреагировали на моё появление. Старшая из сестёр одарила меня смущённым взглядом, и я вспомнил, что пришёл, как был, в пижаме. Однако я счёл, что обстановка не располагает к скрупулёзному соблюдению приличий, и строго произнёс:- У вас есть три минуты, чтобы погасить кальяны и покинуть помещение, в противном случае я не поленюсь сообщить жандармам о происходящем здесь. Запах доходит даже до моей квартиры, и вы глубоко ошибаетесь, если считаете, что я намерен терпеть здесь притон. По взгляду, который строго одетая девушка бросила на сестру, я понял, что она, вероятно, сама только что обнаружила хулиганку и пыталась воззвать к её совести и разуму – их голоса я и слышал сверху. Однако в тоне наркоманки не прозвучало раскаяния, когда она неохотно протянула:- Ладно. Сестра обняла ей одной рукой за плечи и повела внутрь; ощутив, как Маркиз трогает меня лапой за пижамную штанину, я опустил глаза и пожурил его:- Эх ты, слуга двух господ!Моя реплика в большей мере предназначалась уходящей девушке – я надеялся завязать разговор и больше узнать о происходящих здесь чудесах и, возможно, о ней самой. Но когда я, не дождавшись ответа от истинного адресата замечания, поднял глаза, взгляд мой натолкнулся на знакомые прутья решётки и, миновав это досадное препятствие, утонул в кромешной темноте гаража. В последующие дни я не раз вспоминал странное событие, гадая, кто же эти девушки, откуда они пришли и куда исчезли, стоило лишь отвести глаза. Призраки, феи, обитательницы параллельного мира, галлюцинации, вызванные запахом опиума, исходящим из совершенно реального притона, устроенного приехавшим на каникулы племянником хозяйки? Впрочем, от последней версии я отказался: мои сверстники предпочитали более сильные и современные наркотики, коих, к моему огромному сожалению, в последнее десятилетие создали великое множество. Пожалуй, единственным человеком, способным дать хоть какие-то ответы, был Венсан Дюмон, прежний жилец. Узнав у Широ его адрес, я некоторое время раздумывал: всё же странно явиться к малознакомому человеку с вопросом: «Месье, а не встречались ли вам две девушки в гараже под квартирой?» Однако мысли об этом не давали мне покоя, и я наконец решился. Дверь мне открыл сам хозяин. Выглядел он несравненно лучше: лицо посвежело и глаза глядели спокойно. Впрочем, увидев меня, он нахмурился. Мы обменялись дежурными фразами – он становился всё более насторожённым и даже не пригласил меня войти – я попытался перейти к делу:- Я хотел бы поговорить с вами о доме, в котором вы жили, и в котором сейчас живу я. Вы однажды сказали, что видели там кого-то…- Нет! – он резко подался назад. – Нет, я никого там не видел. - Но…- Нет, - повторил он. Послышались торопливые шаги и над плечом учителя возникла темнокудрая головка:- Милый, что такое? Здравствуйте, месье!- Ничего, всё в порядке, - Дюмон отстранил жену, разворачиваясь, чтобы захлопнуть створку, замер на секунду, глянул мне в глаза и бросил: - Берегитесь пожара. В следующий миг я уже стоял перед закрытой дверью. Что это было, угроза, предупреждение? Отчего Дюмон принялся всё отрицать, даже толком меня не выслушав? Впрочем ответ на второй вопрос мне ясен – я успел заметить округлившуюся фигуру мадам Дюмон. Похоже, у них действительно всё наладилось, а я пробудил ненужные воспоминания. Только дома я понял, кого мне напомнила незнакомка – или вернее, кто мне напомнил её. Тем временем, с моей соседки чудес оказалось достаточно: шумы окончательно вывели её из себя, и она решила вернуться в тесную, но тихую бабушкину квартиру. Я помогал носить вещи, когда до меня долетел обрывок разговора между матерью и дочерью, и я понял, что девочка не раз приносила Маркиза в дом вопреки его явному нежеланию следовать за ней. Признаться, я порадовался их отъезду: и не подозревал, что некий диверсант мешает Маркизу вернуться ко мне – и привести к той, кто всё чаще занимала мои мысли. Однако в начале осени бдительность Маркиза позволила мне вновь увидеться с его загадочной хозяйкой. К несчастью, встреча эта произошла в обстоятельствах, ничуть не располагавших к мирному общению. Прошло не более месяца, и я с ощущением дежавю проснулся от истошного крика Маркиза, мечущегося между моей кроватью и дверью. Как и в прошлый раз, я вскочил, не раздумывая; но теперь, стоило мне приотворить дверь, как кот проскользнул в щель и бросился вниз по лестнице. Я поспешил за ним, перепрыгивая через ступеньки: пролёт окутывали клубы дыма, а в лёгкие мгновенно ворвалась удушающая вонь горящей резины, краски и дерева. Решётка вновь оказалась отворена, и в слабых отблесках пожара я различил тела в знакомых позах и скорчившуюся у ворот тонкую фигуру: ноги уже не держали её, судорожный кашель разрывал горло, но моя незнакомка из последних сил пыталась отворить ворота. Я мгновенно пришёл ей на помощь: засов с трудом поддавался, но мне всё же удалось сдвинуть его и распахнуть створки. Я подхватил на руки опустившуюся бессильно девушку и вынес её на свежий ночной воздух, но взглянув на её бледное лицо, с тревогой понял, что она потеряла сознание. Опустив свою бесценную ношу на землю, я осторожно похлопал её по щекам, надеясь, что чистый воздух вскоре окажет целительное воздействие, и досадуя, что не храню дома ничего более эффективного. К моей несказанной радости, она быстро пришла в себя, и в обращённом на меня взгляде я прочёл искреннюю и горячую благодарность, позволившую почувствовать себя героем. Однако тут же лицо её исказилось тревогой и, приподнявшись в моих объятьях, она резко показала мне за спину, вымолвив лишь:- Там…И тяжело закашлявшись. Её отчаянный жест заставил меня вспомнить об оставшихся внутри людях, я осторожно разжал руки и бросился назад, намереваясь вынести стольких, скольких смогу. Однако первым мне под ноги попался Маркиз, я кинулся за котом, опасаясь, что он задохнется – и оказался на лестнице. Обернувшись, я увидел закрытую решётку, а выбежав на улицу - ровную стену, затянутую буйными джунглями неподвижных, чёрных в лунном свете плетей плюща. Моя чудесная незнакомка тоже исчезла, и мне оставалось только надеяться, что здоровье её не пострадало, и что я ещё увижу её. А также, что кто-то подоспел на помощь оставшимся в гараже людям – хотя, признаться, я чувствовал глухое раздражение при мысли о том, что их пагубное пристрастие могло стоить жизни моему прекрасному видению. Пожар – вот о чём меня пытался предупредить Дюмон: сам он, видимо, ничего не смог сделать или просто испугался…Мысли о ней настолько занимали меня, что несколько дней я провёл как лунатик, мало интересуясь происходящим вокруг. Из этого отрешённого состояния меня вывел цветочный горшок, пролетевший на расстоянии вытянутой руки и разбившийся о дно огромного мусорного бака. Я очнулся и понял, что стою под домом, а наверху квартирная хозяйка вытягивает руки с новым снарядом. - Что вы делаете?! – воскликнул я. - О, простите, я вас не заметила, - испугалась она. – Я выбрасываю эти ужасные горшки. Здесь жила моя тётка. Старуха на днях умерла, и я могу наконец избавиться от её балконной оранжереи и сдать этот этаж. Кстати, если хотите, можете переехать сюда. «Какая такая тётка?» - едва не спросил я. Потом вспомнил, в каком доме живу, и решил ничему не удивляться. - Благодарю, но меня устраивает нынешняя квартира, - сухо ответил я. - Однако, если цветы вам не нужны, я заберу их. - Пожалуйста, - пожала плечами мадам Дютри. – Поднимайтесь, дверь открыта. На втором этаже оказалось чисто, светло и уютно; следующие полчаса я был занят размещением растений на своей лестничной площадке. Когда я выносил уже последний горшок, взгляд мой упал на пожелтевшую фотографию, стоящую на комоде поверх кружевной салфетки тонкой работы. И сердце моё замерло: со снимка глядела моя незнакомка, а на коленях у неё – ошибки быть не могло – с гордостью восседал Маркиз. - Кто это? – выдохнул я, услышав шаги хозяйки. - Это она, моя тётка, - ответила она. – Тут она ещё до падения. Потом-то она долго не могла сидеть, не то что ходить, и с тех пор часто болела. - Она вышла замуж?- Нет, что вы, - фыркнула хозяйка. – Кому нужна такая жена… А прожила столько лет! И всё это время я вынуждены была ухаживать за ней и за её цветником… Одно мучение такая жизнь… Моя мать вон умерла рано… хотя моя мать сама виновата, - и она со вздохом отвернулась. Только тем огорчением, что я испытал при этом разговоре, можно объяснить следующий жест: я схватил рамку и спрятал её под рубашку, и лишь затем осознал, что творю. Но мысль вернуть украденное так и не посетила мою голову. Найдя место для последнего цветка, я опустился на верхнюю ступеньку, тяжело опёрся спиной о стену и достал фотографию. Что же это?! Неужели я спас её лишь для того, чтобы она влачила подобное тягостное существование? О, такая несправедливость вполне в духе мироздания! Но нет, я не собираюсь сдаваться, я должен увидеть её снова, я должен всё исправить!Но кончился отпуск, и вновь меня затянула рутина; глядя вечерами на её портрет, переживая вновь и вновь краткие, но волнующие минуты нашей встречи и сожалея о том, что завершилась она прежде, чем мы смогли перемолвиться хотя бы парою слов, я не сразу осознал другую потерю: исчез Маркиз. Страшнее всего было подумать, что он погиб в том пожаре, приведя меня к хозяйке, однако эта самая горькая возможность была и самой вероятной. Я вскакивал на каждый шорох, однако раз за разом это оказывались голуби либо моё разыгравшееся воображение. Пока однажды, душной сентябрьской ночью, в которую я оставил окно открытым, не случилось то, чего я давно уже подспудно боялся: по пути ко мне Маркиз сорвался с карниза. Я очнулся от раздирающего слух скрежета когтей по металлу и от короткого кошачьего вскрика; мгновенно угадав, что произошло, я бросился к окну. Белое тельце словно светилось на фоне поросших травой камней внизу; отчаянно надеясь, что он успел перевернуться в воздухе и упал на лапы, я поспешил на улицу. Спустившись, я увидел, что кот идёт мне навстречу, но вид у него был неважный. Я аккуратно взял его на руки и отнёс наверх, устроив в кровати на свёрнутом удобно одеяле. Когда Маркиз не отказался от принесённого блюдца сметаны, я вздохнул с облегчением: похоже, мой друг отделался испугом. Я сидел рядом, пока он не заснул, затем выключил свет и расположился на любезно оставленной половине кровати. Проснулся я поздним утром – очевидно, организму потребовалось возместить ночные треволнения. Маркиза на прежнем месте не оказалось, и я ощутил лёгкое беспокойство. Одевшись, я заглянул под кровать и в ванную, но нигде его не обнаружил. Беспокойство переросло в тревогу: я понял, что не закрыл комнату, и с ужасом вспомнил, что кошки ищут тёмное место, чтобы умереть. Я бросился вон и поспешил вниз по лестнице, и лишь на последней ступеньке осознал, что вновь вижу решётку отворённой, а из гаража льётся свет. Но не это заставило меня замереть: внутри кто-то тихо плакал. Я беззвучно вошёл и увидел на табурете в углу мою незнакомку, всхлипывающую, спрятав лицо в ладонях. Тут же нашёлся и Маркиз, встревоженно шерстящий белым боком тёмно-синюю юбку хозяйки. Я подошёл ближе и сочувственно спросил:- Что случилось, мадмуазель? Могу ли я чем-то помочь?Девушка отняла руки от залитого слезами лица и поспешила выпрямиться и промокнуть глаза платком:- О нет, месье, со мной всё в порядке. Я… я всего лишь очень устала, - она взглянула на меня и ахнула: - Вы! Я помню вас, месье! Вы вынесли меня отсюда в прошлом году, когда случился пожар… Но куда вы исчезли затем?! Нет, не подумайте, что я вас укоряю, вовсе нет, напротив, я хотела вас поблагодарить. Отец сказал, что друзей моей сестры уже было не спасти, да и сама она выжила лишь чудом. Но, боюсь, мы всё равно её потеряем, она уже никого не слушает, лишь вам тогда удалось повлиять на неё, пусть и ненадолго… Простите, - спохватилась она, неловко улыбнувшись. – Мои тяготы ничуть вас не затрагивают. - Отчего же, - горячо возразил я. – Если есть что-либо, что я могу совершить, чтобы высушить ваши слёзы, скажите, и я сделаю это с радостью!Она зарделась смущённо и опустила взгляд, и сразу же на ум ей пришёл очевидный вопрос, заставивший её вновь поднять на меня прекрасные глубокие глаза:- Месье, но откуда же вы пришли?- Со второго этажа, - ответил я, улыбаясь. - Вероятно, вы ангел, сошедший со страниц Библии, - с лёгкой иронией заметила она. – Поскольку на втором этаже библиотека. Я рассмеялся подобному предположению и покачал головой:- О нет, я всего лишь простой смертный, - я предложил ей руку, на которую она оперлась с благодарностью, поднимаясь, и кивнул на следующего за хозяйкой кота. – Если и есть во всей этой истории чудесное существо, то это Маркиз. - Месье, вы назвали имя моего питомца, и продолжаете утверждать, что в вас самом нет ничего чудесного? – с очаровавшей меня логикой спросила она. В тот же миг я понял, что сдался без боя взгляду этих глаз и заранее готов согласиться с любым утверждением. Однако что-то во мне требовало и её приобщить к творящимся в этом доме чудесам, и я предложил:- Идёмте со мной, и вы убедитесь сами, что на втором этаже моя квартира. Девушка задумалась на миг, а в следующий уже решительно кивнула. Сад её очаровал, она с детским восторгом перечисляла названия цветов и восхищалась их красотой. У окна она на миг замерла и задумчиво произнесла, глядя во двор:- Я шла сюда, но в гараже нахлынули воспоминания… Я часто ходила наверх после того, как встретила вас, пыталась понять… И я привыкла, покидая библиотеку, бросать взгляд во двор. Несколько лет назад я стояла здесь же и думала. Мысли мои были невесёлыми: отец работает врачом, часто его будят посреди ночи звонки пациентов, и он несётся к ним сквозь темноту в этом ужасном автомобиле… Я так боюсь за него! Он обещал, что прекратит поездки, когда найдёт ученика или компаньона, но он так требователен… И сестра… я думала о сестре… и вдруг увидела в окне дома напротив пожилую даму, улыбнувшуюся и помахавшую мне рукой. Я улыбнулась и помахала в ответ, и мне стало легче, сама не знаю, отчего. И лишь потом я поняла, что в доме напротив живут две юные сестры… странно, не правда ли? – порывисто обернулась она ко мне. – И вы…- Странно, - согласился я, подходя ближе и беря её за руку. – Странно и чудесно, и разве не прекрасны эти чудеса, если они помогли нам встретиться?Она улыбнулась и кивнула, смутилась собственной смелости и попятилась к лестнице:- Пожалуй, мне пора уже идти, отец должен скоро вернуться, а обед ещё не готов. Она резко развернулась, и вдруг словно запнулась, взмахнула руками, вскрикнув – и в последнюю секунду я успел подхватить её, удержав от падения вниз по ступенькам. - Маркиз! - воскликнула девушка. – Вечно он крутится под ногами!

Я собирался уже выругать кота, но не смог произнести ни слова: он смотрел на меня с таким облегчением и благодарностью, словно… впрочем, отчего же «словно»? Я действительно спас его хозяйку. Сначала от гибели, а затем, когда всё повернулось не так, как нам с ним хотелось – и от тяжёлого увечья. О, я знаю, что Маркиз не желал ей зла, отнюдь! Не его вина, что любимая хозяйка шагнула к лестнице, глядя в окно и думая обо мне, и потому не заметила кота, стремящегося отвлечь её от печальных мыслей. Но отважный друг смог вновь привести меня, чтобы я раз и навсегда изменил её судьбу. Дорога была долгой, но, право же, ради той, что ожидала нас, мы оба готовы были повторить пройденный путь ещё тысячу раз. Я взял Маркиза и подал его хозяйке, а затем поднял и её на руки, и с величайшей осторожностью принялся спускаться по лестнице. - Что вы делаете! – воскликнула моя фея. – Если отец увидит…- Если он увидит, - подхватил я, - надеюсь, это побудит его серьёзно отнестись к моему предложению руки – а сердце и так уже вам принадлежит. Она покраснела, но не возразила ничего и предпочла спрятать лицо в пышной шубке кота. Впрочем, слова нам были и не нужны: последняя ступенька осталась позади, а наша история – только начиналась.