ПроявлениеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Сегодня круглая дата — ровно десять лет назад я остался один, лишившись родных мне людей, и сегодня вспоминаю те события. Хотя, за десять лет вряд ли был день, когда я не вспоминал и не прокручивал в голове то, что произошло. Безусловно, случившееся обусловило мою дальнейшую жизнь. Если моё существование после можно назвать жизнью. Но это другая история, сейчас хочу рассказать, что же случилось ровно десять лет назад. Здесь, в небольшом городе на севере страны, я родился и вырос. Постараюсь воспроизвести события того дня как можно более последовательно и точно, насколько это может сделать главный персонаж и повествователь в одном лице. Мне исполнилось тогда двадцать четыре года. Институт пришлось бросить из-за тяжёлой финансовой ситуации в семье, днём я работал в местной страховой конторе на полставки, а ночью подрабатывал водителем такси. Денег едва хватало на жизнь. Жил с младшей сестрой и матерью. Мать долго и тяжело болела, значительная часть зарабатываемых денег тратилась на лечение. Дорогостоящие процедуры и лекарства, оплата услуг приходящей медицинской сестры — главные статьи расходов. На оставшиеся деньги и жили мы с сестрой.  Каждый раз я просыпался с чувством тревоги за мать, представив, какие ещё мучения выпадут на её долю в этот день. Я умывался, быстро завтракал и уходил на работу до глубокой ночи. Уходил, а мать проводила весь этот день в борьбе с болью за свою жизнь. Среди ночи часто слышались её крики. Крики терзали душу, но помочь не мог почти ничем. Стыдно признаться, но, уходя поутру, испытывал облегчение: я боялся матери, того, с чем ей приходится жить. Боялся смерти, которая поселилась по соседству, и ждала своего часа. Её дыхание звучало в тяжёлых вздохах больной матери. Несколько дней кряду шли дожди, тучи казались металлическими, со свинцовым отливом. Они заглядывали в окна домов, впуская внутрь свои бесформенные тени; пустая комната наполнялась серыми молчаливыми гостями. Я сидел в кресле, слушал равномерный шум дождя, с редкими раскатами грома, полностью отдав себя во власть самого мрачного настроения. Сестру мне удалось отправить в летний лагерь. Один знакомый студент-педагог работал там вожатым и помог оформить льготную путёвку. У матери участились припадки, ранее использовавшиеся средства уже не давали эффекта. Доктор принял решение положить её в госпиталь и применить наиболее радикальные методы лечения. Он так сказал мне. Но я понял, что болезнь дошла до финальной стадии развития, и счёт пошёл на дни. Раз за разом я вспоминал, как мать подозвала меня перед тем, как её увезли в больницу, и сказала: «Жаль, что я не увижу, как будешь жить ты и твоя сестра, и не смогу порадоваться за вас». Каждый раз эти слова вставали комом в горле, болезненно сжимали сердце. Хотелось упасть на пол, дать волю чувствам, и что есть сил рыдать. Хотелось целовать ей руки и говорить, что никуда она не уходит, что она поправится и ещё будет нянчить моих, а потом и сестринских детей. Только разум твердил, что все уже решено, и вся боль сказанного матерью повисла в воздухе, не найдя ни того, кто эту боль утешит, ни того, кто за неё ответит. Тем временем уже совсем стемнело, пора было на смену в такси. Пройдясь несколько раз по пустой квартире, вышел на улицу. Дождь не переставал, порывистым ветром его сносило в сторону. Я накинул капюшон и пошёл в сторону центра под едким светом уличных фонарей. Свет на лица прохожих падал таким образом, что они казались мне зачем-то пробудившимися и разгуливающими по улицам города мертвецами. Наконец, дошёл до таксопарка и оказался в теплом кабинете, где нужно было взять ключ от машины и расписаться в ведомости. Обычно там дежурил сторож, но сегодня его почему-то не было. На столе лежала записка: «Адам, если нелёгкая погнала тебя таксовать в такую погоду, то бери ключ в десятом ящике, твоя машина в ремонте. И да хранит тебя Господь!». Порывшись в десятом ящике, я извлёк оттуда ключ и вышел, а спустя пять минут ехал за первым клиентом. Ну и рухлядь мне дали, ворчал я про себя, когда при переключении передач коробку заедало. С нескольких попыток, с ужасающим скрипом удавалось включить нужную передачу. Машина дребезжала и скрипела, как могла, и я надеялся, что закреплённый за мной автомобиль скоро починят, и более не придётся садиться за руль этой колымаги. Чтобы хоть как-то скрасить поездку, нашёл в бардачке старую кассету и включил её. Заиграла какая-то старомодная заунывная песня. О чём песня, сложно было разобрать из-за хрипа колонок и тарахтения двигателя. Слушать было невозможно, вынул кассету и бросил туда, откуда взял. Мыслями я был с матерью, представлял себе, как она там, одна в больничной палате, окружённая чужими равнодушными людьми. Я должен быть с ней все эти дни, сидеть рядом. Но страх сковывал, страх перед тем, как сильно она изменилась, и как изменится ещё. Смутное чувство вины перед ней так же не позволяло присутствовать. Ехал я на самый конец города, в район, сплошь застроенный большими красивыми коттеджами. В дневное время мне нравилось здесь бывать: свежий лесной воздух, безмятежный шум деревьев, несколько живописных прудов. Но сейчас это место казалось жутковатым: воздух пах ночной тревогой, шелест листьев звучал как будто зловеще, в пруду отражалась луна, верная спутница всех тёмных дел. Красивые коттеджи напоминали скорее безвкусные замки времён средневековья, за стенами которых творилось бог знает что. В одном из таких замков и ждал меня припозднившийся клиент. Я остановился у ворот, дважды посигналил. В доме свет горел во всех окнах, но никого в них видно не было. Подождав минут пять, я решил выйти из машины. Дождь лил сильнее прежнего. Ботинки сразу увязли в грязи. Тут раздались шаги по асфальтированной дорожке. Затем открылась калитка, из которой вышел человек в чёрном кожаном плаще. Он, не говоря ни слова, прошёл мимо меня и сел на заднее сиденье такси. Вслед за ним сажусь за руль и, не успев спросить пункт назначения, получаю от пассажира листок с написанным на нём корявым почерком адресом. По спине пробежал холодок, ведь ехать предстояло в госпиталь, тот самый, где сейчас находится мама. Молча смяв листок, я тронулся. От дождя дорогу кое-где размыло, и пару раз я чуть не застрял. Встать в грязи на краю города среди ночи с этим человеком в чёрном было последнее из списка того, чего бы я сейчас желал. Наконец, после манёвров среди луж и грязи на грунтовой дороге, удалось выехать на асфальт. Тишина была совершенная, только порывы ветра с дождём, да шум двигателя и скрип тормозных колодок создавали хоть какой-то живой фон нашей поездке. Пассажир закурил сигарету, лишь её тлеющий уголёк напоминал о его присутствии. Лица его я разглядеть не успел ни когда он прошел мимо меня, ни когда чиркнул спичкой, зажигая сигарету.  По пути то и дело встречались автомобили у обочины и в кювете. Ехать следовало осторожно, и я сбросил газ, тем более что старая машина не вызывала особого к ней доверия. Продолжали молчать. Да и вряд ли я хотел с ним беседовать. Кем был этот человек и зачем он направлялся в госпиталь среди ночи? Попасть в это время к кому-то из пациентов невозможно. Может быть, он там работает. Или же пассажир не знает точного адреса, а госпиталь использует как ориентир. Едва докурив сигарету, он закурил следующую. На этот раз я успел мельком разглядеть его, когда он поджигал спичку. Высокий ворот чёрного плаща скрывал большую часть его бледного и, как казалось, болезненного лица. Чёрные очки выделялись на фоне бледной кожи. Я открыл окно, дав сладковатому дыму выветриться. Ночной воздух с брызгами дождя приятно увлажнил лицо. Спустя пять минут показались огни госпиталя, который располагался в старом пятиэтажном здании. Даже при слабом свете фонарей по периметру можно было хорошо разглядеть, в каком состоянии находился госпиталь: на обсыпающемся местами здании виднелись глубокие трещины, иные из них начинались прямо из фундамента. Остановившись у парадного входа, я доложил, что мы прибыли в пункт назначения. Возникла минутная пауза, после чего пассажир достал пару купюр, молча протянул их мне и так же молча вышел из машины. Проводив его взглядом, я некоторое время сидел в машине и думал, как в каких-нибудь ста метрах и через несколько стен от меня, лежит мама. Лежит на жёсткой больничной койке и думает о разных вещах: о прожитой жизни, о неизбежной скорой смерти, о том, как сложатся наши с сестрой судьбы. Надеюсь, что в этот поздний час она просто спит, не ощущая ни боль, ни тревогу. Совсем уже забыв про странного клиента, я выехал с территории госпиталя. На пустынной дороге имел неосторожность разогнаться, за что и поплатился. Шины были наполовину стёрты, а автомобиль реагировал на движение руля подчас непредсказуемо. Машину начало заносить вправо, и на мокром асфальте я полностью потерял управление. После двух или трёх переворотов машина оказалась в обочине, в луже густой грязи, которая и погасила скорость движения. Сколько времени я провёл без сознания — не могу сказать. Очнулся от резкой боли в лобной части головы. Глаза заливала кровь из ушибленного места. Слева от этого участка дороги шло строительство, и потому на обочине то тут, то там, были подготовлены кучи с землёй, песком, глиной. Сильный дождь замесил все это в одну большую и вязкую субстанцию, при попадании машины в которую я ударился головой о руль. После того как очнулся, я осмотрел себя на предмет наличия травм. Кроме раны на голове повреждений не было, мне очень повезло. Тем не менее, тело ныло ужасно. Выбравшись на дорогу, я сумел остановить проезжающее мимо такси. Водитель был мне знаком, он работал в том же таксопарке. Увидев меня, грязного, мокрого, с окровавленной головой, он напугался не меньше моего. Расспросив о случившемся, он развернулся и решил везти меня в госпиталь. Да, в тот самый. - Чёрт возьми, почему эту рухлядь до сих пор не пустили под пресс?! На ней не то, что себя, и других запросто можно угробить! Я бы не сел за руль этой машины, она ведь в аварийном состоянии! — сокрушался мой шофер. Очень скоро я утомился от его болтовни и попросил о тишине. Он не обиделся, списав это на усталость и шок после аварии. Оставил меня водитель у входа в госпиталь, где я с час назад высаживал того человека в чёрном плаще. В приёмной меня встретила сонная медсестра, наскоро осмотрела и выписала направление к дежурному врачу. Поднявшись на третий этаж, я некоторое время бродил, пытаясь отыскать нужный кабинет. Наконец, отыскал его и вошёл внутрь. Пожилой врач велел умыться. Затем обработал рану перекисью водорода, перевязал голову и отправил отдыхать, настоятельно порекомендовав два дня отдохнуть дома. Проходя мимо отделения стационара, я остановился у стенда, на котором были указаны все пациенты, находящиеся на лечении. Поискав глазами, я увидел в нижнем левом ряду фамилию матери. Палата 202. С минуту я колебался, но все же решился хоть одним глазком взглянуть, как она там. Двери в отделение были не заперты, и я вошёл внутрь. Миновав десятка два палат, нашёл номер двести два. Остановившись, долго всматривался в темноту комнаты. Когда глаза мои достаточно привыкли к отсутствию света, понял, что внутри в палате пусто. Я был в недоумении. Как это возможно? Где она могла быть? Возможно, на процедурах? Но почему в столь поздний час? Я посмотрел на циферблат часов на запястье — ровно час ночи. Постояв в нерешительности, я пошёл к выходу в самых неопределённых чувствах. Догадки и предположения теснились в голове как пчёлы в тесном улье, то вытесняя друг друга, то объединяясь в своём монотонном жужжании. Голова болела, а мыслительные способности значительно ослабели. Я никак не мог прийти к какому-то определённому умозаключению. В конце концов, решил вернуться утром и все выяснить, а сейчас ехать домой и постараться хорошенько поспать. На улице по-прежнему шёл дождь. Чтобы не намочить повязку на голове, я натянул ветровку поверх. На дороге минут пятнадцать ждал хоть какой-нибудь проезжающей машины. Но желающих кататься в такую погоду немного. Наконец, вдали блеснули фары автомобиля. По мере его приближения сумел рассмотреть фирменную цветовую раскраску местного такси. Машина остановилась, и я с удовольствием забрался в сухой и тёплый салон. Подсветка не работала, и внутри было темно. Я назвал адрес, и мы поехали.  Голова гудела от удара, все тело ныло от нескольких переворотов в машине. Неудивительно, что мысли никак не удавалось привести в порядок. Я старался не думать ни о чём, решив оставить решение вопроса с разбитым такси и местонахождением матери наутро, которое, как известно, мудрее вечера. Водитель чиркнул спичкой и закурил. Черты его лица показались мне знакомыми. Тишина в салоне и сладковатый дым вызвали в памяти ощущение дежавю. Я склонил голову к стеклу, и медленно глаза начали слипаться. Полоса тускло освещённых улиц из окна автомобиля стала моим проводником в сон. Я наблюдал, как стою в кабинете у начальника и пытаюсь объяснить, как попал в аварию. Формально вина за разбитый автомобиль лежала на мне. Никто в меня не въехал и под колёса не бросился. А неисправность автомобиля ещё следовало доказать. - Кто тебя заставлял садиться за руль этой машины? Что мешало осмотреть резину, поднять капот, а? Если ты выехал на ней, значит, ты и только ты несёшь ответственность за машину! — кричал начальник, распаляясь и краснея с каждым словом. — И не смей мне ничего говорить про дорожные условия. Я знаю, что шёл дождь, кое-где был даже туман. Это не оправдание! Никто не заставлял тебя гнать как сумасшедшего, пассажир не самоубийца, потерпел бы. Ездить нужно уметь! Я знаю, что днём ты работаешь в другом месте. Уснул наверно за рулём, а? Признайся. Так или иначе, ты возместишь мне стоимость ремонта. И заплатишь компенсацию за простой. Я хотел возразить, но, как часто бывает во снах, не мог произнести ни слова. Начальник продолжал свою тираду, но звук голоса становился все тише, а он сам и его кабинет становились неразборчивыми — на смену приходил другой фрагмент. В нём я уже находился в своей комнате. Рядом никого, квартира абсолютно пуста — ни мебели, ни моих вещей, ни вещей матери и сестры. Абсолютная пустота, голые стены с оборванными обоями и нарисованными на них каракулями. Я лежал в кровати и у меня сильно кружилась голова. Кровать то и дело крутилась то по часовой стрелке, то против неё. Я пытался встать, но ничего не выходило. Сбросив одеяло, увидел, что одет в больничную пижаму. Вдруг кровать остановилась, и я услышал звонкое эхо приближающихся шагов. Как выстрелы они звенели в голове, с каждым разом все громче. Дверь в комнату медленно приоткрылась... В этот самый момент я проснулся от громкого хлопка дверью. Это водитель такси вышел из машины. Я протёр глаза и осмотрелся. Куда он меня привёз? Ряды высоких деревьев, образующие густой, тёмный лес по левую сторону, рядом небольшой пруд со сгнившим деревянным мостиком, и двухэтажный каменный дом, окружённый узорчатым забором из металлических прутьев. Не верилось, но это тот самый дом, откуда я забирал клиента перед аварией! Зачем мы здесь? Почему водитель не повез меня домой, а поехал на другой конец города? Я ещё раз протёр глаза, наивно рассчитывая, что когда открою их, то увижу свой дом, а не этот, появление которого можно списать на усталость и зрительный обман. Но нет, моё местоположение не изменилось, а декорации вокруг стали только более реальны. Я вышел из машины и увидел шофёра, который открыл калитку дома и скрылся внутри. Я пару раз его окликнул, но без результата. Ничего не оставалось, только идти за ним в дом. Шлёпая по грязи, я преодолел путь от машины до забора и отворил калитку — она была не заперта. Сейчас удалось лучше разглядеть дом. Стоял он посредине участка земли, имел необыкновенно высокую остроконечную крышу. Построен был из белого кирпича, который местами покрылся чёрным грибком. Рядом росло высокое дерево, которое распластало свои тонкие ветви по крыше. Все окна завешаны тёмно-синими шторами, сквозь которые пробивался свет ламп и ночников. Я поднялся на крыльцо и постучал. Никто не открыл, и я повернул ручку двери в надежде, что она не заперта. Действительно, дверь открылась, и я вошёл внутрь. Передо мной длинный коридор с приоткрытой дверью в конце, за дверью горел свет. Неуверенной поступью пошёл к двери. Когда я открыл её и вошёл, то попал в слабоосвещённый просторный зал. Посередине находились три гроба, установленные на подножках. Один маленький, обитый красным бархатом; другой побольше; третий же был тёмно-синим и прислонён к стене так, что видна была мягкая внутренняя обивка белоснежно-белого цвета. «Что тут происходит?», — спросил я себя. Осторожной поступью стал подходить ближе. Сердце бешено колотилось, голова разболелась сильнее прежнего, и в висках стучала кровь. Когда я подошёл к ближайшему из гробов и увидел, кто находится внутри, то едва устоял на ногах, ведь в нём лежала моя мать! Бледная, с зачёсанными назад блестяще — чёрными волосами в темном платье. Нос её заострился, лицо осунулось, глаза впали. Отшатнувшись, взмахивая в воздухе руками, чтобы удержать равновесие, я упёрся в рядом стоящий гроб. Ужасу не было предела, когда в этом маленьком гробу я увидел свою сестру. Её посеревшее лицо не имело никаких признаков жизни, но я, как помешанный, бросился к ней, тщетно пытаясь нащупать у неё пульс. Она была мертва, как и мать. Два самых близких мне человека лежали рядом, устремляя взгляд потухших глаз куда-то в потолок, к огромной, заросшей паутиной хрустальной люстре. Первые минуты я как в помешательстве осматривал дом, пытаясь найти кого-то ещё. Не обнаружив никого, я сел на пол у двух гробов и сидел, взявшись за голову, не давая себе отчёта, что происходит. Просидев так некоторое время, я услышал глухие шаги. По лестнице со второго этажа спускался человек, разглядеть его лицо не удавалось. Но по одежде, походке, силуэту, можно было догадаться: это тот самый человек, которого я забирал на такси, он сюда же меня и привёз. Вскочив на ноги, я в ярости бросился к нему. Когда он опустил воротник пальто и ступил на освещённое пространство, я замер, разглядев его лицо. Разум и чувства отказывались понимать и верить в то, что здесь происходит. Человек этот — моя копия, клон, двойник — как угодно. Только он старше лет на десять, с тяжёлым взглядом и оттенком горьких страданий в выражении лица. Он молча прошёл мимо, взял третий гроб у стены и положил его на пол. Следом произнёс:- Сегодня ты потерял двух людей, любящих тебя людей. Они любили тебя без памяти, любили за то, что ты есть. Мать ты убил равнодушием, своей холодностью. Ей, как никогда, нужна была твоя поддержка и участие, а ты уходил, всегда придумывая глупые оправдания. Сестру ты сбыл с рук на лето, доверил её жизнь почти незнакомому человеку — смотри, что ты наделал! Тебе лучше будет лечь в третий гроб. Ты не представляешь, сколько придётся тебе страдать. На последних словах он открыл крышку гроба и лёг в него, скрестив руки на груди. Не вспомню сейчас, где и когда я очнулся и что делал. Мне сообщили, что мама умерла той самой ночью, за два часа до моего приезда в госпиталь. Она просила позвать меня, но дозвониться до меня не получилось, и дома меня тоже не было. Моя сестра погибла той же ночью в лагере, пав жертвой несчастного случая и халатности вожатых. Надо ли говорить, что через несколько лет, по стечению неких обстоятельств, дом достался мне, и я живу в нём до сих пор. Что произошло в нём, что видел и слышал — не возьмусь сейчас анализировать. Факт, что в тот день я лишился двух любимых людей. Иногда я думаю, что действительно, лучше бы в ту ночь умер и я. Умер вместе с ними.