Просто чудо, что живы осталисьСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Просто чудо, что живы остались и еще один братик Юра.

Мотороллер лег на бок и по гальке стал быстро скользить вместе с нами вниз и тут видим, что сверху на нас несётся грузовик.

Фото из интернета. Это случилось на этом участке дороги, тогда не были срезаны холмы , дорога была много уже и засыпана гравием. И компрессорной станции тогда тоже не было.
Ранее: Как я пасла гусей и индюков на немецком хуторе.

Мать собиралась в роддом, оставалось месяца два, когда отец купил мотороллер «Вятка. Сколько восторга было, особенно у мальчишек. В первый же день мы все просили покатать нас, но так как это всё же транспортное средство и ими больше управляют мужчины, то первыми отец посадил мальчиков. Витю поставил перед собой, а Толик сел на заднее сиденье.

Фото из семейного Архива. Я на мотороллере позже описанных здесь событий.
Второй круг был наш с Томой. Тому тоже отец поставил перед собой, а я села на заднее сиденье. Какое оно было мягким! Не то, что на его козлике, на котором мне приходилось с ним ездить и на котором он меня однажды потерял. А случилось это так. За какой-то надобностью надо было съездить с ним с Черняевки до Дома отдыха. Из дома он выезжал уже хорошо выпив, но доехали благополучно.

Когда же возвращались, то отец, чтобы меня меньше трясло на камнях, которой была вымощена дорога, ехал по обочине, но колдобины встречались и меня подкидывало сильно, а сиденье жесткое, железное. На одной такой колдобине меня скинуло и, чтобы меня не тащил за собой мотоцикл или не попасть под его колесо, я отпустила руки, а отец уехал. Сколько я не кричала ему вслед, он не услышал.

Фото из интернета. Почти на таком мотоцикле отец потерял меня по дороге.
Конечно, я не стала сидеть и ждать, когда отец обнаружит пропажу. Пошла вперед, я ведь дорогу знала. Отец вернулся ко мне, когда я уже входила в село. Но тогда обошлось, и никто не пострадал. В этот раз отец повез нас в сторону холмов. Тогда только начинали асфальтировать трассу Ташкент – Алма-Ата, дорога была засыпана гравием.

Въехав на самую высокую точку, отец развернул мотороллер, чтобы ехать назад, но мотороллер занесло, он лег на бок и по гальке стал быстро скользить вместе с нами вниз и тут видим, что сверху на нас несётся грузовик. Отец ничего не может сделать, я тоже пытаюсь ухватиться за что-нибудь, но под руки попадаются только камушки, а мотороллер юзом идёт вниз и никак не хочет остановиться.

Но грузовик, проехав прямо по моим волосам, останавливается внизу холма. Водитель бежит к нам. Мы уже перестали скользить и пытаемся как-то освободиться от мотороллера, который прижимает ноги отца и мои к дороге. Водитель помогает поднять его, ставит на колеса и подножку. Помогает подняться отцу, Тома уже стоит рядом, а я сижу и рассматриваю свои, оставшиеся на гравии, волосы. Не все, конечно, но остались. Водитель рассказывает, как он испугался и уже думал, что всех раздавил, что счастлив таким исходом.

Конечно сейчас это я передаю своими словами, но тогда я слышала только его кудахтанье и причитания про страх, тюрьму, семью, детей и всякое, что говорится в таком случае. Но мне было как-то не до его переживаний, которые я осознала потом, а то, что у Томы и отца кровь. Отец поранился сильнее всех. У себя я еще травм не замечала.

Когда поднялась, то осмотрели Тому, у неё содрана кожа от ладоней до локтя, на лбу ссадина. У отца тоже кожа содрана до локтя, но очень сильно. Водитель предлагает отвезти нас в медпункт, но отец упрямится и говорит, что всё в порядке и мы сами доберемся до него. Я тоже прошу отца послушать водителя. , но он стоит на своём. С водителем распрощались, уверив его, что доберемся сами и здесь недалеко.

В медпункте обработали Томины ссадины и ранки, перебинтовали руку, а отец отказался, сказал, что дома рану промоет, не болит ничего у него. Дома я развела марганец, промыла ему пораженные места, присыпала стрептоцидом. Сделала мазь, замазала и перебинтовала. Тогда и обнаружила, что у меня на ладони у большого пальца кусок кожи выдран. Тоже марганцем обмыла, посыпала стрептоцидом, замазала мазью и забинтовала.

Потом делала всем ежедневные перевязки, пока в них не отпала надобность. Отец себя еще долго неловко чувствовал, а мать постоянно напоминала ему о плохом танцоре, которому всё-время что-то мешает. У меня до сих пор то место на ладони синеет на холоде.

Пришло время матери рожать, и я пошла с ней в наш медпункт, где было оборудованы места для рожениц. Она на тот день была единственной роженицей, но и одна фельдшер. Может поэтому я тоже оказалась в родильном зале, конечно сам процесс родов я не видела, да и не хотела, мне было бы стыдно смотреть не туда, куда надо, а когда что просили принести, то приносила и подавала.

Мне первой показали братика. Он был мокрым, скользким, в белых пятнах на голове, с жидкими волосиками, но голос подал такой громкий, что все засмеялись. Юра стал четвертым братиком и шестым ребенком в нашей семье.

Потом я приносила матери передачи, там же нянчила ребенка, пеленала его пока мать спала, затем бежала домой помогать Анне Ивановне, которую взяли в дом няней на то время пока я была на хуторе и на первое время помочь матери после родов.

Женщина была уже в возрасте и нам очень понравилась. Мы с удовольствием ей помогали по дому, приносили воду, дрова для печки во дворе. , мыли полы, посуду, гуляли с ребенком. Делали почти то же самое, что и раньше, только со школы уже не надо было так бежать домой. Мать меньше била меня, а это делать она очень любила. По поводу и без повода - ремень прут, просто кулаками по голове и за волосы таскала.

Я делала всё, чтобы в школе никто не узнал, что мать меня бьет. Старалась молчать в это время, хоть и больно было. Почему-то было очень стыдно, а когда она избила меня на глазах девочки из другого класса, с матерью которой она подружилась, то я не знала, как себя вести. Хотелось просто умереть. Несколько дней ходила в школу, опустив глаза, думала, что все знают о моём позоре. Но со временем никто мне не напоминал об этом и всё вошло в норму.

Жалко, что Анна Ивановна не задержалась у нас надолго, пока мать была в роддоме, отец стал приставать к ней, поэтому она старалась не оставаться наедине с ним и всегда окружала себя детворой. Павлика так вообще от себя не отпускала, но и то, что он был её любимцем она не отрицала. Он у нас был таким хорошеньким и ласковым мальчиком.

Фото из семейного архива. Отец с Павликом. 1959 год.
Когда Юре было около трех месяцев, Анну Ивановну знакомые позвали в Ташкент на работу, и она уехала от нас. Я потом встречалась с ней, когда мне было четырнадцать и пятнадцать лет, на Госпитальном рынке в столовой, где она работала посудомойкой.

Она всегда была рада нашей встрече, а чего уж было говорить обо мне. Не покормив меня, она не отпускала. Просила приходить еще, а я бы и рада, но понимала, что она снова будет кормить меня и жалеть, а я ведь приходила в столовую не ради еды, и чтобы меня пожалели, а ради неё самой. Но она жалела меня и всех нас за то, что у нас случилось в семье и всегда при моем появлении украдкой вытирала слёзы и это было невыносимо.

Больше я её никогда не видела. Двадцать пятого апреля 1966 года я снова была в Ташкенте и зашла на Госпитальный в ту столовую, где работала Анна Ивановна, но мне сказали, что она уже не работает, на пенсию вышла. А ночью я уже была в поезде, далеко от Ташкента, когда случилось землетрясение. Только, вот помню её как хорошего человека, помню её имя и отчество, а фамилии не знала и тогда. Про себя она тоже не рассказывала ничего. Но я её помню.