Про серую полянуСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

— Дед, а расскажи историю? — донесся до старика голос с кровати у стены избы, где уже какое-то время ворочался внук.  Вот ведь пострел, набегался за день, а теперь заснуть не может. Да еще и ветер этот злой воет в трубе раненым зверем, стучит в окна и в двери скребется. Видать, от того, что не в силах выстудить уютный мирок, спрятавшийся от него за теплым пламенем печи и крепкими засовами. — Какую историю?— Страшную. Малец выбрался с кровати и, кутаясь в одеяло, взгромоздился на соседний стул за небольшим столом. Старик отложил газету, которую читал при неярком свете керосиновой лампы и прошаркал в сторону кухни, где сообразил две кружки чая из собранных собственноручно трав. — Страшную? А ты заснуть-то сможешь? — добавил в чай по ложке меда и поставил одну из чашек перед внуком. Тяжело опустился на свой стул. — Про что? Про огненного змея в лесу? Про белого волка? Али про русалок? Хотя для русалок ты мал еще…Малец лишь фыркнул на беззлобную усмешку старика. Вот еще, мал? Да почти в десять лет он и не такие истории слышал. — Про серую поляну. — Про поляну? Где же ты услышал про нее?— Да так, пацаны болтали. — Ну, раз пацаны… своего ремня они еще получат. Но запомни, я тебе запрещаю даже приближаться к той поляне. — Почему?— А вот слушай. И сам думай, — нехорошо в такую метель рассказывать такие истории, еще беду накличешь. Старик выглянул в окно и на всякий случай плотней запахнул тонкие шторы. Ветер бесновался на улице, завывая не хуже волчьей стаи, словно почуял что-то себе по нраву. — Случилось это, когда я был немногим старше тебя. До войны еще. В то время вокруг было много деревень. Какие-то больше, какие-то меньше. Вершаны, Ольховники, Косюки… много деревень было. Жили все небогато, но дружно. Промеж собой общались, все друг друга знали. Да и как не общаться, когда почти у всех в окрестных деревнях родня была. А однажды, такой же снежной и лютой зимой, пропали Вершанцы. — Как пропали?— Ты не перебивай, а чай пей да слушай. Как пропали? Да вот так просто пропали. День к соседям в деревни не заглядывают, другой. Неделю. Оно и понятно: у других-то и своих забот хватает, год неурожайным был, сена для скотины тоже много не заготовили. Всем тяжело было в то время. На вторую неделю только хватились, что Вершанцы ни к кому не заглядывали. Даже к родственникам. Зима в тот год суровой была, снега намело под крышу. А в лесу — и того пуще. Собрались мужики между собой и решили навестить соседей — явно беда какая-то у них приключилась. Да не поспели в тот день. Зимой дни короткие, ночь быстро наступает, а морозы были такие, что деревья звенели. — А разве деревья могут звенеть?— А как же. Выхватишь полешко с поленницы — тюк его топором, а оно расколется со звоном, как стекло… Так вот, собрались мужики на следующий день сходить. Я с ними увязался, как самый молодой и прыткий, к тому же в Вершанцах у матери сестра жила, моя, стало быть, тетка, вот и решила мать со мной гостинцев ей послать. Да не пригодились те гостинцы. Той же ночью метель поднялась. Да такая, какой мы век не видывали, а у нас края, сам знаешь, суровые. Ветер выл, как зверь раненый, до середки оконцев намело снега. На следующий день никуда мы не пошли. Пошли через день. Дорогу тоже замело. Мужики хоть и крепкие, но шли мы долго, до Вершан дошли, когда уже сумерки спускались. Дошли и удивились. Ни в одной избе свет не горит, ни скотины не слышно, ни собак, ни над одной избой дымок не вьется. Ясно — что-то случилось. В полной тишине шли до середины деревни. А в середине у них там пятачок был с колодцем. Вот над тем колодцем мы и увидели диво-дивное. Дерево-не дерево, как морозный узор над колодцем вырос. Выше изб, выше деревьев, то ли изо льда, то ли из чего — непонятно. Похожее на дерево, только плоское, как листок книжный, да с раскидистыми ветвями, а на ветвях листья, что твоя тарелка. А чем темней становилось, тем более явно это «дерево» в сумерках начинало светиться. Светится себе, значит, переливается. Про северное сияние мы тогда не знали, но очень похоже, как я потом скумекал. От розового до сиреневого. И знаешь, так жутко от этого сияния, этого дерева непонятного стало. Стоим мы, значит, посреди молчащей деревни, а тут из колодца непонятно что выперло и стоит себе, значит, в абсолютной тишине да переливается. Один из мужиков подошел к этому дереву решил, стало быть, то ли кусок отломать, то ли что, да только коснуться и успел. И тут же упал как подкошенный. Мы к нему, а он твердый, как камень, — замерз, значит. Тут уже все перепугались. Бросились по домам Вершанцев. Да меня не пустили, сказали тут остаться, возле этого дерева. Так что сам я не видел. Только потом подслушал, как отец с матерью говорили. Померзли все в той деревне. Всех жителей они нашли кого в постели, кого на стульях. Все были, как камень, словно в мгновение ока замерзли. — Дед, а расскажи историю? — донесся до старика голос с кровати у стены избы, где уже какое-то время ворочался внук.  Вот ведь пострел, набегался за день, а теперь заснуть не может. Да еще и ветер этот злой воет в трубе раненым зверем, стучит в окна и в двери скребется. Видать, от того, что не в силах выстудить уютный мирок, спрятавшийся от него за теплым пламенем печи и крепкими засовами. — Какую историю?— Страшную. Малец выбрался с кровати и, кутаясь в одеяло, взгромоздился на соседний стул за небольшим столом. Старик отложил газету, которую читал при неярком свете керосиновой лампы и прошаркал в сторону кухни, где сообразил две кружки чая из собранных собственноручно трав. — Страшную? А ты заснуть-то сможешь? — добавил в чай по ложке меда и поставил одну из чашек перед внуком. Тяжело опустился на свой стул. — Про что? Про огненного змея в лесу? Про белого волка? Али про русалок? Хотя для русалок ты мал еще…Малец лишь фыркнул на беззлобную усмешку старика. Вот еще, мал? Да почти в десять лет он и не такие истории слышал. — Про серую поляну. — Про поляну? Где же ты услышал про нее?— Да так, пацаны болтали. — Ну, раз пацаны… своего ремня они еще получат. Но запомни, я тебе запрещаю даже приближаться к той поляне. — Почему?— А вот слушай. И сам думай, — нехорошо в такую метель рассказывать такие истории, еще беду накличешь. Старик выглянул в окно и на всякий случай плотней запахнул тонкие шторы. Ветер бесновался на улице, завывая не хуже волчьей стаи, словно почуял что-то себе по нраву. — Случилось это, когда я был немногим старше тебя. До войны еще. В то время вокруг было много деревень. Какие-то больше, какие-то меньше. Вершаны, Ольховники, Косюки… много деревень было. Жили все небогато, но дружно. Промеж собой общались, все друг друга знали. Да и как не общаться, когда почти у всех в окрестных деревнях родня была. А однажды, такой же снежной и лютой зимой, пропали Вершанцы. — Как пропали?— Ты не перебивай, а чай пей да слушай. Как пропали? Да вот так просто пропали. День к соседям в деревни не заглядывают, другой. Неделю. Оно и понятно: у других-то и своих забот хватает, год неурожайным был, сена для скотины тоже много не заготовили. Всем тяжело было в то время. На вторую неделю только хватились, что Вершанцы ни к кому не заглядывали. Даже к родственникам. Зима в тот год суровой была, снега намело под крышу. А в лесу — и того пуще. Собрались мужики между собой и решили навестить соседей — явно беда какая-то у них приключилась. Да не поспели в тот день. Зимой дни короткие, ночь быстро наступает, а морозы были такие, что деревья звенели. — А разве деревья могут звенеть?— А как же. Выхватишь полешко с поленницы — тюк его топором, а оно расколется со звоном, как стекло… Так вот, собрались мужики на следующий день сходить. Я с ними увязался, как самый молодой и прыткий, к тому же в Вершанцах у матери сестра жила, моя, стало быть, тетка, вот и решила мать со мной гостинцев ей послать. Да не пригодились те гостинцы. Той же ночью метель поднялась. Да такая, какой мы век не видывали, а у нас края, сам знаешь, суровые. Ветер выл, как зверь раненый, до середки оконцев намело снега. На следующий день никуда мы не пошли. Пошли через день. Дорогу тоже замело. Мужики хоть и крепкие, но шли мы долго, до Вершан дошли, когда уже сумерки спускались. Дошли и удивились. Ни в одной избе свет не горит, ни скотины не слышно, ни собак, ни над одной избой дымок не вьется. Ясно — что-то случилось. В полной тишине шли до середины деревни. А в середине у них там пятачок был с колодцем. Вот над тем колодцем мы и увидели диво-дивное. Дерево-не дерево, как морозный узор над колодцем вырос. Выше изб, выше деревьев, то ли изо льда, то ли из чего — непонятно. Похожее на дерево, только плоское, как листок книжный, да с раскидистыми ветвями, а на ветвях листья, что твоя тарелка. А чем темней становилось, тем более явно это «дерево» в сумерках начинало светиться. Светится себе, значит, переливается. Про северное сияние мы тогда не знали, но очень похоже, как я потом скумекал. От розового до сиреневого. И знаешь, так жутко от этого сияния, этого дерева непонятного стало. Стоим мы, значит, посреди молчащей деревни, а тут из колодца непонятно что выперло и стоит себе, значит, в абсолютной тишине да переливается. Один из мужиков подошел к этому дереву решил, стало быть, то ли кусок отломать, то ли что, да только коснуться и успел. И тут же упал как подкошенный. Мы к нему, а он твердый, как камень, — замерз, значит. Тут уже все перепугались. Бросились по домам Вершанцев. Да меня не пустили, сказали тут остаться, возле этого дерева. Так что сам я не видел. Только потом подслушал, как отец с матерью говорили. Померзли все в той деревне. Всех жителей они нашли кого в постели, кого на стульях. Все были, как камень, словно в мгновение ока замерзли. Вся скотина, собаки, куры. Все в той деревне словно в один миг превратились в лед. Дед замолчал, задумчиво шевеля губами, словно силясь вспомнить что-то еще да поглядывая на окно. В какой-то момент даже мальчишке показалось, что он услышал, как в стекло с той стороны что-то аккуратно поскреблось. — А дальше? — шепотом спросил внук. — Дальше? Сожгли ту деревню. Жителей мужики сволокли в амбар и подожгли. После оттепели лишь вернулись, чтобы похоронить косточки. А зимой и думать неча было, чтобы такую могилу выкопать. Да только не закончилось все на этом. Надо было бы колодец тот засыпать, да никто к нему приблизиться не посмел. Даже весной по кромке того колодца на пару локтей лед по земле стелился. Да и сейчас стелется. Не справился огонь с этой напастью. До сих пор ничего на том пепелище не растет, оттого и зовут его Серой поляной. А морозной зимой, я сам видел, в центре Серой поляны опять появляется диковинное дерево. И переливается над пепелищем разноцветно, как леденец. — Дед, а что это за дерево? Откуда оно взялось?— Не знаю я, никто не знает. Да ты, я гляжу, совсем озяб. Бегом в кровать. Я сейчас керосинку-то заправлю и другую историю тебе расскажу. Что ж этот ветер так развылся? Не ровен час окна бить начнет. — Про то, как Санька Митяев из баб Марфиного стакана со вставной челюстью пил?— Можно и эту.