Привидение бывшей хозяйки усадьбыСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Прочитала я эту историю и решила написать свою. Когда я была ребёнком (а было это лет 40 назад), моя семья снимала летом под дачу часть деревенского дома. Хозяева, приятели моих родителей, жили в другой половине, а не в сезон размещались во всём строении. Дом был необычным — это был добротно построенный сруб, не за страх, а за совесть, как говорится. На фоне других домишек он гляделся ухарем и здоровяком. Хозяева упоминали, что это бывшая кулацкая усадьба, может, хвастались, а может, и правда, кто знает. Как только он уцелел, неясно. Рядом был сарай — тоже сделанный, казалось, на века. Моя любимая книга тогда была «Остров сокровищ» Стивенсона. Представьте себе штаб на том острове, окружённый частоколом — вот примерно так и выглядел двор. От владельцев дома и от соседей мы и узнали, что в нём водятся привидения, но говорилось об этом без страха, даже с шутками-прибаутками, что нас неизменно поражало. Было известно, например, что крышки на утвари, стоящей на плите и на столе рядом, утром оказывались снятыми — это мог быть чайник, кастрюля, сковородка, бидон и так далее. Как бы плотно вы ни закрыли крышку, вы могли её даже закрутить особенно плотно (как делал мой брат) — она всё равно утром валялась на полу. Нам также говорилось про регулярный шум на чердаке, это могло быть и ночью, и днём. Если вы шли на чердак проверить, что это было — напрасно, источника шума не было, ничего не гремело, не болталось, не каталось. Честно говоря, мы принимали всё за розыгрыш — ну развлекаются люди как могут, шутят над городскими, что поделать. Я помню, что то лето выдалось необычно дождливым, не было никаких гуляний-купаний, все по большей части слонялись по усадьбе. Началась какая-то унылость, постепенно перешедшая в плохое настроение. И хотя мы знали хозяев и соседей несколько лет до этого, раздражение между нами росло. Вообще лето было неудачное, неприятно было как-то. Однажды ночью мы проснулись от пронзительного вопля. Мы кинулись в комнату родителей и нашли там маму, сидящую на кровати, дрожащую и бледную. Кричала именно она и кричала от ужаса. Она спала в ту ночь одна — папа остался в городе. Через несколько мгновений она собралась с силами и рассказала, что стряслось. Она находилась в полудрёме, между сном и бодрствованием, как вдруг заметила старую женщину, вошедшую в комнату и подошедшую к маме. Женщина была одета в чудное чёрное, совсем несовременное платье, такое длинное, что её ноги были не видны. Мама разглядела её, поскольку ночи в первой половине лета там не очень тёмные, а скорее как сумерки. Длинные волосы старухи были завязаны в пучок, вообще она была похожа на ведьму и выглядела сердитой. Она подошла к маминой кровати и остановилась в изголовье, не сводя с мамы враждебного взгляда, а затем начала стаскивать с мамы одеяло. Мама поняла, что старуха прогоняет её, и пыталась позвать на помощь, но не могла издать ни единого звука. Голос вернулся к ней, когда старуха исчезла из спальни, а из кухни послышался звук упавшей посуды. Вот тогда мама и закричала, а мы проснулись. Я легла спать в ту ночь рядом с мамой на папином месте. Брат сразу после маминой истории пошёл на кухню проверить крышки. Естественно, крышки валялись на полу. На следующий день мама поделилась своими переживаниями с нашими хозяевами. Они обменялись многозначительным взглядом и рассказали, что много лет назад, до революции, дом принадлежал женщине, овдовевшей ещё в Первую Мировую войну. По описанию она походила на старуху, увиденную мамой, так как похожий призрак видели в сарае. Эта вдова отличалась неуживчивым и сварливым характером и ни с кем не ладила. Задавило её телегой у ворот собственного дома. А уж после её смерти в том доме то ли склад сделали, то ли ещё какой-то объект для «пользы социалистической республики». Примерно через неделю после этого у нас с членом хозяйской семьи разгорелся нелепый спор из-за чистой ерунды, и обстановка так накалилась, что мы были вынуждены съехать с той дачи, прервав аренду. Как ни странно, хотя нам и пришлось потом сидеть остаток лета в городе, отъезд воспринимался как освобождение. Видимо, и усадьба, и покойная хозяйка не приняли нас, и мы в свою очередь тоже почувствовали отторжение и дискомфорт.