Последний вздохСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Примерно около полудня в дверь вошла семья — мужчина, женщина и их сын. В тот день они были первыми и, насколько Элинджер знал по опыту, последними посетителями: в музей никогда не заходило много народу. Элинджер был совершенно свободен и мог провести для них экскурсию…Он встретил их в гардеробе. Женщина одной ногой все еще стояла на лестнице, *********: идти дальше или нет. С вопросительным видом она смотрела на мужа поверх головы сына. Муж в ответ хмурился. Руками он уже взялся за лацканы пальто, но, казалось, еще не решил, снимать ли его. Элинджер наблюдал эту картину сотни раз. Стоило людям войти внутрь и заглянуть из фойе в погребальный сумрак демонстрационного зала, как их начинали одолевать сомнения: а туда ли они попали, не лучше ли уйти, пока не поздно. Только мальчик не испытывал сомнений в своих действиях; он уже скинул куртку и повесил ее на один из нижних крючков — специально для детей. Пока они не сбежали, Элинджер дал о себе знать, прокашлявшись. На его памяти никто не осмелился уйти после того, как их заметили. В битве между сомнением и правилами хорошего тона всегда побеждают последние. Он сложил ладони и улыбнулся посетителям — как он надеялся, доброжелательно и по-отечески. Однако эффект вышел обратный. Элинджер был худым, мертвенно-бледным и очень высоким стариком; его виски тонули в глубоких впадинах. Мелкие серые зубы (все свои, несмотря на восемьдесят лет) производили неприятное впечатление, как будто их подпиливали напильником. Отец семейства напрягся. Женщина взяла сына за руку. — Добрый день. Меня зовут доктор Элинджер. Прошу вас, проходите. — Э-э… здравствуйте, — пробормотал отец. — Извините за беспокойство. — Никакого беспокойства. Мы открыты. — А-а. Отлично! — откликнулся отец, не очень убедительно изображая энтузиазм. — Так что мы… — И его голос оборвался. Мужчина замолчал, то ли забыв, что собирался сказать, то ли не находя слов, то ли испугавшись. Ему на помощь пришла жена:— Нам сказали, что здесь анатомический музей. Что-то связанное с дыханием. Элинджер вновь одарил их улыбкой, и правое веко отца беспомощно задергалось. — Не совсем так, — сказал Элинджер. — Мы не занимаемся дыханием вообще. Это музей последнего вздоха. — Чего? — не понял отец. Женщина нахмурилась:— Я не понимаю вас. — Пойдем, мам, — сказал мальчик, освобождая руку из пальцев матери. — Папа, пошли. Я хочу посмотреть, что здесь. — Прошу вас, — сказал Элинджер, отступая назад и поводя тощей рукой с длинными костлявыми пальцами в сторону экспозиции. — Буду рад провести для вас экскурсию. Из-за опущенных гардин зал, погруженный в сумрак и отделанный панелями красного дерева, напоминал театр — перед тем, как поднимется занавес для начала представления. Однако витрины освещались тщательно направленными источниками света, утопленными в потолке. На подставках и пьедесталах стояло нечто вроде пустых стеклянных колб, отполированных до яркого блеска. Сияние их округлых боков делало полумрак еще гуще. К каждой колбе с помощью прозрачного клея был присоединен некий прибор, напоминающий стетоскоп: так, чтобы диафрагма прижималась к стеклу. Рядом в ожидании, когда ими воспользуются, лежали наушники. Первым пошел мальчик, за ним следовали его родители, замыкал короткую процессию Элинджер. Все остановились у первой же витрины, справа у входа. В витрине на мраморном пьедестале стояла запечатанная склянка. — Здесь ничего нет, — сказал мальчик. Он оглядел зал, уставленный такими же склянками. — Они все пустые. — Ха, — невесело усмехнулся отец. — Пустые, да не совсем, — сказал Элинджер. — Эти колбы герметично запечатаны. В каждой из них содержится последний вздох какого-то человека. У меня представлена самая крупная коллекций последних вздохов в мире, более сотни экземпляров. Некоторые принадлежат весьма известным людям. Теперь засмеялась женщина — но не напоказ, а по-настоящему, от души. Она зажала рот рукой, но все равно вздрагивала, не в силах справиться со смехом. Элинджер терпеливо улыбнулся. Он уже много лет показывает свою коллекцию. Он видел все возможные реакции. Мальчик же с интересом снова обернулся к витрине. Он взял в руки наушники прибора — они выглядели как стетоскоп. — Что это? — спросил он. — Это смертоскоп, — пояснил Элинджер. — Очень чувствительный прибор. Если хочешь, можешь надеть его и услышать последний вздох Уильяма Р. Сьеда. — Он знаменитость? — спросил мальчик. Элинджер кивнул. — Был когда-то. Если только преступника можно назвать знаменитостью. Во всяком случае, он был объектом гнева и изумления общественности. Сорок два года назад его казнили на электрическом стуле. Я сам подписывал акт о его смерти. Его последний вздох занимает в моей коллекции почетное место — он стал первым дыханием, которое мне удалось законсервировать. Примерно около полудня в дверь вошла семья — мужчина, женщина и их сын. В тот день они были первыми и, насколько Элинджер знал по опыту, последними посетителями: в музей никогда не заходило много народу. Элинджер был совершенно свободен и мог провести для них экскурсию…Он встретил их в гардеробе. Женщина одной ногой все еще стояла на лестнице, *********: идти дальше или нет. С вопросительным видом она смотрела на мужа поверх головы сына. Муж в ответ хмурился. Руками он уже взялся за лацканы пальто, но, казалось, еще не решил, снимать ли его. Элинджер наблюдал эту картину сотни раз. Стоило людям войти внутрь и заглянуть из фойе в погребальный сумрак демонстрационного зала, как их начинали одолевать сомнения: а туда ли они попали, не лучше ли уйти, пока не поздно. Только мальчик не испытывал сомнений в своих действиях; он уже скинул куртку и повесил ее на один из нижних крючков — специально для детей. Пока они не сбежали, Элинджер дал о себе знать, прокашлявшись. На его памяти никто не осмелился уйти после того, как их заметили. В битве между сомнением и правилами хорошего тона всегда побеждают последние. Он сложил ладони и улыбнулся посетителям — как он надеялся, доброжелательно и по-отечески. Однако эффект вышел обратный. Элинджер был худым, мертвенно-бледным и очень высоким стариком; его виски тонули в глубоких впадинах. Мелкие серые зубы (все свои, несмотря на восемьдесят лет) производили неприятное впечатление, как будто их подпиливали напильником. Отец семейства напрягся. Женщина взяла сына за руку. — Добрый день. Меня зовут доктор Элинджер. Прошу вас, проходите. — Э-э… здравствуйте, — пробормотал отец. — Извините за беспокойство. — Никакого беспокойства. Мы открыты. — А-а. Отлично! — откликнулся отец, не очень убедительно изображая энтузиазм. — Так что мы… — И его голос оборвался. Мужчина замолчал, то ли забыв, что собирался сказать, то ли не находя слов, то ли испугавшись. Ему на помощь пришла жена:— Нам сказали, что здесь анатомический музей. Что-то связанное с дыханием. Элинджер вновь одарил их улыбкой, и правое веко отца беспомощно задергалось. — Не совсем так, — сказал Элинджер. — Мы не занимаемся дыханием вообще. Это музей последнего вздоха. — Чего? — не понял отец. Женщина нахмурилась:— Я не понимаю вас. — Пойдем, мам, — сказал мальчик, освобождая руку из пальцев матери. — Папа, пошли. Я хочу посмотреть, что здесь. — Прошу вас, — сказал Элинджер, отступая назад и поводя тощей рукой с длинными костлявыми пальцами в сторону экспозиции. — Буду рад провести для вас экскурсию. Из-за опущенных гардин зал, погруженный в сумрак и отделанный панелями красного дерева, напоминал театр — перед тем, как поднимется занавес для начала представления. Однако витрины освещались тщательно направленными источниками света, утопленными в потолке. На подставках и пьедесталах стояло нечто вроде пустых стеклянных колб, отполированных до яркого блеска. Сияние их округлых боков делало полумрак еще гуще. К каждой колбе с помощью прозрачного клея был присоединен некий прибор, напоминающий стетоскоп: так, чтобы диафрагма прижималась к стеклу. Рядом в ожидании, когда ими воспользуются, лежали наушники. Первым пошел мальчик, за ним следовали его родители, замыкал короткую процессию Элинджер. Все остановились у первой же витрины, справа у входа. В витрине на мраморном пьедестале стояла запечатанная склянка. — Здесь ничего нет, — сказал мальчик. Он оглядел зал, уставленный такими же склянками. — Они все пустые. — Ха, — невесело усмехнулся отец. — Пустые, да не совсем, — сказал Элинджер. — Эти колбы герметично запечатаны. В каждой из них содержится последний вздох какого-то человека. У меня представлена самая крупная коллекций последних вздохов в мире, более сотни экземпляров. Некоторые принадлежат весьма известным людям. Теперь засмеялась женщина — но не напоказ, а по-настоящему, от души. Она зажала рот рукой, но все равно вздрагивала, не в силах справиться со смехом. Элинджер терпеливо улыбнулся. Он уже много лет показывает свою коллекцию. Он видел все возможные реакции. Мальчик же с интересом снова обернулся к витрине. Он взял в руки наушники прибора — они выглядели как стетоскоп. — Что это? — спросил он. — Это смертоскоп, — пояснил Элинджер. — Очень чувствительный прибор. Если хочешь, можешь надеть его и услышать последний вздох Уильяма Р. Сьеда. — Он знаменитость? — спросил мальчик. Элинджер кивнул. — Был когда-то. Если только преступника можно назвать знаменитостью. Во всяком случае, он был объектом гнева и изумления общественности. Сорок два года назад его казнили на электрическом стуле. Я сам подписывал акт о его смерти. Его последний вздох занимает в моей коллекции почетное место — он стал первым дыханием, которое мне удалось законсервировать.

Женщина справилась с приступом смеха, хотя все еще держала у рта носовой платок и выглядела так, словно с большим трудом удерживается от того, чтобы не рассмеяться снова. — А что он сделал?— Он душил детей, — ответил Элинджер. — Потом хранил их в морозилке и время от времени вынимал, чтобы полюбоваться. Я всегда говорил, что люди коллекционируют самые странные вещи. — Он согнулся, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом мальчика, и они оба воззрились на банку. — Не бойся. Возьми наушники, если хочешь послушать. Мальчик взял наушники и надел их на голову. Его немигающий взгляд замер на играющем отблесками света сосуде. Через некоторое время выражение глубокой сосредоточенности сменилось недовольством. — Я ничего не слышу. — Он потянулся руками к наушникам, чтобы снять их. Элинджер остановил его. — Подожди. Существует много видов тишины. Тишина морской раковины. Тишина после ружейного выстрела. Последний вздох заключен в колбе. Твоим ушам сначала надо привыкнуть. Через несколько минут ты сумеешь различить этот особый вид тишины. Мальчик опустил голову и закрыл глаза Взрослые наблюдали за нимПотом глаза ребенка распахнулись, и он поднял сияющее пухлое личико. — Услышал? — спросил Элинджер. Мальчик сдвинул наушники с одного уха. — Он как будто икнул, только наизнанку. Понимаете? Вроде как… — Он изобразил короткий беззвучный вздох. Элинджер взъерошил мальчику волосы и выпрямился. Мать промокала уголки глаз платком. — Вы врач? — поинтересовалась она. — На пенсии. — Вам не кажется, что это несколько ненаучно? Даже если вы и вправду сумели законсервировать ту самую последнюю молекулу окиси углерода, которую кто-то выдохнул…— Двуокиси, — поправил он. — В любом случае, она не издает звуков. Невозможно сохранить в бутылке звук последнего вздоха— Нет, — согласился доктор. — Но я и не сохраняю звук. Только определенного рода тишину. Мы все производим разные типы тишины. Вот вы, дамочка, никогда не замечали, что ваш муж, когда всем доволен, молчит совсем иначе, чем когда сердится? Наши уши способны уловить разницу между конкретными видами тишины. Ей не понравилось, что ее назвали «дамочкой». Она сузила глаза и приготовилась сказать Элинджеру что-то резкое, но ее муж заговорил раньше, давая доктору повод отвернуться. Только тогда она заметила, что муж подошел к банке на столике у стены, рядом с темным пуфиком. — А как вы собираете эти последние дыхания?— С помощью аспиратора. Это маленький насос, он закачивает выдох в вакуумный контейнер. Я всегда ношу его в своем врачебном саквояже. Разработал прибор я сам, хотя подобные аппараты существуют с начала девятнадцатого века. — Тут написано «По», — сказал отец, водя пальцем по карточке цвета слоновой кости, стоящей перед банкой. — Да, — подтвердил Элинджер и тихо кашлянул. — Последнее дыхание известных людей собирают с тех пор, как это стало технически возможным. Признаюсь, мое хобби стоит дорого. За данный выдох я заплатил двенадцать тысяч долларов. Его мне предложил правнук врача, присутствовавшего при кончине По. Женщина снова засмеялась. Элинджер терпеливо продолжал:— Вам может показаться, что я потратил огромную сумму на пустоту, но поверьте, это выгодная сделка. Скримм, парижский коллекционер, заплатил за последний вздох Энрико Карузо в три раза больше. Отец прикоснулся к смертоскопу, подсоединенному к колбе с дыханием По. — Некоторые виды тишины каким-то образом резонируют с нашим чувственным восприятием, — сказал Элинджер. — Мы почти ощущаем, как эта тишина артикулирует некую идею. Многие из услышавших последний вздох По говорят, что они уловили некое непроизнесенное слово или невысказанное, но совершенно конкретное желание. Может быть, вы тоже почувствуете это. Отец семейства нагнулся и надел наушники на голову. — Это смешно, — сказала за его спиной женщина.

Отец напряженно прислушивался. Его сын нетерпеливо ждал рядом, прижавшись к его ноге. — Можно и мне послушать, пап? — попросил мальчик. — Теперь моя очередь. — Ш-ш, — отмахнулся отец. Они замолчали, а женщина что-то шептала себе под нос с видом снисходительного удивления. — Виски, — одними губами произнес наконец мужчина. — Переверните карточку с именем, — сказал Элинджер. Отец перевернул карточку цвета слоновой кости с именем По на верхней стороне. На обратной стороне было написано: «Виски». С торжественным лицом, уважительно поглядывая на банку, отец снял наушники. — Разумеется. Алкоголизм. Бедняга. Знаете, в шестом классе я выучил наизусть его «Ворона», — вспомнил отец. — И читал перед классом без единой ошибки. — Ой, да хватит, — протянула женщина. — Это какой-то фокус. Скорее всего, под колбой спрятан микрофон. Когда ты берешь наушники, включается запись, где кто-то шепчет слово «виски». — Я не слышал шепота, — ответил ей муж. — Мне просто подумалось… как будто в голове моей раздался чей-то голос… такое разочарование…— Громкость стоит на минимуме, — возразила жена. — И запись действует только на подсознание. Вроде того, как делают в открытых кинотеатрах. Мальчик тем временем тоже надел наушники, чтобы не услышать то же самое, чего не слышал его отец. — А здесь только известные люди? — спросил мужчина. Он побледнел, и лишь на скулах рдели два темных пятна, как будто у него начиналась лихорадка. — Вовсе нет, — сказал Элинджер. — Я запечатываю в колбы последнее дыхание студентов, чиновников, литературных критиков — обычных людей. Одно из самых интересных молчаний в моей коллекции — это последний вздох привратника. — Кэрри Мэйфилд, — прочитала женщина имя на карточке перед высокой пыльной пробиркой. — Это одна из ваших обычных людей? Должно быть, домохозяйка. — Нет, — качнул головой Элинджер. — Пока в моей коллекции нет домохозяек. Кэрри Мэйфилд была юной мисс Флорида, невероятной красавицей. С женихом и родителями она направлялась в Нью-Йорк, чтобы сняться на обложке женского журнала. Большой прорыв к славе. Но их самолет упал в национальный парк Эверглейдс. [56] Погибло множество людей, про ту катастрофу много писали. Но Кэрри выжила Ненадолго. Выбираясь с места катастрофы, она упала в горящее топливо. Ожоги покрыли восемьдесят процентов ее тела. Она потеряла голос, пока звала на помощь. В реанимации она прожила неделю. В те годы я занимался преподаванием и привел своих студентов посмотреть на нее как на любопытный случай. Тогда редко можно было увидеть живого человека со столь глубокими и обширными ожогами. Некоторые части ее тела сплавились в единое целое. К счастью, мой аспиратор был при мне — она умерла, когда мы осматривали ее. — Никогда не слышала ничего ужаснее, — сказала женщина. — А как же ее родители? И жених?— Они умерли сразу, в момент падения самолета. Сгорели у нее на глазах. Не уверен, что их тела нашли и опознали. Аллигаторы…— Я вам не верю. Ни единому слову. Я не верю ничему, что вы нам тут наговорили. Должна вам заметить, что существуют более умные способы выманивать деньги у честных людей. — Дорогая, послушай… — заволновался ее муж. — Если вы помните, платы за вход я с вас не брал, — сказал Элинджер. — Это бесплатная экспозиция. — Ой, папа, смотри! — крикнул мальчик с другого конца зала, восторженно тыча в карточку. — Тут человек, написавший книгу «Джеймс и персик-великан»![57]Элинджер повернулся к мальчику, готовый поведать историю данного экспоната, но заметил краем глаза, что женщина двинулась к колбе Кэрри Мэйфилд. Он дернулся вслед за ней. — Я бы порекомендовал вам сначала послушать кого-нибудь другого, — торопливо заговорил Элинджер. Но она уже надевала наушники. — Большинству посетителей не очень нравится то, что они не слышат в колбе Кэрри. Она проигнорировала его слова, поправила наушники и приготовилась слушать, поджав губы. Элинджер прижал руки к груди и склонился к ней, следя за выражением ее лица. Вдруг, без малейшего предупреждения, она отшатнулась от колбы. Наушники были у нее на голове, и резкое движение протащило банку по столу. Элинджер перепугался и подхватил банку, спасая ее от падения на пол. Женщина сдергивала с себя наушники. Ее движения вдруг стали неуклюжими. — Роальд Даль, — сказал отец, кладя руку на плечо сына и восхищенно глядя на банку, обнаруженную мальчиком. — В самом деле? Значит, вы интересуетесь и литературными светилами, да?— Мне здесь не нравится, — сказала женщина. Невидящим взглядом она уставилась на склянку с последним дыханием Кэрри Мэйфилд. Похоже, ей было трудно дышать: она шумно сглатывала, прижимая к горлу руку. — Дорогая? — позвал ее муж. Он пересек зал и озабоченно посмотрел на нее. — Ты уже хочешь уйти? Экскурсия только началась!— Мне все равно, — ответила она. — Мы уходим. — Ну, мама! — заныл мальчик. — Надеюсь, вы распишетесь в моей гостевой книге, — промолвил Элинджер и последовал за супружеской парой в гардероб. Отец семейства заботливо поддерживал жену под локоть, беспокойно поглядывал на нее. — Ты подождешь нас в машине? Мы с Томом еще немного походим здесь. — Я хочу, чтобы мы немедленно ушли отсюда, — произнесла женщина тусклым неживым голосом. — Мы все. Муж помог ей с пальто. Мальчик засунул руки в карманы и обиженно пинал старый докторский саквояж, притулившийся у стойки с зонтами. Потом до него дошло, что он пинает. Он опустился на корточки и без капли стеснения расстегнул саквояж, чтобы посмотреть на аспиратор. Женщина надела замшевые перчатки, очень тщательно натягивая каждый палец. Она, казалось, глубоко погрузилась в какие-то мысли, и Элинджер удивился, когда она вдруг поднялась, развернулась на каблуках и направила на него тяжелый взгляд. — Вы ужасный человек, — заявила она— Ничуть не лучше тех, кто грабит могилы. Элинджер сложил на груди руки и сочувственно улыбнулся. Он уже много лет демонстрирует свою коллекцию. Он сталкивался со всеми возможными реакциями. — Дорогая, — вмешался ее муж. — Посмотри на это с другой точки зрения. — Я иду в машину, — сказала она и опустила голову, вновь замыкаясь в себе. — Догоняйте. — Подожди! — крикнул ей вслед муж. — Подожди нас.