ПоручениеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Отец!Я очень надеюсь, что это письмо дойдет в наш дом, иначе другого шанса объясниться у меня уже не будет. Грязный оборванец, согласившийся донести конверт до теплохода в награду за пять пенсов, не внушает мне доверия, но выбора у меня нет. Я не сомневаюсь, что Вы сидите сейчас в своем любимом кресле, читаете вслух это письмо, у ног мирно спит Тоби, а Дженни и Томас внимательно слушают. Умоляю Вас — отправьте мою сестру в ее комнату! Убедитесь, что она никак не узнает про эти жуткие и немыслимые события, какие постигли меня. Да, на родине мне грозит бесчестье. Я слышал, что меня заочно судил военный трибунал полка. Мне приписали ужасные преступления — убийства, мародерство, дезертирство. Я даже не знаю, что хуже... Иногда я даже рад, что матушка моя не дожила до этого момента, и молю Бога о том, чтобы Вас и всю нашу семью не коснулась даже тень моего позора. Итак, если моя просьба выполнена, Вы и Томас можете услышать всю правду о событиях в Судане. Как Вы прекрасно помните, я внял советам и окончил Королевское военное училище в Сандхерсте. Действительно, второй сын герцога Нортумбленского не сможет пойти в политику, ибо это — прерогатива старшего. Впрочем, Томас не впутался бы в такую ситуацию, в какой оказался сейчас я. Так или иначе, по выпуску я получил чин лейтенанта Армии Ее Величества Королевы Виктории, а также взвод пехотинцев. В одном из предыдущих писем я рассказывал Вам о них — мне, юноше, поручили командовать тридцатью взрослыми мужчинами, каждый из которых годился мне в отцы (а некоторые из них и вовсе в деды). Большинство из них — обычные фермеры и шахтеры, простые и бесхитростные люди. Их я поручил своему сержанту, Роджеру Медлену. Освободившееся время я посвятил своему образованию (в частности, арабскому языку) и усиленной муштре тех солдат, что имели криминальное прошлое. Как Вы помните, я уже писал о конфликте с двумя бывшими каторжниками, которые впоследствии проявили недюжинные способности к верховой езде и стрельбе. Почти сразу после окончания училища я был отправлен в Судан, раздираемый на части восстанием джихадистов. О, отец! Это воистину прекрасная страна, полная чудес и тайн! Если бы не проклятый Махди (предводитель повстанцев), Судан воссиял бы в короне Ее Величества ярче, чем все индийские алмазы. Не буду повторяться и вновь рассказывать Вам события, последовавшие после приезда в лагерь в Курдуфане. Сложная акклиматизация, ежедневные патрули, вечерные посиделки в клубе для младших офицеров... Впрочем, я позволю себе отвлечься ненадолго и вспомнить нашу атаку на Джабал-Кадир. Именно там знаменитый Чарльз Гордон вручил мне в подарок прекрасный полевой бинокль, и именно там я (наивный!) думал, что моя карьера в войсках взлетит быстрее, чем Ваша в политике. Даже несмотря на жестокое поражение под Эль-Обейдом, мне казалось, что наша армия, поддерживаемая египтянами, вскоре сокрушит полоумных фанатиков. Газеты в Лондоне наверняка много трубили о той битве, верно? Особенно читателей волновало количество современного оружия, доставшегося махдистам. Скажу по секрету, отец, что этот же вопрос волновал и мое командование. Собираясь идти на помощь осажденному Хартуму, необходимо было выяснить, правда ли мусульмане получили тяжелые артиллерийские орудия и пулеметы. От этого зависело время развертывания нашего полка, а, следовательно, и надежда на прорыв блокады Хартума. О дальнейшем Вы, полагаю, догадались. Именно мне и моему взводу было поручено пробраться в тыл повстанцев и узнать, есть ли у них на вооружение что то посерьезнее сабель и старых мушкетов. Так как никто из моих солдат не знал тамошних мест, а задание было исключительной важности, мне дали в помощь провожатого. О, это была незаурядная личность!Ахмед был потомственным контрабандистом. По его словам, этим ремеслом занимались еще его деды и прадеды. После начала войны этот плотный, высокий араб гонял под пулями англичан караваны с маслом и финиками, пока не понял, что жизнь его может быть сытнее, займись он чем-нибудь легальным. С этими мыслями он пошел прямиком к командиру нашего лагеря, полковнику Карузеру, и предложил услуги проводника в обмен на разрешение открыть лавку и не платить пошлины на содержание континентальной армии. Карузер не стал отказываться, и с тех пор частенько обращался к Ахмеду за советами. Вначале офицеры (особенно старой школы) высказывали свое неудовольствие столь вопиющим коллаборационизмом, пока сами не были спасены удачно подсказанными тропами. Как я уже говорил, именно такому человеку поручили провести меня к месту наблюдения, и это обстоятельство сильно успокаивало меня. Так как время было на вес золота, подготовка заняла у нас всего пару часов (спасибо провожатому и моему незаменимому сержанту Медлену). Мы отправились утром, намереваясь к вечеру уже занять позиции для наблюдения. Солнце в тех местах палит нещадно. Отец!Я очень надеюсь, что это письмо дойдет в наш дом, иначе другого шанса объясниться у меня уже не будет. Грязный оборванец, согласившийся донести конверт до теплохода в награду за пять пенсов, не внушает мне доверия, но выбора у меня нет. Я не сомневаюсь, что Вы сидите сейчас в своем любимом кресле, читаете вслух это письмо, у ног мирно спит Тоби, а Дженни и Томас внимательно слушают. Умоляю Вас — отправьте мою сестру в ее комнату! Убедитесь, что она никак не узнает про эти жуткие и немыслимые события, какие постигли меня. Да, на родине мне грозит бесчестье. Я слышал, что меня заочно судил военный трибунал полка. Мне приписали ужасные преступления — убийства, мародерство, дезертирство. Я даже не знаю, что хуже... Иногда я даже рад, что матушка моя не дожила до этого момента, и молю Бога о том, чтобы Вас и всю нашу семью не коснулась даже тень моего позора. Итак, если моя просьба выполнена, Вы и Томас можете услышать всю правду о событиях в Судане. Как Вы прекрасно помните, я внял советам и окончил Королевское военное училище в Сандхерсте. Действительно, второй сын герцога Нортумбленского не сможет пойти в политику, ибо это — прерогатива старшего. Впрочем, Томас не впутался бы в такую ситуацию, в какой оказался сейчас я. Так или иначе, по выпуску я получил чин лейтенанта Армии Ее Величества Королевы Виктории, а также взвод пехотинцев. В одном из предыдущих писем я рассказывал Вам о них — мне, юноше, поручили командовать тридцатью взрослыми мужчинами, каждый из которых годился мне в отцы (а некоторые из них и вовсе в деды). Большинство из них — обычные фермеры и шахтеры, простые и бесхитростные люди. Их я поручил своему сержанту, Роджеру Медлену. Освободившееся время я посвятил своему образованию (в частности, арабскому языку) и усиленной муштре тех солдат, что имели криминальное прошлое. Как Вы помните, я уже писал о конфликте с двумя бывшими каторжниками, которые впоследствии проявили недюжинные способности к верховой езде и стрельбе. Почти сразу после окончания училища я был отправлен в Судан, раздираемый на части восстанием джихадистов. О, отец! Это воистину прекрасная страна, полная чудес и тайн! Если бы не проклятый Махди (предводитель повстанцев), Судан воссиял бы в короне Ее Величества ярче, чем все индийские алмазы. Не буду повторяться и вновь рассказывать Вам события, последовавшие после приезда в лагерь в Курдуфане. Сложная акклиматизация, ежедневные патрули, вечерные посиделки в клубе для младших офицеров... Впрочем, я позволю себе отвлечься ненадолго и вспомнить нашу атаку на Джабал-Кадир. Именно там знаменитый Чарльз Гордон вручил мне в подарок прекрасный полевой бинокль, и именно там я (наивный!) думал, что моя карьера в войсках взлетит быстрее, чем Ваша в политике. Даже несмотря на жестокое поражение под Эль-Обейдом, мне казалось, что наша армия, поддерживаемая египтянами, вскоре сокрушит полоумных фанатиков. Газеты в Лондоне наверняка много трубили о той битве, верно? Особенно читателей волновало количество современного оружия, доставшегося махдистам. Скажу по секрету, отец, что этот же вопрос волновал и мое командование. Собираясь идти на помощь осажденному Хартуму, необходимо было выяснить, правда ли мусульмане получили тяжелые артиллерийские орудия и пулеметы. От этого зависело время развертывания нашего полка, а, следовательно, и надежда на прорыв блокады Хартума. О дальнейшем Вы, полагаю, догадались. Именно мне и моему взводу было поручено пробраться в тыл повстанцев и узнать, есть ли у них на вооружение что то посерьезнее сабель и старых мушкетов. Так как никто из моих солдат не знал тамошних мест, а задание было исключительной важности, мне дали в помощь провожатого. О, это была незаурядная личность!Ахмед был потомственным контрабандистом. По его словам, этим ремеслом занимались еще его деды и прадеды. После начала войны этот плотный, высокий араб гонял под пулями англичан караваны с маслом и финиками, пока не понял, что жизнь его может быть сытнее, займись он чем-нибудь легальным. С этими мыслями он пошел прямиком к командиру нашего лагеря, полковнику Карузеру, и предложил услуги проводника в обмен на разрешение открыть лавку и не платить пошлины на содержание континентальной армии. Карузер не стал отказываться, и с тех пор частенько обращался к Ахмеду за советами. Вначале офицеры (особенно старой школы) высказывали свое неудовольствие столь вопиющим коллаборационизмом, пока сами не были спасены удачно подсказанными тропами. Как я уже говорил, именно такому человеку поручили провести меня к месту наблюдения, и это обстоятельство сильно успокаивало меня. Так как время было на вес золота, подготовка заняла у нас всего пару часов (спасибо провожатому и моему незаменимому сержанту Медлену). Мы отправились утром, намереваясь к вечеру уже занять позиции для наблюдения. Солнце в тех местах палит нещадно. Все ощутили на себе прелесть полуденного зноя, и, клянусь, совет нашего провожатого взять верблюдов, а не лошадей, здорово оправдал себя. На протяжении всей поездки Ахмед, подобно статуе, восседал в своем седле, отвечая на мои многочисленные вопросы. Казалось, арабу импонировало мое желание узнать все о местной культуре. После описанных выше тягот мы были вынуждены остановиться в небольшой бедуинской деревушке. Местные жители, не привыкшие к белым лицам и, в особенности, нашей военной форме, глазели на нас, как на индийских падишахов. Пока Ахмед распоряжался насчет воды для солдат и верблюдов, я успел пройтись по деревне, благо что она занимала площадь, сопоставимую с нашим садом в Нортумбленд-Хиллс. О, увижу ли я когда нибудь все это вновь?.. Дома бедуинов были крепко сделаны из глины и досок, а сверху покрыты листьями финиковой пальмы. Эти люди питаются в основном финиками, а их немногочисленные животные надежно заперты в хлевах, что совсем нехарактерно для всей Африки. Также меня поразило обилие фонарей, светильников и костров, которые окружали всю деревню. Помнится, я тогда решил, что все это сделано против воров. Отдохнув в деревне, мы продолжили путь, намереваясь успеть к заходу солнца. Ахмед уверенно вел мой отряд, несмотря на стремительно опускающуюся темноту. В полной тишине, нарушаемой лишь приглушенными шагами верблюдов, мы то поднимались, то опускались по каким-то холмам. Признаться, меня все это здорово утомляло, и я тщетно боролся с дремотой. Наконец, Ахмед, шедший впереди, резко остановился и слез на землю. Дав нам знак последовать его примеру, он пригнулся и неслышно пошел вперед. Я столь же бесшумно последовал за ним. Наконец моему взору открылась освещенная площадка, на которой можно было различить хилые строения и накрытые тканью пулеметы. Я был поражен — наш провожатый вывел меня в самый тыл противнику! Достав подаренный сэром Чарльзом бинокль, я убедился, что дела наши не столь плачевны, как казалось ранее. Оказывается, что артиллерия — не что иное, как глиняные муляжи! Впрочем, даже эта бутафория здорово смутила бы любого британского командира, особенно на расстоянии. Пулеметов же было всего семь штук. Вообразите мою радость, отец — у меня были сведения, которые спасали не только множество жизней, но давали шанс Хартуму, задыхающемуся в кольце блокады! Теперь все, что мне оставалось — выбраться незамеченным и передать эти сведения полковнику Карузеру. И тут наступила трагедия. Мне стыдно об этом писать, но гордыня моя взяла надо мной верх. Сам дьявол начал нашептывать мне в ухо. Раз уж у меня на руках такие сведения, я могу возвеличить свое имя еще больше! Лейтенант Николас Нортумбленский, герой войны! Для этого необходимо закрепить свой успех, а именно — устроить диверсию, выведя из строя трофейные пулеметы. Я четко осознал последствия такой проделки — оставшись без современного оружия, мусульмане будут разбиты настолько быстро, что наш полк сможет с ходу снять осаду и рассеять главные войска повстанцев. Отец, с Вашего позволения, я не буду вдаваться в детали. Мои ребята напали дружно и слаженно. Именно тогда я впервые убил человека ножом — перерезал глотку часовому, стоящего у пулеметов. Оставалось лишь испортить механизм оружия. Услышав небольшую возню, доносившуюся из-под брезента, я резко откинул ткань, и моему взору предстало воистину гнусное зрелище. Рядовой Чедмен (бывший осужденный, о котором я рассказывал ранее) бил ножом мальчика. Клянусь Богом, я не видел его ранее — должно быть, это был сын того самого часового. Меня поразила сатанинская злость, с которой мой солдат убивал невинного ребенка. Нанеся не менее десятка ударов, Чедмен откинулся навзничь и тяжело задышал. Не в силах сдержать себя от ярости, я бросился к мерзавцу и со всей силы впечатал подошву своего сапога прямо ему в лицо. Я, джентльмен и офицер, не воюю с детьми!Тут наступил второй акт моей трагедии — вероятно, шум от нашей стычки разнесся далеко по лагерю (помните, я ведь упоминал, что в пустыне ночью стоит необычайная тишина). Осознав, что через минуту или две сюда нагрянут полчища озверевших фанатиков, я отдал приказ вернуться к верблюдам и поскорее убираться от этого проклятого места. Как ни странно, первым отреагировал Чедмен — зажимая рукой кровоточащий нос, он обогнал всех остальных солдат и первым взобрался на верблюда. Боже, забуду ли я когда нибудь эту кошмарную гонку?Барханы и дюны сменялись одна за другой, звезды превратились в сплошной калейдоскоп, а в ушах раздавалось только биение собственного сердца. Перебросившись с Ахмедом парой слов, мы решили сделать крюк, не заезжая в деревню — я решил, что на сегодня с меня хватит невинной крови. Мы успели прилично оторваться от погони, оставалось всего четверть пути, когда внезапно пали все верблюды. Даже столь могучие животные погибли, не выдержав темпа!Стоит ли говорить, отец, что весь мой отряд, включая меня самого, был вымотан до предела? Я с трудом нашел в себе силы вскинуть на плечи свою сумку. Оглянувшись вокруг, я понял, что не имел ни малейшего представления, где я нахожусь. Все, что мне оставалось делать — это уповать на Ахмеда и радоваться, что никто из моего взвода не отстал и не погиб. Взглянув на своего провожатого, я заметил, что он как-то неестественно оживлен. Утратив всякую напыщенность и медлительность, старый контрабандист жестом подозвал меня к себе и посоветовал устроить привал. Холодный ветер действительно пробирал меня до костей, но я не мог и подумать о костре, дабы не навести преследователей на нужный след. Выслушав все это, Ахмед показал рукой в сторону: «Там русло высохшей реки. Почти как овраг. Можно укрыть огонь». Пройдя в указанном направлении, я убедился, что араб был прав. Мало того, в овраге были заросли тамариска и даже пару финиковых пальм, непонятно как умудряющихся тянуть капли воды из под земли. Позвав людей, я распорядился подготовить лагерь под пальмами. Опасаясь того, что шум пилы или топора привлечет ненужное внимание, солдаты во главе с Медленом вырвали под корень весь тамариск, а сам сержант, довольно улыбаясь, подвесил кусок ткани между пальмами и удобно устроился в импровизированном гамаке. Вот уж воистину, воин старой закалки! Решив не будить старину Роджера, остаток приготовлений я взял на себя. Когда костер разгорелся, я позволил себе присесть отдохнуть. Часть людей собралась возле огня, в то время как остальные спали в тени пальм. Я мельком взглянул на Ахмеда — мой проводник сидел молча, неотрывно вглядываясь в пламя. Я до сих пор поражаюсь его спокойствию и закалке — если бы все контрабандисты были такими, то, боюсь, таможенные пошлины стали бы бессмысленным атавизмом. Следует упомянуть еще об одном эпизоде. Я хорошо помню учебу в Королевском училище, и тотчас распорядился отправить в дозор двоих солдат, что бы обезопасить себя от внезапного нападения арабов. На мое удивление, Ахмед начал отговаривать меня, убеждая не разбрасывать людей по местности. Нас учили, что главное — вывести свой отряд живым и невредимым, выполнив боевую задачу. Это я и высказал Ахмеду, подтвердив свой первоначальный приказ. Признаюсь, у меня тогда зародились сомнения насчет араба. Даже не смотря на доверительные отношения, контрабандист всегда ищет выгоду для себя. Я сделал себе пометку в уме — почаще приглядывать за Ахмедом. И, как выяснилось позже, жестоко просчитался. Странные вещи начались спустя час. По уговору, один из находящихся в дозоре людей обязан спуститься вниз, а на замену в лежанку выходят следующие два человека. После этого оставшийся дозорный также идет отдыхать. Такая схема показалась мне наиболее эффективной, учитывая, какой холод стоял в пустыне ночью. Так вот — в назначенное время никто из часовых не явился. Подаренные Вами часы скрупулезно отчитывали минуты, и тревожное предчувствие не покидало меня. Наконец, я принял решение отправить следующих часовых в расположение лежанки. С одной стороны, я надеялся, что мои солдаты просто уснули, хотя умом же понимал, что вдали от костра в такой холод спать решительно невозможно. Рядовые Матэкс и Сандерс, услышав приказ, вскинули ружья на плечи и пошли к склону, дабы вскарабкаться наверх. Я не переставал следить за ними до тех пор, пока их силуэты окончательно не потонули в непроглядной тьме. Отец, прежде чем описывать дальнейшие события, я прошу Вас еще раз удостовериться, что Дженни, с ее девичьим интересом, не стоит за дверью, или не послала вместо себя горничную. Я прекрасно помню наши детские проделки, и подслушивание было одной из них. Также прошу понять, что я, хоть и был в тот момент подавлен и уставшим, все же не терял способности трезво и рационально размышлять. Итак, когда мои солдаты скрылись во тьме оврага, а я снова уставился в огонь, окружающую тишину разорвал крик. Крик ужаса, с которым обычно просыпается человек после дурного сна. Почти все мы повскакивали со своих мест, тем самым закрыв собой огонь. Поэтому я не сразу увидел Сандерса, который, собственно и кричал. Словно зверь, он вбежал в круг света и рухнул у ног своих товарищей, буквально скуля от страха. Я был настолько поражен переменой, случившей в нем, что не сразу заметил потерю ружья, а также рану на бедре. Сандерс истекал кровью — видимо, была повреждена вена. Хвала Господу, мое оцепенение быстро прошло, и после приказа солдаты, оторвав рукав мундира раненного, перевязали импровизированной повязкой ногу Сандерса. В поисках поддержки я оглянулся на Ахмеда и застыл. Поведение араба в тот ужасный момент меня просто поразило — в то время, как остальные метались по лагерю или сидели в оцепенении возле раненного, проводник со спокойным выражением лица подбрасывал ветки кустов в костер. Заметив, что я смотрю на него, провожатый посоветовал мне собрать всех людей возле огня, добавив странную фразу, что «свет им помешает». Как же мне сейчас обидно, что я не придал значения словам араба! В тот момент мое внимание было рассеянным — я отметил, что возня возле пальм, за пределами видимости, не прекращается. Более того — к звукам борьбы добавились всхлипы и стоны. Подумать только — я, выпускник Королевского военного училища, командир отряда Армии Британии, растерялся! С одной стороны, мне казалось, что арабы все таки нашли нас, сняв часовых. С другой стороны — не логичнее бы им попросту перестрелять нас всех? Благо, что мы были идеальными мишенями — находились внутри оврага, к тому же освещенные костром?Почувствовав, что без света я ничего не смогу узнать, я схватил из пламени куст тамариска (при этом потеряв одну из своих лучших кожаных перчаток) и что есть силы метнул его в направлении пальм. Наверное, Господь в тот момент отвернулся от меня. Иначе как объяснить то, что проклятый куст тлел больше минуты? Увы, отец. То, что я увидел, перевернуло всю устоявшуюся картину моего мира. Я забыл, что сейчас 1885 год, век электричества и телеграфа. Забыл, что я — цивилизованный британский джентльмен, а не дикарь из эпохи палеолита. Зато я вспомнил, что в мире существуют чудовища. Безобразная сцена, которую осветил мне тот тлеющий куст, до сих пор стоит у меня перед глазами — четыре черных существа стояли ко мне спиной. Невероятно тощие, высушенные тела. Выпирающие кости и сухожилия. Тонкие руки, увенчанные кривыми ногтями. Эти твари стояли между пальмами, где ранее находился гамак Медлена. Сейчас гамак был вспорот, а сам сержант лежал на земле. Знаете, отец, ведь Медлен был все еще жив, когда его пожирали заживо. Он смотрел на лежащий неподалеку куст, словно заполняя последние мгновения своей жизни светом. Он смотрел на куст, пока сухие руки выскребывали из его живота внутренности, словно повар — потроха из тухлой рыбы. А потом куст погас. Оправившись от шока, я осознал, что те из нас, кто сидит сейчас вокруг костра — живы. Увы! Простейшая арифметика показала, что мой отряд поредел наполовину, да и бедняга Сандерс, по всей видимости, вскоре отойдет в лучший мир. Оптимизма прибавляло то, что пятеро солдат успели похватать свои винтовки, да и у меня на поясе висел револьвер. Должно быть, я выглядел довольно забавно, вертя головой во все стороны, как сумасшедший, выхватив при этом оружие. Последствия первого шока вскоре прошли , и весь взвод повернулся к Ахмеду, который все это время, не переставая, подбрасывал кусты в костер. Когда пламя взметнулось выше нас, проводник тихо посоветовал всем присесть, чтобы света стало больше. Из темноты, обступившей нас со всех сторон, доносилось лишь ритмичное поскрипывание. Как и тогда, я не хочу даже думать о том, что могло издавать этот звук. Рядом со мной, едва шелестя одеждами, сел контрабандист. — В недоброе время мы сюда попали, сэр, — сказал он. Я спросил, что это за существа и откуда проводник знал, что они боятся света. — Бедуины верят, что это духи их предков. Воплощение пустыни. Они живут в песках. Их кровь — песок. Они и есть песок. Они есть тьма, а тьму побеждает свет. Вот и все, что я знаю. Ахмед поведал, что контрабандисты, путешествующие по ночам, иногда встречают этих тварей, и не всегда эти встречи заканчиваются хорошо. Местные жители давно поняли, что свет отпугивает усопших. (На этих словах я вспомнил обилие фонарей и светильников в той деревне). Если Вы, отец, все еще не решили, что Ваш младший сын рехнулся, я позволю себе высказать мысль, что эти демоны могли быть больными, сумасшедшими людьми, которые развили в себе навыки охоты и звериный образ жизни. Более смелые фантазии уводят меня в глубину темных эпох, когда в здешних песках пропадали целые армии фараонов... Но, пожалуй, на этом я прерву свои мысли!Оглядываясь назад, я с горечью и сожалением могу признать, что именно мои недостатки как командира потянули за собой вереницу неприятностей. Как я уже писал Вам, мой взвод состоял из добропорядочных граждан. Почти все они — верующие, из Англиканской церкви, и, как простые рабочие, достаточно суеверны. Итак, представьте себе наше положение — пустыня, непроглядная темнота вокруг. Пламя гудит в спину, нестерпимо жаря даже сквозь форму. В темноте бродят демоны, только что сожравшие половину отряда, и вдали где-то рыскают яростные воины из корпуса Махди. Тело нестерпимо болит, уставшее после ночной скачки. Боюсь, именно совокупность всех факторов послужила толчком к безумству моего подчиненного... Спустя получаса напряженной тишины Чедмен (тот самый, который жестоко убил мальчишку) внезапно поднялся с места и, указывая пальцем на Ахмеда, потребовал сходить за топливом для костра. Действительно, запасы подходили к концу, а до рассвета было еще полных два часа. Ахмед молча сидел, не обращая внимания на выходки Чедмена, который на моих глазах начал подбивать остальных на бунт. Покрывая бранью арабов, начальство в целом (и меня в частности) Чедмен схватил винтовку и направил прямо в грудь Ахмеда. Тут же я вскинул руку и нацелил дуло револьвера в голову бунтовщика. Невзирая на мои приказы положить оружие на землю, мерзавец спросил что-то вроде «черномазый колдун, ты идешь за дровами или нет?», а после, не дожидаясь ответа, выстрелил. Я уже нажал на спусковой крючок, но не успел на какую-то долю секунды... Звук наших выстрелов слился воедино. Ахмед умер сразу — пуля прошила ему сердце. А вот негодяю повезло гораздо меньше. Сам того не желая, я попал ему в шею, пробив ее насквозь, и, по видимому, перешиб позвонки. Чедмен, парализованный, упал прямиком в костер. Я не знаю, чувствовал ли он что-нибудь, но, честно говоря, мне все равно. Знаете, отец, я сильно очерствел после той ночи. Молча сидя возле костра и глядя на пылающее тело, я лишь подумал, что теперь топлива нам хватит до самого утра. Сидя возле костра и вдыхая запахи горящего мяса, я вдруг осознал, что не такое будущее я выбирал себе, будучи юнцом. Как Вы помните, я всегда любил рисовать. Я предался бы воспоминаниям, даже несмотря на то, что рядом бродят полчища жадных до крови тварей. Но тут раздался звук, который никто из нас не ожидал услышать. Копыта по песку. Всадники. Двое арабов появились на краю оврага, хорошо различимые в предрассветный час. Свою досаду на тот момент мне просто не выразить словами. Как глупо! Сбежать от лап тварей из песка, попав при этом к осатанелым фанатикам. Я даже не знаю, что хуже. Конечно же, они нашли нас по крикам, а выстрелы лишь дали возможность сузить зону поисков. Мы похватали винтовки, намереваясь дорого отдать свои жизни, но мусульмане, по всей видимости, быстро сориентировались в происходящей ситуации. Мы не успели толком прицелится, как всадники пришпорили лошадей и скрылись из глаз, напоследок крикнув нам: «МЭЙИЛЭТ!». Я хорошо запомнил это слово. Оно означает «мертвецы». Я лишь не могу понять, про кого именно кричали те арабы. В который раз наша трагедия усугублялась. Солнце уже начало постепенно освещать окрестности (впрочем, не попадая в наш овраг). Мы прекрасно понимали, что попали в капкан, запертые тварями. Но нелепость ситуации состояла в том, что арабы не могли к нам сунуться, пока эти существа окружали нас! Признаюсь, на мгновение мне стало так смешно, что я чуть не расхохотался. Наконец, наскоро обрисовав ситуацию своему отряду, я принял решение прорываться через этих высохших уродов, покуда махдисты нас не перестреляли. Овраг удачно выходил прямо по руслу древней высохшей реки, поэтому у нас был шанс какое то время оставаться незамеченными. Вот уж воистину — из двух зол!Собравшись с силами и взяв лишь самое нужное, мы вышли из кольца спасительного света и что есть силы рванули вперед. В училище нам преподавали науку правильного отхода. Это постоянные контратаки, маневры и прочие тактические приемы. Стыдно признаться, что, убегая от тварей, охочих до человеческого мяса, я бежал впереди всех, время от времени слыша позади вопли несчастных, которые попались в лапы этих демонов. Пожалуй, за одно только это с меня стоит позорно сорвать нашивки офицера, отвести к стенке и расстрелять (впрочем, годятся ли правила обычной войны для нелюдей?). Проваливаясь по колено в песок, с трудом хватая губами воздух, мы добежали до конца русла — в том месте, где смогли подняться наверх. Оглядываясь назад, я увидел копошение в глубине оврага. Всматриваться я не стал. Мне хватило банального подсчета — из тридцати человек, двадцать шесть осталось навеки лежать в той проклятой земле. На самом краю горизонта мы заметили множество всадников, терпеливо выжидающих, пока солнце не поднимется повыше. Понимая, что сейчас у нас появился шанс, мы развернулись и побежали в сторону деревни... На самом деле, дальше мне рассказывать не о чем. Добежав до уже знакомой деревни (чудом лишь не заблудившись), мы отлеживались два дня. Бессонная ночь и чрезмерное переутомление сыграли с нами злую шутку. За эти два дня поисковый отряд мусульман перекрыл все дороги к нашему лагерю, так что моя миссия обернулась полным крахом. По ночам нас мучили кошмары, и местные жители сочувственно смотрели на нас, не забывая оставлять снаружи и внутри своих жилищ свет. Спустя пару дней эти прекрасные люди снабдили нас новой одеждой, накормили финиками и договорились с торговым караваном, идущим в порт Суакин. Сейчас я сижу в грязной харчевне, слушая крики и брань моряков. Пишу Вам это письмо. Я попрощался со своими товарищами — надеюсь, солдаты не держат на меня зла. Из газет я узнал, что меня считают дезертиром, и что осада Хартума не была прорвана. Как честный человек, я подумывал застрелиться, но, боюсь, после произошедшего со мной я стал чрезвычайно ценить человеческую жизнь. Я нанялся матросом на ближайший корабль, уходящий из порта. Подумать только, как низко пал младший сын герцога Нортумблендского! Надеюсь, будущее даст мне возможность начать с чистого листа, с новым именем где нибудь в Японии или Америке. Передайте сердечные пожелания Дженни. Томас, у тебя все получится — я уверен, что прочту о тебе в газетах!Отец, просто благодарю Вас за все. Искренне Ваш, Ник Медлен (в прошлом — сэр Николас Нортумбленд).