Помощь с потустороннего мираСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Эта мистическая история произошла со мной в далёком детстве, когда мне было 10 лет. В летнее время большая часть советских детей уезжала в пионерские лагеря. Счастливые родители заталкивали всю эту снующую ораву в автобусы и, свалив её на плечи государства и весело возвращались домой, предвкушая спокойный месячный перерыв от рабочих будней и домашних забот о беспокойном чаде. Я всегда отдыхала в разных лагерях. С путёвками в то время проблем не было. С деньгами тоже, детский отдых стоил копейки, а на некоторых заводах (благодаря профсоюзам) почти бесплатно. Мама в то лето отправила меня в один из среднеазиатских экзотических регионов (там проживала моя тётя), где было всё: солнце, горы, небольшие полосы лесопосадок, водоёмы, раскалённый песок на берегу. Мой лагерь назывался «Нурек» (по одноимённой широкой реке, огибающий эту местность). Все отряды распределили по деревянным домикам, где внутри стояли кровати с панцирными сетками, тумбочки, шкафы. День мы проводили насыщенно: игры, викторины, песни, обеды, затем купание в речке, после ужина танцы под гармонь, посиделки на пеньках. А вечером горн сообщал о том, что лагерю пора готовиться ко сну, строгие вожатые активно проверяли тишину в палатах, успокаивали буйных. Мне нравилась такая жизнь, появлялось много друзей, новые хобби. Единственное, что меня омрачало — мысль o потерянных здесь наручных часах. Их мне подарил два года назад на день рождения мой папа. Были они маленькие, дешёвые, но очень желанные. Советские дети тогда не знали дорогих подарков. Для меня это была память об отце. Спустя три месяца после моего торжества его не стало. Как-то побаливала рука, бросить работу стеснялся, а когда обратился к врачам, диагноз — скоротечная саркома. Она неожиданно и быстро увела его совсем молодого, сильного и красивого. Со временем мы с мамой стали привыкать к тяжёлой утрате. Постепенно в лагере я забыла о потере часиков. Юность, лето, прекрасный отдых стёрли мою печаль о пропаже. В самом конце лагерного сезона со мной приключилась удивительная история. Двое пионеров-горнистов вечером протрубили «отбой», и весь лагерь нехотя погрузился в сон. В домике, где жил наш отряд, не работала в дверях ручка-запор, и вожатая на ночь совала поперёк в какие-то петли швабру. Свет выключался, и вся уставшая команда в разных позах замирала в своих постелях. И снится мне сон, который был больше похож на явь. В темноте кто-то тихо постучал по моей ноге, и я увидела отца. Он стоял весёлый, светлый и что-то мне говорил, будто просил о чём-то. В голове отпечаталась одна фраза: «В 4 часа выйди к валуну. Надо». И я провалилась в глубокий сон. Через какое-то время почувствовала, как кто-то будит меня, постукивая по ноге. Я открыла глаза, села на кровать, сердце бешено колотилось в моей груди, будто хотело выйти наружу. Всё тело вибрировало от его ударов. Немного успокоившись, рассмотрела в слабом утреннем рассвете мирно спавший наш отряд, вожатую, закрытую дверь с торчащей шваброй. Тревожно промелькнула мысль, надо идти к валуну. В конце двора у нас действительно стоял огромный белый камень размером с хороший автомобиль. Никто из местных не знал, какой волной и когда он был отброшен на эту территорию. Рядом протекала река, где мы купались, там, в воде, тоже торчали круглые валуны, но намного меньших размеров. Детвора во время купания залазила на них, отчаянно кричала какие-то комические команды и прыгала или сползала на животе вниз. Этот же лагерный валун тоже никогда не пустовал. Днём на него взбирались ребята постарше, усаживались и долго о чём-то спорили. И сейчас, рассматривая в темноте спящих, я вдруг засомневалась: идти или нет к валуну. Сердце успокоилось. Нагнувшись, нащупала под кроватью босоножки и как-то громко поставила их на пол. Вожатая проснулась, глянула на часы: «Ты куда? В туалет? Нет! А чего так рано поднялась. Сейчас только 4 часа. Спи», и, обняв подушку, тут же уснула. Я тихо укрылась одеялом и провалилась в глубокий сон. Утром проснулась от гвалта детворы, заправлявшей постели. Опустив ноги, потянулась за расчёской на тумбочке и вдруг замерла: на ней лежали мои часики, которые я потеряла в начале смены. Спрятав их в сумочку, решила никому ничего не сообщать, ещё засмеют, ведь воспитывали нас в атеизме, и всё сверхъестественное в мире отметалось, запрещалось даже думать об этом. Дома я всё рассказала маме. Она испуганно выслушала меня, помолчала, а потом подытожила: «Отец тебя очень любил, не представлял, как он до твоего рождения жил без маленькой принцессы. В беспокойные ночи всегда первым прибегал к колыбельке, знал наперечёт всё твои пузырьки с сосками, ползунки, «слюнявчики»…Это он нашёл потерянные часы и хотел, наверное, отдать у валуна. Отцовская любовь пробилась даже из запредельного мира. И хорошо, что ты не вышла «на свидание, всё неисследованное, наверно, опасно». Так в 10 лет я впервые встретилась с мистическим фактом.