ПёстошьСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Чтобы не возникало лишних вопросов - да, практически в каждой записи присутствует отдельный рассказчик. Поэтому здесь нет цельной истории как таковой - скорее собрание наблюдений и впечатлений разных людей от мира Пёстоши. Я проснулся. Сейчас я в этом точно не уверен, но сегодня наступил ровно четвёртый год моего существования в пёстоши. Я отталкиваюсь руками от ковра из корчащейся, дергающейся собачьей плоти и встаю на ноги, потягиваясь под утренним солнцем. Я не сразу научился удерживаться на твёрдом слое собак, что ныне покрывает каждый сантиметр земли, но сейчас я умею ходить и бегать по нему так же легко и быстро, как когда-то по почве или бетону. Может, даже быстрее…Здесь, по-моему, когда-то был город, правда, не помню, какой. Этой догадкой я обязан огромным колоннам собак, устремляющимся в небо. Может быть, это древние здания, ныне полностью заполненные и заросшие собачьей биоматерией. Как-то раз я по одному такому взбирался, засовывая пальцы рук и ног вглубь пёстены, чтобы найти товар. После многих и многих часов восхождения я был награжден невероятной благодатью – мехом и глазами, тяжело дышавшими языками и вилявшими хвостами, которые обнимали контуры некогда бесплодной земли и тянулись единой амебовидной массой дальше, чем может уследить глаз. Впрочем, теперь я такого не делаю. Теперь я просто живу обычной жизнью. Направляюсь к Садам, где пёстения причудливых форм прорастают из земли пёстоши, и срываю щенкофрукты с живых покачивающихся веток. Кусаю сочную плоть, пока жидкость течет мне по подбородку и капает на землю, чтобы ее поглотила земная плоть, и упиваюсь приятным вкусом. Приходит жажда, и я ищу один из Материнских холмов и пью из соска, пока не насыщаюсь своей порцией молока. Иногда вижу вокруг себя других людей, так же хорошо приспособленных к пёстоши, как я, но я их едва узнаю и ничего им не говорю. А что, в конце концов, говорить? Мир изменился – что теперь значат наши слова?Обычные собаки попадаются всё реже и реже, и те, что я вижу, выглядят такими же потерянными и покорными, как я. Они тоже питаются плодами пёстений, аккуратно ходят по пульсирующей, кровоточащей пёсземле, смутно признают меня и друг друга. Иногда я замечаю, как высоко в небе и далеко на горизонте плывут, ползут и извиваются огромные формы. В такие моменты я задаю себе вопрос – неужели обычные, ходячие, не вросшие в массу собаки так же устарели в этом мире, как я?Как-то раз я прокопал вниз. Под собак. Под волосы, уши и лающие пасти. Это было нелегко, пришлось много планировать – надо было вручную уничтожить одно из пёсдеревьев, вырвать сросшиеся скрученные позвоночники-ветки метровой длины и связать их с сухожилиями и кожей. Но в итоге я всё же сделал из них инструменты – вилы, копья, лопаты. Я выбрал место, где пёсземля выглядела неглубокой, и принялся за работу. Когда мое копье пробило поверхность, оттуда хлынула кровь и не прекращала течь много, много, много часов. Я был весь в потрохах и кусочках костей, мяса и мозгов. Но в итоге я научился игнорировать тошнотворное хлюпанье и отгонять вонь и просто продолжал копать глубже и глубже, протыкая и выбрасывая все более и более странных собак. Собак с двумя головами, собак с человеческими руками, собак, у которых вместо задних ног выросли щупальца. Но в конце концов собаки закончились. А может, просто началось то, что лежит за собаками. Ковёр из разноцветного лоскутного меха. Я копал во всех направлениях, так далеко, как мог, но конца его я не нашёл. Я с большим трудом смог его пробить, но оттуда только вытекло немного крови. Мне удалось лишь немного счистить кожу и обнажить слой серых полосатых мышц. Внезапно он задрожал, пёсчва вокруг меня закачалась, и я понял, что пёстошь начинает восстанавливаться, смыкаться надо мной, поглощая меня. Так что я решил уйти и выкарабкался обратно на свет. Тёплый ручей сочился по чёрным кожистым краям щенячьих ртов, расположившихся в очередь. Вспенивались воды слюны, протекавшие по руслу, выложенному постоянно бившимися языками нетерпеливых радостных щенков. Камни на побережье – острые молочные зубы отлученных от груди собак, окруженные несвежей травой, вросшей в отмель и намывную косу. Верховье ручья разделяет пополам насыпь из серебристой шерсти. Похоже на волосатый валун с золотистым глазом посередине, который крутится, наблюдая за прохожими. Если он тебя увидит, воды вспенятся и запузырятся. Языки забьются в нервном радостном приветствии с булькающим лаем. Пёстошь. Так мы зовем это место. Мы, люди, которые стараются держаться вместе. Сидим вокруг костра и готовим собранных с пёсдеревьев щенков. Единственная вещь, которую можно поджечь – растущий повсюду едкий мех. Пахнет отвратительно, но мы терпим, и вскоре еда уже готова. Наши единственные источники пищи – пёсдеревья и материнские холмы. Некоторым хватает дурости рыть пёсчву, чтобы найти мясо. Чтобы не возникало лишних вопросов - да, практически в каждой записи присутствует отдельный рассказчик. Поэтому здесь нет цельной истории как таковой - скорее собрание наблюдений и впечатлений разных людей от мира Пёстоши. Я проснулся. Сейчас я в этом точно не уверен, но сегодня наступил ровно четвёртый год моего существования в пёстоши. Я отталкиваюсь руками от ковра из корчащейся, дергающейся собачьей плоти и встаю на ноги, потягиваясь под утренним солнцем. Я не сразу научился удерживаться на твёрдом слое собак, что ныне покрывает каждый сантиметр земли, но сейчас я умею ходить и бегать по нему так же легко и быстро, как когда-то по почве или бетону. Может, даже быстрее…Здесь, по-моему, когда-то был город, правда, не помню, какой. Этой догадкой я обязан огромным колоннам собак, устремляющимся в небо. Может быть, это древние здания, ныне полностью заполненные и заросшие собачьей биоматерией. Как-то раз я по одному такому взбирался, засовывая пальцы рук и ног вглубь пёстены, чтобы найти товар. После многих и многих часов восхождения я был награжден невероятной благодатью – мехом и глазами, тяжело дышавшими языками и вилявшими хвостами, которые обнимали контуры некогда бесплодной земли и тянулись единой амебовидной массой дальше, чем может уследить глаз. Впрочем, теперь я такого не делаю. Теперь я просто живу обычной жизнью. Направляюсь к Садам, где пёстения причудливых форм прорастают из земли пёстоши, и срываю щенкофрукты с живых покачивающихся веток. Кусаю сочную плоть, пока жидкость течет мне по подбородку и капает на землю, чтобы ее поглотила земная плоть, и упиваюсь приятным вкусом. Приходит жажда, и я ищу один из Материнских холмов и пью из соска, пока не насыщаюсь своей порцией молока. Иногда вижу вокруг себя других людей, так же хорошо приспособленных к пёстоши, как я, но я их едва узнаю и ничего им не говорю. А что, в конце концов, говорить? Мир изменился – что теперь значат наши слова?Обычные собаки попадаются всё реже и реже, и те, что я вижу, выглядят такими же потерянными и покорными, как я. Они тоже питаются плодами пёстений, аккуратно ходят по пульсирующей, кровоточащей пёсземле, смутно признают меня и друг друга. Иногда я замечаю, как высоко в небе и далеко на горизонте плывут, ползут и извиваются огромные формы. В такие моменты я задаю себе вопрос – неужели обычные, ходячие, не вросшие в массу собаки так же устарели в этом мире, как я?Как-то раз я прокопал вниз. Под собак. Под волосы, уши и лающие пасти. Это было нелегко, пришлось много планировать – надо было вручную уничтожить одно из пёсдеревьев, вырвать сросшиеся скрученные позвоночники-ветки метровой длины и связать их с сухожилиями и кожей. Но в итоге я всё же сделал из них инструменты – вилы, копья, лопаты. Я выбрал место, где пёсземля выглядела неглубокой, и принялся за работу. Когда мое копье пробило поверхность, оттуда хлынула кровь и не прекращала течь много, много, много часов. Я был весь в потрохах и кусочках костей, мяса и мозгов. Но в итоге я научился игнорировать тошнотворное хлюпанье и отгонять вонь и просто продолжал копать глубже и глубже, протыкая и выбрасывая все более и более странных собак. Собак с двумя головами, собак с человеческими руками, собак, у которых вместо задних ног выросли щупальца. Но в конце концов собаки закончились. А может, просто началось то, что лежит за собаками. Ковёр из разноцветного лоскутного меха. Я копал во всех направлениях, так далеко, как мог, но конца его я не нашёл. Я с большим трудом смог его пробить, но оттуда только вытекло немного крови. Мне удалось лишь немного счистить кожу и обнажить слой серых полосатых мышц. Внезапно он задрожал, пёсчва вокруг меня закачалась, и я понял, что пёстошь начинает восстанавливаться, смыкаться надо мной, поглощая меня. Так что я решил уйти и выкарабкался обратно на свет. Тёплый ручей сочился по чёрным кожистым краям щенячьих ртов, расположившихся в очередь. Вспенивались воды слюны, протекавшие по руслу, выложенному постоянно бившимися языками нетерпеливых радостных щенков. Камни на побережье – острые молочные зубы отлученных от груди собак, окруженные несвежей травой, вросшей в отмель и намывную косу. Верховье ручья разделяет пополам насыпь из серебристой шерсти. Похоже на волосатый валун с золотистым глазом посередине, который крутится, наблюдая за прохожими. Если он тебя увидит, воды вспенятся и запузырятся. Языки забьются в нервном радостном приветствии с булькающим лаем. Пёстошь. Так мы зовем это место. Мы, люди, которые стараются держаться вместе. Сидим вокруг костра и готовим собранных с пёсдеревьев щенков. Единственная вещь, которую можно поджечь – растущий повсюду едкий мех. Пахнет отвратительно, но мы терпим, и вскоре еда уже готова. Наши единственные источники пищи – пёсдеревья и материнские холмы. Некоторым хватает дурости рыть пёсчву, чтобы найти мясо. Не то чтобы это было бесполезно, но многие попросту не возвращаются – проделанное отверстие зарастает плотью, и они оказываются заживо погребены в сырой земле. Из костей и кожи мы делаем примитивные вещи вроде лопат, ножей и одежды. В своей жизни я не помню ничего кроме этого места. Какие-то проблески воспоминаний о временах до Пёстоши иногда появляются, но какой толк жить прошлым, если в настоящем оно тебя не накормит? В нашем племени я писец. Меня зовут Док. Когда-то у меня было настоящее имя, но я его уже не помню. Я отмечаю все полученные нами знания на кожаной бумаге, пишу собачьей кровью как чернилами. Когда-то нас было больше. Вначале племя насчитывало шестьдесят человек. Теперь нас всего лишь двадцать. Наш вождь – Киф. Он поручает нам искать пищу, строить убежища и добывать огонь. Он нагло пользуется своим положением – взял себе пять жен и съедает пищи больше, чем ему положено, но любой, кто выступит против него, умрёт той же ночью. Это сущий ад, но выбора у нас нет. Без руководства мы все погибнем, поэтому нам необходим вождь. Какое-то время после того, как образовалась пёстошь, у меня была собака. Его звали Карл, он повсюду за мной ходил. Один раз, когда я чуть не помер от голода, он нашёл для меня псофрукты. А когда я умирал от жажды, он пронёс мне немного молока у себя во рту. Однажды его нога застряла в чей-то пасти, а я не мог его вытащить, так что просто смотрел, как его заглатывали. Через пару лет, когда я вернулся на то место, я нашёл там Карла, который теперь был весь растянутый. Я даже попытался его погладить, правда, это был какой-то другой пес, и он укусил меня и не хотел отпускать. Интересно, а люди могут становиться частью Пёстоши?Скучаю по Карлу. Всё едино, согласно новой истине. Псомать так велика, как нельзя даже представить, поэтому, чтобы сохранять удобство и чистоту, ей требуется много слуг. Но мы, те, кого она избрала, не остаемся без своей награды. Мудрейшая повелительница дает нам все, что нужно. Мы пьем выделения из ее огромного соска – таких обильных трапез не бывает больше нигде. Это бодрит и питает нас, псохранителей. Мы получаем больше, чем когда-либо могли пожелать. Все ближе и ближе, однако, время, когда придется искать новых работников. Многие из нас уже начинают превращаться, и скоро мы объединимся в одно целое с великим пёсхолмом. Мы совсем не похожи на других, на тех, кто неуверенно ходит по эмбриональным рощам внизу. У многих из нас уже отросла густая шерсть, а старик Лоренс уже начал ходить на четвереньках. Скоро мы все сбросим свои смертные оболочки и станем частью псоматери… Нашей… матери…- Думаю, когда генерал совершил самоубийство, мы все поняли, что проиграли войну. Груды плоти и меха просто распространялись по городам, затопляли их как волны. Мы обнаружили, что, чем бы оно ни было, оно выпивало океаны и поглощало все на своем пути. Авиаудары, танки, бомбы – все это лишь замедляло его! Мы доживали последние дни. Оно было… неостановимым. Насколько помню, исчезновение всех собак мы заметили уже позже. А потом весь тот вой ночью… Для нас это оказалось уже слишком. Слезы невольно сочились по лицу бывшего солдата, пока он вспоминал произошедшее. Он сидел, утопал в собственных эмоциях и рассказывал свою историю недавно найденному скелету. - Мой отряд… Весь погиб… Там были щупальца и пасти… Они их всех разорвали на куски… Я убежал, и не останавливался, даже когда меня звали на помощь… И ВСЕ ИЗ-ЗА ТЕБЯ!Пёсдерево слегка пошевелилось. Многие растущие вокруг глаза направили свой взор на сумасшедшего. - ТЫ ВСЕ ИСПОРТИЛО! ТЫ УГРОБИЛО МОИХ ДРУЗЕЙ, МОЮ СЕМЬЮ, ДА ВООБЩЕ ВСЕХ, *****!Он подбежал к одному из глаз и воткнул туда осколок кости. Поднялся вопль, и ближайшее дерево ударом отбросило человека на несколько метров. Упав на «землю», тот сломал пару ребер. Он выкашлял немного крови, но встал и снова понесся – на этот раз к одной из открытых пастей, откуда тут же выбил несколько зубов. В ответ его укусили в ногу, лишив пары пальцев. В человеке было уже столько адреналина, что он не мог ощущать никакую боль. Он бил плоть, разрывал руками и вгрызался в нее, пока не оказался по колено в крови и внутренностях. Одна из разорванных трубок облила его какой-то пищеварительной жидкостью. Все тело жгло, но остановиться человек не мог. Он все рыл и рыл голыми руками, пока земля над его головой не начала зарастать. Он продолжал копать, пока не нашёл их – сердце и мозг. Человек усмехнулся своей удаче – нашёл сразу оба, и так близко друг к другу. Он погрузил руку глубоко в серое вещество, перемешав все содержимое. Тут сумасшедший ощутил, что медленно теряет кислород в этом туннеле мяса. Он начал хватать ртом воздух и вцепился в сердце. Вырывая его, человек упал и потерял сознание. Проснувшись, он увидел, как десятки щупалец проникали в его организм - одно из них ударило по позвоночнику и слилось с мозговым стволом. Человека резко захлестнул поток мыслей, и он тут же стал одним целым с Пёстошью. Появилось ещё больше щупалец, и все они начали соединяться с жизненно важными органами, поглощая тело. Теперь он видел каждым глазом на земле и ощущал каждый нерв на планете. Раненные места заживали, а потом снова рвались на части, создавая все новые проходы и соединения. Вскоре он был уже полностью поглощён. Его память испарилась в ходе перестройки мозга, который в скором времени должен был заменить уничтоженный. Прошло три года и две недели с тех пор, как я в последний раз видел другого человека. Я это знаю потому, что делал небольшой надрез на левой руке каждый день, на левой ноге – каждую неделю, и на правой руке – каждый год. Да, конечно, не лучший способ следить за временем. Но когда я начинал, то думал, что до того, как эти надрезы мне пригодятся, я либо успею умереть, либо все уже успеет кончиться. Как я уже сказал, я давно не встречал других людей, но я решил, что записать это предупреждение все-таки стоит, вдруг какой-нибудь бродяга его найдет. Я сегодня наткнулся на нечто ужасное. Нет, конечно, вся пёстошь ужасна, но я нашёл кое-что ЕЩЁ ХУЖЕ. Думаю, это мерзко даже по сравнению с пёстошью, потому что диким собакам и землепастям оно тоже не очень нравилось. И этот крик я не хочу больше слышать ни разу в жизни. Но начать стоит не с этого. Извини, кровь, которой я пишу, не очень хорошо сохнет, но выбрасывать написанное слишком затратно. Я просто несколько лет даже не думал о том, чтобы разговаривать с другими людьми, поэтому мне сейчас в принципе довольно тяжело внятно думать. Но я попробую. Просто давай сначала. День начался как обычно. Я хотел заняться собирательством, как всегда делаю раз в неделю. Я вышел из палатки (кстати, она стоит у подножия колонны собак в направлении заходящего солнца, если тебе надо, хотя, наверное, когда ты это найдешь, кожа уже испортится), чтобы собрать псофрукты на ближайшую неделю, плюс налить в пару сумок молока. Но когда я добрался до места, где должны были быть соски, там оказалось лишь кровавое месиво – кто-то глубоко разрыл плоть пёстоши. Сначала я особо не испугался, ну да, надо будет найти новое место, откуда брать молоко, ладно. Потом я увидел его. Сначала я даже решил, что это человек. Если бы я просто хорошенько его рассмотрел, то никаких проблем бы и не было, и я бы сейчас это даже не писал, наверное. Я начал кричать, чтобы незнакомец обратил на меня внимание. И у меня получилось, потому что он повернулся ко мне, и тогда я понял, что надо было уйти сразу. Сейчас мне кажется, что по его длинным рукам и извилистому телу уже можно было что-то заподозрить. Но в тот момент я ничего ненормального в фигуре не видел, пока она не развернулась, и не оказалось, что то, что я принял за голову, было просто бесформенным куском мяса. Существо вытянуло вперед руки, каждая из которых кончалась парой собачьих ног, а человеческое лицо на его груди открыло рот и залилось криком. Я решил, что это не к добру, и бешено рванулся к ближайшей колонне собак, но существо побежало за мной, гораздо быстрее меня самого. Но каким-то образом я все же смог туда добраться и начал карабкаться, чтобы оно меня не достало. Но много проползти я не успел и вскоре почувствовал острую боль в своей ноге. Я взглянул вниз и увидел, что существо укусило меня одной из растущих на руках пастей. Когда оно начало стаскивать меня вниз, я закричал, но это особо не помогло, и я бы прямо там и умер, если бы не то, что случилось дальше. Вдруг, откуда ни возьмись, пасть, которой я даже не заметил, когда взбирался на колонну, укусила существо. Затем в него вцепилась пасть на земле, и обе начали жевать. Твари, кажется, было не больно, но она меня всё же отпустила. Я побежал со всех ног, но тот крик ещё очень долго отдавался у меня в ушах. Всю ночь я не спал. Сегодня перед наступлением сумерек я решил, что стоит убедиться, что пёстошь убила ту тварь, и пошел к колонне, но не обнаружил никаких следов существа. Зато там была тетрадь, из которой я вырвал этот листок, и я забрал ее с собой. Ну и вот. В этом районе я оставаться больше не намерен, поэтому уйду, как только допишу. Но когда я нашёл тетрадь, то подумал, может, здесь есть другие люди, и стоит их предупредить. Так что если ты это читаешь – удачи. О, кстати, я двигаюсь в направлении восходящего солнца, а если ты смог это прочитать, ты, наверное, человек, так что если пойдешь туда, может, мы встретимся, и вдвоём нам будет чуть лучше?Видимо, клещи – единственные, кому это место нравится. Они повсюду. По вечерам я вижу, как огромные кучи этих пидоров бегают по заросшей земле и напиваются крови. Плоть Пёстоши при этом дрожит. Иногда из-под поверхности вылезают лапы разной степени величины и уродства, чтобы почесаться. Это не помогает. На поверхности Пёстоши лишь остаются огромные рубцы, на которых потом кормятся блохи. Порой я ложусь на какой-нибудь огромный выступ и лишь потом понимаю, что это гигантский клещ. Они прицепляются к глубоким артериям Пёстоши и без конца сосут соки из нового мира. Я как-то видел человека. В тот день было жарко. Я шел к собаколонне и увидел, как он лежал вдалеке. Он не двигался, и когда я подошел поближе, то понял, почему. Все его тело покрыли клещи. Ни одного свободного места не оставили. Те кусочки одежды, что на парне остались, висели прямо на слое из этих тварей. Ветер в тот день не дул, и единственным звуком был слабый цокот их мелких ножек под телами, опухшими до нелепых размеров. Парень, наверное, услышал, как я подхожу, потому что он открыл рот и попытался что-то сказать. Голос его был хриплым, а рот – красным, но одно слово он произнести все-таки смог:- Чешется. Сегодня пятый день двенадцатого месяца 654 года. Мы – последнее поколение. После нас будет лишь пёстошь, а все оставшиеся люди либо будут поглощёны матерью-собакой, либо просто погибнут в этом стремительно умирающем мире. Мать свою я помню смутно. Не могу сказать даже, что с ней стало – убили ее, украли или поглотили. Вообще, никто точно не знает, что случилось с женщинами. Они как-то постепенно почти все исчезли, часто пропадая в ночи без всякого предупреждения и не оставляя ни следа. Теперь женщины – единственная ценность в этом мире. Главная задача племени – защищать свое право на женщину, которой пользуются все члены. Женщину нашего племени забрали несколько месяцев назад. В первый месяц мы по ней скорбели. Может, она в каком-то смысле и была у нас в плену, но многие из нас все равно к ней привязались. Некоторые от отчаяния даже начали вступать в гомосексуальные отношения друг с другом. Уверен, я не один понял, что общение продолжать нам смысла мало, и что скоро наше племя распадется. Уже идет третий месяц с момента её исчезновения, и всё очень плохо. Старейшину убили в споре – то было ещё одно подтверждение тому, что без женщины никакого единства в племени не существовало и существовать не могло. Мы начали расходиться. Я знаю, что будет дальше. Когда племена распадаются, их одинокие члены, не знающие, куда податься, идут к матери-собаке как за любовью, так и за пищей, и за теплом, и за убежищем. Половые органы матери-собаки растут по всей пустоши будто гнилые мокрые холмики. Мужчины находят орган, который объявляют своим, и целый день не отрываются от него. Многие натыкаются на отверстия рядом с пёсдеревьями и едят эмбрионы, когда хотят есть, а все остальное время трахаются. Им незачем отходить от холмов. В каком-то смысле эти люди забывают обо всём вокруг и становятся одержимы матерью-собакой – теперь не только матерью, но ещё и любовницей. Она для них всё. Часто можно найти скелеты, иногда даже раздираемые на части собаками. Тазы скелетов все так же погружены в холм, а от лежащих прямо там испражнений всё так же воняет. Сегодня двадцать седьмой день двенадцатого месяца 654 года. Как я и думал, бывшие члены моего племени медленно, но верно деградировали и начали трахаться с собачьими холмами. В отчаянии эти придурки забыли, что они люди. Тошнит от них. Клянусь, я никогда до такого не опущусь. Я буду бродить по этой одинокой грязной пёстоши и искать. Не может все так закончиться, чтобы все человечество просто додрочилось до вымирания. Так что я буду продолжать свой путь, пусть и знаю, что могу в итоге разгромно проиграть пёстоши. Сегодня второй день четвертого месяца 663 года. Я нашёл женщину. Она стояла под собачьим деревом, будто ждала меня, рот был весь красный от крови из плода-эмбриона щенка. Когда-то меня бы озадачил вид женщины, которая стоит совсем одна и ничего не боится. Но я уже несколько лет не натыкался ни на одно племя, и крайне редко встречал людей, которые не попали под чары собачьих холмов. Да и для женщины, думаю, было довольно неожиданно обнаружить мужчину, который ещё не стал рабом матери-собаки. В любом случае, рисковать не стоило. Так что я схватил ее, загнул и прямо там и ******. Потом я привязал ее к дереву веревкой из собачьей плоти, чтобы не убежала. Сегодня седьмой день восьмого месяца 663 года. Моя женщина беременна. Я много следил за ней и защищал от диких бродячих собак, которые все так же шлялись по пёстоши. Я прятал ее от стай клещей. Интересно, мы на этой планете единственные остались нормальными людьми?Сегодня пятый день первого месяца 664 года. Родился ребенок. Моя женщина сжимала мою руку, тяжело дышала, тужилась, и в итоге дитя вышло на свет. Обычная человеческая девочка. В этот момент я понял - все мои старания были не зря, и у нашей расы ещё было будущее. А ещё я понял, что плачу. Я немного подержал ребенка, а затем опустил на землю, чтобы достать нож и перерезать пуповину. Тут же из пёсдерева вылезло волосатое щупальце. Ударившись об землю, оно быстро обмоталось вокруг пуповины и сжало ее. Пока пёсдерево погружалось под землю, я начал рубить щупальце, но оно оказалось слишком крепким. Тогда я, чтобы спасти свою дочку, изо всех сил рванул пуповину, но она уже слилась с лозой, став такой же крепкой. Так что я мог лишь в ужасе смотреть, как собачье дерево тонуло в собаке-матери, унося с собой мою женщину и дочь. Я начал копать и проделал дыру, через которую увидел, как мутировавшие собаки с верхних слоев разрывали лицо ребенка. Человеческая раса обречена. Пёстошь больше не потерпит неповиновения. Так что я подхожу к этому собачьему холму, чтобы по-настоящему объединиться с собакой-матерью. Какой же я был дебил, что так долго думал, будто могу одолеть этот мир. Галактический Календарь: Год 100 День 1. Мы прибыли в ближайшую к нашему прошлому дому звездную систему. Наш мир погряз в войне, так что мы покинули его и стали кочевниками. Мы долго искали гостеприимный мир, и этот нам, кажется, подходит. Мы получали с этой планеты сигналы давностью как минимум 700 оборотов вокруг солнца. Если местные жители от нас не сильно отличаются, то там уже должно было смениться не одно поколение. Сейчас, когда мы приближаемся, я весьма озадачен, потому что планета совсем не такая, как в наших данных. Цвет планеты не голубой, а коричневый, и она, кажется, живая. Мы отправим туда разведывательный отряд. Наш корабль достиг орбиты единственной луны этой планеты. Затем мы выдали экипажу последние версии отчета о существах этого мира. Нашим основным источником связи с данной планетой были сигналы, которые там зовутся «телевидением». Но все равно наше понимание языка жителей этого мира им, несомненно, покажется примитивным. Лично я чувствую, что что-то здесь не так. Недавно у нас оборвалась вся связь с этим миром. Капитан полагает, это из-за того, что они перешли на более высокий технологический уровень. Они всегда говорили о своих новейших технологиях, и из всех народов, способных выходить в космос, этот казался ближе всего к подобному усовершенствованию. Завтра я должен спуститься на планету вместе с остальной командой. Но сейчас я смотрю на ставший коричневым мир и чувствую, что что-то не так… Совсем не так. Не знаю, сколько дней я уже не видел других людей. Выжившим в Пёстоши приходится нелегко. Все женщины исчезли, и лишь небольшое число мужчин осталось в живых. Но, как я уже сказал, я уже кучу дней никого из них не видел. Я бродил по меховым полям и искал участок с сосками, когда обнаружил нечто, одновременно ужасное и чудесное. Моему взору предстал район, на котором росли сразу и мужские, и женские половые органы собак. Я как зачарованный смотрел, как пары соединялись бесконечное число раз. Я знал, что надо было отвернуться, но просто не мог. Казалось, это будет продолжаться вечно, но через какое-то время они всё же остановились. Очевидно, наконец почуяли меня. Мне стало даже как-то стыдно за то, что прерываю процесс, так что я начал отходить, но почувствовал, как что-то ухватило меня за ногу. Я глянул вниз и увидел, как мутировавшая собачья лапа держит меня за штанину. Я попытался отдернуть ногу, но не вышло. Затем, к моему ужасу, лапа стала тянуть меня на середину участка с органами. Я начал отчаянно сопротивляться, так как знал, что со мной хотели сделать. Из-под земли проросли ещё несколько собачьих лап и тоже принялись меня тянуть. Я знал, что ничего не смогу сделать. Я знал, что в конце концов стану одним целым с Псоматерью, так что я просто принял судьбу. Ну хоть умру счастливым. Пусть племенное поклонение Псоматери, во всей своей кровавой красе, и является основной формой религии в диком мире Пёстоши, в нём существует ещё одна мифология. В нее верят только в отдаленных, отделившихся от остального мира зонах, притом лишь немногие выжившие, те, что постарше. Мелкие детали меняются от года к году и от племени к племени, но основа всегда одна. Это легенда о Начале Пёстоши, о происхождении сегодняшнего мира. Она рассказывает о тех временах, когда людей было много, и земля под их ногами ещё не была живой. Существовал бог. А может, и демон. Собака, которая жила среди людей, и которую даже приняли в человеческую семью. Но это была не простая собака. Этот зверь смог прожить больше 50 лет, в то время как остальные собаки тех времен редко доживали хотя бы до пятнадцати. Существо это было могучим и имело над своей семьей больше власти, чем она над ним. Говорят, по ночам оно уходило и охотилось на людей, а потом приносило домой огромные кучи костей как трофеи. Но люди пытались не обращать на это внимания, убеждали себя в том, что всё нормально. Но вскоре, когда возраст Первородной Собаки достиг целого века, ее сила возросла, и она стала ещё меньше походить на других. Увеличилось число исчезновений при странных обстоятельствах и даже открытых нападений днем. Находили все больше машин со следами укусов на металле и домов с прорытыми внутрь ходами. Правительство тех времен, куда более могущественное, чем любой сегодняшний вождь, поймало тварь. Они начали проводить эксперименты, попытались понять, откуда оно брало энергию. Исследования проходили успешно, уже выдвигались предположения о том, что при помощи этой собаки можно было даже открыть секрет бессмертия! Но никто не застрахован от случайностей. На правительственном предприятии работала, как ее обычно называют, Предательница. Ей было жалко Божественную Собаку, и она выпустила пса. А вместе с ним – и поглощающее все на своем пути месиво, которое и стало Пёстошью. Разъяренный зверь больше не чувствовал никакой симпатии к человечеству. Пока он в ярости разрушал лабораторию, мутировавшие образцы прилипали к его телу и начинали расти как раковые опухоли. Вскоре будущая Пёстошь уже распространялась с быстротой огня и уничтожала все движущиеся объекты на своем пути. Шкура существа растекалась по почве, камню и воде. Как звали того ужасного демона? Есть несколько версий, но, по-моему, у всех одно этимологическое происхождение. В разных уголках света я слышал разные варианты – Армад, Ме’арм, Адюк. Почему тогда у Псоматери пол явно женский? Ну, поговаривают, что Предательница как раз и была первым человеком, поглощённым Пёстошью. Здесь холодно. Вся пустошь и волнистые холмы пропитаны парами влажного дыхания. Нормальных пёсдеревьев нет, лишь небольшие груды съежившихся конечностей. Сосков мало, и близко друг к другу они не растут, а выдавливать молоко из тех, что есть, тяжело. Пока я иду по холмам, мои ноги в самодельной обуви уже немеют. Я двигаюсь по самому лёгкому пути и только сейчас заметил, что иду по узкому и грязному склону, который, как и положено нормальному склону, ведёт в самый низ. Мех растет не везде, а там, где растет, он густой, мерзкий и весь покрыт жиром. Не знаю, почему Мать поступает так, как она поступает, но у всех плодов ее труда есть какое-то предназначение. Я отрубаю комок меха от плоти внизу. Крови почти нет, только немного с захваченного ножом кусочка кожи. Я сооружаю из мягкого меха волосатую шкуру для тела. Собачья плоть трясется подо мной, жутко дезориентируя. Она так делала последние несколько недель, чем дальше я шел, тем больше. Становится холоднее. Теперь я слышу лишь ветер, мчащийся по телу Матери. Заливистый и жалобный вой прекратился. Фоном для мыслей больше не служит какофония из резкого лая и визга. Я сильнее прижимаю к себе шкуру и медленно иду. Мне больше некуда идти, кроме как вперёд. Земля здесь крепче. Если по собачьей земле можно было мягко ступать, то тут ноги громко стучат по жирному меху. Вчера я поскользнулся на озере, которое, по-моему, состояло из твёрдой мочи. Мать не впитывала ее в себя. Мой собственный озноб перемежается периодическим громыханием Матери. Ее плоть уже не похожа на живое существо, но я знаю, что глубоко внутри кровь ещё течет. Здесь так холодно. Каждый день я иду вперед. В земле все больше наклонов и склонов, и я постоянно борюсь с желанием заснуть в мягких кожаных складках. Моя единственная цель – идти вперед. Шаг за шагом. Я уже не помню, когда последний раз видел свет. Эта ночь когда-нибудь закончится?Воздух сухой. Земля бесформенная и твёрдая. Ветер больно бьёт меня по лицу комками мёртвых волос. Раздается тонкий хлопок, внезапно что-то голубое прилетает в лицо, а потом ветер уносит их дальше. Онемевшие руки закутаны в шкуру, и если я достану их и начну прикрывать лицо, то холод эти руки у меня заберет. Я уже потерял три пальца на ноге. Да и саму эту ногу уже не чувствую. Я уже не трачу время на зажигание огня в глубоких земляных изгибах, в которых я сплю. Но когда я в последний раз видел ту ногу, она была вся чёрная и опухшая, и ее жутко жгло. Я передвигаюсь медленно. Порой слышал легкий тихий стук, но каждый раз находил на его месте лишь скребущиеся собачьи когти. Грохот продолжается, и теперь его сопровождает негромкий звук чего-то рвущегося, как будто чья-то пасть жует кость. Чем больше таких звуков, тем быстрее я иду. Не знаю, откуда они, но думаю, это уже не Мать. Я уже долгое время не находил ни одного соска. Жутко хочу пить, а моя сумка из кожи почти пустая. Я бы за свежий щенячий эмбрион сейчас хоть родителей придушил. Я как-то нашёл кучку людей, практически погребенных в сухом мехе, который развевался на ветру. То были иссохшие трупы. По их виду я решил, что при жизни они были сильными. Я не останавливаюсь. Впереди меня лишь дорога. Не знаю, куда она ведет. Земля дёрнулась у меня под ногами, и я описался от страха. Подо мной раскрылась даже не пасть, а какая-то огромная пропасть из сухой плоти и костей. Оттуда вырвался вонючий поток влажного воздуха и повис вокруг меня холодным облаком. Я сел и заглянул в застывшую темную дыру, в которую чуть не свалился. Я долго сидел и рассматривал её, тяжело дыша и думая о своих пустых сумках. Постепенно я начал слышать какие-то звуки, которые отдавались эхом на глубине десятков метров. Мягкий удар. Затем бульканье. Не знаю, как, но я понял, что мне выдалась возможность подкрепить силы. Я соскользнул в мясистую расщелину, спустился вниз по разрезанной плите из гигантских ребер, до сих пор красных и влажных, и наконец приземлился на темное дно дыры. Поверхность под моими ногами извивалась. Я, сам не зная, что ищу, попытался что-нибудь нащупать, и мои руки наткнулись на трубку, которая вросла в стену из мяса и обо что-то стучала. Артерия. Я схватился за участок, где она соединялась со стенкой, потянул за него, а потом укусил. Оттуда начала рывками хлестать кровь, и я напился досыта. После этого я был весь в потрохах и начал поскорее наполнять сумки. Стены расщелины задрожали, и понял, что надо было уходить прямо сейчас. Отовсюду начали прорастать мясные щупальца и жгутики, чтобы восстановить потерянную плоть. Я жутко устал, пока выбирался, и чуть не упал обратно, когда выкарабкался за пределы расщелины наружу, к холодной ночи. Трещина за моей спиной медленно зарастала, пока я тяжело дышал, сидя на той же твёрдой земле. Перед тем, как уйти, я взял это место на заметку. Длинная царапина. Мать всё ещё росла. Я так слаб, и вокруг так холодно. Мои сумки, которые я недавно наполнил, исчезли, а впереди растирается серая пёстошь. Я должен дойти до своей цели, но я не знаю, что у меня за цель. По-моему, я уже несколько месяцев брожу в темноте. Я взбираюсь на огромную кучу холодного собачьего мяса. Груда маленьких собак, масса голов и лап, насыпь хвостов и тел. Среди них никого живого. Глубоко внутри слышен медленный низкий скрип. Я хватаюсь за чье-то ухо и спускаюсь вниз собачьей стены. Но под ногой я ощущаю что-то еще. Я ахаю и захожусь кашлем. Я не знаю, на чем я стою, но это явно не Мать. Я чувствую тошноту. Если это не Мать, то что это такое? Поверхность у вещества твёрдая, но когда я пытаюсь что-нибудь с него соскоблить, то отходит что-то очень холодное и неприятное на ощупь. Я подношу отскобленные кусочки ко рту, и от моего дыхания они превращаются в воду. Я пытаюсь сунуть вещество в рот, но оно такое холодное, что я теряю почти всю оставшуюся энергию. В горло стекает что-то влажное. Это хорошо. Я оглядываюсь на собачью стену с высунутыми оттуда костями и счастливыми мордами, затем смотрю вперед в бесформенную тьму. Я слишком далеко зашел, чтобы поворачивать обратно. Я продолжаю идти часами, потом какое-то время сплю, а потом снова продолжаю идти. Ноги будто свинцовые. Наконец, где-то впереди я замечаю свет. Я медленно, несколько часов подхожу к нему. Для меня это сигнальный маяк. Твёрдый светящийся огонь. Подойдя поближе, я вижу, что свет находится на столбе, рядом с которым стоят какие-то низкие темные силуэты. Они похожи на плотные стены из костей, но костей там нет. И собачьей плоти тоже. Рядом со стенами стоят кучи мёртвых волос и этой мерзкой холодной воды. Вот то, что я должен был найти. К одной из стен, рядом со светом, присоединена темная панель. На ней кто-то разместил обозначения, но я их не понимаю. «АЛС-1» и «ВХОД». Я толкаю панель плечом, но она едва шевелится. Я пытаюсь снова и снова. Найдя это место, я снова обрел цель, но я все так же слаб после пути. Я прислоняюсь спиной к панели и утомленный соскальзываю вниз. Моя спина нажимает на какой-то рычаг внизу панели, и раздается кликанье. Панель откидывается, и я проваливаюсь в темноту внутри. Теперь я внутри темной и сухой пещеры. Я таких раньше не видел. Ветер заносит внутрь грязь и волосы. Я оглядываюсь по сторонам. Такое ощущение, будто на меня оттуда косятся причудливые темные груды чего-то. На стене висят мягкие белые кожи, и повсюду расположены незнакомые мне знаки. «Список Процедур», «НЕ ОТКРЫВАТЬ», «Предупреждение», «Не Снимайте Радио». В маленькой коробке стоит ярко-красный цилиндр с желтыми полосками. Я тянусь к нему, но не могу пробить прозрачное покрытие. Тогда я смотрю на руки: они все фиолетовые, и я их уже не чувствую. На противоположной стене есть ещё одна панель, похожая на ту, что я открыл. Я вяло двигаюсь к ней. Мне так холодно. Я тяну за ручку на панели, но она не двигается. Над ней мигает маленький красный свет. Я тяну ещё сильнее, но бесполезно. Я тяну ещё раз, подпрыгиваю, но теряю равновесие, падаю на пол и бьюсь об него головой с гулким стуком. Из отверстия сзади свирепо дует холодный ветер. Я царапаю плотную панель, но все так же тщетно. Только появляется ещё больше надписей. «Сначала Закройте Входную Дверь». Я их не понимаю и сажусь напротив панели. Все вокруг как в тумане, и из моего глаза течет струйка крови. Я прислоняюсь к темному входу и засыпаю. Засыпаю и больше не просыпаюсь. «Меня зовут Чарльз Маунтел, я с Арктической Ледовой Станции Номер Один. Тварь сюда не добралась, слишком холодно. Мы с Тиггером – последние выжившие. Мы в 14 морских милях к югу от Северного полюса, к северу от Ванкувера. Триангулируйте нашу позицию по этому радиосигналу. Через пять минут сообщение повторится». Приемник вновь транслировал сообщение, как уже делал тысячи, если не сотни тысяч раз. В кресле перед радио съежилось холодное, мёртвое, иссохшее тело. В ногах у него лежало мёртвое тело свернувшегося клубком пса. Сама идея Пёстоши (Dogscape), постапокалиптического мира, в котором вся поверхность планеты превратилась в живое месиво из собачьих органов, родилась ещё в 2008 году в треде на одном из форумов сайта Something Awful. Именно там пользователь Ferrinus опубликовал то, что впоследствии стало Первой Записью (хотя Ferrinus писал в треде и до этого, но это были больше посты на тему борьбы с нашествием собак). Вскоре этот пост оказался на нескольких других сайтах, включая Форчан, где несколько разных людей и дописали к ней свои «продолжения». Этим объясняются возможные нестыковки в Записях - их писали разные люди, без намерения создать единый сеттинг (собственно, например, финальный Эпилог - это Эпилог скорее к Четырнадцатой Записи, чем ко всей истории)...