Отсидел за маньякаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Валерий Ковалев не любит вспоминать историю о том, как его вместе с двумя знакомыми обвинили в убийстве женщины, признали виновным и отправили в тюрьму на 15 лет. Таким образом он стал одним из 14 невинно осужденных человек по делу витебского серийного убийцы…Отсидел Ковалев тогда 12 лет, после чего был отпущен на свободу, так как полиция наконец-то задержала настоящего убийцу — Геннадия Михасевича, который с 1971 по 1985 год задушил в Витебской области 36 женщин. Некоторых насиловал. Валерия и его друзей Николая Янченко и Владимира Пашкевича осудили за один из первых эпизодов — тогда, в 1972 году, на ржаном поле недалеко от дома Ковалева нашли тело задушенной и изнасилованной женщины. Пашкевич, по версии следствия, помогал, а Янченко при этом присутствовал. Михачевич признался в убийстве только в 1986 году. «Вы же понимаете, есть преступление, а человек найдется. Там же как получилось: я служил в армии, Пашкевич был на гражданке и Янченко — на свободе. Так вот, их всех сразу забрали, арестовали. Подсадили «наседок», Янченко и начал: мы ходили… А дальше «наседка» все допридумала. Остальное — работа следователя», — говорит Валерий. Делом Ковалева, его друзей, а также Глушакова, уже сидевшего к тому времени за Михасевича, и других, осужденных за преступления витебского маньяка позже, занимался прославленный следователь Михаил Кузьмич Жавнерович. Его называли легендой за стопроцентную раскрываемость. «У него система была такая, он изучал всех, кто был рядом», — объясняет Ковалев. Их с Янченко и Пашкевичем якобы видели тогда возле места преступления, хотя Валерий говорит, что в тот вечер встречался только с Пашкевичем. «Я там кросс бегал. Каждое утро до Куковячино. Ее задушили в первом часу ночи, согласно их экспертизе. А я бежал утром. То есть по их версии выходило, что я бежал кросс, сделал все это и побежал дальше. Они просто Янченко спровоцировали, сказали: «Пашкевич и Ковалев — конченые, их расстреляют, а если на суде они сорганизуются и скажут на тебя, то придется тебя стрелять. Поэтому давай говори». И он начал говорить. А как он начал говорить, так меня из армии привезли»Ковалева, который тогда служил в спортивном батальоне, после демобилизации ждали в Курганском военно-политическом авиационном училище на должность начальника физподготовки. Он тогда уже даже билеты купил, но не доехал. «В Витебске тогда проходило первенство Белорусского военного округа по боксу. Я выиграл это первенство, и мне дали 15 суток отпуска. А тут звонят из Кургана, из военно-политического авиационного училища: может, приедешь к нам, поиграешь, а потом, после демобилизации, вернешься к нам в училище начальником физподготовки? Это же подполковничья должность. Предполагалось, что 19 апреля получаю лейтенантские погоны — и туда, на подполковничью должность. Это же сказка. В общем, беру билет на Москву, чтобы оттуда в Курган лететь. Приехал в аэропорт, а меня в машину — и в КПЗ. Ничего не объяснили. Наутро перевезли на гауптвахту, дали десять суток «за нарушение формы одежды». У меня брюки были перешиты и замшевые сапоги. А потом приехал Жавнерович и говорит: «Здравствуйте, какие люди! А как вы здесь оказались? А я вас искал и нигде не мог найти». Это следователь говорит. И началась работа. Янченко и Пашкевич к тому моменту уже были арестованы»Из трех обвиняемых по этому делу только Пашкевич стоял до конца — не виноват, и все. Первым сознался Янченко. Как он рассказал в конце 1980-х автору фильма «Витебское дело» Виктору Дашуку, ему постоянно грозили расстрелом, а затем, после бесед с Жавнеровичем, в какой-то момент ему стало казаться, что они действительно могли совершить это преступление. Из материалов уголовного дела о злоупотреблении следователя: «23 апреля 1974 года старший инспектор Фомин совместно с другими работниками милиции избил Ковалева за якобы совершенную им попытку побега. На самом деле Ковалев выходил за водой по предложению Жавнеровича. Через три дня Ковалева избили старший следователь прокуратуры Витебской области и прокурор следственного управления. В присутствии Жавнеровича Ковалеву нанесли множественные удары кулаком и ногами по различным частям тела. В результате этих и других незаконных действий Ковалев, опасаясь за свою судьбу, с целью смягчить меру наказания написал заявление о явке с повинной». И Янченко, и Ковалев вместе с Жавнеровичем выезжали на место обнаружения тела. Показывали следователю, как и что они «делали» с убитой женщиной. Зачем они себя оговаривали? Ковалев считает, что доказать невиновность было невозможно. А тема высшей меры наказания — расстрела — звучала в разговорах со следователем постоянно. «Я же до армии был завучем детской спортивной школы. И вот представляете — якобы я, педагог, совершил такое преступление. Обком тогда собрал 45 тысяч подписей преподавателей по области, которые просили для меня высшей меры наказания». Не повелся тогда на шантаж только Пашкевич. Валерий Ковалев не любит вспоминать историю о том, как его вместе с двумя знакомыми обвинили в убийстве женщины, признали виновным и отправили в тюрьму на 15 лет. Таким образом он стал одним из 14 невинно осужденных человек по делу витебского серийного убийцы…Отсидел Ковалев тогда 12 лет, после чего был отпущен на свободу, так как полиция наконец-то задержала настоящего убийцу — Геннадия Михасевича, который с 1971 по 1985 год задушил в Витебской области 36 женщин. Некоторых насиловал. Валерия и его друзей Николая Янченко и Владимира Пашкевича осудили за один из первых эпизодов — тогда, в 1972 году, на ржаном поле недалеко от дома Ковалева нашли тело задушенной и изнасилованной женщины. Пашкевич, по версии следствия, помогал, а Янченко при этом присутствовал. Михачевич признался в убийстве только в 1986 году. «Вы же понимаете, есть преступление, а человек найдется. Там же как получилось: я служил в армии, Пашкевич был на гражданке и Янченко — на свободе. Так вот, их всех сразу забрали, арестовали. Подсадили «наседок», Янченко и начал: мы ходили… А дальше «наседка» все допридумала. Остальное — работа следователя», — говорит Валерий. Делом Ковалева, его друзей, а также Глушакова, уже сидевшего к тому времени за Михасевича, и других, осужденных за преступления витебского маньяка позже, занимался прославленный следователь Михаил Кузьмич Жавнерович. Его называли легендой за стопроцентную раскрываемость. «У него система была такая, он изучал всех, кто был рядом», — объясняет Ковалев. Их с Янченко и Пашкевичем якобы видели тогда возле места преступления, хотя Валерий говорит, что в тот вечер встречался только с Пашкевичем. «Я там кросс бегал. Каждое утро до Куковячино. Ее задушили в первом часу ночи, согласно их экспертизе. А я бежал утром. То есть по их версии выходило, что я бежал кросс, сделал все это и побежал дальше. Они просто Янченко спровоцировали, сказали: «Пашкевич и Ковалев — конченые, их расстреляют, а если на суде они сорганизуются и скажут на тебя, то придется тебя стрелять. Поэтому давай говори». И он начал говорить. А как он начал говорить, так меня из армии привезли»Ковалева, который тогда служил в спортивном батальоне, после демобилизации ждали в Курганском военно-политическом авиационном училище на должность начальника физподготовки. Он тогда уже даже билеты купил, но не доехал. «В Витебске тогда проходило первенство Белорусского военного округа по боксу. Я выиграл это первенство, и мне дали 15 суток отпуска. А тут звонят из Кургана, из военно-политического авиационного училища: может, приедешь к нам, поиграешь, а потом, после демобилизации, вернешься к нам в училище начальником физподготовки? Это же подполковничья должность. Предполагалось, что 19 апреля получаю лейтенантские погоны — и туда, на подполковничью должность. Это же сказка. В общем, беру билет на Москву, чтобы оттуда в Курган лететь. Приехал в аэропорт, а меня в машину — и в КПЗ. Ничего не объяснили. Наутро перевезли на гауптвахту, дали десять суток «за нарушение формы одежды». У меня брюки были перешиты и замшевые сапоги. А потом приехал Жавнерович и говорит: «Здравствуйте, какие люди! А как вы здесь оказались? А я вас искал и нигде не мог найти». Это следователь говорит. И началась работа. Янченко и Пашкевич к тому моменту уже были арестованы»Из трех обвиняемых по этому делу только Пашкевич стоял до конца — не виноват, и все. Первым сознался Янченко. Как он рассказал в конце 1980-х автору фильма «Витебское дело» Виктору Дашуку, ему постоянно грозили расстрелом, а затем, после бесед с Жавнеровичем, в какой-то момент ему стало казаться, что они действительно могли совершить это преступление. Из материалов уголовного дела о злоупотреблении следователя: «23 апреля 1974 года старший инспектор Фомин совместно с другими работниками милиции избил Ковалева за якобы совершенную им попытку побега. На самом деле Ковалев выходил за водой по предложению Жавнеровича. Через три дня Ковалева избили старший следователь прокуратуры Витебской области и прокурор следственного управления. В присутствии Жавнеровича Ковалеву нанесли множественные удары кулаком и ногами по различным частям тела. В результате этих и других незаконных действий Ковалев, опасаясь за свою судьбу, с целью смягчить меру наказания написал заявление о явке с повинной». И Янченко, и Ковалев вместе с Жавнеровичем выезжали на место обнаружения тела. Показывали следователю, как и что они «делали» с убитой женщиной. Зачем они себя оговаривали? Ковалев считает, что доказать невиновность было невозможно. А тема высшей меры наказания — расстрела — звучала в разговорах со следователем постоянно. «Я же до армии был завучем детской спортивной школы. И вот представляете — якобы я, педагог, совершил такое преступление. Обком тогда собрал 45 тысяч подписей преподавателей по области, которые просили для меня высшей меры наказания». Не повелся тогда на шантаж только Пашкевич. На очной ставке в открытую спрашивал взявшего на себя вину Янченко: «Тебя что, били?» — а на все попытки Жавнеровича встроить его в версию следствия твердил одно и то же: «Это вранье, меня там не было». Они еще раз попытались отстоять себя в суде, первый день молчали, пытались требовать свидетелей, которые могли бы доказать их невиновность. Но потом адвокат Ковалева снова напомнила им о расстреле, и они вынуждены были согласиться с версией следствия. В итоге в октябре 1974 года Витебский областной суд приговорил Ковалева к 15 годам лишения свободы, Пашкевича — к 12, Янченко — к двум с половиной. Янченко и Пашкевич отсидели от звонка до звонка. Пашкевича освободили за несколько дней до того, как задержали Михасевича. Его арестовали 9 декабря, а Пашкевич вышел на свободу 7-го. «Он свои 12 лет отсидел. А меня освободили 19 апреля, а 21-го мне должны вынести приговор: семь с половиной лет особого режима — и отправить в Винницу», — рассказывает Ковалев. Еще один срок грозил ему за нарушения режима. В фильме Дашука Ковалев рассказывал, что четыре раза резал себя. Кроме того, он довольно часто оказывался в карцере. В день освобождения, он тоже, кстати был там. В справке, выданной Ковалеву при освобождении, значилось, что на счету у него чуть больше четырех рублей. Ни работы, ни репутации. На вопрос, извинились ли перед ним, Ковалев смеется: кто, Жавнерович или прокурор?Верховный Совет СССР в итоге приняли и решение о компенсации незаконно осужденным. Из письма Ковалева генеральному секретарю ЦК КПСС: «Я, Ковалев, незаконно осужденный, прошу ответить, почему перестройка не касается нас, обиженных советским законом. Ради чьих-то звезд и наград у меня забрали 12 лет жизни. За это мне выплатили компенсацию в размере 3 тысяч 700 рублей. При этом удержали подоходный налог и налог на бездетность. А кто мне дал условия иметь детей и какой подоходный налог за тюремное содержание?»Помимо компенсации, Ковалев и другие отсидевшие за Михасевича смогли восстановить трудовой стаж: год в тюрьме им посчитали за три, а также их наделили льготами, в частности возможностью получать без очереди дефицитные товары. «Я сам для себя сделал, чтобы справедливость восторжествовала. Не система, никто. Мои товарищи, Пашкевич, другие, очень близко это все воспринимали. Они не могли с этим смириться. Они съедали сами себя. Они что, матери Терени, которого расстреляли, квартиру дали?! А надо же было, чтобы они ее кормили. А то я приехал, у нее ни телевизора, ничего дома нет», — говорит Ковалев. Тереня — это один из 14 незаконно осужденных по делу Михасевича, которого все-таки приговорили к высшей мере наказания и расстреляли. Из следователей, прокуроров и судей, работавших тогда по этим делам, серьезного наказания никто так и не понес. Перед судом предстали несколько человек, которые так же безосновательно, как и Ковалева с друзьями, отправили в тюрьму Олега Адамова. Наиболее сурово наказали руководителя следственной группы по делу Адамова — зонального прокурора Белорусской транспортной прокуратуры Сороко. Его приговорили к четырем годам колонии. Михал Жавнерович, как ветеран войны, ответственности избежал. «С Жавнеровичем встречался у прокурора области на очной ставке, когда он уже был задержан в рамках дела Михасевича. Его сюда привезли на следственный эксперимент. Ну что — сидит старый больной человек, снимает ботинки, говорит, что отморозил ноги в плену. Но при этом он не сказал, что виноват, по-прежнему говорил: это он убийца»После освобождения Ковалев виделся и с судьей Око. «Я, когда освободился, передачу ему привез, покушать. И каждый год ему потом возил. Зачем? В наказание. А он эту передачку хватал и бежал в прокуратуру, проводил экспертизы, думал, я его отравить хотел. Мы, когда вышли, всех посетили. Никого не били. Важно было присутствие. Это же намного страшнее, чем бить. Они же половина кончили все не очень сладко»Приходили они и к адвокату Марии Куниной — той самой, что напоминала на суде Ковалеву о перспективе смертной казни. «Когда мы пришли к адвокату, она спряталась в ящик. Денег мы у них не брали. Они даже квартиры предлагали — вот, живите. Но мне не надо. Это жизнь, что мне ваши деньги. И нет, не простил», — спустя десятилетия признается Ковалев. В начале 1990-х в Кунина попыталась объяснить, как вышло, что очевидно невиновные люди получили такие сроки и почему она не стала их защищать. И спустя годы она говорила, что тогда не сомневалась в виновности Ковалева, Пашкевича и Янченко — настолько убедительными выглядели доказательства. А допустить мысль, что эти доказательства сфальсифицированы, по ее словам, она тогда не могла. Любопытно, но на Михасевича Ковалев зла не держит. В конце концов, не он же фабриковал дело. «Он даже в каком-то смысле молодец — смог так подставить. Но не он же меня садил. Садил Жавнерович, которого интересовали сыновья, которые работали в прокуратуре, интересовали заслуги, награды, деньги», — объясняет Ковалев. Однажды он даже видел Михасевича — выезжал на следственный эксперимент с его участием. На вопрос, выглядел ли тот маньяком, Ковалев отвечает отрицательно. «Нет. Он мстил, как будто хотел отличиться. Он же сам стал говорить. Например, он следователю говорил обо мне, что был, мол, парень, за меня сидел — он нам талоны на соревнованиях выдавал, хотя все всегда обманывали. А тут талоны получили, и кеды нам выдал. Мне потому следователь, который с ним работал, и позвонил: заедь, посмотри»Ковалев предполагает, что мог пересекаться с Михасевичем еще до армии или во время службы, когда помогал организовывать в области одно из соревнований. Михасевич же был общественником, активистом, везде участвовал и до последнего был на хорошем счету. На суде убийца рассказывал, что с детства был зол на женщин — они часто обижали его. Рассказывал о несложившихся отношениях с девушкой Леной, которую он так и не смог простить. Рассказывал, что, когда убивал, становилось легче, что иногда хотел задушить жену, а дочку любил, потому что ее звали Лена. Из показаний Михасевича в суде: «Я не являюсь исключением. Миллионы людей не живут по существующим правилам, совершают преступления. Это из моей теории. Я не хочу о ней рассказывать, потому что вы будете смеяться. Для вас это незаконно, а для меня законно, так как я достиг своей цели. Мне все равно — потерпевшая женщина негритянка, русская или белоруска — я их душил и этим снимал с души тяжесть». Михасевича приговорили к расстрелу, приговор привели в исполнение около 30 лет назад — то ли в сентябре 1987 года, то ли — в январе 1988-го. По мнению Ковалева, это был справедливый приговор. «Мне за одну голову высшую меру запрашивали, а тут столько. Он же вменяемый был, я же его видел. Не шизофреник. В нем просто чувство злобы какой-то говорило».