Главная - Истории - Отрывок из повести Бориса Лавренёва «Сорок первый»
Отрывок из повести Бориса Лавренёва «Сорок первый»Страшные рассказы, мистические истории, страшилки
362 18 мин 57 сек
Трубы серебряные, а на трубах висят колокольчики. Трубы поют, колокольчики звенят нежным таким ледяным звоном:Тили-динь, динь, динь. Тили, тили, длям-длям-длям. А трубы поют свое особенное:Ту-ту-ту-ту, ту-ту-у-ту. Несомненно, марш. Марш. Конечно, тот самый, что всегда на парадах. И площадь, солнцем забрызганная сквозь зеленые шелка кленов, та же. Капельмейстер оркестром управляет. Стал к оркестру спиной, из разреза шинели хвост выдвинул, большой рыжий лисий хвост, а на кончике хвоста золотая шишечка наверчена, а в шишечку камертон вставлен. Хвост во все стороны машет, камертон тон задает, указывает корнетам и тромбонам, когда вступать, а зазевается музыкант — тотчас камертон по лбу. Музыканты вовсю стараются. Занятные музыканты. Солдаты как солдаты, лейб-гвардии разных полков. Сводный оркестр. Но ртов у музыкантов вовсе нет… Гладкое место под носом. А трубы у всех в левую ноздрю вставлены. Правой ноздрей воздух забирают, левой в трубу вдувают, и от этого тон у труб особенный, звонкий и развеселый. — К це-е-е-ериальному аршу и-отовсь!— К це-риальному… На пле-е-чо!— По-олк!— Ба-тальон!— Рота-ааа!— Справа повзводно… Первый батальон шагом… арш!Трубы: ту-ту-ту. Колокольчики: динь-динь-динь. Капитан Швецов лакирашами выплясывает. Зад у капитана тугой, гладкий, что окорок. Дрыг-дрыг. — Молодцы, ребята!— Драм-ам, ав-гав-гав!— Поручик!— Поручик! Поручика к генералу!— Какого поручика?— Третьей роты. Говоруху-Отрока к генералу!Генерал на лошади сидит, среди площади. Лицом красен, ус седой. — Господин поручик, что за безобразие?— Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!— С ума сошли? Смеяться? Да я вас, да вы с кем?— Хо-хо-хо! Да вы не генерал, а кот, ваше превосходительство!Сидит генерал на лошади. До пояса — генерал как генерал, а с пояса ноги кошачьи. Хотя бы породистого кота — так нет. Самый дворняга, серые такие, линялые коты, в полоску, по всем дворам на крышах шляются. И когтями ноги в стремена уперлись. — Я вас под суд, поручик! Неслыханный случай! В гвардии и вдруг у офицера пуп навыворот!Осмотрелся поручик и обомлел. Из-под шарфа пуп вылез, тонкой кишкой такой зеленого цвета, и кончик, пуповина самая, в центробежном движении поразительной быстроты мелькает. Схватил пуп, а он вырывается. — Арестовать его! Нарушение присяги!Вынул генерал из стремени лапу, когти распустил, тянется ухватить, а на лапе шпора серебряная, и вместо колечка вставлен в шпору глаз. Обыкновенный глаз. Кругленький, желтый зрачок, остренький такой и в самое сердце поручику заглядывает. Подмигнул ласково и говорит, как — неизвестно, глаз сам говорит:— Не бойся! Не бойся! Наконец-то отошел!Рука приподняла поручикову голову, и, открыв глаза, увидел он худенькое лицо с рыжими прядями и глаз ласковый, желтый, тот самый. — Напугал ты меня, жалостный. Неделю с тобой промучилась. Думала, не выхожу. Одни-одинешеньки на острову. Лекарствия никакого, помочь некому. Только кипятком и отходила. Рвало тебя спервоначалу все время… Вода-то паршивая, соленая, кишка ее не принимает. С трудом входили в поручиково сознание ласковые, тревожные слова. Он слегка приподнялся, осмотрелся непонимающими глазами. Кругом рыбные штабеля. Костер горит, на шомполе котелок висит, бурлит водой. — Что такое? Где?— Ай забыл? Не узнал? Марюта я!Тонкой прозрачной рукой поручик потер лоб. Вспомнил, бессильно улыбнулся, прошептал:— Да… припомнил. Робинзон и Пятница!— Ой, опять забредил? Далась тебе пятница. Не знаю, который и день. Совсем со счету сбилась. Поручик опять улыбнулся. — Да не день! Имя такое… Есть рассказ, как человек после крушения на остров попал необитаемый. И друг у него был. Пятницей звали. Не читала никогда? — Он опустился на кожушок и закашлялся. — Не… Сказок много читала, а этой не знаю. Ты лежи, лежи тихонько, не шебаршись. Еще опять захвораешь. А я усача сварю. Поешь, подкрепись. Почитай, всю неделю, кроме воды, ничего в рот не взял. Вишь, прозрачный стал, как свечка. Лежи!Поручик лениво закрыл глаза. В голове у него звенело медленным хрустальным звоном. Вспомнил трубы с хрустальными колокольчиками, засмеялся тихонько. — Ты што? — спросила Марютка. — Так, вспомнил… Смешной сон видел, когда бредил. — Кричал ты во сне чего! И командовал, и ругался… Чего только не было. Ветер свистит, кругом пустота, одна я с тобой на острову, а ты еще не в себе. Прямо страх брал, — она зябко поежилась, — и не знаю, что делать. Трубы серебряные, а на трубах висят колокольчики. Трубы поют, колокольчики звенят нежным таким ледяным звоном:Тили-динь, динь, динь. Тили, тили, длям-длям-длям. А трубы поют свое особенное:Ту-ту-ту-ту, ту-ту-у-ту. Несомненно, марш. Марш. Конечно, тот самый, что всегда на парадах. И площадь, солнцем забрызганная сквозь зеленые шелка кленов, та же. Капельмейстер оркестром управляет. Стал к оркестру спиной, из разреза шинели хвост выдвинул, большой рыжий лисий хвост, а на кончике хвоста золотая шишечка наверчена, а в шишечку камертон вставлен. Хвост во все стороны машет, камертон тон задает, указывает корнетам и тромбонам, когда вступать, а зазевается музыкант — тотчас камертон по лбу. Музыканты вовсю стараются. Занятные музыканты. Солдаты как солдаты, лейб-гвардии разных полков. Сводный оркестр. Но ртов у музыкантов вовсе нет… Гладкое место под носом. А трубы у всех в левую ноздрю вставлены. Правой ноздрей воздух забирают, левой в трубу вдувают, и от этого тон у труб особенный, звонкий и развеселый. — К це-е-е-ериальному аршу и-отовсь!— К це-риальному… На пле-е-чо!— По-олк!— Ба-тальон!— Рота-ааа!— Справа повзводно… Первый батальон шагом… арш!Трубы: ту-ту-ту. Колокольчики: динь-динь-динь. Капитан Швецов лакирашами выплясывает. Зад у капитана тугой, гладкий, что окорок. Дрыг-дрыг. — Молодцы, ребята!— Драм-ам, ав-гав-гав!— Поручик!— Поручик! Поручика к генералу!— Какого поручика?— Третьей роты. Говоруху-Отрока к генералу!Генерал на лошади сидит, среди площади. Лицом красен, ус седой. — Господин поручик, что за безобразие?— Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!— С ума сошли? Смеяться? Да я вас, да вы с кем?— Хо-хо-хо! Да вы не генерал, а кот, ваше превосходительство!Сидит генерал на лошади. До пояса — генерал как генерал, а с пояса ноги кошачьи. Хотя бы породистого кота — так нет. Самый дворняга, серые такие, линялые коты, в полоску, по всем дворам на крышах шляются. И когтями ноги в стремена уперлись. — Я вас под суд, поручик! Неслыханный случай! В гвардии и вдруг у офицера пуп навыворот!Осмотрелся поручик и обомлел. Из-под шарфа пуп вылез, тонкой кишкой такой зеленого цвета, и кончик, пуповина самая, в центробежном движении поразительной быстроты мелькает. Схватил пуп, а он вырывается. — Арестовать его! Нарушение присяги!Вынул генерал из стремени лапу, когти распустил, тянется ухватить, а на лапе шпора серебряная, и вместо колечка вставлен в шпору глаз. Обыкновенный глаз. Кругленький, желтый зрачок, остренький такой и в самое сердце поручику заглядывает. Подмигнул ласково и говорит, как — неизвестно, глаз сам говорит:— Не бойся! Не бойся! Наконец-то отошел!Рука приподняла поручикову голову, и, открыв глаза, увидел он худенькое лицо с рыжими прядями и глаз ласковый, желтый, тот самый. — Напугал ты меня, жалостный. Неделю с тобой промучилась. Думала, не выхожу. Одни-одинешеньки на острову. Лекарствия никакого, помочь некому. Только кипятком и отходила. Рвало тебя спервоначалу все время… Вода-то паршивая, соленая, кишка ее не принимает. С трудом входили в поручиково сознание ласковые, тревожные слова. Он слегка приподнялся, осмотрелся непонимающими глазами. Кругом рыбные штабеля. Костер горит, на шомполе котелок висит, бурлит водой. — Что такое? Где?— Ай забыл? Не узнал? Марюта я!Тонкой прозрачной рукой поручик потер лоб. Вспомнил, бессильно улыбнулся, прошептал:— Да… припомнил. Робинзон и Пятница!— Ой, опять забредил? Далась тебе пятница. Не знаю, который и день. Совсем со счету сбилась. Поручик опять улыбнулся. — Да не день! Имя такое… Есть рассказ, как человек после крушения на остров попал необитаемый. И друг у него был. Пятницей звали. Не читала никогда? — Он опустился на кожушок и закашлялся. — Не… Сказок много читала, а этой не знаю. Ты лежи, лежи тихонько, не шебаршись. Еще опять захвораешь. А я усача сварю. Поешь, подкрепись. Почитай, всю неделю, кроме воды, ничего в рот не взял. Вишь, прозрачный стал, как свечка. Лежи!Поручик лениво закрыл глаза. В голове у него звенело медленным хрустальным звоном. Вспомнил трубы с хрустальными колокольчиками, засмеялся тихонько. — Ты што? — спросила Марютка. — Так, вспомнил… Смешной сон видел, когда бредил. — Кричал ты во сне чего! И командовал, и ругался… Чего только не было. Ветер свистит, кругом пустота, одна я с тобой на острову, а ты еще не в себе. Прямо страх брал, — она зябко поежилась, — и не знаю, что делать.
— Как же ты справлялась?— Да вот, справилась. А пуще всего боялась — помрешь ты с голоду. Кроме ж воды, ничего. Лепешки-то, что остались, все тебе в кипятке скормила. А теперь одна рыба кругом. А какая же больному человеку жратва в соленой рыбе? Ну, как завидела, что ты заворочался и глаза открываешь, отлегло. Повесть Бориса Лавренёва «Сорок первый» в целом к жанру хоррор отношения не имеет. Тем не менее, данный фрагмент размещён здесь как пример самой натуральной крипоты в советской литературе, традиционно далёкой от мистики.
В жизни каждого человека происходили необъяснимые, страшные, жуткие события или мистические истории. Расскажите нашим читателям свои истории!
Поделиться своей историей
Комментарии:
Оставить комментарий:
#60188
Я укладываю ребенка спать, а он говорит мне: «Папа, проверь монстров под кроватью». Cмотрю под кровать, чтобы его успокоить, и вижу там своего ребенка, который смотрит на меня с ужасом и дрожащим голосом говорит: «Папа, там кто-то другой в моей кровати».