Отомстил ведьмеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Жила в нашей деревне бабка-ведьма. Уж и не помнит никто, как её звали на самом деле, но все деревенские называли её — Сычиха. Жила она с внучкой Танькой. Ведьму деревенские не то что пальцем, словом тронуть боялись. Колдовала она по-черному и Таньку к этому делу пристрастила. Все в деревне их боялись, лишь бы даже в их сторону ведьмы не глянули. Но нашёлся один неверующий, который не только на их колдовство не поддался, но и отомстил ведьме. Танька у неё всегда была такой: что захочет, то возьмет. После того как она у Глафиры жениха увела за день до свадьбы, а та с горя чуть не удавилась, Глашкин отец убить ее хотел. Взял ружье и пошел на окраину деревни, где дом, в котором Танька с бабкой жили, стоял. С ноги распахнул хлипкую калитку, пнул тявкнувшую собачонку и только занес ногу на ступеньку крыльца, как дверь открылась, и появилась она, Танькина бабка, — ведьма Сычиха. У несчастного отца, видать, совсем крышу снесло из-за дочкиного неудавшегося повешения, раз он к ним попёрся, да ещё и угрожать стал. Но, как бабку увидел, сразу растерял всю храбрость. «Пошел отсюда, — прокаркала карга. — Не то весь род твой изведу. Иди-иди, иначе хуже будет!». Мужик попятился под ее колючим взглядом и в горькой злобе от своего бессилия мысленно проклял и бабку, и Таньку, гулящую. Местные посудачили и забыли. Неверный жених, когда с ним Танька наигралась и бросила, приполз побитым кутенком к Глашке, а та, дура влюбленная, его приняла. Жизнь потекла по-прежнему. Только Таньке недолго было оставаться ведьмой с ледяным сердцем. Колдовство ведьмыПриехал в тот год и нашу деревню новый агроном. Коммуняка: ни в Бога, ни в черта не верящий. Да причем так истово не верящий, что чары влюбленной в него, как кошка, ведьмы его не брали. И яблочком заговоренным она его угощала — позднего сорта. Срывала его в первые заморозки, в полночь. Говорила: «Морозцем яблочко прихватило, тебя, раб (имя), ко мне приворотило. Приворожило — закружило, напек завьюжило. Никуда не денешься, лишь со мной согреешься!» Артем, агроном, яблочко схрупал — и хоть бы хны!И нитки — черную, белую и красную — из собачьей шерсти, в косицу заплетенные, Танька клала под агрономов порог. Коль мужик те нитки перешагнет, так к той, кто плела, сердцем присохнет, судьбу свою с ней свяжет. Артем неделю через те нитки перешагивал — и ни шиша. Атеизм — сила, как и вера. Только с другой стороны. И так молодая ведьма крутила колдовские дела, и эдак, да только, видно, крепко было агрономово неверие, а того крепче любовь, которая через полгода в нашу деревню к нему жить приехала. Лиза. Вот оно как — настоящую любовь приворотами не разобьешь. Но Танька не отступилась. И темной ненастной ночью прибегла к помощи чуть ли не главного над нечистью. Так, по крайней мере, говорила их соседка — баба Фекла. А она просто так не болтала. Говорила Фекла, что грянул гром, и молния так сверкнула, аж в ее избе стало светло. Фекла подошла к окну, чтобы взглянуть на гнев Божий, и увидела, как по двору крадется Танька, а за ней еще кто-то. Опять ударила молния, и Фекла перекрестилась. «У него рога и хвостяра, ноги, как у козла. Диавол то был, диавол! Вот те крест!» — божилась Фекла. Потом опять сверкнуло, и Фекла, у которой, несмотря на преклонные лета, зрение было, как у орла, рассмотрела на холме, где у нас кладбище, два силуэта. «Танька-ведьма это была и тот, с рогами. Тьфу! Колдует, ведьмино отродье, быть беде!». Отомстил ведьме…Через месяц после свадьбы агронома с Лизой случилось горе — бык наш, который коров крыл и был в общем-то смирного нрава, вынес двери загона и помчался к дому агронома. А там Лизавета белье развешивала. И не увидала вовремя за простынями несущегося на нее горя. Затоптал он ее насмерть. Агроном от горя чуть разума не лишился. Как хоронили — чуть не в могилу падал, сердешный. Всевидящая Фекла говорила, что, перед тем, как бык взбесился, она видела у загона Таньку. «Ох, нечисто тут все, ох, нечисто!» — охала Фекла. Ведьма думала, что, устранив соперницу, сможет подобрать ключик к агроному. Не тут-то было! Его любовь к Лизавете была крепче смерти. Иссох он за пару месяцев и помер. Сычиха сказала, что нутряной рак его порвал. «Видно, так они тоску сердечную называют, колдуницы», — говорила всезнающая Фекла. На девятый день после похорон Танька проснулась от холода, несмотря на то, что в избе было душно. Причудилось ей, что в приоткрытую дверь горницы метнулся человеческий силуэт. Молодую ведьму, якшавшуюся с чертями, почему-то пробрал ужас. Да такой, что она с места сдвинуться не могла. И началось — каждую ночь она видела кошмары, где полуистлевший агроном в странном одеянии тянул к ней костлявые руки. Она просыпалась и успевала заметить силуэт — то бегущий по двору, то растворяющийся в темном углу. Танька сохла, Сычиха отпаивала ее зельями, читала заклинания, души мертвецов успокаивающие, но все без толку. На сороковой день она нашла внучку мертвой, а руки ее были у нее на горле — как будто сама себя задушила. Жила в нашей деревне бабка-ведьма. Уж и не помнит никто, как её звали на самом деле, но все деревенские называли её — Сычиха. Жила она с внучкой Танькой. Ведьму деревенские не то что пальцем, словом тронуть боялись. Колдовала она по-черному и Таньку к этому делу пристрастила. Все в деревне их боялись, лишь бы даже в их сторону ведьмы не глянули. Но нашёлся один неверующий, который не только на их колдовство не поддался, но и отомстил ведьме. Танька у неё всегда была такой: что захочет, то возьмет. После того как она у Глафиры жениха увела за день до свадьбы, а та с горя чуть не удавилась, Глашкин отец убить ее хотел. Взял ружье и пошел на окраину деревни, где дом, в котором Танька с бабкой жили, стоял. С ноги распахнул хлипкую калитку, пнул тявкнувшую собачонку и только занес ногу на ступеньку крыльца, как дверь открылась, и появилась она, Танькина бабка, — ведьма Сычиха. У несчастного отца, видать, совсем крышу снесло из-за дочкиного неудавшегося повешения, раз он к ним попёрся, да ещё и угрожать стал. Но, как бабку увидел, сразу растерял всю храбрость. «Пошел отсюда, — прокаркала карга. — Не то весь род твой изведу. Иди-иди, иначе хуже будет!». Мужик попятился под ее колючим взглядом и в горькой злобе от своего бессилия мысленно проклял и бабку, и Таньку, гулящую. Местные посудачили и забыли. Неверный жених, когда с ним Танька наигралась и бросила, приполз побитым кутенком к Глашке, а та, дура влюбленная, его приняла. Жизнь потекла по-прежнему. Только Таньке недолго было оставаться ведьмой с ледяным сердцем. Колдовство ведьмыПриехал в тот год и нашу деревню новый агроном. Коммуняка: ни в Бога, ни в черта не верящий. Да причем так истово не верящий, что чары влюбленной в него, как кошка, ведьмы его не брали. И яблочком заговоренным она его угощала — позднего сорта. Срывала его в первые заморозки, в полночь. Говорила: «Морозцем яблочко прихватило, тебя, раб (имя), ко мне приворотило. Приворожило — закружило, напек завьюжило. Никуда не денешься, лишь со мной согреешься!» Артем, агроном, яблочко схрупал — и хоть бы хны!И нитки — черную, белую и красную — из собачьей шерсти, в косицу заплетенные, Танька клала под агрономов порог. Коль мужик те нитки перешагнет, так к той, кто плела, сердцем присохнет, судьбу свою с ней свяжет. Артем неделю через те нитки перешагивал — и ни шиша. Атеизм — сила, как и вера. Только с другой стороны. И так молодая ведьма крутила колдовские дела, и эдак, да только, видно, крепко было агрономово неверие, а того крепче любовь, которая через полгода в нашу деревню к нему жить приехала. Лиза. Вот оно как — настоящую любовь приворотами не разобьешь. Но Танька не отступилась. И темной ненастной ночью прибегла к помощи чуть ли не главного над нечистью. Так, по крайней мере, говорила их соседка — баба Фекла. А она просто так не болтала. Говорила Фекла, что грянул гром, и молния так сверкнула, аж в ее избе стало светло. Фекла подошла к окну, чтобы взглянуть на гнев Божий, и увидела, как по двору крадется Танька, а за ней еще кто-то. Опять ударила молния, и Фекла перекрестилась. «У него рога и хвостяра, ноги, как у козла. Диавол то был, диавол! Вот те крест!» — божилась Фекла. Потом опять сверкнуло, и Фекла, у которой, несмотря на преклонные лета, зрение было, как у орла, рассмотрела на холме, где у нас кладбище, два силуэта. «Танька-ведьма это была и тот, с рогами. Тьфу! Колдует, ведьмино отродье, быть беде!». Отомстил ведьме…Через месяц после свадьбы агронома с Лизой случилось горе — бык наш, который коров крыл и был в общем-то смирного нрава, вынес двери загона и помчался к дому агронома. А там Лизавета белье развешивала. И не увидала вовремя за простынями несущегося на нее горя. Затоптал он ее насмерть. Агроном от горя чуть разума не лишился. Как хоронили — чуть не в могилу падал, сердешный. Всевидящая Фекла говорила, что, перед тем, как бык взбесился, она видела у загона Таньку. «Ох, нечисто тут все, ох, нечисто!» — охала Фекла. Ведьма думала, что, устранив соперницу, сможет подобрать ключик к агроному. Не тут-то было! Его любовь к Лизавете была крепче смерти. Иссох он за пару месяцев и помер. Сычиха сказала, что нутряной рак его порвал. «Видно, так они тоску сердечную называют, колдуницы», — говорила всезнающая Фекла. На девятый день после похорон Танька проснулась от холода, несмотря на то, что в избе было душно. Причудилось ей, что в приоткрытую дверь горницы метнулся человеческий силуэт. Молодую ведьму, якшавшуюся с чертями, почему-то пробрал ужас. Да такой, что она с места сдвинуться не могла. И началось — каждую ночь она видела кошмары, где полуистлевший агроном в странном одеянии тянул к ней костлявые руки. Она просыпалась и успевала заметить силуэт — то бегущий по двору, то растворяющийся в темном углу. Танька сохла, Сычиха отпаивала ее зельями, читала заклинания, души мертвецов успокаивающие, но все без толку. На сороковой день она нашла внучку мертвой, а руки ее были у нее на горле — как будто сама себя задушила.

«Так и знай, это ее мертвый агроном придушил, отомстил ведьме за свою любовь, — говорила с видом знатока Фекла. — А не иди против промысла Божьего, не губи души безвинные ради похоти телесной. Каждому по грехам и воздастся». И хоть Сычиха говорила, что у Таньки был страшный душевный недуг, что она от помутнения разума сама себя придушила, я больше верю Фекле. Она зря не болтала.