Отчего смеются идолыСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Наш мир совсем не велик, в нем обыденное, повседневное очень плотно переплетается с необычным, даже чудесным. Иногда они соседствуют настолько тесно, что когда ты вдруг сталкиваешься с тем, чему не место в твоей нормальной, тщательно обернутой целлофаном жизни, то в первую очередь удивляешься, как ты мог не замечать этого раньше. Так произошло и с Затеевым. Он нашел идола, когда собирал грибы неподалеку от своей дачи, всего в паре десятков метров от дороги, ведущей в город. Год за годом он с семьей гулял здесь, иногда охотился, иногда выпивал с друзьями. Ему казалось, что он знает эти места, как свои пять пальцев, что за последние пятнадцать лет изучил здесь каждую кочку и каждый овраг. Судя по всему, он ошибался. Идол стоял на невысоком холме, над аккуратной полянкой, и был окружен зарослями орешника. Затеев вздрогнул от неожиданности, встретившись с ним взглядом, и чуть не выронил наполовину полную корзинку. Только через несколько секунд до него дошло, что жуткое бледное лицо, возвышающееся над кустами, не принадлежит живому существу. Он подошел ближе, продрался сквозь орешник, и идол предстал перед ним во всей своей ветхой красе. Мертвый, молочно-белый ствол давным-давно погибшего дерева покрывала затейливая, но уже расплывшаяся от времени резьба, перевитая разной ширины трещинами. Глубокие провалы глаз и носа, оскал растянутого в зловещей улыбке рта не сохранили следов создавшего их лезвия, и оттого идол выглядел противоестественно живым, и казалось, что в черной глубине его взгляда прячется сознание. Затеев отер рукой выступивший на лбу пот и, повинуясь странному импульсу, положил перед идолом несколько самых красивых и больших подберезовиков из корзинки. Он сам не мог бы объяснить, зачем это сделал, но подобный вопрос даже не возник у него в тот момент. Просто так полагалось, так было нужно. Соблюсти древний обычай, чтобы сохранить в мире существующий порядок вещей. Потом он развернулся и быстро пошел прочь, прекрасно зная, что никогда и никому не расскажет об этой встрече. Прошло несколько лет, и однажды, в пух и прах разругавшись с женой, Затеев вдруг вспомнил об идоле. Он сидел на диване, тупо уставившись в экран телевизора, слушая, как льется на кухне из крана вода, и думал о том, почему обычный разговор вдруг перерос в ссору, почему так ничтожно мало нужно для того, чтобы два вроде бы небезразличных друг другу человека стали - пусть и не надолго - злейшими врагами и принялись бросаться тряпками и обвинениями в злейших грехах. И вот тогда-то и пришло ему на ум воспоминание о забытом в лесу деревянном истукане, о пустых глазницах, неотрывно смотрящих в окружающее бытие, о застывшей деревянной улыбке. Решение родилось само собой. Затеев встал с дивана, натянул джинсы, накинул куртку и, уже обуваясь, сказал громко:Я ухожу. Катись к черту! - ответила жена с кухни. В ее голосе, злом и полном слез, не слышалось ни нотки сомнения. Хорошо, - сказал Затеев. Он как раз успел на последнюю электричку и через полтора часа сошел в своем дачном поселке. В небольшом магазинчике около станции он купил банку тушенки, буханку черного хлеба и бутылку клюквенной настойки. Солнце висело над западным краем горизонта, окруженное фиолетово-оранжевыми облаками. Больше всего Затеев боялся, что не сможет отыскать нужное место до наступления темноты, но это оказалось на удивление просто. Добравшись до дачи, он нарвал яблок, а потом пошел в лес, и всего через полчаса оказался на той самой полянке. Идол никуда не делся. Он совсем не изменился, разве что некоторые трещины стали чуть шире, но в сгущающихся сумерках невозможно было сказать точно. Чувствуя странную неловкость под пристальным взглядом древних глаз, Затеев подошел и коснулся идола рукой. Гладкая деревянная поверхность была приятной и необычно теплой на ощупь. Наверное, нагрелся за жаркий день. Привет, - сказал Затеев. - Я пришел. Идол молчал. Ничего удивительного, правда? Затеев понял, что не нужно рассказывать ему ничего - ни про жену, ни про работу, ни про любые другие проблемы. Он уже знал. Каждую беду и каждую радость, все воспоминания и мечты. Целая затеевская жизнь, несколько десятков бессмысленных лет, для этого невероятно старого существа была лишь дуновением ветра, каплей дождя и не нуждалась в каких-либо объяснениях. От этого стало вдруг легче и проще. Затеев сел у подножия идола и откупорил клюквенную настойку. Половину бутылки он вылил на землю, потом сам сделал изрядный глоток. Та еще дрянь, - сморщившись, пробормотал он. - Извиняй, дружище, что такую дешевую гадость тебе предлагаю. Не подумав, купил. Ну, ничего, сейчас мы ее закусим. Вскрыв ножом банку, Затеев разделил тушенку на двоих. С аппетитом съев свою половину, он улегся на спину, положив руки под голову. Солнце уже село, и на небе зажигались первые звезды. Видишь ли, - сказал Затеев. - Я не знаю, чего хочу. Наш мир совсем не велик, в нем обыденное, повседневное очень плотно переплетается с необычным, даже чудесным. Иногда они соседствуют настолько тесно, что когда ты вдруг сталкиваешься с тем, чему не место в твоей нормальной, тщательно обернутой целлофаном жизни, то в первую очередь удивляешься, как ты мог не замечать этого раньше. Так произошло и с Затеевым. Он нашел идола, когда собирал грибы неподалеку от своей дачи, всего в паре десятков метров от дороги, ведущей в город. Год за годом он с семьей гулял здесь, иногда охотился, иногда выпивал с друзьями. Ему казалось, что он знает эти места, как свои пять пальцев, что за последние пятнадцать лет изучил здесь каждую кочку и каждый овраг. Судя по всему, он ошибался. Идол стоял на невысоком холме, над аккуратной полянкой, и был окружен зарослями орешника. Затеев вздрогнул от неожиданности, встретившись с ним взглядом, и чуть не выронил наполовину полную корзинку. Только через несколько секунд до него дошло, что жуткое бледное лицо, возвышающееся над кустами, не принадлежит живому существу. Он подошел ближе, продрался сквозь орешник, и идол предстал перед ним во всей своей ветхой красе. Мертвый, молочно-белый ствол давным-давно погибшего дерева покрывала затейливая, но уже расплывшаяся от времени резьба, перевитая разной ширины трещинами. Глубокие провалы глаз и носа, оскал растянутого в зловещей улыбке рта не сохранили следов создавшего их лезвия, и оттого идол выглядел противоестественно живым, и казалось, что в черной глубине его взгляда прячется сознание. Затеев отер рукой выступивший на лбу пот и, повинуясь странному импульсу, положил перед идолом несколько самых красивых и больших подберезовиков из корзинки. Он сам не мог бы объяснить, зачем это сделал, но подобный вопрос даже не возник у него в тот момент. Просто так полагалось, так было нужно. Соблюсти древний обычай, чтобы сохранить в мире существующий порядок вещей. Потом он развернулся и быстро пошел прочь, прекрасно зная, что никогда и никому не расскажет об этой встрече. Прошло несколько лет, и однажды, в пух и прах разругавшись с женой, Затеев вдруг вспомнил об идоле. Он сидел на диване, тупо уставившись в экран телевизора, слушая, как льется на кухне из крана вода, и думал о том, почему обычный разговор вдруг перерос в ссору, почему так ничтожно мало нужно для того, чтобы два вроде бы небезразличных друг другу человека стали - пусть и не надолго - злейшими врагами и принялись бросаться тряпками и обвинениями в злейших грехах. И вот тогда-то и пришло ему на ум воспоминание о забытом в лесу деревянном истукане, о пустых глазницах, неотрывно смотрящих в окружающее бытие, о застывшей деревянной улыбке. Решение родилось само собой. Затеев встал с дивана, натянул джинсы, накинул куртку и, уже обуваясь, сказал громко:Я ухожу. Катись к черту! - ответила жена с кухни. В ее голосе, злом и полном слез, не слышалось ни нотки сомнения. Хорошо, - сказал Затеев. Он как раз успел на последнюю электричку и через полтора часа сошел в своем дачном поселке. В небольшом магазинчике около станции он купил банку тушенки, буханку черного хлеба и бутылку клюквенной настойки. Солнце висело над западным краем горизонта, окруженное фиолетово-оранжевыми облаками. Больше всего Затеев боялся, что не сможет отыскать нужное место до наступления темноты, но это оказалось на удивление просто. Добравшись до дачи, он нарвал яблок, а потом пошел в лес, и всего через полчаса оказался на той самой полянке. Идол никуда не делся. Он совсем не изменился, разве что некоторые трещины стали чуть шире, но в сгущающихся сумерках невозможно было сказать точно. Чувствуя странную неловкость под пристальным взглядом древних глаз, Затеев подошел и коснулся идола рукой. Гладкая деревянная поверхность была приятной и необычно теплой на ощупь. Наверное, нагрелся за жаркий день. Привет, - сказал Затеев. - Я пришел. Идол молчал. Ничего удивительного, правда? Затеев понял, что не нужно рассказывать ему ничего - ни про жену, ни про работу, ни про любые другие проблемы. Он уже знал. Каждую беду и каждую радость, все воспоминания и мечты. Целая затеевская жизнь, несколько десятков бессмысленных лет, для этого невероятно старого существа была лишь дуновением ветра, каплей дождя и не нуждалась в каких-либо объяснениях. От этого стало вдруг легче и проще. Затеев сел у подножия идола и откупорил клюквенную настойку. Половину бутылки он вылил на землю, потом сам сделал изрядный глоток. Та еще дрянь, - сморщившись, пробормотал он. - Извиняй, дружище, что такую дешевую гадость тебе предлагаю. Не подумав, купил. Ну, ничего, сейчас мы ее закусим. Вскрыв ножом банку, Затеев разделил тушенку на двоих. С аппетитом съев свою половину, он улегся на спину, положив руки под голову. Солнце уже село, и на небе зажигались первые звезды. Видишь ли, - сказал Затеев. - Я не знаю, чего хочу. В этом вся проблема. Я не знаю, чего хочу, а потому живу напрасно. Так мне, по крайней мере, кажется. Мы с тобой немного похожи. Когда-то давно ты, наверно, был богом, а теперь просто старая трухлявая деревяшка. Со мной то же самое. Когда-то я был ребенком и мог все, а теперь я лишь… не знаю, как сказать. Теперь я пуст. Да что там… ты не хуже меня понимаешь, что это значит. Затеев замолчал и закрыл глаза. Лесная тишина, полная звуков, убаюкивала его. Невдалеке мерно стучал дятел, высоко вверху мягко скрипели, покачиваясь под ветром, верхушки сосен. Затеев спал и видел сон. Снилось ему, что он сделан из дерева и стоит на вершине холма посреди леса. Он тщательно вкопан в землю и не может двигаться, но взгляд его пустых немигающих глаз видит многое. Неподалеку, за сосновым лесом, лежит деревушка, жители которой много лет назад и поставили его здесь. Тогда они просили у него защиты и помощи и приносили ему песни, огонь и горячую кровь. Он думал, что так будет продолжаться всегда, но однажды в деревушке появился новый бог. Был он красив и добр, и обещал всем справедливость. Постепенно его изображения появились в каждой избе, а через несколько поколений на окраине деревни вырос большой дом с крестом над крышей. Никто больше не ходил на холм, не поклонялся старому хозяину. Теперь только мальчишки время от времени забегали сюда, играя, да козы забредали в поисках травы посвежее. Он стоял. Не потому что ждал чего-то, а потому что не мог упасть - мать-земля держала крепко. Как-то вечером в деревню пришли богомолки - несколько сгорбленных старух в черных одеждах, с дорожными посохами в скрюченных морщинистых руках. Они направлялись в отдаленный монастырь и попросились на ночлег. Жители пустили их с радостью, довольные тем, что могут помочь божьим людям. Ранним туманным утром, когда богомолки уходили, опираясь на свои кривые посохи, деревня тонула в глубокой, вязкой тишине. Солнце взошло над лесом, запели петухи, но ни одна дверь не открылась, ни один ставень не хлопнул, ни разу не скрипнул колодезный журавль. Металась в хлевах голодная скотина, выгорало выложенное на просушку сено, портилась в подвалах брага. Прошел день, за ним еще один, но жители так и не показались на улице. Они истлевали в своих домах, обескровленные, высушенные, с распахнутыми в беззвучном крике ртами. Они поняли, но было поздно. А идол на холме смеялся. Смеялся над забывшими его людьми, над их нелепой верой в раскрашенные доски, над их гибельным непостоянством. Они предали своего старого хозяина, и он не смог им помочь, когда пришла беда, закутанная в черные лохмотья. Крыши покрылись мхом, потом провалились, прогнили заборы, упал на землю источенный червем крест, а он все смеялся. У него не осталось ничего, кроме этого смеха. Он сам был теперь смехом, горьким, издевательским, навеки запечатленным в мертвом дереве. Затеев проснулся от холода. В лесу начиналось утро. Сквозь кроны сочился легкий бледный свет, на траве блестела роса. Где-то в зарослях обеспокоенно вскрикивала кукушка. Дрожа, Затеев поднялся с земли, отряхнул промокшие джинсы, огляделся. Идол лежал на траве. Его основание переломилось, обнажив трухлявое, источенное муравьями нутро. Ничего не выражающее лицо равнодушно смотрело в бесцветное небо. Теперь это было просто очень старое бревно, которому наконец настало время уйти в землю. Затеев отхлебнул из бутылки и, стараясь не оглядываться, побрел к дороге. Трясущимися руками он достал из кармана мобильник, чтобы позвонить домой и сказать что все в порядке. Он слушал длинные гудки и думал о том, что этой ночью некому было остановить его жену, когда она открывала дверь безобидным старухам в черных одеждах. Трубку не брали.