Осина, я — ольхаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Ещё одну историю, рассказанную мне моим приятелем-поисковиком-копателем Леонидом, перескажу вам сегодня. Конечно, и в ленте, и на просторах инета миллионы подобных рассказов. Да что там — миллиард, поди, скопилось. Но, даже если ничтожно малая часть из них — правда, то... кто знает?.. (Фамилии и имена героев вымышлены либо заменены. Любые совпадения с реальными личностями случайны. )В далёком уже 2011 году Лёнька и его друг Миша в составе небольшой группы поисковиков были на масштабных раскопках в Беларуси, приуроченных к семидесятилетию начала ВОВ. Раскопки проходили в конце июня, и на них съехались представители поисковых обществ из Украины, России, Молдовы, Грузии и прочих стран бывшего «совка», в общей сложности до ста человек, включая «туристов» и техподдержку. Проходил поиск в лесах где-то под Витебском (тут я могу ошибаться, так как дело давнее), и целью имел недавно обнаруженный крохотный участок фронта, который «забыли» задокументировать — местные, белорусские, копатели рассказывали, что официально линия фронта проходила в шести километрах к востоку, а в этих местах старые блиндажи обнаружились недавно, и местные власти решили посодействовать в восстановлении исторической справедливости. В программе мероприятия была предусмотрена официальная часть, куда приезжал какой-то зам-зав-глав-пром-ком-министра, начальник поселковой администрации, военком и медсестра из районной больницы и какой-то профсоюзный деятель. Привозили ветеранов, насыпали каши, наливали водки. В общем, стандартный пакет услуг. Сразу после официальных выступлений, оркестр местной школы сыграл «Прощание славянки», и самые нетерпеливые отправились на коп. Земля выдавала на-гора тонны разнообразного материала. Рядом дежурили взрывотехники, и, когда копатели натыкались на снаряд или мину, задорно бежали к месту находки. Работа спорилась, нашли несколько десятков забытых жертв той войны — как с одной, так и с другой стороны. К слову сказать, кости были очень фрагментированы, и, скорее всего, солдат накрыло артиллерией. Пару дней копали. Раззнакомились, передружились. Среди российских копателей была одна девушка. Со слов Лёни — ну чисто ангел. Серые глаза, светлые косички, веснушки. Звали ангела соответственно — Рая. Раиса наравне с ребятами копалась в земле, таскала металлоискатель, помогала извлекать тяжёлые предметы из раскопа — в общем, была большой молодец. Приглянулась она Мишке, другу Леонида. Он ей в перерывах между поиском то цветов нарвёт, то конфет где-то «наколядует» шоколадных, то артефактик ценный подкинет. Одним вечером даже чуть не подрался с руководителем нашей группы — отдал Рае серебряный портсигар с дарственной гравировкой, полученный бойцом, вроде бы, от самого Ворошилова. Правда то или нет, я не знаю, но крепко понравилась Рая Михаилу, и начали они общаться чаще и больше. И ближе. Вот как-то раз Миша пожаловался Лёне, что, мол, как ни хороша Рая во всех отношениях, да поутру бормочет что-то во сне, вертится веретеном, а просыпается — плачет. И так пару ночей уже. На все расспросы Мишины не отвечает ничего вразумительного, только улыбается: «Всё нормально, спать на земле неудобно просто». Леонид пожал плечами, сказав, чтоб Мишка ей еще карематик раздобыл и обнимал покрепче, чтоб руки не распускала. Посмеявшись и выкурив по сигаретке, ребята вернулись на коп. Далее Лёня пересказывал историю уже с Мишиных слов. Однажды утром, незадолго до окончания раскопок, Михаила разбудил толчок в спину. Рая снова размахивала руками во сне и что-то бормотала, но на этот раз, среди нечленораздельного мычания, девушка вскрикивала: «Осина! Осина!», да так громко, и каким-то не своим голосом, что Мишке стало не по себе, и он разбудил красавицу, которая тут же отвесила ему смачную оплеуху, но, осознав произошедшее, прикрыла раскрывшийся от удивления рот ладошкой, расплакалась, и крепко обняла Мишку, густо обливая того горячими слезами. — Мишаня, Мишенька! Ох как страшно! Он меня зовёт, страшно зовёт так, Мишенька!— Кто зовёт-то? Кто? — Пытаясь успокоить девушку, спокойным тоном спросил Михаил. — А… а… а я — осинаааа!!! — Разрыдалась Раиска. Миша растерялся и молча обнимал девчушку, а на звук её горьких рыданий сбежались сонные, взлохмаченные копатели. В предрассветной дымке развели костерок, накрыли Раю пледом, усадили у огня, снабдив стальной кружкой-«гестаповкой» с разогретым вином. Перед девушкой полукругом уселись неравнодушные к чужому горю копатели: Мишкин тёзка из Кутаиси, белорусы Дима и пожилой уже «Кирзач», Рома из Екатеринбурга, наш знакомый Лёня и медсестра Люда с аптечкой наперевес и полными карманами валидола. Рая уже достаточно успокоилась и даже начала улыбаться. Аккуратно и постепенно стали расспрашивать Раю о её странном поведении, и девушка начала «колоться». Сперва неохотно, а потом всё живее и живее, она рассказывала про мучившие её еженощно сны. — Снится мне, что я сижу в блиндаже «на трубке», принимаю передачи. Ещё одну историю, рассказанную мне моим приятелем-поисковиком-копателем Леонидом, перескажу вам сегодня. Конечно, и в ленте, и на просторах инета миллионы подобных рассказов. Да что там — миллиард, поди, скопилось. Но, даже если ничтожно малая часть из них — правда, то... кто знает?.. (Фамилии и имена героев вымышлены либо заменены. Любые совпадения с реальными личностями случайны. )В далёком уже 2011 году Лёнька и его друг Миша в составе небольшой группы поисковиков были на масштабных раскопках в Беларуси, приуроченных к семидесятилетию начала ВОВ. Раскопки проходили в конце июня, и на них съехались представители поисковых обществ из Украины, России, Молдовы, Грузии и прочих стран бывшего «совка», в общей сложности до ста человек, включая «туристов» и техподдержку. Проходил поиск в лесах где-то под Витебском (тут я могу ошибаться, так как дело давнее), и целью имел недавно обнаруженный крохотный участок фронта, который «забыли» задокументировать — местные, белорусские, копатели рассказывали, что официально линия фронта проходила в шести километрах к востоку, а в этих местах старые блиндажи обнаружились недавно, и местные власти решили посодействовать в восстановлении исторической справедливости. В программе мероприятия была предусмотрена официальная часть, куда приезжал какой-то зам-зав-глав-пром-ком-министра, начальник поселковой администрации, военком и медсестра из районной больницы и какой-то профсоюзный деятель. Привозили ветеранов, насыпали каши, наливали водки. В общем, стандартный пакет услуг. Сразу после официальных выступлений, оркестр местной школы сыграл «Прощание славянки», и самые нетерпеливые отправились на коп. Земля выдавала на-гора тонны разнообразного материала. Рядом дежурили взрывотехники, и, когда копатели натыкались на снаряд или мину, задорно бежали к месту находки. Работа спорилась, нашли несколько десятков забытых жертв той войны — как с одной, так и с другой стороны. К слову сказать, кости были очень фрагментированы, и, скорее всего, солдат накрыло артиллерией. Пару дней копали. Раззнакомились, передружились. Среди российских копателей была одна девушка. Со слов Лёни — ну чисто ангел. Серые глаза, светлые косички, веснушки. Звали ангела соответственно — Рая. Раиса наравне с ребятами копалась в земле, таскала металлоискатель, помогала извлекать тяжёлые предметы из раскопа — в общем, была большой молодец. Приглянулась она Мишке, другу Леонида. Он ей в перерывах между поиском то цветов нарвёт, то конфет где-то «наколядует» шоколадных, то артефактик ценный подкинет. Одним вечером даже чуть не подрался с руководителем нашей группы — отдал Рае серебряный портсигар с дарственной гравировкой, полученный бойцом, вроде бы, от самого Ворошилова. Правда то или нет, я не знаю, но крепко понравилась Рая Михаилу, и начали они общаться чаще и больше. И ближе. Вот как-то раз Миша пожаловался Лёне, что, мол, как ни хороша Рая во всех отношениях, да поутру бормочет что-то во сне, вертится веретеном, а просыпается — плачет. И так пару ночей уже. На все расспросы Мишины не отвечает ничего вразумительного, только улыбается: «Всё нормально, спать на земле неудобно просто». Леонид пожал плечами, сказав, чтоб Мишка ей еще карематик раздобыл и обнимал покрепче, чтоб руки не распускала. Посмеявшись и выкурив по сигаретке, ребята вернулись на коп. Далее Лёня пересказывал историю уже с Мишиных слов. Однажды утром, незадолго до окончания раскопок, Михаила разбудил толчок в спину. Рая снова размахивала руками во сне и что-то бормотала, но на этот раз, среди нечленораздельного мычания, девушка вскрикивала: «Осина! Осина!», да так громко, и каким-то не своим голосом, что Мишке стало не по себе, и он разбудил красавицу, которая тут же отвесила ему смачную оплеуху, но, осознав произошедшее, прикрыла раскрывшийся от удивления рот ладошкой, расплакалась, и крепко обняла Мишку, густо обливая того горячими слезами. — Мишаня, Мишенька! Ох как страшно! Он меня зовёт, страшно зовёт так, Мишенька!— Кто зовёт-то? Кто? — Пытаясь успокоить девушку, спокойным тоном спросил Михаил. — А… а… а я — осинаааа!!! — Разрыдалась Раиска. Миша растерялся и молча обнимал девчушку, а на звук её горьких рыданий сбежались сонные, взлохмаченные копатели. В предрассветной дымке развели костерок, накрыли Раю пледом, усадили у огня, снабдив стальной кружкой-«гестаповкой» с разогретым вином. Перед девушкой полукругом уселись неравнодушные к чужому горю копатели: Мишкин тёзка из Кутаиси, белорусы Дима и пожилой уже «Кирзач», Рома из Екатеринбурга, наш знакомый Лёня и медсестра Люда с аптечкой наперевес и полными карманами валидола. Рая уже достаточно успокоилась и даже начала улыбаться. Аккуратно и постепенно стали расспрашивать Раю о её странном поведении, и девушка начала «колоться». Сперва неохотно, а потом всё живее и живее, она рассказывала про мучившие её еженощно сны. — Снится мне, что я сижу в блиндаже «на трубке», принимаю передачи. Стрельба кругом, земля просто с неба сыплется, мне по каске стучит. Страшно. И общаются со мной всё какие-то деревья: «Тополь», «Дубрава», «Клён». А я, вроде бы как, «Осина». И возле меня батарея наша артиллерийская. И все на связи, кроме «Ольхи». А «Ольха» эта — кто-то важный, кто-то ну такой важный, что сил нет, и я это чувствую.
И тут голос такой хриплый из передатчика звучит. Страшный такой: «Осинаааа… Осиииинаааа…», а дальше говорит что-то, но я не поняла. По-украински или по-белорусски. Только запомнила, что что-то хотел «себе», и хрипел про огонь — пугал меня сильно. А ко мне ещё командир батареи с забинтованной головой подбегает, кричит, матерится: «Где, твою мать, «Ольха»? «Ольху» мне найди, твою мать!», и по шее меня охаживает, больно так!На глаза Раисы навернулись слёзы, но девушка утёрла их тыльной стороной ладони, и улыбнулась, прижавшись к Мише. — А что он говорил-то, запомнила? Ну, страшный этот, по связи? — Спросил «Кирзач». — Нет, не запомнила, — пожала плечами Рая. — я и не поняла совсем. — Ну, ты запомни, если ещё раз приснится. И мне скажи. — Как-то слишком серьёзно сказал белорусский копатель, и, легонько похлопав Раису по плечу, в компании Димы удалился от костра. День проходил вяло. Солнце едва пробивалось из-за полупрозрачных туч цвета плохого магазинного молока, иногда пускался дождик. В тот день откопали пару пехотных орудий и немецкую огневую точку, до вечера проковырялись там. Стемнело, и лагерь потихоньку отходил ко сну. — Миш, Миш! Михайло! Вставай, ну! — Рая настойчиво трясла Михаила за плечо. — Мммм? Чего? Рая, опять, что-ли? — Миша приобнял девушку, готовый снова её утешать, но быстро осознал, что ни слёз, ни всхлипов на этот раз не увидит. — Что ты?Девушка помахала у Миши перед носом каким-то листочком. — Миш, где у тех белорусов палатки?Одевшись и взбодрившись, а про себя тихонько скуля, что приходится так рано вставать, Миша проводил барышню до той части лагеря, где квартировались, в основном, местные ребята. Между палаток горел костерок, у которого сгорбились и о чём-то тихо беседовали три фигуры. Среди них оказался и «Кирзач». Усадив ночных гостей и сообразив им чаю, пожилой копатель спросил:— Запомнила?— Записала! — Раиса прокашлялась и зачитала с листка: — Осина! Я — олешына! Гору, але не сдаюсь. Выкликаю огонь. Вот, всё. Дальше проснулась. Страшно стало. Какие-то горы, огонь... — Как, говоришь, командир кричал? «Ольху» найди? — Переспросил седой белорус. — Ну да, «Ольху». — Ну, вот и нашлась. Алешына — это ольха по-белорусски. А горы тут ни при чем. Горела твоя «Ольха», но не сдавалась. А боец огонь на себя вызывал. Так-то. Рая открыла рот, захлопнула его, а потом снова открыла, и слёзы побежали по её щекам, орошая веснушки. Как могли, успокоили девчонку, налили какой-то настойки, уложили спать тут же, у костра, накрыв спальником. Всю ночь Миша провёл возле Раи, общаясь с Кирзачом и его друзьями. Наутро девушка встала, чмокнула в щеку Мишку, и вприпрыжку понеслась в лагерь россиян. Уже через час она, поторапливая группу не до конца проснувшихся соотечественников, неслась куда-то вглубь леса. Весь день группа отсутствовала, а под вечер…Рая сидела у большого общего костра, оживленно жестикулируя. Её короткие косички летали в воздухе, когда она резко поворачивала голову, а голос звенел среди ночного леса, заглушая, казалось, все посторонние звуки. Она улыбалась, то и дело доставая из карманов перепачканных суглинком штанов какую-то ржавую мелочёвку, и демонстрируя её окружающим. На коленях у неё лежала стеклянная красноармейская фляга, в которой болтался клочок желтой газетной бумаги. — А командир орёт в трубку, орёт, орёт! Ничего не разобрать, но я-то слышу, что орёт по-белорусски. А потом орал-орал, и вдруг спокойно так: «Бывай, Валька», и прослезился. И вот этот командир и говорит как бы мне, но это не я, а как бы красноармеец-связист: «Молодец, Сухотин, ты всё сделал правильно!», а я рыдаю, успокоиться не могу. Он командует: «Огонь!», и тут батарея громыхнула, а где-то далеко так: БАМ! — приземлились снаряды. А я рыдаю, и тут из трубки мне тихо-тихо кто-то как бы говорит: «Дзякуй…» Ну вооот... А потом мы пошли с пацанами, а там начали копать, и там много-много косточек и всякого «вермахта», и ДЗОТ развороченный. А на входе в ДЗОТ немец лежит. Огнемётчик. И там мы ещё вот что нашли. Девушка потрясла в воздухе флягой и зачитала вслух печатные буквы с упрятанной во флягу газетной вырезки: «Список красноармейцев, награждённых орденом «За отвагу», и вот тут подчёркнуто: гвардии рядовой Зянкевич В. А. »В тишине леса было слышно только потрескивание дров в костре, и тихие шепотки в собравшейся компании. — А дальше? — Поинтересовался какой-то щуплый смуглый паренек. — А дальше, — тихо продолжила Раиса, вертя в руках стеклянную флягу, — дальше — интереснее. Я вот весь день думала, откуда мне эта фамилия знакома — Сухотин? Ну вот слышала же где-то, явно. Так вот я тут покопалась в памяти: у прабабки моей, Лии Никитичны Лямцевой, сын был старший, от первого брака. А у сына — фамилия его отца была, Сухотин. Сын этот, дед мой, получается, был связистом в РККА, войну прошёл. И прабабка говорила, что он-де на войне был контужен, всё во сне с кем-то «связывался», просыпался в поту, запил, а потом не выдержал, и на груше повесился. И как-то не принято было у нас о нём вспоминать, а я вот, получается, вспомнила…