Охота на Жеводанского зверяСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Новое виденье давно забытой истории о кровавых днях Франции, о двух сотнях мёртвых детей и юных дев, о Жеводанском звере, державшем в страхе целую провинцию Жеводан. 16 ноября 1765 — 20 июня 1767 годаЯ глянул в узкое оконце, заделанное металлической решёткой: на улице была ужасная погода. Все дороги и тропы развезло, любая телега увязла бы в такой грязи, даже сильные грузовые лошади не могли спасти положение. Уже неделю шёл проливной осенний дождь, делавший моё ожидание освобождения ещё более мрачным и грустным. — Сын мой, скоро мы сможем покинуть это место, — пробормотал слегка простуженный отец из угла камеры. — Надеюсь. Ожидание сильно утомляет меня. — А ведь мы здесь из-за тебя, Антуан! — воскликнул мой брат Пьер. — Я молю Бога, чтобы он перестал, отец!— Довольно, дети мои! Вина за то, что мы томимся в этой темнице, лежит на каждом из семьи Шастель! — мысль отца продолжилась бы и дальше, но в камеру зашёл один из охраняющих нас солдат. — Вы освобождены приказом короля и можете покинуть Соже сейчас же. Пьер с широкой улыбкой посмотрел вначале на меня, затем на отца и первый двинулся к выходу. Мы долго добирались до родной деревни Бессере-Сен-Мари, несмотря на довольно близкое расстояние. Когда наш обоз подъезжал к окраине селенья, мы услышали громкий пронзающий рёв, после чего все сомнения были рассеяны: де Ботерн никогда не убивал Жеводанского зверя. — Это он, точно он! Я слышал этот вой тогда, в конце прошлого лета, когда мы были к нему так близко! — воскликнул отец. — А потом Антуан устроил драку! Ты опозорил честь нашей семьи тем, что мы три месяца просидели в этой холодной камере. Как можно было начинать тот спор в присутствии де Ботерна?— Ты тоже не образец чести и достоинства, мой дорогой Пьер!— Я лишь сказал. — Сказал, что любовь моя, Мари-Жанна, распутная женщина! Это ты хотел сказать?Он замолчал и виновато взглянул на меня. — Прости, брат мой, тогда я был не прав. Мы, вероятно, оба виноваты в нашем заключении. А вой всё продолжался и продолжался, пронизывая ночь, полную мрака. Только призрачный свет луны освещал наш импровизированный лагерь. В Бессере-Сен-Мари мы были только ранним вечером следующего дня, выпал первый снег, который таял мгновенно, продолжая деятельность дождя по разорению улиц. Мари-Жанна наконец-то стояла передо мной. Ёе рыжие волосы развевал ветер, она улыбалась так, как никогда раньше. А более прекрасных жёлтых глаз я и не видел. Она одела своё любимое синее тёплое платье и чёрный плащ с капюшоном, в этом Мари-Жанна выглядела как загадочный путник. — Мари-Жанна! Любовь моя!— Антуан, ты вернулся ко мне?Мы не видели друг друга больше трёх месяцев, поэтому от счастья моё сердце чуть не остановилось. Оно стучало как бешеное, когда я дотронулся до её холодных щек, покрытых несколькими созвездиями веснушек. — Разреши поцеловать тебя, любовь моя!Она не ответила ничего, лишь прикоснулась ко мне своими сладкими и тёплыми губами. Мари-Жанна умела быть верной, ведь она ждала меня из Африки, из алжирского плена и из всех моих долгих поездок. — Не знаю, сможешь ли ты извинить меня, но я вынужден задать тебе вопрос. — Только не спрашивай меня о Звере! Боже, спаси меня от этого разговора!— Мари-Жанна, ты должна помочь мне! Если мы не поймаем этого волка-людоеда, наша семья никогда не вернет свою честь! Де Ботерн усадил Шастелей в тюрьму на три месяца, это наш долг — поймать Зверя. — Спрашивай, только не растягивай этот разговор на весь вечер, дорогой мой. Я поморщил лоб, потому что узнать мне нужно было много. Мы пошли вдоль по припорошенной снегом тропе, огибая деревья. Я держал её остывшие тонкие руки. — Он продолжает совершать убийства?— Нет, — ответила она, ехидно улыбнувшись. — Как, любовь моя, неужели ты решила утаить от меня правду?— Нет, Антуан, я говорю лишь то, что вижу своими глазами. Не было ни одного растерзанного крестьянина, ни одного ребенка с перекусанной шеей. — О, неужели Ботерн действительно поймал его?— Разве это плохо?— Нет, безусловно нет, любовь моя! А как там мои собаки?— Я жила эти три месяца в твоем доме и кормила их настолько сытно, насколько могла, но они меня невзлюбили, только и делали, что лаяли. Мой дом был тихим уединённым местечком далеко в лесу, примерно в пятидесяти километрах от деревни. На участке рядом росли вековые деревья, а вокруг абсолютная тишина. Я разводил гончих собак, занимался охотой и был лучшим экспертом по волкам в Жеводани. Именно поэтому главной моей целью являлась поимка легендарного зверя. -Ты его когда-нибудь видел?— Однажды, но недостаточно близко, чтобы убить. Новое виденье давно забытой истории о кровавых днях Франции, о двух сотнях мёртвых детей и юных дев, о Жеводанском звере, державшем в страхе целую провинцию Жеводан. 16 ноября 1765 — 20 июня 1767 годаЯ глянул в узкое оконце, заделанное металлической решёткой: на улице была ужасная погода. Все дороги и тропы развезло, любая телега увязла бы в такой грязи, даже сильные грузовые лошади не могли спасти положение. Уже неделю шёл проливной осенний дождь, делавший моё ожидание освобождения ещё более мрачным и грустным. — Сын мой, скоро мы сможем покинуть это место, — пробормотал слегка простуженный отец из угла камеры. — Надеюсь. Ожидание сильно утомляет меня. — А ведь мы здесь из-за тебя, Антуан! — воскликнул мой брат Пьер. — Я молю Бога, чтобы он перестал, отец!— Довольно, дети мои! Вина за то, что мы томимся в этой темнице, лежит на каждом из семьи Шастель! — мысль отца продолжилась бы и дальше, но в камеру зашёл один из охраняющих нас солдат. — Вы освобождены приказом короля и можете покинуть Соже сейчас же. Пьер с широкой улыбкой посмотрел вначале на меня, затем на отца и первый двинулся к выходу. Мы долго добирались до родной деревни Бессере-Сен-Мари, несмотря на довольно близкое расстояние. Когда наш обоз подъезжал к окраине селенья, мы услышали громкий пронзающий рёв, после чего все сомнения были рассеяны: де Ботерн никогда не убивал Жеводанского зверя. — Это он, точно он! Я слышал этот вой тогда, в конце прошлого лета, когда мы были к нему так близко! — воскликнул отец. — А потом Антуан устроил драку! Ты опозорил честь нашей семьи тем, что мы три месяца просидели в этой холодной камере. Как можно было начинать тот спор в присутствии де Ботерна?— Ты тоже не образец чести и достоинства, мой дорогой Пьер!— Я лишь сказал. — Сказал, что любовь моя, Мари-Жанна, распутная женщина! Это ты хотел сказать?Он замолчал и виновато взглянул на меня. — Прости, брат мой, тогда я был не прав. Мы, вероятно, оба виноваты в нашем заключении. А вой всё продолжался и продолжался, пронизывая ночь, полную мрака. Только призрачный свет луны освещал наш импровизированный лагерь. В Бессере-Сен-Мари мы были только ранним вечером следующего дня, выпал первый снег, который таял мгновенно, продолжая деятельность дождя по разорению улиц. Мари-Жанна наконец-то стояла передо мной. Ёе рыжие волосы развевал ветер, она улыбалась так, как никогда раньше. А более прекрасных жёлтых глаз я и не видел. Она одела своё любимое синее тёплое платье и чёрный плащ с капюшоном, в этом Мари-Жанна выглядела как загадочный путник. — Мари-Жанна! Любовь моя!— Антуан, ты вернулся ко мне?Мы не видели друг друга больше трёх месяцев, поэтому от счастья моё сердце чуть не остановилось. Оно стучало как бешеное, когда я дотронулся до её холодных щек, покрытых несколькими созвездиями веснушек. — Разреши поцеловать тебя, любовь моя!Она не ответила ничего, лишь прикоснулась ко мне своими сладкими и тёплыми губами. Мари-Жанна умела быть верной, ведь она ждала меня из Африки, из алжирского плена и из всех моих долгих поездок. — Не знаю, сможешь ли ты извинить меня, но я вынужден задать тебе вопрос. — Только не спрашивай меня о Звере! Боже, спаси меня от этого разговора!— Мари-Жанна, ты должна помочь мне! Если мы не поймаем этого волка-людоеда, наша семья никогда не вернет свою честь! Де Ботерн усадил Шастелей в тюрьму на три месяца, это наш долг — поймать Зверя. — Спрашивай, только не растягивай этот разговор на весь вечер, дорогой мой. Я поморщил лоб, потому что узнать мне нужно было много. Мы пошли вдоль по припорошенной снегом тропе, огибая деревья. Я держал её остывшие тонкие руки. — Он продолжает совершать убийства?— Нет, — ответила она, ехидно улыбнувшись. — Как, любовь моя, неужели ты решила утаить от меня правду?— Нет, Антуан, я говорю лишь то, что вижу своими глазами. Не было ни одного растерзанного крестьянина, ни одного ребенка с перекусанной шеей. — О, неужели Ботерн действительно поймал его?— Разве это плохо?— Нет, безусловно нет, любовь моя! А как там мои собаки?— Я жила эти три месяца в твоем доме и кормила их настолько сытно, насколько могла, но они меня невзлюбили, только и делали, что лаяли. Мой дом был тихим уединённым местечком далеко в лесу, примерно в пятидесяти километрах от деревни. На участке рядом росли вековые деревья, а вокруг абсолютная тишина. Я разводил гончих собак, занимался охотой и был лучшим экспертом по волкам в Жеводани. Именно поэтому главной моей целью являлась поимка легендарного зверя. -Ты его когда-нибудь видел?— Однажды, но недостаточно близко, чтобы убить.

— Какой он?— Это огромный рыжий волк размером с корову. Его зубы настолько белы, что клыки сияют во тьме, а глаза горят двумя жёлтыми огоньками, освещая жуткие черты его морды. — Что же он делал? — неуверенно спросила она. — В тот день он напал на четверых детей, это было пятое апреля. Мы шли по следу, и вдруг собаки залаяли, но когда я, мой отец и брат его окружили, было уже поздно — детей нельзя было спасти. Я выстрелил ему в ногу, зверь взревел, но даже не упал, тогда отец выстрелил ему в плечо, но волк убежал в лес лёгкой рысью. Он даже не хромал, представляешь, не хромал! Мне в какой-то момент показалось, что он усмехнулся над нами, когда обернулся!— Но его уже нет! И мне кажется, что ты немного преувеличиваешь его размеры, дорогой. — Ты видела того, которого поймал де Ботерн?— Его чучело. Он чуть больше обычного волка, шерсть его только местами немного рыжая, а глаза серые и не светятся вовсе. — Значит, это точно был не он!— Вот увидишь, убийств точно не будет!Утро выдалось морозным, водоёмы уже покрылись тонким слоем льда, а улицы сильно припорошило хрустящим белым снегом. Я хотел ехать в деревню, но перед этим решил покормить собак завтраком. Я видел их поздней ночью, когда они спали. Поставив кашу в последнюю клетку, я уже хотел подниматься из подвала, как вдруг увидел на деревянной стене огромный отпечаток когтей, такой же чуть позже заметил на столе и на входной двери. — Мои сын и дочь пропали! Спасите их! Спасите их кто-нибудь! Найдите моих детей! — кричал пожилой фермер на въезде в деревню, прижимая к себе окровавленного ягнёнка. — Сэр, что стряслось? — поинтересовался я. — Мои дети пропали! Я нашел только его, ягнёнка!— Как это произошло?— Они отправились искать маленького бедолагу в лес, он часто туда сбегает, и пропали. Я нашёл ягнёнка, он весь в крови. Но не в своей!Всё было ясно, мой старый «приятель» вернулся в Жеводан после трёх месяцев молчанья, заглянув на днях ко мне в дом. — Я найду их, но не обещаю, что они будут живы, — произнес я, двигая коня с места, после моих слов фермер свалился на колени и схватился за голову, он был в отчаянии. Мы действительно нашли детей, но, как я и предполагал, они были мертвы. На их маленьких телах были укусы такого размера, будто волк вырос ещё на семь-десять сантиметров в высоту. Зверь убивал ради удовольствия, так как никогда не ел своих жертв, даже выплёвывал случайно откусанные во время борьбы куски плоти. Через восемь дней он напал на двух женщин из Лашана, которые всё же смогли отбиться. Одна описала его настолько точно, насколько ещё никто описать не мог: «Он ростом с огромного быка, с косматой тёмно-рыжей шерстью. Когда Зверь встаёт на задние лапы, он вдвое выше человека. Мы били его вилами, но раны мгновенно заживали. Волк рычал, оголяя идеально белые зубы, его клыки настолько огромны, что на несколько сантиметров выходят за грани рта. Но самое страшное — это его жёлтые глаза, я смотрела в них так же, как смотрю сейчас в ваши. В них не голод и отчаяние, как у животного, которому нечего есть, в них ярость и бесконечное удовольствие, как у серийного убийцы. Но самое пугающее в них то, что они человеческие». Чуть позже, ещё дней через пять, я допросил чудом выжившего юношу из деревни Полак. Я бы забыл последнюю фразу той женщины, если бы молодой человек не твердил мне то же самое. Но было и ещё более абсурдное заявление, ведь он, провалившийся в лисью норку, смог наблюдать зверя в течение двадцати минут. Юноша уверял, что это не волк, а волчица. В это я не поверил, потому что привык считать, что зверь всё-таки мужского пола. Жеводанский зверь нападал на людей по три-четыре раза в месяц вплоть до конца весны, летом аппетит волка усилился, но на особо крупные облавы никто не соглашался, потому что прошла молва, что Зверь стал ещё больше и даже убил всадника на лошади. Первого ноября лил сильный холодный дождь, капли сталкивались в воздухе, танцуя на фоне серого неба и бесконечной грязи. Но я не смог остаться дома, потому что ехал к моей желанной Мари-Жанне. Я собрался попросить у сэра Вале её руку и сердце, день обещал быть счастливым для меня, но я зря надеялся. — Антуан, сын мой! — воскликнул отец, стоявший в окружении толпы охотников. — Доброго всем дня! Вы решили поохотится сегодня вечером?— Да, на Зверя!— Мне помнится, что вы последнее время пустили его поимку на самотёк! — лошадь рвалась и не хотела стоять на месте, пришлось спешиться. — Сегодня ночью он убил сына моего друга Олье. Мы должны отомстить!— Жан-Пьер был просто ангельским ребёнком! А эта тварь убила его! Убила моего мальчика! — закричал озлоблённый мужчина, с которым мой отец был знаком с детсва. — Ты едешь с нами на облаву, сын мой! — я не посмел возразить, лишь только отпросился заехать к Мари-Жанне. Её двухэтажный деревянный дом стоял на краю деревни, я доехал до него очень быстро и постучал в огромную серую дверь. На пороге стояла мисс Вале, женщина с густыми каштановыми волосами и знакомыми глазами — вылитая моя избранница. — Доброго времени суток, сэр Антуан, Мари-Жанна ещё спит, она не выходила сегодня из своей комнаты, наверное, ей нездоровится, не могли бы вы приехать вечерком?— Просто передайте ей, что я уехал на облаву и посещу её завтра. — Поймайте этого монстра! Это неправильно, что он безнаказанно убивает наших детей. Покажите ему наш гнев и силу!— Мы поймаем его, надеюсь, что сегодня. Собаки быстро взяли след, и от деревни Сушер мы погнали его по холмистому лесу. Гончие сходят с ума от его запаха и лают, оглушая, это немного нагнетает атмосферу и притупляет слух. — Кажется, я уже вижу его! — воскликнул Пьер. Где-то за огромной елью стало заметно рыжеватое пятно. Оно двигалось быстро, издавая злобный рычащий звук. — Стреляйте! — заорал Олье, и охотники одни за одним стали тратить пули и стрелы арбалетов. Это было нечётно, пять-шесть пуль и одна стрела угодили в цель. Мы были несказанно рады, нагоняя, казалось бы, мёртвое лежащее где-то за ягодным кустом животное, но, доехав до того места, где Зверь свалился, мы обнаружили пустоту. — Он сквозь землю будто провалился! — закричал один. — Нет, растворился, как туман! — воскликнул второй. — Главное, что эта тварь ушла от нас в очередной раз, — озлоблённо прошептал мой отец и развернул лошадь. На следующее утро я навестил Мари-Жанну, которая действительно сильно заболела и еле передвигала ноги от странной хвори, оставившей на её теле круглые язвенные пятна, которые, впрочем, прошли за пару дней. Я попросил её руку и сердце через пару недель, и мы решили сыграть свадьбу двадцатого июня. Любовь моя была самой красивой и самой умной девушкой Жеводана, я был безмерно счастлив. С тех пор мы не видели Жеводанского зверя сто двадцать два дня. Ни одного убийства, ни одного нападения. Казалось, что у нас вышло его убить в тот раз, пока не наступило второе марта 1767 года. — Антуан, Антуан, дорогой мой! — закричала из открытых дверей таверны Мари-Жанна. — Любовь моя, что стряслось?— Мальчика убил Зверь, это произошло около деревни Понтажу, прямо рядом с нами. Пастушка описала рыжего огромного волка с горящими жёлтыми глазами, сказала, что он размером с невысокое лесное дерево. Но последнее скорее всего преувеличение, а вот остальное. — Никто не может знать, насколько Жеводанский зверь вырос за зиму, любовь моя, так что выводы делать рано. Наша семья с десятком охотников поехала на облаву в деревню Понтажу. Труп мальчика выглядел ужасно, видимо, Зверь оголодал за зиму, поэтому тело было растерзано так, как никогда раньше. Когда мы мерили размер укусов, к нам подошла та самая пастушка. — У него были человеческие глаза!— Как вы смогли рассмотреть это?— Ещё светало. Было темно. Мальчик вывел овец на поле, то же сделал и я, но немного позже. — Что, что было дальше? — взвыл мой брат. — Я увидела, как он его рвёт на мелкие-мелкие кусочки. А затем зверь подошёл ко мне, я думала, что это конец. Он посмотрел прямо в глаза, но, как только на его морду попали прямые солнечные лучи, глаза перестали сверкать, и он с огромной скоростью побежал в сторону Бессере-Сен-Мари по чистому полю. Это ведь нехарактерно для волка, они скрываются в лесу. Когда я заглянула ему в глаза, они были человеческими, светло-карими, почти жёлтыми, но человеческими. — Значит, его пугает яркий свет. — Или она врёт! — сказал отец. — Он бы никого не оставил в живых, Антуан. Это волк, они не боятся света, наш Зверь не сова. — Я не вру, сэр Шастель, — возмущённо сказала девушка и покинула нас. За весну Жеводанский зверь совершил тридцать шесть нападений, и мы уже не сомневались, что он просто залечивал раны в течение долгой холодной зимы. Граф д’Апше не терял надежду на уничтожение монстра. Мы проводили одну облаву за другой, но всё тщетно. Наступило невероятно жаркое лето: посевы сохли, трава желтела раньше времени, дорожная грязь превратилась в смесь пыли и песка. Самое главное, что дети ходили без присмотра к водоёму, а затем исчезали без следа, волновались все вокруг. Мы с Мари-Жанной ждали свадьбу, считая дни, пока сможем закрепить наши священные узы, построенные на искренней любви. Тем не менее я не мог жить спокойной и беззаботной жизнью, пока этот Зверь убивал несчастных детей. Я шел по высохшей пыльной дороге, мне в голову пекло, несмотря на то, что было только начало июня. — Антуан Шастель? — спросила у меня черноволосая девушка худого телосложения, одетая в какие-то тряпки. На её лице был огромный шрам, переходящий на шею и грудь. — Да, я вас знаю?— Разумеется, Антуан. — Тогда что вам нужно?— Вы даже не догадываетесь, как близко к вам Зверь. Но вы его не убьёте, даже если выстрелите в него в упор. — Убить можно любого. Особенно, если в упор. — Нет, не будьте слишком упрямы и выслушайте меня. Убить Жеводанского зверя можно только серебром, отравленным слезами Цербера — аконитом. — Откуда вы знаете об этом?— Я сталкивалась с этим. Я думаю, вы заметили, что я неместная, я из Марокко. И приплыла я вместе с вами на корабле из Африки. У нас тоже заводился такой Зверь и не раз. Вот только не в образе волка. Мы научились их убивать. Это можно сделать только серебром. Я лично убивала Зверя, вооружившись копьём с серебряным отравленным наконечником. Я использовала его же вес против него. Он глубоко вогнал в себя копьё, упав на меня всем весом. С тех пор моё личико не такое привлекательное, Антуан. Но, когда яд подействовал, его карие, померкшие и, самое главное, человеческие глаза посмотрели в мои. Это был уже не зверь, это умирал человек. — Я не пользуюсь копьём, а серебряные пули стреляют хуже, вы уверены, что это обязательно?— Рискни, у тебя же есть целая жизнь на то, чтобы поймать его. Рискни один раз. Несколько дней я выплавлял серебряные пули, я сделал их с запасом, около двадцати. Все мы собирались на крупнейший облав, в котором должны были участвовать триста охотников, среди которых был мой отец и брат. Мероприятие должно было состояться десятого июня, но в итоге его перенесли на девятнадцатое, за день до свадьбы с моей любовью. — Мари-Жанна, у меня плохие новости. — Какие, дорогой мой?— Облава состоится за день до свадьбы, я приеду только утром двадцатого. — Это благородная цель, я не сержусь, ты должен, Антуан. — Это и ради твоей безопасности, любовь моя. — Я знаю, дорогой мой, я знаю, что ты любишь меня. И я люблю тебя больше жизни, мой охотник. Она всегда понимала меня, знала, за чем я гонюсь. Мы выдвинулись утром, наша семья и пара близких друзей отца поехали на восток, в лес, там была возвышенность с редколесьем, где последний раз видели Жеводанского зверя и следы девушки, которой, вероятно, уже нет в живых. — Сын мой, я чувствую, сегодня удача на нашей стороне. — Если ты прав, то мы убьём эту тварь, пока она не убила еще одного ребёнка, — ответил ему я. Собаки то брали след, то теряли его, потом мы поняли, что катаемся по кругу. Наступил вечер, наша команда решила сделать привал. — Дети мои, друзья мои, нужно прочесть молитву! — заявил отец, открыв библию. Он бубнил и бубнил, в ушах раздавался противный звон, напоминающий удары берберских барабанов, поэтому я уселся подальше от группы, там где редколесье переходило в чащу. В голову пришла мысль перезарядить ружье, я зарядил его серебряными пулями, которые выплавил с помощью настойки аконита, как и посоветовала черноволосая марокканка. В чаще что-то шевелилось, я привстал, отец продолжал читать библию. Волк никогда сам не нападал на охотников, поэтому я и не готовился к таким обстоятельствам. В руках было только ружьё с пятью серебряными пулями. Раздался тихий рык, это был Зверь, который через пару секунд медленно вышел из густых кустов. Тёмно-рыжий волк неторопливо двигался в мою сторону. Его глаза сияли, словно янтарный камень, а когда он открыл пасть, я посмотрел прямо в его огромный глубокий рот с белыми, как снег, клыками. Жан, мой отец, перестал читать и начал ползать по земле в поисках своего ружья. Тогда я понял, что нужно стрелять, и нажал на курок. От первой пули Зверь встал на задние лапы, закрыв солнце, вторая пуля заставила его пошатнуться, но он продолжал медленно идти. Третья и четвёртая всё так же лишь пошатнули волка, а вот из-за пятой он сел, подогнув лапы, и посмотрел мне прямо в глаза на расстоянии меньше длины ладошки. Это были невероятно знакомые жёлтые глаза, будто я всю жизнь смотрел в них, будто знал его. Как только из глаз Зверя покатились слезы, он стал уменьшаться, вместе с тем исчезала его рыжая шерсть. Он упал на меня, прямо в руки, я невольно присел на траву. Лицо закрывала копна рыжих волос, я отодвинул одну из прядей. На моих руках лежала обнажённая Мари-Жанна, истекающая собственной кровью. Из её жёлтых светящихся глаз лились слезы горечи и боли. — Дорогой мой, что произошло? — спросила она плачущим голосом, придерживая рукой кровоточащие раны. — Ты ничего не помнишь, любовь моя?— Нет. На меня напал Жеводанский зверь?Я хотел рассказать ей всю правду, но у меня не хватило сил. Он не должна была умирать, зная, что она убийца. — Да, Мари-Жанна, а я не успел. — Успел, ты же сейчас со мной, Антуан, — она умирала, медленно увядая, как полевой цветок. — Да, я всегда буду рядом с тобой. — Мой охотник, я надеюсь, ты убьёшь этого Зверя. — Убью, убью его за тебя, ему недолго жить осталось, мы почти его убили, — мне было всё тяжелее говорить, слёзы просились наружу. — Это прекрасно, поцелуй же меня на прощанье, дорогой мой. Я поцеловал её окровавленные губы и прижал к себе крепко-крепко, задушив. Я мог сделать это по двум причинам: тогда мне казалось, я не хотел, чтобы любовь моя мучилась, сейчас же я знаю: тот растерянный Антуан боялся, что Зверь останется жив, что пуль недостаточно. — Сын мой, я не понимаю, — сказал склонившийся надо мной отец. — Тебе навстречу шёл Жеводанский зверь, а на руках лежит мёртвая Мари-Жанна. — Он вселился в неё, овладевал ею, когда заходило солнце, я давно должен был это понять. Мы придумали великий план, чтобы никто и никогда не назвал Мари-Жанну Вале убийцей. Однажды на неё напали мои собаки, это было в те времена, когда из столицы приезжали отец и сын д’Энневали, чтобы расправиться с Жеводанским зверем. Любовь моя помогала в охоте, но собаки её не любили. Борзые соскочили с привязей и набросились на Мари-Жанну, я отбил её, но, чтобы моих собак не застрелили за бешенство, мы сказали, что на неё набросился Зверь, которого она смогла отогнать. Я вспомнил красивую легенду про копьё, таким образом увековечив мою любовь, указав это во многих отчетах о происшествии. Мари-Жанну я похоронил около своего лесного домика, в этот же вечер поймал обычного волка и сделал чучело: покрасил его в рыжий цвет, набил большим количеством соломы, добавил элементы из коровьей кожи и зубы из привезённой из Африки слоновой кости. Самое сложное было сделать из стекла жёлтые глаза, но я справился. Мой отец сказал всем, что это он убил зверя, так было нужно, потому что я исчез из Бессере-Сен-Мари на следующей же день. Я и Мари-Жанна якобы сбежали из дождливой Франции в тёплую Африку, хотя некоторые подумали, что я был тем самым оборотнем или привёз из предыдущей поездки во Францию жуткого зверя и выдрессировал. Главное, что любовь моя останется в веках чудом спасшейся, невинной девушкой.