Обещание призракуСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Я журналист, моя работа - мотаться по свету ради хорошего репортажа. Эта работа увлекает тебя, дает тебе возможность почувствовать жизнь во всех её уголках. Хлоп, и ты на Бали. Хлоп, и ты в Нью-Йорке. Хлоп, и ты в Париже. Правда, это увлекательно? Своей профессии я посвятил жизнь, пока мне не выпало лететь на войну. Я умышленно не стану называть конфликт, так как это будет уже политическая тема, а моя история не про политику, она про жизнь и, если хотите, про жизнь (да, да, вы правильно услышали или прочитали - про жизнь) после смерти, но я забегаю вперед, давайте начнем по порядку. Война - это всегда горе, причем неважно, кто с кем воюет, победителей нет изначально, только те, кто проиграл. Просто одна сторона проигрывает чуть больше, чем вторая. Вы скажите, что я философ? Конечно, философия - основа журналистики, и в этом нет ничего страшного. Прилетели в зону конфликта, нас поселили в одном отеле и представили охрану для нашей безопасности, конечно, меня мучил вопрос: от кого нас охранять?- Да мало ли, бывает, и снайпера работают в зонах, и бомбы подкладывают, положено! - так нам отрапортовал офицер. По-моему, он и сам не знал этого. И вот первый день съемок, мы выходим в эфир и показываем все ужасы войны: разбитые дороги, сожженные автомобили, сложенные в кучку тела и дымящиеся дома. Картинка сочная и ясная. Но тут новый обстрел, снаряды разрываются совсем рядом, грохот очень сильный, военные приказывают держаться возле стены и бежать в подвал, а взрывы все продолжаются. Гуськом мы бежим к подвалу, забегаем в него, там уже много людей, ну, как много - человек 20, но среди них дети, чумазые и голодные. Оператор из сумки достает шоколад, который он припас на такой случай, и раздает детям. У меня же бзик, я хочу кадр со взрывом, подхожу к оператору после того, как он закончил раздачу сладостей, и говорю:- Коль, давай аккуратненько поснимаем во-о-о-он там, - и показываю в сторону девятиэтажки. - Прям за ней ложится, прикинь, какой кадр выйдет. - Слав, - говорит он мне, - у меня двое детей мелких дома ждут, прости, но я на такое не подписывался. Мол, пошел ты куда подальше, но мой бзик уже пошел дальше, я лезу в мешок и достаю камеру на голову, буду сам себе оператор тогда!Коля преграждает мне дорогу, небольшая ссора между нами, и я выбегаю из подвала, пригнувшись в коленях, в сопровождении одного военного. Бегу к девятиэтажке, это метров 300. Тут ложится снаряд прямо рядом с нами, мой сопровождающий кидается на меня и закрывает своим телом, вдавливая меня в землю, взрывы усиливаются, а он больше не дышит, выбравшись из-под военного, вижу несколько осколочных вхождений, парень умер…Я не ищу себе оправдания. Умер он по моей вине. Мне теперь с этим жить, но лежать на месте глупо, я рывками бегу к дому, держусь возле стены, как учили военные, и забегаю в подъезд, а там в подвал, но в этом подвале никого нет, тут темно и холодно, а снаружи бьет так, что кажется, дом сейчас сложится. Коля был прав, я дурак. Сажусь на холодный пол подвала и ударяю головой об стену. - Дурак, дурак, дурак! И парня загубил, и сам в жопе. Какой же я дурак!- Дяденька, вы маму не видели?Из темного угла подвала появилась девочка, она держала куклу и была вся грязная, ее волосы слиплись, а лицо было в саже и запекшейся крови. - М-маму, я… я… нет, не видел, а ты откуда? – чуть опешил я, ведь когда я сюда забежал, тут точно никого не было, или в пылу боя я этого не заметил?- Я тут живу, я потеряла маму, я боюсь за нее. В ответ я просто смотрю и не знаю, что сказать, попытаться сказать ребенку, что все будет хорошо? Что мы найдем маму? Ага, как же, я сам в это не особо верю. - Меня Слава зовут, я журналист, а как тебя зовут?- Катя, мне 6 лет, – отвечает девочка. - Кать, мы найдем твою маму, как только закончится обстрел, хорошо?Сколько мы просидели с Катей? Я не знаю. Мы общались с ней, играли, и наконец я обратил внимание, что обстрел закончился. - Нам пора, Кать, пошли, найдем твою маму, я же обещал тебе. - Обещал! – очень серьезно ответил ребенок. - Ты же выполнишь свое обещание? - как-то даже по-взрослому заговорила она. - Я все для этого сделаю, пойдем же. - Я не могу, - отвечает ребенок. - Почему?- Пойдем. Мы выходим из подвала, она поднимается на второй этаж и показывает на дверь. Аккуратно открываю её, там развороченная взрывом квартира, а на полу в комнате под обломками лежит тело ребенка, и что-то знакомо в этом теле, ну КОНЕЧНО! Платье! Платье такое же, как на Кате?- Что за шутки? – поворачиваюсь я к ней. - Ты обещал, - отвечает она и улетучивается в легкой дымке. Потом, сколько я ни просматривал кадры с камеры, я так и не нашел на них Катю, только в одном месте был слышан ее смех, когда я рассказал ей анекдот про кролика. Я журналист, моя работа - мотаться по свету ради хорошего репортажа. Эта работа увлекает тебя, дает тебе возможность почувствовать жизнь во всех её уголках. Хлоп, и ты на Бали. Хлоп, и ты в Нью-Йорке. Хлоп, и ты в Париже. Правда, это увлекательно? Своей профессии я посвятил жизнь, пока мне не выпало лететь на войну. Я умышленно не стану называть конфликт, так как это будет уже политическая тема, а моя история не про политику, она про жизнь и, если хотите, про жизнь (да, да, вы правильно услышали или прочитали - про жизнь) после смерти, но я забегаю вперед, давайте начнем по порядку. Война - это всегда горе, причем неважно, кто с кем воюет, победителей нет изначально, только те, кто проиграл. Просто одна сторона проигрывает чуть больше, чем вторая. Вы скажите, что я философ? Конечно, философия - основа журналистики, и в этом нет ничего страшного. Прилетели в зону конфликта, нас поселили в одном отеле и представили охрану для нашей безопасности, конечно, меня мучил вопрос: от кого нас охранять?- Да мало ли, бывает, и снайпера работают в зонах, и бомбы подкладывают, положено! - так нам отрапортовал офицер. По-моему, он и сам не знал этого. И вот первый день съемок, мы выходим в эфир и показываем все ужасы войны: разбитые дороги, сожженные автомобили, сложенные в кучку тела и дымящиеся дома. Картинка сочная и ясная. Но тут новый обстрел, снаряды разрываются совсем рядом, грохот очень сильный, военные приказывают держаться возле стены и бежать в подвал, а взрывы все продолжаются. Гуськом мы бежим к подвалу, забегаем в него, там уже много людей, ну, как много - человек 20, но среди них дети, чумазые и голодные. Оператор из сумки достает шоколад, который он припас на такой случай, и раздает детям. У меня же бзик, я хочу кадр со взрывом, подхожу к оператору после того, как он закончил раздачу сладостей, и говорю:- Коль, давай аккуратненько поснимаем во-о-о-он там, - и показываю в сторону девятиэтажки. - Прям за ней ложится, прикинь, какой кадр выйдет. - Слав, - говорит он мне, - у меня двое детей мелких дома ждут, прости, но я на такое не подписывался. Мол, пошел ты куда подальше, но мой бзик уже пошел дальше, я лезу в мешок и достаю камеру на голову, буду сам себе оператор тогда!Коля преграждает мне дорогу, небольшая ссора между нами, и я выбегаю из подвала, пригнувшись в коленях, в сопровождении одного военного. Бегу к девятиэтажке, это метров 300. Тут ложится снаряд прямо рядом с нами, мой сопровождающий кидается на меня и закрывает своим телом, вдавливая меня в землю, взрывы усиливаются, а он больше не дышит, выбравшись из-под военного, вижу несколько осколочных вхождений, парень умер…Я не ищу себе оправдания. Умер он по моей вине. Мне теперь с этим жить, но лежать на месте глупо, я рывками бегу к дому, держусь возле стены, как учили военные, и забегаю в подъезд, а там в подвал, но в этом подвале никого нет, тут темно и холодно, а снаружи бьет так, что кажется, дом сейчас сложится. Коля был прав, я дурак. Сажусь на холодный пол подвала и ударяю головой об стену. - Дурак, дурак, дурак! И парня загубил, и сам в жопе. Какой же я дурак!- Дяденька, вы маму не видели?Из темного угла подвала появилась девочка, она держала куклу и была вся грязная, ее волосы слиплись, а лицо было в саже и запекшейся крови. - М-маму, я… я… нет, не видел, а ты откуда? – чуть опешил я, ведь когда я сюда забежал, тут точно никого не было, или в пылу боя я этого не заметил?- Я тут живу, я потеряла маму, я боюсь за нее. В ответ я просто смотрю и не знаю, что сказать, попытаться сказать ребенку, что все будет хорошо? Что мы найдем маму? Ага, как же, я сам в это не особо верю. - Меня Слава зовут, я журналист, а как тебя зовут?- Катя, мне 6 лет, – отвечает девочка. - Кать, мы найдем твою маму, как только закончится обстрел, хорошо?Сколько мы просидели с Катей? Я не знаю. Мы общались с ней, играли, и наконец я обратил внимание, что обстрел закончился. - Нам пора, Кать, пошли, найдем твою маму, я же обещал тебе. - Обещал! – очень серьезно ответил ребенок. - Ты же выполнишь свое обещание? - как-то даже по-взрослому заговорила она. - Я все для этого сделаю, пойдем же. - Я не могу, - отвечает ребенок. - Почему?- Пойдем. Мы выходим из подвала, она поднимается на второй этаж и показывает на дверь. Аккуратно открываю её, там развороченная взрывом квартира, а на полу в комнате под обломками лежит тело ребенка, и что-то знакомо в этом теле, ну КОНЕЧНО! Платье! Платье такое же, как на Кате?- Что за шутки? – поворачиваюсь я к ней. - Ты обещал, - отвечает она и улетучивается в легкой дымке. Потом, сколько я ни просматривал кадры с камеры, я так и не нашел на них Катю, только в одном месте был слышан ее смех, когда я рассказал ей анекдот про кролика.

«Хорошо, что война так ужасна, иначе мы любили бы ее слишком сильно».