НогтиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Живут они вчетвером в двухкомнатной квартире: подруга (зовут её Оля), муж Денис и свёкор со свекровью. Последняя — классическая такая «свекруха»: вечно невестку учит жизни, отпускает ехидные комментарии по делу и без, обожает своего единственного сынулю и считает, что ему не повезло с женой. Обстановочка в доме, прямо скажем, напряжённая. Плюс к этому на работе у Ольги начальство сменилось, — сплошная нервотрёпка; денег как кот наплакал, зима достала… в общем, всё в кучу. Ну и муж её придумал уехать за город на выходные, пожить на даче, отдохнуть от старшего поколения. Собственной дачи у их семейства нет, и Денис обратился к своей тётке, у которой простаивал в деревне домишко. Тётка почему-то согласилась не сразу: мол, в доме холодно, печка дымит, воды нет… Много разных отговорок у неё нашлось, и Денису даже как-то обидно стало. Поинтересовался он у тётки, за что же он у неё вдруг в немилость впал; та не нашлась, что ответить, и таки разрешила племяннику воспользоваться её дачей. Трудности быта Ольгу с Денисом не пугали; Ольга — та вообще была готова хоть в тайгу уехать, лишь бы отдохнуть от свекрови. Закупились продуктами, сели в машину и укатили. В деревне было тихо, безлюдно и вполне романтично. Домишко старый, неказистый, но вполне пригодный для жилья. Печка, кстати, не дымила совершенно, и супруги удивились, с чего это тётя Наташа на неё наговаривала. В доме слегка попахивало сыростью и плесенью, но к вечеру, когда его хорошенько протопили, стало уютно и тепло. Ольга с Денисом пожарили шашлыки во дворе, накрыли стол, достали бутылочку вина, поставили киношку в ноуте — в общем, кайфовали вовсю. Дальше — со слов подруги. Улеглись спать мы поздно. Долго болтали в темноте, такое состояние было умиротворённое… А когда затихли, как-то стало не по себе. Иногда потрескивал старый дом, да муж посапывал рядом, а больше никаких звуков не было слышно. Непривычная после города тишина. Я уже слегка задремала, как вдруг услышала какой-то шорох, и будто стукнуло что-то у стола. Первая мысль была: «Мыши!» Я к мышам отношусь спокойно, и поэтому почувствовала скорее досаду, нежели страх. Но тут к этим звукам добавились другие: скрипнули половицы, будто по ним кто-то шагнул, и послышалось что-то, очень напоминающее тихое бормотанье. Тут уж я испугалась не на шутку! Вцепилась в мужа мёртвой хваткой, — тот аж подскочил спросонья, — а сама нашариваю на стене выключатель. Включила свет — никого нет в комнате, кроме нас. Денис ворчит, я рассказываю, а он в ответ: «Померещилось или приснилось». Погасили свет; я лежу — вся напряглась, нервы как струна. Муж тоже лежит тихо, вроде не спит. Минут пять прошло, и вдруг снова какой-то шорох: будто бы кто-то идёт вдоль стены и рукой по ней ведёт: не видит в темноте. И бормотание, сначала тихое, — не разобрать, — а потом всё громче и отчётливей: «Ногти? Ногти, ногти, ногти… Ногти! Нооогти… Ногти!» Голос вроде бы женский, и бормочет одно и то же, но разным выражением и интонацией. Я вцепилась в мужа и скулю: «Денис, что это?» А он лихорадочно ищет выключатель и матерится, — значит, тоже слышал. При свете — опять пустая комната. Тут уж мы вылезли из кровати, обшарили весь дом; убедились, что дверь заперта изнутри, переглянулись и без разговоров начали собирать манатки. До утра просидели в машине, чтобы среди ночи домой не вваливаться. Обсудили происшествие, подремали немного. Хорош отдых, нечего сказать!Денис, конечно, рассказал всё тётке, какая у неё в доме чертовщина творится. Но та не удивилась нисколько, а только поворчала, что она-то, дескать, говорила, что не стоит туда ездить. И рассказала грустную историю. В течение нескольких лет приезжала она в деревню вместе с сестрой своего покойного мужа, и очень им там хорошо жилось. Всё лето, а также часть весны и осени проводили они в деревенском доме. Банька была у них, огородик; по грибы-ягоды ходили, с соседями общались… Но в какой-то момент тётка стала замечать, что золовка её начала вести себя странно: из дома выходить отказывалась, от людей шарахалась, рассказывала всякие небылицы, что все хотят её со свету сжить. Днём всё больше молчала и пристально смотрела в окно, а ночами бродила по дому, разговаривала сама с собой, бормотала какую-то бессмыслицу, не давала тётке спокойно спать. Та уж не знала, что и делать, — ну явно же не в себе человек. Уговаривала золовку ехать в город, но та ни в какую не соглашалась. Устав от такой жизни, тётка позвонила родственникам; те приехали и кое-как, практически силком, увезли золовку. С ней случился припадок: она билась в истерике, голосила на всю деревню, вырывалась из рук родственников и кричала, что никуда не уйдёт из этого дома. «Вот, похоже, и не хочет уходить», — сказала тётка. — «Недолго потом прожила она. Положили её в больницу, лечили, но всё напрасно. Словно зачахла. А я уже после её смерти приехала разок в деревню, да так мне стало тошно в нашем доме, что и оставаться там не хотелось. Живут они вчетвером в двухкомнатной квартире: подруга (зовут её Оля), муж Денис и свёкор со свекровью. Последняя — классическая такая «свекруха»: вечно невестку учит жизни, отпускает ехидные комментарии по делу и без, обожает своего единственного сынулю и считает, что ему не повезло с женой. Обстановочка в доме, прямо скажем, напряжённая. Плюс к этому на работе у Ольги начальство сменилось, — сплошная нервотрёпка; денег как кот наплакал, зима достала… в общем, всё в кучу. Ну и муж её придумал уехать за город на выходные, пожить на даче, отдохнуть от старшего поколения. Собственной дачи у их семейства нет, и Денис обратился к своей тётке, у которой простаивал в деревне домишко. Тётка почему-то согласилась не сразу: мол, в доме холодно, печка дымит, воды нет… Много разных отговорок у неё нашлось, и Денису даже как-то обидно стало. Поинтересовался он у тётки, за что же он у неё вдруг в немилость впал; та не нашлась, что ответить, и таки разрешила племяннику воспользоваться её дачей. Трудности быта Ольгу с Денисом не пугали; Ольга — та вообще была готова хоть в тайгу уехать, лишь бы отдохнуть от свекрови. Закупились продуктами, сели в машину и укатили. В деревне было тихо, безлюдно и вполне романтично. Домишко старый, неказистый, но вполне пригодный для жилья. Печка, кстати, не дымила совершенно, и супруги удивились, с чего это тётя Наташа на неё наговаривала. В доме слегка попахивало сыростью и плесенью, но к вечеру, когда его хорошенько протопили, стало уютно и тепло. Ольга с Денисом пожарили шашлыки во дворе, накрыли стол, достали бутылочку вина, поставили киношку в ноуте — в общем, кайфовали вовсю. Дальше — со слов подруги. Улеглись спать мы поздно. Долго болтали в темноте, такое состояние было умиротворённое… А когда затихли, как-то стало не по себе. Иногда потрескивал старый дом, да муж посапывал рядом, а больше никаких звуков не было слышно. Непривычная после города тишина. Я уже слегка задремала, как вдруг услышала какой-то шорох, и будто стукнуло что-то у стола. Первая мысль была: «Мыши!» Я к мышам отношусь спокойно, и поэтому почувствовала скорее досаду, нежели страх. Но тут к этим звукам добавились другие: скрипнули половицы, будто по ним кто-то шагнул, и послышалось что-то, очень напоминающее тихое бормотанье. Тут уж я испугалась не на шутку! Вцепилась в мужа мёртвой хваткой, — тот аж подскочил спросонья, — а сама нашариваю на стене выключатель. Включила свет — никого нет в комнате, кроме нас. Денис ворчит, я рассказываю, а он в ответ: «Померещилось или приснилось». Погасили свет; я лежу — вся напряглась, нервы как струна. Муж тоже лежит тихо, вроде не спит. Минут пять прошло, и вдруг снова какой-то шорох: будто бы кто-то идёт вдоль стены и рукой по ней ведёт: не видит в темноте. И бормотание, сначала тихое, — не разобрать, — а потом всё громче и отчётливей: «Ногти? Ногти, ногти, ногти… Ногти! Нооогти… Ногти!» Голос вроде бы женский, и бормочет одно и то же, но разным выражением и интонацией. Я вцепилась в мужа и скулю: «Денис, что это?» А он лихорадочно ищет выключатель и матерится, — значит, тоже слышал. При свете — опять пустая комната. Тут уж мы вылезли из кровати, обшарили весь дом; убедились, что дверь заперта изнутри, переглянулись и без разговоров начали собирать манатки. До утра просидели в машине, чтобы среди ночи домой не вваливаться. Обсудили происшествие, подремали немного. Хорош отдых, нечего сказать!Денис, конечно, рассказал всё тётке, какая у неё в доме чертовщина творится. Но та не удивилась нисколько, а только поворчала, что она-то, дескать, говорила, что не стоит туда ездить. И рассказала грустную историю. В течение нескольких лет приезжала она в деревню вместе с сестрой своего покойного мужа, и очень им там хорошо жилось. Всё лето, а также часть весны и осени проводили они в деревенском доме. Банька была у них, огородик; по грибы-ягоды ходили, с соседями общались… Но в какой-то момент тётка стала замечать, что золовка её начала вести себя странно: из дома выходить отказывалась, от людей шарахалась, рассказывала всякие небылицы, что все хотят её со свету сжить. Днём всё больше молчала и пристально смотрела в окно, а ночами бродила по дому, разговаривала сама с собой, бормотала какую-то бессмыслицу, не давала тётке спокойно спать. Та уж не знала, что и делать, — ну явно же не в себе человек. Уговаривала золовку ехать в город, но та ни в какую не соглашалась. Устав от такой жизни, тётка позвонила родственникам; те приехали и кое-как, практически силком, увезли золовку. С ней случился припадок: она билась в истерике, голосила на всю деревню, вырывалась из рук родственников и кричала, что никуда не уйдёт из этого дома. «Вот, похоже, и не хочет уходить», — сказала тётка. — «Недолго потом прожила она. Положили её в больницу, лечили, но всё напрасно. Словно зачахла. А я уже после её смерти приехала разок в деревню, да так мне стало тошно в нашем доме, что и оставаться там не хотелось. А всё же ночь переночевала и такого страха натерпелась, вот как вы. Как и прежде, не давала она мне спать: ходила, бормотала, даже дотрагивалась как будто… так и просидела я всю ночь со светом. И после больше не ездила туда. Думала, может, вас она не побеспокоит, ведь вы и не знали её… Вот хочу дом продать, да кто ж его купит, если всё рассказать… А не сказать — совестно».