Никто так не любилСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Самый лучший парфюм не пахнет сандалом. В нем нет ноток жимолости, нервности подрагивающей сирени на ветру, призрачной изморози вереска. В нем нет всего того, к чему мы привыкли, разглядывая и покупая потом красивые флакончики, а потом нанося их ароматы на тело. Думая, что становимся лучше, желанней, ярче. Так и я делал раньше. Сейчас же неровности кирпичной стены врезались в стену, а в кипящую похлебку летели снежники и искры. Снежники с небес. Или что там еще есть наверху. А искры нес ветер от горящего дома. Они. Белые и алые кружились на ветру и падали в котелок, превращаясь мой ужин. И веточка в моей руке перемешивал их, а я думал. Что если сейчас перелить содержимое котелка в жестяные баночки. Штук десять точно можно набрать. Вон они валяются рядом. И отдавать просто так. Без названия. Вряд ли бы их кто-то взял, но все же. И смотреть. Вот обычный мужчина. Идет по улице опустив плечи. Прошлое. Будущее. Да. Как у всех. Жестяная баночка в моей руке. В его руке. Неровность кирпичной стены. И пристальный взгляд в даль, чтобы не пропустить, заметить не слишком поздно тени выходящие из пурги. Вечер как последний. Ужин как надежда. Вкус небес и гари во рту. И чуть вербный он. От подрагивающей палочки в руке. Подобранной рядом. Или женщина. Моя рука. Ее. В глазах. Уже за 40. В том доме. Помнишь? Да. Аромат. Разбитые парты. В твоей руке старая винтовка. В ее тоже. Груди по щербатой поверхности стола. Глаза не закрывать. Дано не стираная одежда. Твоя. Ее. Какая разница. Подавая руку, гнилые мостки. Мраморный пол. Накинутая на плечи куртка. Дыра от удара ножом. Чужая. Подобранная где-либо. Та же мантия. В белом и алом, превращающемся в черное. Мы говорили с ним две недели назад. Я резал мясо на чурбачке у библиотеки. Раньше в ней было много книг. Сейчас же всего одна, читаемая на закопченных станах. Наверное, и не надо больше никакой. Он сидел на каком-то тряпье и смотрел в облака. - Ты знаешь…Сказал он. Нож был совсем тупой, но я был счастлив и такому. - Я познакомился с удивительной женщиной. Мясо не хотело отделяться от костей. Я знал и таких женщин. Удивительных. Но в другой жизни. В этой не было почти никаких. Они погибали первыми. - Она лежала в луже. Я проверил пульс. Был. Поднял и понес домой. Я не знал, где он живет и не хотел знать. Но все наши дома похожи. С заколоченными железом окнами, сползающими по стенам обоями, черными выжженными пятнами на полу от костерков, холодными кроватями. - Сейчас живем вместе. Он поправил воротник пальто. Зачем. Почти съеденный молью. Привычка. Не все могут от них избавиться. Поежился на пронизывающем ветру. - Поздравляю тебя. Я был искренен. Я представил их вечера. Вот они сидят обнявшись. Внимательно прислушиваясь к шорохам. Спят по очереди. Она, обняв его. Он, обняв ее. Возможно, читают вслух старые газеты под обоями. Едят то, что есть. Возможно, пытаются заняться сексом. Наверное, у него ничего не получается. В этом городе у мужчин есть много других занятий, забирающих все. - Как ее зовут?Спросил я. Он зачем то назвал имя, отчество и фамилию. Зачем они мне. Дату рождения. Зачем. Да. Молодая. - Вам хорошо вместе?Он помолчал. - Да. Меня еще никто так не любил. Долгой счастливой жизни что толку желать. Он ушел и с тех пор я его уже не видел. Наверно, погиб. Погибла и она. Может быть, вместе. Или каждый сам по себе, вспоминая друг о друге. Расступилась метель. Так странно, только о нем вспоминал, а вот и тут. Так всегда бывает в сказках. Отваливающаяся челюсть помешала мне сказать привет. Я лишь кивнул. Кивнул и он. Молча сел рядом. Невероятный запах гнили заставил меня закурить предпоследнюю сигарету. Все мы гнием. - Как вы?Спросил я. Он пожал печами. Как он поседел за эту пару недель. - Никак. Ответил он. - Она умерла. Я не удивился. Обычное дело в наших краях. Не требующее сочувствия. - Все было так хорошо. Только она была молчаливой такой. Но я думал, что все пройдет. Говорил с ней. Она лишь неподвижно лежала. Меня никто так не любил. А потом она начала разлагаться. Я собрал ее остатки в корыто и утащил на кладбище. Зарыл в ту же могилу, около которой и подобрал. Так бывает, когда принимаешь желаемой за действительное. Особенно в наших краях. Например, когда чувствуешь пульс, когда и нет вовсе. Он кивнул. Видимо, я говорил вслух. - Потом-то я понял, что не было пульса. Но меня никто так не любил. Так не слушал. Да и потом в наших краях люди оживают. Ты же знаешь. Я знал. И очень хорошо. - Пойду. Сказал он. - Проклятая весна. До весны еще далеко. Только оттепель. Подумал я. Тот покойник, что я разделывал на чурбачке около библиотеки, сохранился только потому, что я устроил ледник в подвале. Самый лучший парфюм не пахнет сандалом. В нем нет ноток жимолости, нервности подрагивающей сирени на ветру, призрачной изморози вереска. В нем нет всего того, к чему мы привыкли, разглядывая и покупая потом красивые флакончики, а потом нанося их ароматы на тело. Думая, что становимся лучше, желанней, ярче. Так и я делал раньше. Сейчас же неровности кирпичной стены врезались в стену, а в кипящую похлебку летели снежники и искры. Снежники с небес. Или что там еще есть наверху. А искры нес ветер от горящего дома. Они. Белые и алые кружились на ветру и падали в котелок, превращаясь мой ужин. И веточка в моей руке перемешивал их, а я думал. Что если сейчас перелить содержимое котелка в жестяные баночки. Штук десять точно можно набрать. Вон они валяются рядом. И отдавать просто так. Без названия. Вряд ли бы их кто-то взял, но все же. И смотреть. Вот обычный мужчина. Идет по улице опустив плечи. Прошлое. Будущее. Да. Как у всех. Жестяная баночка в моей руке. В его руке. Неровность кирпичной стены. И пристальный взгляд в даль, чтобы не пропустить, заметить не слишком поздно тени выходящие из пурги. Вечер как последний. Ужин как надежда. Вкус небес и гари во рту. И чуть вербный он. От подрагивающей палочки в руке. Подобранной рядом. Или женщина. Моя рука. Ее. В глазах. Уже за 40. В том доме. Помнишь? Да. Аромат. Разбитые парты. В твоей руке старая винтовка. В ее тоже. Груди по щербатой поверхности стола. Глаза не закрывать. Дано не стираная одежда. Твоя. Ее. Какая разница. Подавая руку, гнилые мостки. Мраморный пол. Накинутая на плечи куртка. Дыра от удара ножом. Чужая. Подобранная где-либо. Та же мантия. В белом и алом, превращающемся в черное. Мы говорили с ним две недели назад. Я резал мясо на чурбачке у библиотеки. Раньше в ней было много книг. Сейчас же всего одна, читаемая на закопченных станах. Наверное, и не надо больше никакой. Он сидел на каком-то тряпье и смотрел в облака. - Ты знаешь…Сказал он. Нож был совсем тупой, но я был счастлив и такому. - Я познакомился с удивительной женщиной. Мясо не хотело отделяться от костей. Я знал и таких женщин. Удивительных. Но в другой жизни. В этой не было почти никаких. Они погибали первыми. - Она лежала в луже. Я проверил пульс. Был. Поднял и понес домой. Я не знал, где он живет и не хотел знать. Но все наши дома похожи. С заколоченными железом окнами, сползающими по стенам обоями, черными выжженными пятнами на полу от костерков, холодными кроватями. - Сейчас живем вместе. Он поправил воротник пальто. Зачем. Почти съеденный молью. Привычка. Не все могут от них избавиться. Поежился на пронизывающем ветру. - Поздравляю тебя. Я был искренен. Я представил их вечера. Вот они сидят обнявшись. Внимательно прислушиваясь к шорохам. Спят по очереди. Она, обняв его. Он, обняв ее. Возможно, читают вслух старые газеты под обоями. Едят то, что есть. Возможно, пытаются заняться сексом. Наверное, у него ничего не получается. В этом городе у мужчин есть много других занятий, забирающих все. - Как ее зовут?Спросил я. Он зачем то назвал имя, отчество и фамилию. Зачем они мне. Дату рождения. Зачем. Да. Молодая. - Вам хорошо вместе?Он помолчал. - Да. Меня еще никто так не любил. Долгой счастливой жизни что толку желать. Он ушел и с тех пор я его уже не видел. Наверно, погиб. Погибла и она. Может быть, вместе. Или каждый сам по себе, вспоминая друг о друге. Расступилась метель. Так странно, только о нем вспоминал, а вот и тут. Так всегда бывает в сказках. Отваливающаяся челюсть помешала мне сказать привет. Я лишь кивнул. Кивнул и он. Молча сел рядом. Невероятный запах гнили заставил меня закурить предпоследнюю сигарету. Все мы гнием. - Как вы?Спросил я. Он пожал печами. Как он поседел за эту пару недель. - Никак. Ответил он. - Она умерла. Я не удивился. Обычное дело в наших краях. Не требующее сочувствия. - Все было так хорошо. Только она была молчаливой такой. Но я думал, что все пройдет. Говорил с ней. Она лишь неподвижно лежала. Меня никто так не любил. А потом она начала разлагаться. Я собрал ее остатки в корыто и утащил на кладбище. Зарыл в ту же могилу, около которой и подобрал. Так бывает, когда принимаешь желаемой за действительное. Особенно в наших краях. Например, когда чувствуешь пульс, когда и нет вовсе. Он кивнул. Видимо, я говорил вслух. - Потом-то я понял, что не было пульса. Но меня никто так не любил. Так не слушал. Да и потом в наших краях люди оживают. Ты же знаешь. Я знал. И очень хорошо. - Пойду. Сказал он. - Проклятая весна. До весны еще далеко. Только оттепель. Подумал я. Тот покойник, что я разделывал на чурбачке около библиотеки, сохранился только потому, что я устроил ледник в подвале.

- Меня никто так не любил. Он ушел. Рассыпающаяся фигурка в одинокой пурге. А всего то 16. С белыми прядями в волосах. Да. Никто так не любил. Еще и уже. И не полюбит. Где гниль перемешана с надеждой, нежность с ужасом рассветов. Парфюм «Никто так не любил». Смешанный им для меня. И даже жестяной баночки не надо.