Неоновый городСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

На кухне капала вода. Павел открыл глаза, и не смог понять где находится. Лишь когда глаза привыкли к густой темноте, заполнявшей комнату, он понял, что лежит на своей кровати, в своей квартире. Экран электронных часов показывал «5:55». «Вот это погулял», подумал Павел. Он не мог вспомнить не только как очутился дома, но даже того, что было вечером. В голове мелькали сумеречные образы: приятели Генка и Краб, бар со смешным названием, что-то про слонов, со стеклянным звоном сталкиваются стаканы с виски, хороводом кружатся накрашенные девицы, горят неоновые вывески, исчезая под яростными вспышками стробоскопа. Причиной такой мощной амнезии могло быть только экстремально большое количество выпитого, но ни единого намёка на похмелье Павел не ощущал. Он даже не чувствовал себя пьяным. «Как я вчера укушался-то, однако. Но дотащили же черти, сам бы точно не дошёл, раз не помню ничего. Как там говорил товарищ Д’Артаньян? Хорошо, что есть друзья?». Вода продолжала капать. «Вот чего она капает? Раньше же никогда не капало. И что там вообще может капать в новеньком дорогущем кране?», мысленно проворчал Павел. На кухне что-то уютно зашкворчало: с таким звуком может жариться яичница с беконом, или сосисочки с томатами, или жареная картошка, или даже какие-нибудь драники. «Молодец, Дашка, старается. Надо ей купить ништяк какой-нибудь», радостно подумал Павел, потягиваясь и предвкушая, хоть и ранний, но сытный завтрак. «Даже похмеляться не надо. Вот что значит правильный алкоголь, правильная трава, и правильная девушка дома!». Он спустил ноги с кровати и замер. Павел вдруг вспомнил, что Дашка бросила его ещё месяц назад. Вернуться назад она не могла: после её ухода Павел в бешенстве сменил замки. И разве Дашка стала бы готовить в полной темноте? Павел понял, что из кухни в коридор должен был пробиваться яркий свет, но в квартире стояла тяжёлая душная темнота. На кухне, будто бы кто-то прочитал его мысли, загремела посуда. Павел, холодея, услышал, как скрипнула кухонная дверь. Павел пошарил рукой рядом с кроватью, но ничего напоминающего оружие не нашёл. В коридоре неторопливо, тяжело зашагали. Дашка так точно не ходит. Павел рванулся к выключателю, щёлкнул, но свет не загорелся. Шаги неумолимо приближались, Павел судорожно защёлкал выключателем, а паника неумолимой волной подступила к горлу. Шагающий подошёл к двери вплотную и остановился. Павел знал, что стоит ей открыться, как случится что-то неизвестное, но совершенно точно отвратительное и ужасное. И действительно, спустя бесконечно долгое мгновение, ручка повернулась, дверь распахнулась и в комнату хлынул липкий мрак. Павел захлебнулся беззвучным криком и проснулся. Часы показывали «5:39». На кухне капала вода. Щербатая луна насмешливо освещала комнату. За окном раздался звук проезжающей машины. Павел вздрогнул, прислушался, но больше никаких посторонних звуков не услышал. Он опасливо потянулся к выключателю, и с облегчением вздохнул, когда его неприбранную комнату осветил ровный белый свет. Одежда валялась на полу. «Трава видимо не слишком хорошая оказалась. Или всё-таки дошли до кокаина? По таким снам хоть фильм ужасов снимай». Как и во сне, похмелья не было, но Павел по-прежнему ничего не помнил. Он встал, посмотрел в зеркало и подумал: «Плохо ты выглядишь брат, потрёпанно. Скоро тебя от твоих клиентов не отличить будет. Не пора ли завязать?». Павел отвернулся от неприглядной картинки и поплёлся на кухню. В ванной комнате Павел более детально изучил своё лицо: серый цвет кожи, тёмные круги под глазами, проступившие скулы. «Прям плакат, влияние алкоголя на окрепший взрослый организм». Павел перевёл взгляд на зубную щётку, размышляя не почистить ли ему зубы, и в зеркале ему тут же почудилось движение. Он вскинул голову и свет в ванной комнате погас. Ужас охватил его с новой силой. Павел задёргал ручку двери, но дверь не поддалась. Она оказалась закрытой, словно подпёртой снаружи. В отчаянии он замолотил по ней кулаками, но и это было бесполезным. Когда паника достигла своего предела, вновь загорелся свет. Павел затравленно заозирался, ошалело посмотрел в зеркало, но в нём отразилось только его перепуганное лицо. Дверь оказалось закрытой на замок изнутри. Вероятно, чисто автоматически, по привычке совместной жизни с Дашкой, он сам его и повернул. Павел открыл замок, и дверь послушно открылась. «Долбаная Рашка», подумал Павел, «долбаные люмпены с подстанции. Долбаные замки и долбанная Дашка. Закрывайся в ванной, закрывайся! А ещё долбаная трава. Что ж это за психоз с неё?». На внутренней стороне двери виднелись кровавые подтёки, он всё-таки разбил кулак. «Ну ты и мудак, Паша. Трусливый, жалкий мудак», обругал он себя. Павел вновь повернулся к раковине чтобы смыть кровь, поднял взгляд к зеркалу и остолбенел. Его отражение, даже не думая повторять движений хозяина, стояло скрестив руки на груди и гадко ухмылялось. На кухне капала вода. Павел открыл глаза, и не смог понять где находится. Лишь когда глаза привыкли к густой темноте, заполнявшей комнату, он понял, что лежит на своей кровати, в своей квартире. Экран электронных часов показывал «5:55». «Вот это погулял», подумал Павел. Он не мог вспомнить не только как очутился дома, но даже того, что было вечером. В голове мелькали сумеречные образы: приятели Генка и Краб, бар со смешным названием, что-то про слонов, со стеклянным звоном сталкиваются стаканы с виски, хороводом кружатся накрашенные девицы, горят неоновые вывески, исчезая под яростными вспышками стробоскопа. Причиной такой мощной амнезии могло быть только экстремально большое количество выпитого, но ни единого намёка на похмелье Павел не ощущал. Он даже не чувствовал себя пьяным. «Как я вчера укушался-то, однако. Но дотащили же черти, сам бы точно не дошёл, раз не помню ничего. Как там говорил товарищ Д’Артаньян? Хорошо, что есть друзья?». Вода продолжала капать. «Вот чего она капает? Раньше же никогда не капало. И что там вообще может капать в новеньком дорогущем кране?», мысленно проворчал Павел. На кухне что-то уютно зашкворчало: с таким звуком может жариться яичница с беконом, или сосисочки с томатами, или жареная картошка, или даже какие-нибудь драники. «Молодец, Дашка, старается. Надо ей купить ништяк какой-нибудь», радостно подумал Павел, потягиваясь и предвкушая, хоть и ранний, но сытный завтрак. «Даже похмеляться не надо. Вот что значит правильный алкоголь, правильная трава, и правильная девушка дома!». Он спустил ноги с кровати и замер. Павел вдруг вспомнил, что Дашка бросила его ещё месяц назад. Вернуться назад она не могла: после её ухода Павел в бешенстве сменил замки. И разве Дашка стала бы готовить в полной темноте? Павел понял, что из кухни в коридор должен был пробиваться яркий свет, но в квартире стояла тяжёлая душная темнота. На кухне, будто бы кто-то прочитал его мысли, загремела посуда. Павел, холодея, услышал, как скрипнула кухонная дверь. Павел пошарил рукой рядом с кроватью, но ничего напоминающего оружие не нашёл. В коридоре неторопливо, тяжело зашагали. Дашка так точно не ходит. Павел рванулся к выключателю, щёлкнул, но свет не загорелся. Шаги неумолимо приближались, Павел судорожно защёлкал выключателем, а паника неумолимой волной подступила к горлу. Шагающий подошёл к двери вплотную и остановился. Павел знал, что стоит ей открыться, как случится что-то неизвестное, но совершенно точно отвратительное и ужасное. И действительно, спустя бесконечно долгое мгновение, ручка повернулась, дверь распахнулась и в комнату хлынул липкий мрак. Павел захлебнулся беззвучным криком и проснулся. Часы показывали «5:39». На кухне капала вода. Щербатая луна насмешливо освещала комнату. За окном раздался звук проезжающей машины. Павел вздрогнул, прислушался, но больше никаких посторонних звуков не услышал. Он опасливо потянулся к выключателю, и с облегчением вздохнул, когда его неприбранную комнату осветил ровный белый свет. Одежда валялась на полу. «Трава видимо не слишком хорошая оказалась. Или всё-таки дошли до кокаина? По таким снам хоть фильм ужасов снимай». Как и во сне, похмелья не было, но Павел по-прежнему ничего не помнил. Он встал, посмотрел в зеркало и подумал: «Плохо ты выглядишь брат, потрёпанно. Скоро тебя от твоих клиентов не отличить будет. Не пора ли завязать?». Павел отвернулся от неприглядной картинки и поплёлся на кухню. В ванной комнате Павел более детально изучил своё лицо: серый цвет кожи, тёмные круги под глазами, проступившие скулы. «Прям плакат, влияние алкоголя на окрепший взрослый организм». Павел перевёл взгляд на зубную щётку, размышляя не почистить ли ему зубы, и в зеркале ему тут же почудилось движение. Он вскинул голову и свет в ванной комнате погас. Ужас охватил его с новой силой. Павел задёргал ручку двери, но дверь не поддалась. Она оказалась закрытой, словно подпёртой снаружи. В отчаянии он замолотил по ней кулаками, но и это было бесполезным. Когда паника достигла своего предела, вновь загорелся свет. Павел затравленно заозирался, ошалело посмотрел в зеркало, но в нём отразилось только его перепуганное лицо. Дверь оказалось закрытой на замок изнутри. Вероятно, чисто автоматически, по привычке совместной жизни с Дашкой, он сам его и повернул. Павел открыл замок, и дверь послушно открылась. «Долбаная Рашка», подумал Павел, «долбаные люмпены с подстанции. Долбаные замки и долбанная Дашка. Закрывайся в ванной, закрывайся! А ещё долбаная трава. Что ж это за психоз с неё?». На внутренней стороне двери виднелись кровавые подтёки, он всё-таки разбил кулак. «Ну ты и мудак, Паша. Трусливый, жалкий мудак», обругал он себя. Павел вновь повернулся к раковине чтобы смыть кровь, поднял взгляд к зеркалу и остолбенел. Его отражение, даже не думая повторять движений хозяина, стояло скрестив руки на груди и гадко ухмылялось. Двойник протянул руку, и оскалившись ещё шире, так что показались острые клыки, растягивая слова спросил: «Хочешь я оближу?». Павел взвыл, и бросился прочь. С сумасшедшей скоростью открыв входную дверь, Павел выскочил на лестничную площадку, и ошеломлённо остановился. Двери соседних квартир были распахнуты, но в них вместо соседских интерьеров, виднелась одна и та же его, Пашина, ванная комната. В каждой из них стояло по двойнику. Все они приветливо махали рукой. Ступенек вниз не было, лестничные пролёты закрывала глухая бетонная плита. На ней корявым юношеским почерком было написано: «Данте — лох! Ницше — чимпион! Паша — ты куда?». Внезапно двери лифта распахнувшись, и Павел, не думая, лишь повинуясь животному ужасу юркнул в него, заколотил по кнопке первого этажа и только когда двери закрылись перевёл дух. Его трясло. В лифте пахло мочой, сигаретами и дешёвым одеколоном. Вместе с нецензурной бранью, рекламой интернета и жвачкой на потолке, всё это было настолько обыденно-материальным, что Павел доехал до первого этажа почти уверенный, что сейчас выйдет на улицу, и всё будет хорошо. Он ошибался. Когда двери распахнулись, Павел вместо лестничной площадки первого этажа увидел свою квартиру. В конце длинного коридора из закрытой ванной комнаты пробивался лучик света. Когда дверь медленно начала приоткрываться, силы оставили Павла, мир сделал головокружительный кульбит и Павел провалился в небытие. Часы показывали «3:24». Полная луна освещала комнату. Пронзительно звонил телефон. Павел дёрнулся, вскочил с кровати и заозирался. Кружилась и болела голова, во рту пересохло. «Да когда же меня отпустит-то», мелькнули панические мысли в голове Павла. Телефон звонил. Павел снял трубку и хрипло сказал: Алло!— Ты почему трубку не берёшь? — закричала трубка голосом Генки. — Генка! Как же я рад тебя слышать! — воскликнул Павел. — Со мной такое было!Голос друга вернул Павла в материальный мир, ночной кошмар стремительно терял реалистичность. — Да мне плевать что с тобой там было! У нас проблемы. Дилера взяли, а тот сразу же сдал нас ментам. Павел глупо подумал: «Ну хоть не страхолюдина из ванной за нами гоняется». Впрочем, ничего хорошего в этом не было. Они с Генкой и Крабом недавно освоили торговлю новым синтетическим наркотиком. Краб обеспечивал компьютерное прикрытие, Генка общался с поставщиками и рулил, а Павел развозил товар по точкам. Этот бизнес оказался неожиданно выгодным. Бывший бедный студент Павел купил машину, худо-бедно обставил квартиру покойной бабки и жил весело, ярко и беззаботно. Работа через теневой интернет почти гарантировано обеспечивала безнаказанность, а моральными вопросами начинающие наркоторговцы не мучились никогда. Павел, размышляя сам с собой, любил приходить к выводу о том, что мораль вообще придумали слабаки и неудачники. «Сильный берёт всё сам. Слабый умирает. Слабый умирает, чтобы жил сильный. Так говорил Ницше» — резюмировал Павел, хотя его представления о Ницше начинались и заканчивались фразой: «Сверхчеловек — это круто». Генка же, как и Краб, вообще не задумывались о таких вещах. И вот теперь, ненавидимая Павлом мораль, получив внезапную поддержку государства, норовила кувалдой разбить их бизнес и их судьбы. — К-как, сдал? Кому? И что теперь? — заикаясь спросил Павел стремительно просыпаясь. — Так и сдал. Дядям Степам. А теперь, Пашенька, беги. Иначе светит тебе дом казённый, да дорога пиковая — когда Генка нервничал, он начинал сюсюкать и глупо шутить. — Куда ж я побегу?— На Кудыкину гору, я думаю, куда же ещё? Включи мозги! Я знаю, что к тебе уже едут. Минут через десять-пятнадцать будут у тебя. Убегай, скройся. Встретимся через два дня, сам знаешь где. Они, конечно, размышляли и о таких последствиях наркобизнеса, и заранее заготовили резервный план встречи. «Сам знаешь где» означало, встречу в беседке детского садика на окраине города. На законспирированную квартиру начинающие дельцы так и не накопили. За окном завыла полицейская сирена. Павел в ужасе бросил трубку. Счёт, действительно, шёл на минуты. Быстро напялив штаны и куртку, Павел бросился в тёмную гостиную. Она совершенно перестала быть страшной. Павел запнулся за что-то, чуть не упал, выматерился, схватил тщательно спрятанный конверт с деньгами, и выбежал из квартиры, кажется забыв запереть дверь. На улице было пусто. Сирена видимо пронеслась мимо. В воздухе висела совершенно неправдоподобная глухая тишина. Павел, боясь даже звука своих шагов, добежал до соседнего дома и скрылся в тени козырька подъезда. Переведя дух, хмуро подумал: «Так-то, Пашенька. Живых людей надо бояться, живых». Он развернулся и побрёл вглубь дворов. Зелёная листва деревьев таинственно шелестела и переливалась в оранжевом свете фонарей. На пустынной улице он неизбежно привлёк бы к себе внимание, поэтому Павел шёл дворами. Он знал, что неподалёку есть церковь с густыми кустами сирени вокруг неё. При её строительстве возник грандиозный скандал, проводились пикеты, но муниципальные власти продавили инициативу верующих и церковь таки возвели. Генка, как истинный богоборец и хозяин жизни, подбивал Павла и Краба ночью её сжечь, но Краб побоялся, что найдут, а Павел, хоть и тоже будучи истинным богоборцем и хозяином жизни, не боясь ничего, но повинуясь странному чувству, отказался наотрез. Это же нелепое чувство когда-то заставило его не выкинуть бабкины иконы (от их строгих ликов Павлу всегда было не по себе), а просто запрятать их подальше. В кустах около этой церкви Павел и хотел схорониться, чтобы утром смешаться с рабочей толпой, и пусть попробуют найти. «Вот как хорошо быть умным!» — похвалил себя Паша, заходя за поворот, «Сожгли бы церковь, что бы я делал?», и замер. На месте церкви стоял пустырь. «Всё-таки снесли? Бред, когда? Ведь на весь район вони же было бы от верующих? Как же так?» — Павел изумлённо смотрел на обрывки мусора, которые ветер гонял по пустырю. Там где должны были расти вожделенные кусты возвышались два тощих деревца неопределённой породы. Словно глумясь, из-за тучи вновь выползла огромная, почему-то оранжевая луна, осветив пустынный двор. «Что делать? Бежать? Залезть на крышу? Или в канализационный люк?» Поток идиотских мыслей парализовал его. Нерешительность разрушил звук двигателя, в дальней арке мелькнули фары. Уазик! Мигалки выключены, сирены нет, но в свете фонаря однозначно видна надпись «Полиция». Он рванулся в соседнюю подворотню и побежал. Этих дворов он не знал, но помнил, что где-то в рядом находится сквер, если можно назвать сквером небольшой пятачок с кустами и деревьями, где вечно тусуются бомжи и маргиналы всех мастей. Вряд ли его будут там искать, а даже если будут, то вряд ли найдут. Павел побежал, объятый страхом. Обшарпанные хрущёвки с интересом следили за ним тёмными глазницами окон. Топот шагов эхом разносился по дворам и казалось, что к эху примешиваются другие, невозможные звуки. Зайцы и медведи на детских площадках глупо ухмылялись ему в спину, ветер разогнал тучи, оранжевую луну теперь обрамляли холодные искры звёзд, разбросанные на тревожном тёмно-фиолетовом небе. Дворы образовывали настоящий лабиринт, и Павел на бегу удивлялся, как же далеко они ведут. Дома становились всё хуже и хуже, ям на асфальте было всё больше и больше, но парка не было. Внезапно он оказался в большом дворе-колодце, образованном тремя «кораблями», расположенными в форме треугольника. В центре двора неизвестный архитектор зачем-то поставил мусорный бак. Павел остановился в замешательстве. Это был тупик. В домах не горело ни одного окна. Редкие фонари не давали света, а наоборот, словно подчёркивали чернильную темноту остального пространства. В воздухе пахло опасностью. В мусорном контейнере что-то загрохотало, загрюкало и будто бы полезло наружу. Павел побежал назад. Сломя голову он вновь мчался через дворы, уже не боясь быть увиденным. Хрущёвки с сожалением провожали его фигуру, приглашающе распахнув рты глухих чёрных подворотен. «Только бы не запнуться, только бы не запнуться», думал Павел, сердце его бешено стучало. Из тёмных провалов подвальных окон доносились постанывания и всхлипы. В густых зелёных кронах тополей с граем летали большие чёрные птицы. Наконец, за очередной аркой показался знакомый ему двор. У школы, унылого квадрата облицованного бордовой плиткой, Павел остановился. Ему вспомнились портреты великих физиков и композиторов, старенькая Анна Петровна, классный руководитель и исписанные похабными словами учебники. Остановившись он достал сигарету и закурил. Едва затянувшись, он увидел, что в окнах первого этажа горят неяркие трепещущие огоньки. Свечи. Они двигались. Гуськом, друг за другом, они неспешно плыли по коридору (Павел помнил его). Всмотревшись, он понял, что свечи не плывут сами, их держат в руках маленькие фигурки в капюшонах. Одна из них, последняя, остановилась и обернулась к Павлу. Следом остановились и остальные фигурки. Они подошли к окнам, но лиц Павел разглядеть не смог. Последняя фигурка призывно махнула рукой. Павел побежал на улицу, уже не боясь ни полиции, ни тюрьмы. К счастью, улица Парковая никуда не исчезла. Тёплым светом горели фонари над проезжей частью. Впереди виднелись ряды серых и синих коробок, склады. Вдалеке трубы ТЭЦ выпускали в фиолетовое небо клубы пара, а на их вершине мерцали сигнальные красные лампочки. Павел изменил свой план. Он хотел видеть людей. Хоть полицию, хоть пожарных, хоть преподавателя сопромата, полного козла, и по слухам гомосексуалиста. «Нужно поймать ближайшую машину и уехать в центр», решил Павел. Там точно есть ночные бары, где можно утолить жажду и снять стресс коктейлем, или лучше двумя. А потом, сидеть на кожаном диванчике, потягивая обжигающий терпкий виски, наблюдать за уютными переливами неоновых огней, и смотреть, смотреть на настоящих живых людей. Остановка тоже была на месте. На защитном жалюзи ночного ларька были намалёваны похабные слова. Ужас отходил на второй план, и Павел размышлял. «Менты с ордером? Это ещё бабушка надвое сказала, пусть докажут. Пробежка по дворам? Паранойя, кошмары и последствия наркотической интоксикации. Свечи? Опять интоксикация. Может «белочка». Ничего необъяснимого не произошло». До Павла донёсся звук приближающегося автомобиля. Это была чёрная Тойота. На пассажирском сиденье сидел человек, и Павел задумался: имеет ли смысл подождать следующую машину или махнуть этой? Но Тойота остановилась без приглашения, стекло опустилось, и водитель спросил:— Привет! Не подскажешь, как до площади Восстания доехать?Павел понял, что это шанс, и ответил в тон, стараясь быть максимально спокойным:— А может подбросишь? Мне как раз туда нужно, покажу дорогу. К недоумению Павла, пассажир и водитель заржали так, словно услышали самую смешную в мире шутку. Отсмеявшись пассажир сказал, обращаясь к водителю:— А он, ничего, нахальный. Подвезём?Водитель кивнул, и задняя дверь открылась. Там сидел ещё один человек, который приветливо улыбнувшись сказал:— Залезай. В любой другой ситуации Павел никуда бы не поехал в такой странной компании. Или вспомнил бы, что у него есть мобильный телефон, по которому можно заказать такси. Но сейчас, измученный переживаниями, он ни о чём не думал, и безропотно сел в машину. Первые минут пять ехали молча, Павел только называл направления, водитель кивал. За окнами машины спал город, или, скорее, спала промзона. Все трое были черноволосы, смуглы, водитель носил тонкие усы. Павел затруднился определить их возраст, но решил, что от 30 до 40 лет. Беседу начал водитель. — Меня зовут Хвощ. Это Рыло, и Жбан. — Клички удивительно не подходили к их тонким красивым лицам. — А меня зовут Павел… — ответил Павел, решив не задавать лишних вопросов. — Чего ты замученный такой, Павел? — спросил Жбан— Да так, привиделось всякое. — Расскажи. — Попросил Рыло. — Пустяки, перепил наверное. — Переп-и-ил — ядовито протянул Жбан. — Вот ведь скажи, Рыло — сказал он обращаясь к Хвощу. — Что за молодёжь такая пошла? Дали вот им здоровье, а они насилуют организм свой. И зачем? Самим же потом плохо?— Не говори, Хвощ — сказал Рыло обращаясь к Жбану. — Бегают по дворам с выпученными глазами, кулаки об двери разбивают, детишек в школе пугают. Злодеи, ни дать, ни взять. Павла пробил пот. Кошмар продолжился. Он вытаращился на попутчиков. Водитель и пассажир спереди переглянулись. — Ну ты, Жбанчик, даёшь, — сказал пассажир, обращаясь к Рылу. — Ляпнешь, что не нужно, а потом приходится людей убивать. Извини Паша, ты слишком много знаешь. Не медля ни секунды он достал пистолет, театральным жестом приставил его ко лбу оцепеневшего Павла и нажал курок. Где-то капала вода. Павел проснулся, открыл глаза, но часов не увидел, а увидел Жбана, который встревоженно смотрел на него. Они по-прежнему ехали по городу. Мимо проносились безликие тёмные дома. — А ты Рыло, юморист да? — раздражённо сказал Жбан. — Это смешно по-твоему? А если бы он сбрендил? Ты бы так же смеялся?Павел дёрнулся, но крепкие руки Жбана держали его стальным захватом. — Пусти, урод! — воскликнул Павел. — Тихо-тихо, не дёргайся, дурила. Пропадёшь ведь без нас. Посмотри вон в окно. Водитель притормозил у остановки. Павел посмотрел в окно, на остановке стоял его двойник и нехорошо улыбаясь, махал рукой. Машина ускорила ход. — Вот видишь, не рады тебе там. А на нас не обижайся. Перешутил мой старый и, надеюсь, твой новый друг с пистолетом. В детском лагере был? Помнишь встречи новичков, розыгрыши дурацкие? Вот так и здесь. — Продолжил Жбан. — Кто вы? — просипел Павел. — Неправильный вопрос. Не кто мы, а где ты? — поправил Хвощ. — И где я?— А ты, дружок, умер. Правда необычные ощущения? — сказал Рыло. Внутренний скептик Павла молчал. Психика отказывалась воспринимать происходящее и Павел тоже молчал. — Ты не бойся. Рыло, тормози. Выйдем, прогуляемся. Машина остановилась на смутно знакомой Павлу улице, и все четверо вышли из машины. Красная луна освещала окрестности тревожным светом. Где-то закаркали вороны. Павел вспомнил о двойнике. — Того с зубами ты не бойся. Это так, мелкий паразит. Вот смотри. — Жбан поднял руку и чёрное пламя вырвалось из его ладони и страшной змеёй взмыло вверх. Откуда-то неподалёку раздался жуткий визг. — Вот и всё. Был двойник — нет двойника. — Не сразу мы тебя отследили — сказал Хвощ. — Ничего бы он тебе не сделал, но запугать мог. Пойдём. Павел понял, что они идут по одной из улиц, примыкающих к площади Восстания. Оценив ситуацию, Павел робко спросил:— Я же в аду?Рыло заржал. Жбан внимательно посмотрел на него и тот замолчал. — Ну какой ад? — с укором спросил он. — Тебя что, кто-то жарит? Или вилами тычет в брюхо? Чертей видишь? Сковородки? Ну попугали немножко, а ты сразу ад, ад. — Ничего себе немножко, — проворчал Павел. — Поймёшь потом. Бессмертие штука весёлая, но всегда нужны новые впечатления, верно?— Так это рай?— Послушай, Пашка. Вам всё врут. Рай, ад, лимб, нирвана, сансара, что вы там ещё напридумывали? На Земле издревле существовала каста людей, которые вешают вам лапшу из ими же придуманных книг, вымогают за это деньги, управляют вашим обществом, и при этом не сообщают ни крупицы правды. Профессиональные лохотронщики, куда там Мавроди с его «МММ». Ещё древнее профессия чем… ну ты понимаешь. — Но где я? И кто вы? И как же добро и зло? У злых должно быть всё плохо, у добрых должно быть всё хорошо? — осмелев спросил Павел. — Опять придуманные древними Остапами Бендерами понятия. Каннибализм — зло, так? Но на далёком острове с древними традициям кто-то ритуально кого-то ест, чтобы земля была плодородной, а племя жило. Для них это добро или зло? — сказал Рыло, проигнорировав первую часть вопроса. — Для того, кого едят, наверное, зло. — Усмехнулся Павел. — Перестань — скривился Хвощ. — Ты же сам всегда говорил, что побеждают только сильные. А слабые… Тем более с бессмертием — это вообще полная фикция. Ну сожрали тебя, потом… Впрочем об этом позже. — Или вот пресловутое «прелюбодеяние». — Сказал Жбан. — Тебе не кажется более логичным позволить людям любить кого хочется?— А как же педики? — спросил Павел. Любить кого хочется (в самом плотском смысле) ему нравилось.

— Ну вот такие они. Не нравится — борись с ними. — Равнодушно ответил Хвощ. — Если ты сильнее, ты победишь. Но разумнее не обращать внимания ни на кого и быть счастливым. Если бы каждый делал только то, что ему позволяет самому быть персонально счастливым, что было бы? Каждый был бы счастлив, и значит все счастливы. Идеальная концепция рая, куда лучше облаков и треньканья на арфе, если говорить о мифах. — Я об этом не думал…— У тебя будет время подумать, — ухмыльнулся Жбан. — Ты пусть и не отдавая себе отчёт, жил именно так. Сколько людей из-за твоих порошков погибло? Скольким они разрушили судьбы? Эти святоши в рясах сказали бы — зло. Но ты то был счастлив? Был? Плохо тебе жилось? Почему ты сейчас-то должен страдать?— Был. — Подумав ответил Павел. — Но скажи, неужели две тысячи лет назад не было…— Да какая разница, был или не был, — неожиданно зло оборвал Жбан. — Есть ты. Есть твои интересы и удовольствия. Неужели тебе мало? Университетов у нас нет, извини, историей не занимаемся. Вот мы, кстати, и пришли. Павел увлечённый беседой перестал обращать внимания на окрестности и напрасно. Перед ним открылось потрясающие зрелище обновлённой площади Восстания. — Вот-вот. — Сказал Жбан. — Все удивляются. Похоже это на ад?Слева, вместо улиц, была низина, в которой вырастали хрупкие, искусно выстроенные, здания чудесного неонового города. Из ярко освещённых улиц доносились музыка, голоса. Вкусно пахло изысканными блюдами. По широким улицам вдоль ярких вывесок кафе и ресторанов гуляли люди в яркой, красивой одежде. Павел всмотрелся, и увидел сексуальных девушек в лёгких, возбуждающих воображение нарядах. Он испытал, казалось бы, навсегда забытое, за эту полную страха ночь, физиологическое желание и смутился. — Ничего. — Ободряюще сказал Рыло. — Не стесняйся. Мы очень скоро пойдём туда. И там будет всё как ты захочешь. — То, что ты видишь — это тоже только начало, ворота. Там целый мир, больше и лучше твоей Земли. Мир где все счастливы, нет устаревших понятий и религиозного опиума, есть только свобода, равенство по потребностям, и удовольствия. — Сказал Жбан. — Мы идём туда? — заворожённо спросил Павел. — Да. Но одна небольшая формальность, — сказал Рыло. — Посмотри налево. Остальные скривились. Он обернулся и увидел колону ослепительно белого света, стоявшую справа от площади. — Что это? — спросил Павел. — Мираж, — спокойно ответил Рыло. — Эти ваши лгуны обдурили народ до того, что они своей нелепой верой, своим воображением породили вот это. Испортили нам стартовую площадку, понимаешь. Не обращай внимания, оно безопасно. — Теперь, законы мира таковы, что из-за появления альтернативы ты должен сделать очевидный выбор. Ты идёшь с нами, или торчишь тут? — продолжил Жбан. Но Павел не мог оторвать взгляд от колонны. От колонны исходил настолько тёплый белый чистый свет, что казалось, и в груди от него затлел маленький тёплый огонёк. — Если хочешь тут торчать, торчи. Мы ждать не намерены. Только потом не плачь. — Раздражённо сказал Хвощ, но Жбан поднял руку. — Хвощ, помолчи. — Сказал он, взяв Павла за руку. — Паша. Вспомни малахольных бабок, которые бьют поклоны, агрессивно ругая женщин в брюках. Вспомни сумасшедших дурачков, которые, не добившись ничего в жизни, внезапно вспомнили о душе и смеют что-то лопотать о том, как надо жить. Сборище неудачников, которые считают, что истина в том, чтобы периодически не жрать, а вместо этого бродить вокруг храмов. Наконец, вспомни завравшихся попов, исполняющих примитивную работу психотерапевта. Некоторые из них сами почти поверили в свою ложь, но не отказались от собственных дорогих машин, пьянства и обжорства. Весь этот цирк, ты знаешь-ли, ещё и гордо именует себя рабами. И они породили вот это. Хочешь туда?— Но это же мираж? — спросил Павел— Возможно, они породили новую реальность. Возможно, там тоже можно бить поклоны и петь что-то нелепое на устаревшем языке. Но даже если это так и есть, тебя не пустят. Ты не подойдёшь ни под один их закон. Они и сами-то не подходят, вот в чём шутка, и никто не подойдёт. Впрочем, ты что, променял бы этот чудесный мир — Рыло показал рукой на прекрасный неоновый город — променял бы его на шварканье головой об пол в нарисованном ненормальными людьми пространстве? Ты идёшь с нами?Павел молчал. Большая часть его личности мечтала согласиться, и он уже готов был сказать заветные слова, но почему-то вспомнил свою бабку. В те времена, когда она ещё не была бабкой, зажившейся, напрасно занимающей будущую жилплощадь старухой, а была бабушкой, тёплой, ласковой, доброй, пахнущей пирожками и яблоками. Воспоминания накатывали волной, и вот не бабка, но бабушка ведёт его за руку. Зима, вечер, на улице синие сумерки, деревья таинственными часовыми стоят вокруг аллеи, хрустит под ногами снег. Всегда добрая, улыбчивая бабушка, сегодня смотрит неожиданно строго и маленький Паша, обычно живой и подвижный, тоже весь будто собирается внутри. Какое-то здание. Храм? Да, храм. Внутри тепло, в полумраке дрожат огоньки свечей, освещая строгие лики. Торжественно поёт хор, его чистое, светлое, будто неземное многоголосное пение возносится к высокому куполу храма. В центре храма, священник читает молитву, и Паша старается расслышать каждое его слово. Маленький Паша понимает, что происходит что-то важное. Хор становится громче, мощнее, уже не люди, но грозное ангельское войско радостно поёт победную песнь. Голосу священника вторит бас диакона, дрожат огоньки свечей, слоги молитвы летят, солнечной цепью опоясывая храм, Паша уже не зрением, но сердцем видит золотой свет, льющийся из купола храма…— Паша, не тупи. Ты идёшь или так и будешь пялиться? — требовательно Жбан. — Ты должен сказать. В груди пульсировал, совсем крохотный, но явственно ощущаемый огонёк. Павел посмотрел в глаза Жбану. Они были пусты, как глазницы черепа. Павел вырвал руку и побежал прочь. Сзади улюлюкали и свистели дружки, но прочь их, прочь! За ним не гнались. Павел бежал, боясь что уйдёт знание, погаснет огонёк. Он бежал так, как не бегал никогда в жизни. Когда до колонны оставалось метров двести, он споткнулся. Воздух внезапно стал ватным, как в кошмарном сне. Павел зарычал, встал, попытался бежать, но сделав ещё несколько шагов вперёд, упал. Воздух окончательно превратился в стену. Он бессильно опустился на колени и заплакал. Он очень хотел туда, но теперь знал, что это невозможно. Огонёк в груди пульсировал, тревожно, с надеждой, но Павел не мог ничего предпринять. У даже него не возникало вопроса «почему?». Он всё видел: словно калейдоскоп перед глазами мелькали мысли, образы, события, поступки. Всё это было страшным, стыдным, пугающим. Хуже всего были неизвестные сцены, которые происходили не с ним, но из-за него. Вот хрупкая беременная девушка, закусив губу, бледная стоит у входа в мрачное серое здание. Павел теперь знает, что её зовут Галка. Помнит и встречу с ней: ночной клуб, случайное знакомство, единственная моя, опасный секс, утро, да, конечно, мы увидимся вечером, телефон в чёрный список, «ах, Гена, какую я вчера склеил, высший сорт». Девушка стоит, словно каменная статуя, *********. Наконец, на её лице появляется мрачная решимость, она открывает дверь и заходит. Павел кричит, срывает голос, но его не слышит никто. А вот женщина взрослая, в пуховом платке. У неё отёкшие от бесконечных слёз глаза. Прикорнула у свежего холмика, запорошенного снегом. На холмике деревянный крест и фотография с улыбающимся пареньком. Этого паренька Павел даже не знал. А вот пакетик с порошком известен. И известна ухмыляющаяся рожа Ашота, его продавца: «Это вауще безопасно, даже говорят полезно!», толстые короткие пальцы показывают знак «Класс». Хороший парень, тоже Павел, тёзка, берёт первый и последний в своей жизни пакетик, который всего через несколько часов навсегда остановит его сердце. А вот…Когда этот бешеный калейдоскоп закончился, Павел обернулся, понурил голову и уныло побрёл назад. Там ему места не было. — И… нетриумфальное возвращение нашего новопреставленного Уссейна Болта! — на манер комментатора проскандировал Рыло. — Я говорил тебе, — мягко сказал Жбан. — У них там своя песочница. Не для тебя. Но у нас лучше и веселее, так что горевать некогда. — Пойдём, — ободряюще хлопнул его по плечу Хвощ. Павел ненавидяще посмотрел на них, затем в последний раз оглянулся на колонну. Он знал, что прощается с ней, с этим светом, навсегда. Когда Павел в последний раз, будто перед расстрелом вздохнул и был готов покорно следовать за конвоирами, огонёк в его груди вспыхнул пожаром. Такая нечеловеческая, невозможная тоска захлестнула всё существо Павла, что он закричал, неожиданно для себя закричал во весь голос Имя, только одно Имя, Имя, над которым он ещё недавно так задорно смеялся. Жбан, Хвощ и Рыло посмотрели на него с брезгливым недоумением и уже растянули в ухмылках рты, когда случилось неожиданное. Раздался грохот, мир содрогнулся, и Павел упал. Асфальт ходил ходуном и трескался, рушились здания, окрестности площади Восстания стремительно переставали существовать, превращаясь в руины, а за руинами антрацитово чернела тьма. Павла потянуло, потащило куда-то, раздалась непотребная брань его спутников, а потом всё смолкло. Он поднялся, обернулся в сторону колонны, уцелела ли она? Но колонны не увидел, и заплакал. Вокруг была только тьма. Внезапно Павел ощутил присутствие рядом. Подняв взгляд, он увидел рядом Существо, словно сотканное из солнечного света. Исходившие от Существа могущество и сила были настолько велики, что Павел в ужасе упал навзничь и закрыл голову руками. — Не бойся, — раскатом грома сказало существо.

Павел поднял голову. — Встань. Запомни, этот день, Павел. — Рокотом шторма звучал голос ангела. — Ты получил ещё один шанс. Последний, не рассчитывай на другие. — Шанс на что? — едва слышно спросил поднявшийся на ноги Павел. — Посмотри на тех, кто едва не стали твоими тюремщиками. Павел обернулся. Над тем местом где раньше стояли его новые друзья, парило три сгустка мрака. При взгляде на них возникало только одно чувство: ужас. От бесов исходили волны такой неправдоподобной, чистой, обжигающей ненависти, что Павел, забыв о былом страхе, невольно шагнул ближе к ангелу. Павел перевёл взгляд на неоновый город. Его больше не было. На его месте стояла уродливая каменная пирамида. Сделанная из грубого бетона, с торчащим рыжими кусками арматуры, она ужасала. Из хаотично прилепленных кургузых башенок клубились султаны чёрного дыма, над высокой вершиной вспыхивали багровые змеистые молнии. К её гигантскому, несимметричному чёрному зеву входа такие же сгустки мрака тащили неподвижных Генку и Краба. После разрушения иллюзии физические законы в этом месте действовали лишь условно и Павел, несмотря на расстояние, смог разглядеть жуткие, застывшие гримасы чистого ужаса и безысходности на лицах своих приятелей. Павел понял. — Но эти же сказали, что…— Они всегда врут. Они врут в вашем мире. Их любимые слова: «Я достоин», «Я хочу», «Меня обижают». Они врали тебе и здесь, исключительно для собственного развлечения, чтобы насладиться первым, самым сладким для них глотком твоего ужаса, когда дверь темницы была бы закрыта. Павел слушал. — Устами своих рабов они говорят — есть много путей. Придумывая самые разные теории, они создают видимость свободы нравственного выбора. Но запомни, Павел, верная дорога — одна. — А как же свобода?— Ты свободен в своих поступках, но ты не можешь по своей прихоти отказаться от дыхания и не умереть. Ты не можешь отказаться от воды и не умереть. Если ты создан быть светом, ты не сможешь стать тьмой и не умереть. Знай, это будет последней и самой страшной, необратимой смертью. Павел кивнул. — А как же Генка и Краб? Неужели это навсегда? — Павел ткнул пальцем в страшную пирамиду. — Это лишь временная темница. — Ответил ангел. — Суд будет позже. Каким будет его итог, знает только Он. Павел хотел спросить что-то ещё, что-то очень важное, но мир вспыхнул и растворился в океане света. В темноте часы показывали 7:00. За окном стоял сине-серый холодный рассвет. Было тихо. Павел проснулся, и понял, что не может дышать. Всё горло занимали какие-то трубки. Раненой птицей он забился в кровати, но пошевелиться не мог. Рядом пронзительно запищал прибор, и через несколько секунд в реанимацию вбежала медсестра. Осмотрев на показания на экранах, она перевела взгляд на Павла. — Ты пришёл в себя. Лежи, лежи, не бойся. Всё в порядке. Дыши спокойно, а вот говорить пока не получится, — мягко сказала она. Её ласковому голосу хотелось верить, и Павел понял, что дышать всё-таки можно, хоть и не очень удобно. Как ни странно, но разум был совершенно чист. Павел замычал. — Всё будет хорошо. Твоя мама сегодня тебя навестит, врача я сейчас позову. Ты ведь счастливчик, единственный из всех троих выжил. И Павел вспомнил. Вспомнил всё. По его щеке покатилась слеза. За окном шумели машины, разговаривали и спешили на работу и учёбу люди. Начинался новый день. Или может быть новая жизнь?