Необычное уведомление о смертиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Рассказ об этом редкостном событии был напечатан в одном из номеров журнала «Ребус» за 1892 год. Письмо женщины, столь необычно извещённой о смерти любимого ею человека, предваряется пояснениями её знакомого, В. Стэда…«У меня есть знакомая ирландка, — пишет В. Стэд, — бывшая замужем за одним видным почтовым чиновником в Дублине. Овдовев, она через некоторое время снова вступила в брак, оказавшийся крайне неудачным. Второй муж её, инженер, был необыкновенно талантливый человек, отличавшийся блестящим умом. К несчастью, честность не находилась в числе его блестящих качеств. В один далеко не прекрасный для неё день моя приятельница узнает, что её муж уже женат и — мало этого — что первая жена его жива и здорова. Моя приятельница — женщина с сильным характером. Узнав роковую для неё весть, она тотчас же оставила мужа и уехала в Лондон. Ирвинг Ф. , её муж, узнав только через два года, что она живёт в Лондоне, бросил свою семью, с которой он находился в Италии, и приехал к своей второй, страстно любимой жене. Сцены, происходившие в это время между ними, были крайне тяжелы и даже грозили окончиться трагически. К счастью, обманутая им женщина, хотя тоже безумно любила его, обладала настолько твёрдым характером, что, несмотря на целый ряд бурных сцен, наотрез отказалась сойтись с ним снова. Отвергнутый инженер уехал в Италию, осыпая её горькими упрёками. Несколько месяцев спустя после его отъезда моя приятельница пришла ко мне и сказала, что она боится, что с её «мужем» случилось что-нибудь дурное, потому что накануне вечером его голос громко позвал её из-за окна, а ночью она ясно видела его самого у себя в комнате. Бедная женщина была сильно опечалена этим событием. Я посмеялся над её впечатлительностью и приписал все это галлюцинации, вызванной пережитыми бурными сценами при расставании с любимым человеком. Но не прошло и недели, как она получила из Италии письмо, извещавшее её, что Ирвинг Ф. скончался скоропостижно в такой-то день и час. Потом я узнал, что несчастный человек был в отчаянии от разлуки со второй женою и всё время по возвращении из Лондона в Италию сильно пил. В пьяном же виде он вышел как-то из дому и был найден мёртвым в тот самый вечер, когда его голос звал из-за окна любимую жену. Никто не знает, умер ли он естественною смертью или же лишил себя жизни сам. На днях я написал леди Д. Ф. , прося её письменно изложить мне, насколько она может подробнее, все, что она видела и слышала во время этого оригинального события». Вот письмо леди Д. Ф. «В конце лета 1886 года — так начинает своё письмо леди Джорджина Ф. Д. — мы с Ирвингом находились в Италии, на берегу Неаполитанского залива. Жили мы в гостинице «Вашингтон», в комнате N 46. В это счастливое для меня время я ещё считала себя законной женою Ирвинга, и мы крепко любили друг друга. Семья его была против нашего брака, и вот как-то утром, разговорившись о наших семейных делах, мы дали друг другу клятвы в том, что никогда и ничто не разлучит нас: ни бедность, ни клевета, ни преследования его родных — словом, ничто земное. Оба мы говорили, что согласимся скорее умереть, чем расстаться друг с другом. От жизни земной разговор наш перешёл на иную, и мы долго беседовали о будущей жизни душ умерших людей. Я недоумевала, могут ли души умерших сообщать о своём переходе в лучший мир пережившим их друзьям. В конце концов, мы дали друг другу торжественную клятву, в случае возможности возвращения душ на землю, что тот из нас, кто умрёт первым, явится к пережившему его. Вскоре после этого я узнала, что он женат, и, как вам известно, мы расстались. Я оставила его, а в 1888 году он приехал за мною в Лондон. Во время его пребывания в Лондоне я как-то спросила его, помнит ли он данное обещание явиться мне после смерти. «О, Джорджи! Тебе нечего напоминать мне об этом! — воскликнул он. — Ведь моя душа — частица твоей, и никогда и ничто, даже в самой вечности, не сможет разъединить их. Никогда, даже и теперь, когда ты относишься ко мне с такой жестокостью. Если даже ты будешь женою другого, души наши всё-таки останутся слитыми в одно. Когда я умру, моя душа явится к тебе». В начале августа 1888 года Ирвинг уехал из Лондона в Неаполь. Последние слова его ко мне были, что я никогда больше не увижу его; увижу, но уже не живым, так как он не может жить с разбитым сердцем и сам положит конец своей разбитой жизни. После своего отъезда он не писал мне ни разу, но я никогда не верила, что он лишит себя жизни. В ноябре я писала ему письмо в Сарно, но ответа не получила. Думая, что он или уехал из Сарно, или болен, или же путешествует, и поэтому не заходил на почтамт, я успокоилась на этом и даже не подумала о возможности его смерти. Время шло, и до 28 ноября со мною не случилось ничего особенного. В эту ночь я сидела за столом около камина и Усердно просматривала классные тетради. Рассказ об этом редкостном событии был напечатан в одном из номеров журнала «Ребус» за 1892 год. Письмо женщины, столь необычно извещённой о смерти любимого ею человека, предваряется пояснениями её знакомого, В. Стэда…«У меня есть знакомая ирландка, — пишет В. Стэд, — бывшая замужем за одним видным почтовым чиновником в Дублине. Овдовев, она через некоторое время снова вступила в брак, оказавшийся крайне неудачным. Второй муж её, инженер, был необыкновенно талантливый человек, отличавшийся блестящим умом. К несчастью, честность не находилась в числе его блестящих качеств. В один далеко не прекрасный для неё день моя приятельница узнает, что её муж уже женат и — мало этого — что первая жена его жива и здорова. Моя приятельница — женщина с сильным характером. Узнав роковую для неё весть, она тотчас же оставила мужа и уехала в Лондон. Ирвинг Ф. , её муж, узнав только через два года, что она живёт в Лондоне, бросил свою семью, с которой он находился в Италии, и приехал к своей второй, страстно любимой жене. Сцены, происходившие в это время между ними, были крайне тяжелы и даже грозили окончиться трагически. К счастью, обманутая им женщина, хотя тоже безумно любила его, обладала настолько твёрдым характером, что, несмотря на целый ряд бурных сцен, наотрез отказалась сойтись с ним снова. Отвергнутый инженер уехал в Италию, осыпая её горькими упрёками. Несколько месяцев спустя после его отъезда моя приятельница пришла ко мне и сказала, что она боится, что с её «мужем» случилось что-нибудь дурное, потому что накануне вечером его голос громко позвал её из-за окна, а ночью она ясно видела его самого у себя в комнате. Бедная женщина была сильно опечалена этим событием. Я посмеялся над её впечатлительностью и приписал все это галлюцинации, вызванной пережитыми бурными сценами при расставании с любимым человеком. Но не прошло и недели, как она получила из Италии письмо, извещавшее её, что Ирвинг Ф. скончался скоропостижно в такой-то день и час. Потом я узнал, что несчастный человек был в отчаянии от разлуки со второй женою и всё время по возвращении из Лондона в Италию сильно пил. В пьяном же виде он вышел как-то из дому и был найден мёртвым в тот самый вечер, когда его голос звал из-за окна любимую жену. Никто не знает, умер ли он естественною смертью или же лишил себя жизни сам. На днях я написал леди Д. Ф. , прося её письменно изложить мне, насколько она может подробнее, все, что она видела и слышала во время этого оригинального события». Вот письмо леди Д. Ф. «В конце лета 1886 года — так начинает своё письмо леди Джорджина Ф. Д. — мы с Ирвингом находились в Италии, на берегу Неаполитанского залива. Жили мы в гостинице «Вашингтон», в комнате N 46. В это счастливое для меня время я ещё считала себя законной женою Ирвинга, и мы крепко любили друг друга. Семья его была против нашего брака, и вот как-то утром, разговорившись о наших семейных делах, мы дали друг другу клятвы в том, что никогда и ничто не разлучит нас: ни бедность, ни клевета, ни преследования его родных — словом, ничто земное. Оба мы говорили, что согласимся скорее умереть, чем расстаться друг с другом. От жизни земной разговор наш перешёл на иную, и мы долго беседовали о будущей жизни душ умерших людей. Я недоумевала, могут ли души умерших сообщать о своём переходе в лучший мир пережившим их друзьям. В конце концов, мы дали друг другу торжественную клятву, в случае возможности возвращения душ на землю, что тот из нас, кто умрёт первым, явится к пережившему его. Вскоре после этого я узнала, что он женат, и, как вам известно, мы расстались. Я оставила его, а в 1888 году он приехал за мною в Лондон. Во время его пребывания в Лондоне я как-то спросила его, помнит ли он данное обещание явиться мне после смерти. «О, Джорджи! Тебе нечего напоминать мне об этом! — воскликнул он. — Ведь моя душа — частица твоей, и никогда и ничто, даже в самой вечности, не сможет разъединить их. Никогда, даже и теперь, когда ты относишься ко мне с такой жестокостью. Если даже ты будешь женою другого, души наши всё-таки останутся слитыми в одно. Когда я умру, моя душа явится к тебе». В начале августа 1888 года Ирвинг уехал из Лондона в Неаполь. Последние слова его ко мне были, что я никогда больше не увижу его; увижу, но уже не живым, так как он не может жить с разбитым сердцем и сам положит конец своей разбитой жизни. После своего отъезда он не писал мне ни разу, но я никогда не верила, что он лишит себя жизни. В ноябре я писала ему письмо в Сарно, но ответа не получила. Думая, что он или уехал из Сарно, или болен, или же путешествует, и поэтому не заходил на почтамт, я успокоилась на этом и даже не подумала о возможности его смерти. Время шло, и до 28 ноября со мною не случилось ничего особенного. В эту ночь я сидела за столом около камина и Усердно просматривала классные тетради. Было около половины первого. Оторвав случайно глаза от рукописи взглянула на дверь и вдруг на пороге увидела Ирвинга. Одет он был так, как я его видела в последний раз: в пальто и цилиндре, руки были опущены, по свойственной ему привычке. Он держался очень прямо как всегда, голова его была поднята кверху, на лице — выражение серьёзное и полное достоинства. Лицо его было обращено ко мне и вдруг приняло странное, скорбное выражение, сделалось бледно, как у мертвеца. Казалось, он страдал от невозможности заговорить или шевельнуться. В первую минуту я подумала, что он живой, и, смертельно испуганная, с громко бьющимся сердцем, дрожащим голосом вскрикнула: о!Но звук моего голоса ещё не замер в воздухе, как фигура его начала таять и, страшно сказать, как таять: он сам скрылся сперва, а довольно долгое время спустя исчезли и его пальто и шляпа. Я побелела и похолодела от ужаса и была до того напугана, что не могла ни встать, ни позвать на помощь. Страх до такой степени овладел мною, что я просидела всю ночь, не смея тронуться с места, не смея ни на секунду оторвать глаз от двери, у которой мне показался призрак Ирвинга. С невыразимым облегчением увидела я проблески рассвета и услышала рядом движение других жильцов. «Несмотря, однако, на все случившееся, я ни на минуту не подумала, что он умер и что это исполнение его обещания. Я старалась стряхнуть с себя овладевшее мной нервное состояние и объяснила себе это явление галлюцинацией зрения, так как перед этой ночью я несколько ночей подряд провела за работой. «А всё-таки это странно, — думалось мне иногда, — очень уж всё это было реально». Прошло три дня. Как-то вечером я снова сидела одна и занималась, как вдруг голос Ирвинга, громкий и ясный, позвал меня из-за окна. «Джорджи! Ты здесь, Джорджи?» — спрашивал этот голос. Убеждённая в том, что Ирвинг вернулся в Англию, — я не могла ошибиться, я слишком хорошо знала его голос, — встревоженная и смущённая, я выбежала на улицу. Никого. Страшно разочарованная вернулась я в свою комнату. Я тревожилась за его судьбу в последнее время и действительно была бы рада, если бы на этот раз он сам приехал ко мне. «Нет, это он, — думала я. — Это должен быть Ирвинг. Ведь я же своими ушами слышала, как он позвал меня. Наверное, он спрятался в одном из соседних подъездов, чтобы посмотреть, выйду ли я к нему навстречу, вообще, что я буду делать». Я надела шляпку и прошла до конца улицы, заглядывая в каждый подъезд, где он мог спрятаться. Никого. Позднее, ночью, я поразительно ясно слышала, как Ирвинг кашлял под моим окном, и кашлял нарочно, как это делают, желая привлечь чьё-нибудь внимание. И вот, начиная с этой ночи, в течение девяти недель я постоянно слышала голос Ирвинга иногда ежедневно, в течение целой недели, потом три раза в неделю, потом через две ночи, потом через три или четыре. Начиная с полуночи, а иногда и позже, голос его говорил со мною в течение целой ночи:«Джорджи! Это я!» — говорил он иногда. Или же: «Джорджи! Ты дома? Поговори с Ирвингом». Потом наступала длинная пауза, после которой раздавался глубокий, странный, нечеловеческий вздох. Иногда он не говорил ничего, кроме: «Ах, Джорджи, Джорджи!» И это целую ночь. Однажды ночью, во время страшного тумана, Ирвинг позвал меня так громко и ясно, что я моментально встала с постели, уверенная, что это не галлюцинация. «Он должен быть здесь, — говорила я самой себе, — он живёт здесь, где-нибудь поблизости, это ясно как Божий день. А если его здесь нет, то это только значит, что я схожу с ума». Я вышла на улицу. Густейший, чёрный туман стоял «округ меня непроницаемою стеной. Нигде ни огонька. Я громко крикнула: «Ирвинг! Ирвинг! Иди сюда ко мне! Ведь я знаю что ты прячешься, чтобы испугать меня! Ведь я же сама видела тебя! Иди сюда и перестань дурачиться!»И вот, клянусь вам моей честью, в нескольких шагах от меня, из тумана, раздался его голос: — «Это только я, Ирвинг!»Потом глубокий, страшный вздох замер в отдалении. Каждую ночь я продолжала слышать кашель, вздохи и стоны. В конце девятой недели я получила обратно моё письмо с пометкой на нём неаполитанского консула: «Синьор 0«Нейл умер». Ирвинг 0«Нейл умер 28 ноября 1888 года, в тот день, когда он мне явился. Странным во всей этой истории является то обстоятельство, что, как только я узнала чисто земным способом о смерти Ирвинга, его страждущий дух, казалось, успокоился; по крайней мере с этого дня я больше никогда не слышала его голоса. Точно он знал, что никто не извещал меня о его смерти, и сам всеми силами стремился уведомить меня о ней. Я была так поражена его появлением 28 ноября 1888 года, что нарочно записала это число с намерением написать ему об этом. Я и написала, но моё письмо пришло в Сарно уже после его смерти. Что голос был его, в этом для меня нет никаких сомнений, потому что у него был совсем особенный голос, какого я никогда и ни у кого не слышала. И при жизни, раньше, чем постучать в дверь и войти, он всегда прежде звал меня в окно. Когда его голос говорил: «Ах, Джорджи!», это звучало так ужасно, так безнадёжно грустно, вздох его говорил о таком безграничном отчаянии, что сердце обливалось кровью от невозможности облегчить его, чувствуя притом его близость. Но, как я уже сказала, с получением материального извещения о его смерти все явления прекратились. Вот все, что я могу вам сообщить о бывшем со мною сверхъестественном случае. Джорджина Ф».